Imitatio paṇḍitānām? О неминуемой санскритизации исследователя древней Индии
В одной из своих статей (Traditional and modern Sanskrit Scholarship: How Do They Relate to Each Other?), опубликованной в интереснейшем сборнике The Pandit: Traditional Scholarship in India (скачать можно ЗДЕСЬ), один из современных мэтров индологии Йоханнес Бронкхорст задаётся вопросом: в чём принципиальная разница между современным исследователем индийской философии и традиционным индийским учёным (пандитом)? Бронкхорст подробно ставит проблему и исчерпывающе отвечает на этот вопрос. Bсякий, кому это действительно интересно, может скачать сборник и прочитать это великолепное эссе (великолепное, как и все труды Бронкхорста, которые, по счастью, находятся в открытом доступе).
Одной из изюминок статьи является его вопрос о том, возможно и нужно ли для современного индолога быть своего рода имитацией традиционного санскритоязычного пандита?
Перевожу субъективный взгляд индологического бытописателя со своего великого нидерландского по происхождению коллеги, швейцарского профессора, задающего одну из высших в современности планок в нашей изящной и, увы, мало кому нужной "оранжерейной" науке (да уж, айфона из неё явно не сошьёшь...), на российское делание в области экспертного знания об Индии. В России до сих пор одной из главных черт этого делания является перевод тех или иных текстов, перевод немногими профессионалами, но, чаще всего, любителями-самоучками. Как правило, это перевод текстов, которые давным-давно уже переведены по крайней мере на английский язык, а в последние годы находятся в свободном доступе в Сети (обычно на Архиве).
Мне до сих пор по какой-то внутренней (видимо, "кармической"?) инерции интересно то, что происходит в области гуманитарных наук в России. Гуманитарная Bildung везде - то естъ и в России, и на условном Западе, да и на так называемом Востоке (об этом читайте в статье Шелдона Поллока) - находится в затяжном и серьёзном кризисе. Однако этот кризис имеет разные причины и проявляет себя по-разному.
Мания всё переводить (о ней уже давно писал и говорил Пятигорский, будучи сам в некоторой степени востоковедом-философом, то естъ гуманитарным универсалом именно российского производства), в том числе и то, что давно и неоднократно уже переводилось на западные языки, очень характерна для традиционного российского культуртрегерства. Это чрезвычайно любопытная черта. С одной стороны, она создаёт в России потенциальный широкий рынок потребления востоковедной литературы, несравнимый по охвату с европейско-американским. В Европе индологические или китаеведческие книги будут покупать и изучать только лишь специалисты, и то лишь те, что близки по специальности. Намногие из заинтресованных гуманитариев будут покупать написанные специалистами научно-популярные обзоры из недорогих и достойных серий, вроде C. H. Beck Wissen. В России книги даже по таким совершенно заоблачным темам, как шумерология (по утверждению проф. Владимира Емельянова) находят своих читателей из самых разных социальных и образовательных слоёв населения. Видимо, это одна из сторон традиционной российской книжной прожорливости и всеядности (со всей её амбивалентностью, то есть симпатичными -- и не очень -- чертами). Это приводит также к тому, что любая, даже самая специальная книга по любой области востоковедения, неминуемо будет и самым общим введением в предмет, где будут изложены начала ab ovo.
Однако, чтобы написать нечто действительно высококачественное, сравнимое с книгами на темы классической Индии, написанными тем же Бронкхорстом, или Шелдоном Поллоком, или Вильгельмом Хальбфассом и др. мэтрами, необходимо по глубине и обширности своей начитанности в источниках на санскрите (и, возможно, на других индийских языках, как минимум ещё на пракритах) быть именно что квази-пандитом. Иначе говоря, не "переводить" тот или иной текст, сверяясь с имеющимся английским переводом, но сопоставлять огромное количество текстов, переводя их как бы "с листа" (а на самом деле хорошо их уже зная), а также владея данными истории, археологии, сравнительного религиоведения и т. п., как тот же Бронкхорст.
То есть imitatio panditorum имеет свой смысл хотя бы в качестве недостижимого идеала. Кстати, профессор Бронкхорст, несмотря на то, что он к этой цели относится с известным скепсисом, сам представляет из себя именно что такого западного квази-пандита, не выпускающего из рук санскритских сочинений и рукописей. Кроме того, он и учился, и работал с пандитами в Индии не один год. По сравнению с такими западными коллегами, соединяющими почти что пандитову учёность с подходами и перспективами of Western scholars, давний опыт Ф. И. Щербатского в начале 20-го века, казавшийся тогда уникальным, становится не то чтобы совсем рядовым, но теряет свою абсолютную исключительность.
Насколько я понимаю, немногие академических коллеги в России осознают трудность задачи. Однако запрос на знания о классической или премодерной Индии (NB: термин "классическая Индия" крайне проблематичен, а "премодерная" - premodern, что уже не раз смешно и неверно переводилось на русский язык как "премодернистская" - в России малоизвестен и не очень понятен) и особенно истории и философии буддизма существует, и этот запрос серьёзен. Поэтому свободное пространство заполняют всякие поделки, качество которых ocтавляет желать лучшего. Особой темой для критического исследования и разоблачения является распространённое клише о "необходимости практиковать, чтобы понимать" и особенно "достигать" (имеются в виду обычно некие воображаемые сотериологические идеалы).
Чтобы понимать, нужно хорошо владеть текстурой оригиналов, то естъ быть начитанным [BN: "с листа". Однако много ли в России умеющих хорошо понимать "шастрическую", то есть по прeимуществу комментаторскую литературу? На самом деле их очень мало и в Европе, и в Америке] в большом количестве текстов (не переводов), уметь эти тексты сопоставлять, видеть проблемы текстовых передач и традиций на метауровне, то есть владеть текстовой критикой, понимать исторический процесс, владеть уже имеющейся научной литературой по предмету.
Одним из предметов как научной, так и герменевтической критики может служить эта помешанность любителей и адептов экзотики на всякого рода "практиковании" и модном гуруизме, исключающая серьёзное и адекватное понимание. Другим объектом как научного исследования, так и вдумчивой критики может быть также модное в русскоязычном "индо-патическом" пространстве разного рода теологизирование, как вайшнавы vs. шайвы, (в буддизме) тантрики vs. последователи пути Сутр и т. п.
Выходит, что следует, как минимум, всемерно пропагандировать необходимость серьёзного знания языка (в нашем случае санскрита). А оно, это серьёзное знание, невозможно без глубокого погружения в предмет на протяжении многих, очень многих лет. Я это понял, только когда смог ретроспективно взглянуть на собственные свои занятия, которые в первое их десятилетие не выходили запределы необязательной интеллектуальной забавы и душистой приправы к всяким другим вещам.
И ещё: я каждый раз с особой печалью осознаю "культурную неинформативность" и, так сказать, рыночную нерентабельность этого чрезвычайно экзотического вне Индии пути, когда очередные ученики в очередной раз прекращают свои занятия санскритом через пару лет, понимая, что они стоят всё ещё где-то ближе к началу, чем к середине, а конец видится ещё даже мглистее, чем представлялось изначально. Остаётся творить это делание собственной "санскритизации" (что в данном контексте вполне можно считать синонимом термина Bildung, только на "классический" индийский, то есть нормативно-брахманический лад) в качестве своего рода интеллектуально-духовного подвижничества, плоды которого "адришта" (adṛṣṭa, "невидимы").
Единственными проводниками здесь будут -- интуиция (pratibhā) и вера (śraddhā). Однако знающий ведийские тексты неминуемо вспомнит, что śraddhayā agniḥ samidhyate, śraddhayā hūyate haviḥ (Ригведа 10.151.1), "С Верою огонь зажигается, с Верой возливается жертва".
P. S. Однако даже само это "подвижничество" следует воспринимать с массой оговорок и ироничного самодистанцирования. Особенно если будем помнить об опасности инфляции всяких модных и расхожих словечек, относящихся к "духовности", а также памятуя и об уровне собственного невежества и ограниченности, неизмеримо превосходящего любые проблески подлинного понимания.