Единица существования
Как полно время необщения, как насыщено оно самим собой и миром. - Так полно и насыщенно, на самом деле, и время недеяния, ухода от (злого, дурнобесконечностного) морока продуктивности, но на это у меня права пока нет, а первого уже и сейчас так достаточно, что в щедром, счастливом, неисчерпаемом избытке.
(Понятно, что выставление себя напоказ, участие в социальных спектаклях и тонизирует, и дисциплинирует, и вообще придаёт человеку форму и учит её удерживать. - Но уже не хочется ни тонизироваться, ни дисциплинироваться, нет глубокой, красиво говоря, экзистенциальной потребности, настоящих внутренних стимулов к этому. Всё это тренинги середины жизни. Узкой и преходящей, как всякая середина.
А есть и обширные поля.
Что до социальных спектаклей, нынче я куда более принимающе к ним отношусь, чем в категоричной юности, которая и по сию пору точка многих отсчётов. - Социальный спектакль не означает же с непременностью того, что ты притворяешься, фальшивишь, изображаешь то, чего нет. Куда скорее это значит, что ты выводишь на первый видимый план лишь некоторые, обыкновенно социально приемлемые / требуемые стороны себя, остальное прячешь, деактивируешь (обыкновенно всякую темноту, конечно). - Но темнота тоже ведь хочет жить и дышать, и вообще человек целен, а разделение его на темноту и свет - условность, сопряжённая с известной степенью насилия.)
Никогда не любив и не умев общаться, вечно принуждая себя к этому с той или иной (чаще невысокой) степенью успеха, думала я долго - ну почти всю жизнь - тем не менее, что в одиночестве и молчании человек себя накапливает, готовит, а в общении всё-таки сбывается - и всё остальное делается ради этого, и уже хотя бы поэтому (прежде всяких практических целей) надо себя к общению принуждать. Теперь ясно - то, что, собственно, и всегда было ясно, просто надо же было сопротивляться собственной природе и самопреодолеваться: в общении человек в лучшем случае набирает материал для того, чтобы быть самим собой (в случае более обыкновенном - просто саморастрачивается), а по-настоящему сбывается и вообще по-настоящему существует в уединении и молчании.
Общение - всегда труд (собственно, преодоление сопротивления тех или иных материалов, нередко сильного), экзамен, которые постоянно надо сдавать и всегда слишком велика (ну, скажем мягче: всегда живо ощущается) возможность его не сдать.
Но человек, единица существования, вообще-то хорош и нужен (чему? - Полноте бытия) и сам по себе, помимо неврозов самопреодоления, а душа не всегда обязана трудиться, и вообще не так уж и обязана, скорее вынуждена, а это другое.
Всё это совершенно не отменяет моей любви, в том числе бесконечной, фоновой, конституирующей личность, к некоторым собратьям по бытию и глубочайшей, априорной, радостной и самодостаточной приязни к иным некоторым: бывает чистым счастьем просто думать о человеке, просто воображать о нём, просто знать, что он есть.
(Вообще, пожалуй, люди мне гораздо чаще нравятся, чем нет, - хотя, может быть, это и защитная реакция такая, не исключаю. - Но общаться с ними всё равно трудно. Сам процесс труден.)
Но, парадоксальная (или нет) зверюга, я могу (пуще того, предпочитаю) делать всё это незаметно и в молчаливом одиночестве. - Могла всегда, просто всё начало жизни, всю даже середину её это виделось мне ущербностью, требующей решительного, категорического, полного преодоления.
Теперь, на глубоком шестом десятке лет, кажется, начинаю это себе разрешать.
Но всё-таки ещё не вполне (с нормативной для самой себя моделью человека я всё-таки расхожусь, и это до сих пор вызывает чувство вины). Хотя в 58 освобождающих лет это всё более безразлично - и это тоже интересный опыт, до которого стоило дожить.