Непременность печали
Убрали между тем сегодня (раньше начала февраля - ни за что, но уж и пора) новогодние украшения-обольщения вместе с ёлкой, кончилось счастливое хотя бы на уровне замысла, настоятельной внутренней идеи время перехода. При всём понимании условности этого игрища не сожалеть о нём не получается: меняется качество пространства, качество времени. Да и не надо не сожалеть, это какое-то усекновение эмоциональной правды. Которая не должна быть удобной, должна быть неудобной.
Важнейший, требующий регулярного воспроизведения опыт утраты, расставания, сожаления (чем на более чувствительном материале осуществляется он, тем, разумеется, лучше (точнее, глубже, бесповоротнее); но годится и на любом, тут и пустяки хороши) - и непременно, непременно печали. И непременно - несогласия с утратой: что же это за утрата, если она не вызывает сопротивления и протеста, если не включает в свой состав в качестве нерастворимого и упрямого компонента категорического «нет».
Этот непременный компонент сопротивления, это надёжное «нет» вообще-то принадлежит, должен принадлежать и отношениям с миром в целом.
(Не говоря уж о том, что надёжнее, неотъемлемее всего у нас есть только то, что утрачено.
Поражениями и утратами Тот, Которому вот-это-всё почему-то небезразлично, высекает нас из мирового хаоса, придаёт форму.
Обретение надо ещё в себя врастить, привести его в соотношение со всем остальным. Утрата встаёт на место сразу.)
Жёсткая, влажная, тускло- и воспалённо-блестящая брусчатка февраля.
ель моя. ель, уходящий олень