Как Евгения Альбац брала интервью у Александра Хвата
- В шпионаж я, конечно, не верил - данных не было. То есть было заключение агентурного отдела - существовал такой в Главном экономическом управлении НКВД (видимо, это нынешнее 7 управление - "топтуны"): так и так, шпион. Агентурный отдел его "разрабатывал", но данные нам не передавали - у себя оставляли. Они и постановление на арест по таким делам писали. Ну, а что касается вредительства - что-то он (Вавилов) не так в своей сельскохозяйственной науке делал. Тут я собрал экспертизу - академик ее возглавлял, к Трофиму Лысенко ездил. Они, то есть академики и профессора, подтвердили: да, вредил.
- Вам не было жалко Вавилова? Ведь ему грозил расстрел. Так, по-человечески, не было жалко?
Я ждала ответа, почти уверенная, что вот сейчас Хват скажет: "Да, было жалко, но, знаете, время было такое..." Ведь только что, пять минут назад, Хват не сумел сдержать слез, рассказывая мне, как в начале шестидесятых, в годы хрущевской реабилитации, отобрали у него партбилет и положенную повышенную пенсию полковника КГБ ("пенсия у меня общегражданская") - "за нарушение соцзаконности в годы работы в НКВД"... Я же ждала от него жалости к человеку, у которого отняли жизнь. Ах, как же я была еще наивна!
Хват рассмеялся (рассмеялся!):
- Что значит жалко? - Так и сказал. - Ну что он, один, что ли?..
Не один, это правда, миллионы безвинных ушли в сырую землю. Хотя, конечно, Николай Вавилов был человеком неординарным, редкого дарования и таланта. В тюрьме он написал свой последний труд - "История мирового земледелия". Рукопись пропала. Или, что скорее всего, покоится где-то в бездонных архивах КГБ... Но перед смертью - перед смертью и теми муками, которые выпали, - все, конечно, равны.
"Что значит жалко?" - сказал Хват. Сказал не юнец, не тридцатилетний старший лейтенант НКВД - восьмидесятилетний старик, которому и жить-то осталось всего - ничего...
Как все было бы просто - и не стоило бы тогда об этом писать, если бы Хват и его коллеги были садистами, палачами по характеру, по складу души. Ну, что-то вроде Эльзы Кох. Нет, конечно, были в ВЧК и НКВД и такие, и не один десяток таких. Но не о них речь. Хват был нормальным человеком. Нормальным. Уже после того, как "Московские новости" опубликовали мой очерк о Хвате ко мне неожиданно приехал его племянник, физик из Ленинграда. Он был совершенно поражен - буквально сражен тем, что прочитал о своем дяде. "Вы понимаете, - говорил он мне, - дядя Саша был добрым гением нашей семьи: он спас меня и моих родных, когда мы умирали от голода в блокадном Ленинграде. Я знаю, что он помогал и другим людям..." Помогал. Наверное даже помогал. И для дочери Хвата, Наташи (она работала освобожденным секретарем парторганизации Института прикладной механики им. Келдыша), как и для других его троих детей, он - лучший, самый любимый папа. И после всех публикаций о нем в газетах все равно - любимый. Что, на мой взгляд, только делает им честь.
А в то же время, когда "дядя Саша" - Хват спасал далеких и близких ему людей из умирающего Ленинграда, его коллега, лейтенант Николай Кружков, в том же самом блокадном Ленинграде сажал за решетку ученых, занимавшихся, кстати сказать, оборонной тематикой. "Признание" своей вины, то есть подписание истощенными от голода, похожими на скелеты учеными той "липы", которую сочинял Кружков, оплачивалось им 125 граммами хлеба. И сын Кружкова, тоже, кстати, ученый, только из Московского университета, доказывал моему коллеге Ярославу Голованову, что его отец был добрым и хорошим человеком, но он выполнял приказ...
Так что, нормальные люди. Или - нормальные советские люди? Может быть, это уточняющее прилагательное - как раз то, чего для объяснения недостает?
Тот же Хват - вырос в большой семье крестьян-батраков. Учился в школе, и скорее всего первые годы своего ученичества (они пришлись на дореволюционное время) - в церковно-приходской школе. Значит, основы Закона Божьего проходил. Потом, как рассказывал, поступил в совпартшколу - изучал основоположников марксизма-ленинизма. В совпартшколу всех не брали - только "классово своих", то есть молодых людей пролетарского либо крестьянского происхождения. Усвоил, полагаю: он, Хват, для этой власти - свой, ее белая кость; они, те, что за дверьми школы, кого и в институты, и в университеты из-за социального происхождения не брали, из дворян, купцов и т.д. (то есть из семей "эксплуататоров"), - чужие. Дальше - карьера очевидная: работал в районном комитете партии, в комсомоле. Боролся - писал доносы на своих коллег.5 Перевели в столицу, в Москву, направили в Центральный Совет Осоавиахима.
В тридцать восьмом, когда наркомом НКВД стал Лаврентий Берия, пригласили на беседу в НКВД, сказали: ЦК партии отобрал вас для работы в органах. Хват, по его словам, пробовал отказаться: "Верхнего образования нет, юридического дела не знаю". "Надо, - отвечали. - Поможем, научим, все будет в порядке". И про то, что если откажется, партбилета лишится, -тоже намекнули. Пошел…
Я спрашивала Хвата: "А как же вы работали?" - "Насколько разумел, так и вел дела", - последовал ответ. "Насколько разумел..."
Вопрос о вине - есть ли вопрос труднее? Вопрос о вине человека, выполнявшего приказ, сложен вдвойне и, как считают юристы, однозначного ответа не имеет.
Да, за разрешением на арест Вавилова, "подопечного" Хвата, нарком НКВД Берия обращался к Председателю Совета народных комиссаров Молотову. Да, аресты многих людей производились по спискам, составленным в НКВД и доложенным Сталину - "который крестиками, стрелками и всякими другкми знаками отмечал фамилии, кого надо арестовать, и нередко давал указания, в каком направлении нужно вести следствие".52 Да, в допросах принимали участие высшие лица государства - Ворошилов, Каганович, Маленков и физические пытки были санкционированы свыше. Да, да, да - страной правила банда убийц, выражаясь воровским законом - паханы. И никто из них, за исключением Берии, кары за то не понес.
Сколько же еще пройдет времени, прежде чем общественное сознание, и интеллигенция, и нынешние демократы в том числе, признают и за собой вину в том, что творилось все эти десятилетия советской власти в этой стране?
Ведь мы же, мы - причина всему. Ибо мы им позволили. Позволили убивать себя в тридцатых и сороковых (помогали, стучали, одобряли, поощряли своей верой), позволяли унижать - в пятидесятых ("спасибо, не сажают"), позволяли не давать работать, закрывать визы, отправлять в психушки, сажать и высылать из страны тех, кто им пытался этого не позволить, - в семидесятых и восьмидесятых (молчали).
Я часто думаю: что бы мы все делали, если бы за каждый период нашей истории не было бы у нас конкретных штатных виноватых - Сталина, Хрущева, Брежнева, теперь вот - Горбачева?
Убеждена: в этой стране - кроме детей - невиновных нет. Все мы, и я в том числе, и себе я этого не прощаю, - участники этого кошмара. И на всех нас, ибо мы наследуем вину наших дедов и отцов, вину за то, что именно в этой стране поставлен страшный рекорд, зафиксированный в Книге рекордов Гиннесса: 66 миллионов 700 тысяч человек стали жертвами государственных репрессий и терроризма с октября 1917 года по 1959 год - при Ленине, Сталине, Хрущеве... А сколько судеб было искалечено после 59-го - в семидесятых и восьмидесятых, когда мы раболепно молчали, - кто возьмется подсчитать?
Конечно Хват виновен. По крайней мере, с позиции нормальной человеческой морали - виновен.
Виновен, хотя уголовное дело против него, затеянное Главной военной прокуратурой при Хрущеве, в 1957 году, было закрыто.
Хват, в моем понимании, виновен, потому что кровь человеческая на его руках.
Потому что не слепой котенок он был, не дитя, которое не ведает, что творит. Помните: "В шпионаж я, конечно, не верил"... Все ведал и все понимал. И что безвинных людей на смерть отправляет - тоже понимал.
Когда другого следователя, Шварцмана, во время суда над ним в 1955 году спросили: "Вы давали себе отчет в том, что избивали крупнейшего военачальника, заслуженного человека?" (речь шла о генерале армии К.А.Мерецкове, арестованном летом 1941 года), Шварцман ответил: "Я имел такое высокое указание, которое не обсуждается".
Не обсуждали. И тем зарабатывали себе ордена, звания, зарплаты (вместе с выплатой за воинское звание они в 10, а то и в 20 раз превышали среднюю по стране), квартиру, путевки в элитные санатории и доступ в закрытые продуктовые распределители. И должности зарабатывали тоже.
Тот же Хват в 1946 году получил место начальника Отдела "Т" - Отдела по борьбе с терроризмом Центрального аппарата НКВД. Это называлось "сделать карьеру". Агнцы Божий в НКВД карьеры не делали и квартиры в центре Москвы при их тотальном дефиците не получали.
Заработал.
Кстати, о квартирах. При той жилищной проблеме, какая в СССР была всегда, а в те годы - особенно, наличие у потенциального "врага народа" приличной квартиры было весьма серьезным стимулом для ареста.
Например, следователь Боярский, работавший в Северной Осетии, арестовал супругов Цуровых, их 12-летнюю девочку выгнал на улицу, сам поселился в этой квартире - мебель в ней ему тоже приглянулась, не сменил.
А в 1950 году между МГБ и московскими городскими властями было и вовсе подписано специальное соглашение, согласно которому квартиры арестованных передавались МГБ для разрешения жилищных трудностей сотрудников.
Однако, думаю, самым притягательным в работе следователей НКВД были даже не должности и не высокие зарплаты - власть над людьми.
Их боялись соседи, перед их женами расступалась очередь в магазине, подобострастно заглядывали в глаза школьные друзья и искали их покровительства товарищи детских игр, когда-то понукавшие ими. Но, конечно, высшее удовольствие они испытывали на допросах. Орать матом на академика, избивать маршала, глумиться над недавним членом Политбюро, чьи портреты носили на демонстрациях и одно слово которого еще вчера могло превратить этого следователя в пыль, в ничто... О, для этих мелких людишек, почти всегда - малообразованных, часто - не слишком далеких, обремененных комплексами слабосильных импотентов, коим изменяют собственные жены, - для них топтать, унижать было удовлетворением самолюбия холопа, истинным наслаждением...
...Холопы! Коммунистическая идея с ее принципами абстрактного равенства и абстрактной справедливости отняла у людей столь необходимое и им, и нормальному функционированию общества чувство собственного места. Понимания, что, если ты кухарка, то ты не должна править государством - твое место на кухне, щи варить, и ничего постыдного в том нет. Люди рождаются разными - одни умные, другие глупые, одни способные к наукам, другие - нет, одни могут править государством - другим это противопоказано. Равны люди только перед Богом, на земле равенства - нет и быть не может. Другой вопрос, что в обществе должны быть созданы демократические институты, позволяющие способным, умным, к какому бы сословию они ни относились, пробиться и реализовать свои способности. Коммунистическая же идея на словах хотя и признавала, что природные задатки у всех разные, тем не менее всем, без разбору, выдала аванс: вы все равны. Человек же вовсе не всегда готов оценить свои способности, ему кажется: мне обещали, что я буду "править государством", и вы (не я сам - вы!) обязаны мне эту возможность предоставить. Ибо пообещав, тут же девальвировали и профессию кухарки: в государстве рабочих и крестьян быть рабочими и крестьянами в силу этого оказалось непрестижным. Отсюда - ненависть к тем, кто умнее, образованнее, удачливее. Отсюда - жадное желание унизить, раздавить, растоптать. Воля к власти по Ницше? Не думаю. Самоутверждение по-большевистски, спродуцированное той же идеей абстрактного равенства. Холопы - холопы типа Хвата - получили в России власть и ничем иным, кроме как жестокостью и убийством, они своего равенства, своего права быть выше доказать не могли. Тому подтверждение - все коммунистические режимы, существовавшие в XX веке и в Европе, и в Латинской Америке, и в Африке; все, исключений нет. А в результате возникают все те же классы, сословия, касты, с той лишь разницей, что элитой общества становится агрессивная серость и ничтожество. Господи, неужели XX век мало заплатил за эту, столь же притягательную, сколь и безнравственную, левую идею? Неужели мир еще не наелся, не переболел ею?..
Но вернемся в незабвенные тридцатые-сороковые, вернемся к сталинским следователям.
Были же среди них те, кто беззаконию сопротивлялся? Были же и в органах НКВД люди, кто отказывался выбивать показания, ставить на "стойки", мучить людей? Были! Мне рассказывали о начальнике Управления НКВД по Дальневосточному краю Терентии Дерибасе - отказался проводить аресты по сфальсифицированным показаниям - расстреляли. О следователе Глебове - не стал брать "показания" на командарма Якира. Расстреляли. О начальниках областных управлений НКВД Капустине и Волкове - оба застрелились. О прокуроре города Витебска С.Нускультере - ему пришла в голову странная по тем временам мысль: проверять законность содержания арестованных в камерах предварительного заключения областного НКВД. Расстрелян.
Слышала я и о следователях, которые не отказывались, не стрелялись - закрывали дверь комнаты, где допрашивали арестованного и говорили ему: "Я сейчас буду орать, ругаться матом, бить кулаками по столу. А вы - кричите. Это для тех, кто там, за дверью..." Наверное, были и другие, чьих имен я не знаю, о ком не читала, не слышала - просто сгинули они.
Но список таких, думаю, мал. Хотя за годы сталинской инквизиции, как сообщает КГБ, погибло 22 тысячи чекистов.
Мир праху их! Однако причина смерти большинства из них отнюдь не сопротивление преступному режиму - сталинские "чистки" органов НКВД, когда слой за слоем уничтожались одни чекисты, а на их место заступали другие.
Принято считать, что карательные органы, именуемые ныне КГБ, достигли апогея своей власти в годы сталинского режима. Нет слов - это был самый кровавый период в истории "органов". Однако всей полнотой власти в стране в условиях жесточайшей личной диктатуры обладал лишь один человек - Иосиф Сталин. НКВД при нем выполнял роль пусть и инициативных, но - опричников, которых в глубине души диктатор, наверное же, побаивался, но которые еще больше - боялись его.
Убийцы с лубянок, разбросанных по городам и весям страны, всегда жили под дамокловым мечом неотвратимых чисток. Чистки - большие или малые - были и при наркоме Ягоде, и при наркоме Ежове были, и при Берии, и потом при наркомах НКВД-МГБ* Абакумове, Меркулове и Игнатьеве.
Сталин расстрелял Ягоду и Ежова. Не сомневаюсь, если бы не болезнь и старость - расстрелял бы и Берию. За него это сделал Хрущев.
Вслед за наркомом Ягодой были казнены все 18 его приближенных комиссаров госбезопасности 1 и 2 ранга. Вслед за наркомом Ежовым 101 высший чин НКВД - не только заместители Ежова, но и почти все начальники отделов Центрального аппарата НКВД, наркомы внутренних дел союзных и автономных республик, начальники многих краевых, областных, городских управлений.
А кроме "высших" - тысячи и тысячи рядовых следователей были расстреляны в подвалах советских гестапо. (Хват, кстати, уцелел чудом: в начале 50-х на него был подписан ордер на арест.)
"...Невозможно передать, что со мной в то время происходило. Я был скорее похож на затравленное животное, чем на замученного человека, - писал из тюрьмы руководству НКВД следователь З.Ушаков-Ушимирский, один из тех, кто "клепал" дело о "военно-фашистском заговоре" в Красной Армии и, в частности, выбивал показания из маршала Тухачевского. В 1938 году он был арестован и вскоре расстрелян. Мне самому приходилось в Лефортовской (и не только там) бить врагов партии и Советской власти, но у меня никогда не было представления об испытываемых избиваемым муках и чувствах. Правда, мы не били так зверски, к тому же допрашивали и били по необходимости, и то - действительно врагов<...> Короче говоря<...> я сдался физически, т.е. не выносил больше не только побоев, но и напоминания о них<...>
Диктатор был неглуп и понимал: свидетелей надо вовремя убирать.
Диктатор был мудр и знал: казни - единственная возможность держать в руках этих обезумевших от человеческой крови людей. Иначе они могут броситься и на самого диктатора. Как бросается стая волков на вожака, учуяв в нем слабину. Именно страх - страх, неотвязный, всегда преследующий - животный страх, и позволял удерживать огромную, все разрастающуюся систему органов безопасности в рамках, определенных ей в то время режимом - инструмента, приводного ремня тоталитарной власти.
Другими словами, такая государственная структура, как КГБ, такое государство в государстве, наделенное невиданными правами и функциями, может, с моей точки зрения, находиться под контролем и не претендовать на самою власть только и только в условиях абсолютной личной диктатуры, либо жестко спаянной олигархии. Ибо люди, воспитанные на языке насилия, другого языка сдерживания не понимают.
...А Хват плакал. И мне было жаль его. Мне было жаль этого старика, прожившего долгую и бесславную жизнь, в которой он был и палачом, и жертвой.
Альбац Е.М. Мина замедленного действия. М.: Русслит, 1992.
- Вам не было жалко Вавилова? Ведь ему грозил расстрел. Так, по-человечески, не было жалко?
Я ждала ответа, почти уверенная, что вот сейчас Хват скажет: "Да, было жалко, но, знаете, время было такое..." Ведь только что, пять минут назад, Хват не сумел сдержать слез, рассказывая мне, как в начале шестидесятых, в годы хрущевской реабилитации, отобрали у него партбилет и положенную повышенную пенсию полковника КГБ ("пенсия у меня общегражданская") - "за нарушение соцзаконности в годы работы в НКВД"... Я же ждала от него жалости к человеку, у которого отняли жизнь. Ах, как же я была еще наивна!
Хват рассмеялся (рассмеялся!):
- Что значит жалко? - Так и сказал. - Ну что он, один, что ли?..
Не один, это правда, миллионы безвинных ушли в сырую землю. Хотя, конечно, Николай Вавилов был человеком неординарным, редкого дарования и таланта. В тюрьме он написал свой последний труд - "История мирового земледелия". Рукопись пропала. Или, что скорее всего, покоится где-то в бездонных архивах КГБ... Но перед смертью - перед смертью и теми муками, которые выпали, - все, конечно, равны.
"Что значит жалко?" - сказал Хват. Сказал не юнец, не тридцатилетний старший лейтенант НКВД - восьмидесятилетний старик, которому и жить-то осталось всего - ничего...
Как все было бы просто - и не стоило бы тогда об этом писать, если бы Хват и его коллеги были садистами, палачами по характеру, по складу души. Ну, что-то вроде Эльзы Кох. Нет, конечно, были в ВЧК и НКВД и такие, и не один десяток таких. Но не о них речь. Хват был нормальным человеком. Нормальным. Уже после того, как "Московские новости" опубликовали мой очерк о Хвате ко мне неожиданно приехал его племянник, физик из Ленинграда. Он был совершенно поражен - буквально сражен тем, что прочитал о своем дяде. "Вы понимаете, - говорил он мне, - дядя Саша был добрым гением нашей семьи: он спас меня и моих родных, когда мы умирали от голода в блокадном Ленинграде. Я знаю, что он помогал и другим людям..." Помогал. Наверное даже помогал. И для дочери Хвата, Наташи (она работала освобожденным секретарем парторганизации Института прикладной механики им. Келдыша), как и для других его троих детей, он - лучший, самый любимый папа. И после всех публикаций о нем в газетах все равно - любимый. Что, на мой взгляд, только делает им честь.
А в то же время, когда "дядя Саша" - Хват спасал далеких и близких ему людей из умирающего Ленинграда, его коллега, лейтенант Николай Кружков, в том же самом блокадном Ленинграде сажал за решетку ученых, занимавшихся, кстати сказать, оборонной тематикой. "Признание" своей вины, то есть подписание истощенными от голода, похожими на скелеты учеными той "липы", которую сочинял Кружков, оплачивалось им 125 граммами хлеба. И сын Кружкова, тоже, кстати, ученый, только из Московского университета, доказывал моему коллеге Ярославу Голованову, что его отец был добрым и хорошим человеком, но он выполнял приказ...
Так что, нормальные люди. Или - нормальные советские люди? Может быть, это уточняющее прилагательное - как раз то, чего для объяснения недостает?
Тот же Хват - вырос в большой семье крестьян-батраков. Учился в школе, и скорее всего первые годы своего ученичества (они пришлись на дореволюционное время) - в церковно-приходской школе. Значит, основы Закона Божьего проходил. Потом, как рассказывал, поступил в совпартшколу - изучал основоположников марксизма-ленинизма. В совпартшколу всех не брали - только "классово своих", то есть молодых людей пролетарского либо крестьянского происхождения. Усвоил, полагаю: он, Хват, для этой власти - свой, ее белая кость; они, те, что за дверьми школы, кого и в институты, и в университеты из-за социального происхождения не брали, из дворян, купцов и т.д. (то есть из семей "эксплуататоров"), - чужие. Дальше - карьера очевидная: работал в районном комитете партии, в комсомоле. Боролся - писал доносы на своих коллег.5 Перевели в столицу, в Москву, направили в Центральный Совет Осоавиахима.
В тридцать восьмом, когда наркомом НКВД стал Лаврентий Берия, пригласили на беседу в НКВД, сказали: ЦК партии отобрал вас для работы в органах. Хват, по его словам, пробовал отказаться: "Верхнего образования нет, юридического дела не знаю". "Надо, - отвечали. - Поможем, научим, все будет в порядке". И про то, что если откажется, партбилета лишится, -тоже намекнули. Пошел…
Я спрашивала Хвата: "А как же вы работали?" - "Насколько разумел, так и вел дела", - последовал ответ. "Насколько разумел..."
Вопрос о вине - есть ли вопрос труднее? Вопрос о вине человека, выполнявшего приказ, сложен вдвойне и, как считают юристы, однозначного ответа не имеет.
Да, за разрешением на арест Вавилова, "подопечного" Хвата, нарком НКВД Берия обращался к Председателю Совета народных комиссаров Молотову. Да, аресты многих людей производились по спискам, составленным в НКВД и доложенным Сталину - "который крестиками, стрелками и всякими другкми знаками отмечал фамилии, кого надо арестовать, и нередко давал указания, в каком направлении нужно вести следствие".52 Да, в допросах принимали участие высшие лица государства - Ворошилов, Каганович, Маленков и физические пытки были санкционированы свыше. Да, да, да - страной правила банда убийц, выражаясь воровским законом - паханы. И никто из них, за исключением Берии, кары за то не понес.
Сколько же еще пройдет времени, прежде чем общественное сознание, и интеллигенция, и нынешние демократы в том числе, признают и за собой вину в том, что творилось все эти десятилетия советской власти в этой стране?
Ведь мы же, мы - причина всему. Ибо мы им позволили. Позволили убивать себя в тридцатых и сороковых (помогали, стучали, одобряли, поощряли своей верой), позволяли унижать - в пятидесятых ("спасибо, не сажают"), позволяли не давать работать, закрывать визы, отправлять в психушки, сажать и высылать из страны тех, кто им пытался этого не позволить, - в семидесятых и восьмидесятых (молчали).
Я часто думаю: что бы мы все делали, если бы за каждый период нашей истории не было бы у нас конкретных штатных виноватых - Сталина, Хрущева, Брежнева, теперь вот - Горбачева?
Убеждена: в этой стране - кроме детей - невиновных нет. Все мы, и я в том числе, и себе я этого не прощаю, - участники этого кошмара. И на всех нас, ибо мы наследуем вину наших дедов и отцов, вину за то, что именно в этой стране поставлен страшный рекорд, зафиксированный в Книге рекордов Гиннесса: 66 миллионов 700 тысяч человек стали жертвами государственных репрессий и терроризма с октября 1917 года по 1959 год - при Ленине, Сталине, Хрущеве... А сколько судеб было искалечено после 59-го - в семидесятых и восьмидесятых, когда мы раболепно молчали, - кто возьмется подсчитать?
Конечно Хват виновен. По крайней мере, с позиции нормальной человеческой морали - виновен.
Виновен, хотя уголовное дело против него, затеянное Главной военной прокуратурой при Хрущеве, в 1957 году, было закрыто.
Хват, в моем понимании, виновен, потому что кровь человеческая на его руках.
Потому что не слепой котенок он был, не дитя, которое не ведает, что творит. Помните: "В шпионаж я, конечно, не верил"... Все ведал и все понимал. И что безвинных людей на смерть отправляет - тоже понимал.
Когда другого следователя, Шварцмана, во время суда над ним в 1955 году спросили: "Вы давали себе отчет в том, что избивали крупнейшего военачальника, заслуженного человека?" (речь шла о генерале армии К.А.Мерецкове, арестованном летом 1941 года), Шварцман ответил: "Я имел такое высокое указание, которое не обсуждается".
Не обсуждали. И тем зарабатывали себе ордена, звания, зарплаты (вместе с выплатой за воинское звание они в 10, а то и в 20 раз превышали среднюю по стране), квартиру, путевки в элитные санатории и доступ в закрытые продуктовые распределители. И должности зарабатывали тоже.
Тот же Хват в 1946 году получил место начальника Отдела "Т" - Отдела по борьбе с терроризмом Центрального аппарата НКВД. Это называлось "сделать карьеру". Агнцы Божий в НКВД карьеры не делали и квартиры в центре Москвы при их тотальном дефиците не получали.
Заработал.
Кстати, о квартирах. При той жилищной проблеме, какая в СССР была всегда, а в те годы - особенно, наличие у потенциального "врага народа" приличной квартиры было весьма серьезным стимулом для ареста.
Например, следователь Боярский, работавший в Северной Осетии, арестовал супругов Цуровых, их 12-летнюю девочку выгнал на улицу, сам поселился в этой квартире - мебель в ней ему тоже приглянулась, не сменил.
А в 1950 году между МГБ и московскими городскими властями было и вовсе подписано специальное соглашение, согласно которому квартиры арестованных передавались МГБ для разрешения жилищных трудностей сотрудников.
Однако, думаю, самым притягательным в работе следователей НКВД были даже не должности и не высокие зарплаты - власть над людьми.
Их боялись соседи, перед их женами расступалась очередь в магазине, подобострастно заглядывали в глаза школьные друзья и искали их покровительства товарищи детских игр, когда-то понукавшие ими. Но, конечно, высшее удовольствие они испытывали на допросах. Орать матом на академика, избивать маршала, глумиться над недавним членом Политбюро, чьи портреты носили на демонстрациях и одно слово которого еще вчера могло превратить этого следователя в пыль, в ничто... О, для этих мелких людишек, почти всегда - малообразованных, часто - не слишком далеких, обремененных комплексами слабосильных импотентов, коим изменяют собственные жены, - для них топтать, унижать было удовлетворением самолюбия холопа, истинным наслаждением...
...Холопы! Коммунистическая идея с ее принципами абстрактного равенства и абстрактной справедливости отняла у людей столь необходимое и им, и нормальному функционированию общества чувство собственного места. Понимания, что, если ты кухарка, то ты не должна править государством - твое место на кухне, щи варить, и ничего постыдного в том нет. Люди рождаются разными - одни умные, другие глупые, одни способные к наукам, другие - нет, одни могут править государством - другим это противопоказано. Равны люди только перед Богом, на земле равенства - нет и быть не может. Другой вопрос, что в обществе должны быть созданы демократические институты, позволяющие способным, умным, к какому бы сословию они ни относились, пробиться и реализовать свои способности. Коммунистическая же идея на словах хотя и признавала, что природные задатки у всех разные, тем не менее всем, без разбору, выдала аванс: вы все равны. Человек же вовсе не всегда готов оценить свои способности, ему кажется: мне обещали, что я буду "править государством", и вы (не я сам - вы!) обязаны мне эту возможность предоставить. Ибо пообещав, тут же девальвировали и профессию кухарки: в государстве рабочих и крестьян быть рабочими и крестьянами в силу этого оказалось непрестижным. Отсюда - ненависть к тем, кто умнее, образованнее, удачливее. Отсюда - жадное желание унизить, раздавить, растоптать. Воля к власти по Ницше? Не думаю. Самоутверждение по-большевистски, спродуцированное той же идеей абстрактного равенства. Холопы - холопы типа Хвата - получили в России власть и ничем иным, кроме как жестокостью и убийством, они своего равенства, своего права быть выше доказать не могли. Тому подтверждение - все коммунистические режимы, существовавшие в XX веке и в Европе, и в Латинской Америке, и в Африке; все, исключений нет. А в результате возникают все те же классы, сословия, касты, с той лишь разницей, что элитой общества становится агрессивная серость и ничтожество. Господи, неужели XX век мало заплатил за эту, столь же притягательную, сколь и безнравственную, левую идею? Неужели мир еще не наелся, не переболел ею?..
Но вернемся в незабвенные тридцатые-сороковые, вернемся к сталинским следователям.
Были же среди них те, кто беззаконию сопротивлялся? Были же и в органах НКВД люди, кто отказывался выбивать показания, ставить на "стойки", мучить людей? Были! Мне рассказывали о начальнике Управления НКВД по Дальневосточному краю Терентии Дерибасе - отказался проводить аресты по сфальсифицированным показаниям - расстреляли. О следователе Глебове - не стал брать "показания" на командарма Якира. Расстреляли. О начальниках областных управлений НКВД Капустине и Волкове - оба застрелились. О прокуроре города Витебска С.Нускультере - ему пришла в голову странная по тем временам мысль: проверять законность содержания арестованных в камерах предварительного заключения областного НКВД. Расстрелян.
Слышала я и о следователях, которые не отказывались, не стрелялись - закрывали дверь комнаты, где допрашивали арестованного и говорили ему: "Я сейчас буду орать, ругаться матом, бить кулаками по столу. А вы - кричите. Это для тех, кто там, за дверью..." Наверное, были и другие, чьих имен я не знаю, о ком не читала, не слышала - просто сгинули они.
Но список таких, думаю, мал. Хотя за годы сталинской инквизиции, как сообщает КГБ, погибло 22 тысячи чекистов.
Мир праху их! Однако причина смерти большинства из них отнюдь не сопротивление преступному режиму - сталинские "чистки" органов НКВД, когда слой за слоем уничтожались одни чекисты, а на их место заступали другие.
Принято считать, что карательные органы, именуемые ныне КГБ, достигли апогея своей власти в годы сталинского режима. Нет слов - это был самый кровавый период в истории "органов". Однако всей полнотой власти в стране в условиях жесточайшей личной диктатуры обладал лишь один человек - Иосиф Сталин. НКВД при нем выполнял роль пусть и инициативных, но - опричников, которых в глубине души диктатор, наверное же, побаивался, но которые еще больше - боялись его.
Убийцы с лубянок, разбросанных по городам и весям страны, всегда жили под дамокловым мечом неотвратимых чисток. Чистки - большие или малые - были и при наркоме Ягоде, и при наркоме Ежове были, и при Берии, и потом при наркомах НКВД-МГБ* Абакумове, Меркулове и Игнатьеве.
Сталин расстрелял Ягоду и Ежова. Не сомневаюсь, если бы не болезнь и старость - расстрелял бы и Берию. За него это сделал Хрущев.
Вслед за наркомом Ягодой были казнены все 18 его приближенных комиссаров госбезопасности 1 и 2 ранга. Вслед за наркомом Ежовым 101 высший чин НКВД - не только заместители Ежова, но и почти все начальники отделов Центрального аппарата НКВД, наркомы внутренних дел союзных и автономных республик, начальники многих краевых, областных, городских управлений.
А кроме "высших" - тысячи и тысячи рядовых следователей были расстреляны в подвалах советских гестапо. (Хват, кстати, уцелел чудом: в начале 50-х на него был подписан ордер на арест.)
"...Невозможно передать, что со мной в то время происходило. Я был скорее похож на затравленное животное, чем на замученного человека, - писал из тюрьмы руководству НКВД следователь З.Ушаков-Ушимирский, один из тех, кто "клепал" дело о "военно-фашистском заговоре" в Красной Армии и, в частности, выбивал показания из маршала Тухачевского. В 1938 году он был арестован и вскоре расстрелян. Мне самому приходилось в Лефортовской (и не только там) бить врагов партии и Советской власти, но у меня никогда не было представления об испытываемых избиваемым муках и чувствах. Правда, мы не били так зверски, к тому же допрашивали и били по необходимости, и то - действительно врагов<...> Короче говоря<...> я сдался физически, т.е. не выносил больше не только побоев, но и напоминания о них<...>
Диктатор был неглуп и понимал: свидетелей надо вовремя убирать.
Диктатор был мудр и знал: казни - единственная возможность держать в руках этих обезумевших от человеческой крови людей. Иначе они могут броситься и на самого диктатора. Как бросается стая волков на вожака, учуяв в нем слабину. Именно страх - страх, неотвязный, всегда преследующий - животный страх, и позволял удерживать огромную, все разрастающуюся систему органов безопасности в рамках, определенных ей в то время режимом - инструмента, приводного ремня тоталитарной власти.
Другими словами, такая государственная структура, как КГБ, такое государство в государстве, наделенное невиданными правами и функциями, может, с моей точки зрения, находиться под контролем и не претендовать на самою власть только и только в условиях абсолютной личной диктатуры, либо жестко спаянной олигархии. Ибо люди, воспитанные на языке насилия, другого языка сдерживания не понимают.
...А Хват плакал. И мне было жаль его. Мне было жаль этого старика, прожившего долгую и бесславную жизнь, в которой он был и палачом, и жертвой.
Альбац Е.М. Мина замедленного действия. М.: Русслит, 1992.