Мышление и ответственность
Я несу ответственность за правдивость текста как продукта моего мышления, то есть его соответствие истинному положению вещей (в моём нынешнем понимании) и моей совести. Но я не несу ответственности за то, как этот текст гипотетически могут воспринять другие, особенно если решат вынести плохо или совсем неверно понятое моё частное мышление в СВОИ действия.
Другое дело, что везде разрастающиеся, подобно раковым метaстазам, идеологический надзор и цензура склонна воспринимать и трактовать всякий опубликованный текст не как случай абсолютно приватного мышления, но как манифест (то есть идеологическое заявление) или даже программу действий. Это -- совершенно другое отношение. Оно может служить основанием из практических соображений быть в своих выражениях осторожнее, но не должно влиять на мышление как таковое. А если влияет, то это плохо, хуже некуда. Эта интернализованная опасливая оглядка на цензуру и потенциальное, всюду подкарауливающее злонамеренное истолкование как цензором, так и случайным недоброжелателем, никак не принимающее во внимание внутреннюю правдивость пытающегося размышлять, коль скоро такое отношение стало хабитусом, и есть непременная и прочная основа тоталитаризма.
Всегда найдётся кто-то, кто будет любым, даже самым осторожно сформулированным текстом раздражён и даже оскорблён, особенно если речь в нём идёт о важных вещах, способных вызвать дискуссию. На оскорблённость в наше время существует огромный общественный запрос, в отдельных обществах и религиозных группах сформировалась целая тщательно лелеемая культура оскорблённости, используемая как политическое оружие, средством которого является донос.
Этот запрос, рождающий предложение -- результат как сознательного потакания отдельным группам, так и консенсуса способных мыслить лишь идеологически, уравнивающий текст и действие. Понятно, что последовательное применение этого подхода лишь цементирует трибализм. В СССР считалось, что мораль имеет классовый характер. Нынешние духовные наследники большевиков, западные левые анти-либералы, считают, что характер морали -- групповой. Прежние классы были заменены "группами идентичности" (identity groups), вот и вся разница.
По целому ряду комментариев я вижу, что некоторые не различают приватность (или публичностъ) текста как чисто внешение условия его бытования или доступности, и индивидуальность выраженного в тексте мышления. Разумеется, будучи (неважно где) опубликован и доступен более чем одному человеку, текст теряет свой характер чисто приватного дневника и выносится вовне. Но ведь и свои личные дневники времён нашей школьной юности мы иногда давали почитать своим друзьям, если помните. Где кончается абсолютная приватность и начинается публичность? Наверное, там же, где заканчивается "малая куча" и начинается "большая". Иначе говоря, не совсем понятно где.
В конце концов, в прежние лихие времена десять лет лагерей ("червонец") давали и за анекдот, рассказанный наедине хорошему закомому на кухонке. А порой ту же десятку впаивали за "неодобрительное выражение лица" при чтении газеты "Правда" (примеры см. в "ГУЛАГе" у Солженицына). Кстати, американские левые в настоящее время развязали настоящую публичную травлю, с многочисленными угрозами жизни, против одного католического гимназиста по имени Nick Sandmann за... лицепреступление! Да, за улыбку в ответ на очевидную агрессию левого демонстранта-индейца, который оказался ещё и бессовестным лгуном, и, похоже, обычным пройдохой. При этом страшный преступник-малолетка был ещё и сторонником президента США, о чём свидетельствовала его бейсболка с надписью MAGA (Make America Great Again), являющейся самым ужасным триггером для так называемых "демократов", поголовно ставших леворадикалами.
Eщё раз повторюсь: я внутренне отвечаю лишь за свою правдивость (т. е. то, что полагаю -- при всех оговорках -- истиной, учитывая знание фактов и решение моей индивидуальной совести). Коль скоро в тексте выражено моё мышление, интенционально не желающее быть идеологическим манифестом (а об этом могу судить лишь я один, как знающий тайное), это текст, сколь угодно публичный, является всего лишь выражением моего мышления, каким бы неудачным по своей форме оно ни было. И ответом на такой текст в действительно свободном обществе может быть лишь -- другой текст, письменный или устный. Это может быть дискуссией, диспутом, полемикой, просто формульным выражением несогласлия, чем угодно. Даже набором инвектив. Sticks and stones may break my bones, but names will never harm me.
В мыслимом классическим (не левым) либерализмом идеале текст никогда не должен иметь внетекстовых последствий вроде штрафов, запретов или уголовного преследования. Именно отношение к тексту может считаться "праманой" (мерилом) степени свободы того или иного общества. В моём понимании, такая свобода должна быть абсолютной. Закон должен преследовать лишь конкретные действия, а не помыслы или, тем более, интенцию автора, которую ни один цензор знать не может. Иначе границы нашей свободы определяются теми, кого мы меньше всего хотели бы видеть её сторожами, и которые свою власть уже ни при каких условиях не выпустят из рук. В Соединённых Штатах для защиты этой свободы от государства как "аппарата насилия", сиречь тирании на самый крайний случай предусмотрена возможность для гражданина эту свободу защищать с оружием в руках.
P. S. Был и вопрос по поводу клеветы. Однако, если читать вышесказанное внимательно, а не наспех по диагонали, подобный вопрос не имеет смысла. Правдивость и добрая совесть заведомо исключают клевету, всегда порождаемую злой волей. Другое дело, что в наше время буквально всё что угодно может быть истолковано как "клевета". Так ведь мы же помним: "Распространение клеветнических сведений, зеведомо порочащих советский общественный и государственный строй"... Речь, разумеется, не идёт об идеологическом законодательстве, как в случае СССР, РФ и даже большинства европейских стран, в той или иной мере ограничивающих свободу высказывания.