Пасха в усадьбе Брасово
Наталья (Тата) Мамонтова была дочерью Натальи Сергеевны Шереметьевской (Мамонтовой, Вульферт, графини Брасовой) от первого брака. Еще до брака с Великим князем Михаилом Александровичем Наталья Сергеевна вместе с Татой часто и подолгу гостили в орловском имении Великого князя, усадьбе Брасово, расположенной прямо в окружении Брянских лесов (современная Брянская область). Сейчас от усадьбы осталось лишь несколько хозяйственных построек, все остальное давно уничтожено. А ведь когда-то там кипела жизнь - Приезжал Великий князь и его гости, интерьеры усадьбы писал художник С. Ю. Жуковский. Сейчас эти места почти вымерли и ничего не напоминает о прошедшем, но Тата Мамонтова, уже живя в эмиграции и нося фамилию супруга - Мажолье, написала книгу "Step-Daughter of Imperial Russia", в которой сохранились яркие и красочные описания погибшей орловской усадьбы.
Так Тата описывает поездку в Брасово: "В самом начале лета был большой переезд в Брасово, деревенское имение дяди Миши. Ночь мы ехали на поезде из Москвы. Усадьба находилась в нескольких милях от станции и мы проделывали этот путь на каретах. Добраться в Брасово на машине было невозможно, так как дорога представляла собой глубокие колеи от каретных колес. Дом был очень большой, деревянный, с просторными светлыми комнатами и паркетным полом. В доме было два этажа и башенка, на которую вела винтовая лестница и откуда открывался прекрасный вид. Мне сразу очень понравилось Брасово - здесь было все, чтобы занять ребенка: прекрасный сад с песочницей, площадка для крокета, качели, гигантские шаги... Неподалеку располагались конюшни и домашняя ферма. За домом находился также бассейн, но я не помню, чтобы кто-то в нем плавал, за исключением водяных жуков. За исключением чая, кофе, риса и прочих колониальных товаров, усадьба сама себя обеспечивала продуктами. В булочной всегда было много видов выпечки - от темного хлеба до белых караваев, булочек с шафраном, тортов. Сливки, молоко и масло приносили с фермы. Сметана была настолько густой, что в ней стояла ложка. Мясо тоже поставляли с фермы. Ежедневно за столом в усадьбе собиралось не менее 16 человек".
Запомнились Тате и пикники в окрестностях усадьбы: "Стоит уделить внимание описанию русского пикника. Там не было никаких влажных и вялых бутербродов, чуть теплой бутылки имбирного пива, ужасных сваренных вкрутую яиц и рассыпчатого торта. Место для пикника выбиралось заранее, и cлуги во главе с мажордомом Сергеем выезжали туда пораньше. Мама не любила сидеть на земле, поэтому к нашему приезду расставлялись переносные стулья и столы. Там были икра, копченый лосось, холодная дичь, холодная осетрина с овощным салатом и соусом из хрена, а если день выдавался не слишком жаркий, то разводили костер и запекали на углях горячие колбаски и картошку. Едва ли кто-то может дотянуться до такого уровня в наши дни, но когда меня приглашают на пикник, где передо мной лежит мокрый носовой платок (а это лучшее описание сэндвича с огурцом), у меня сжимается сердце, и я вспоминаю Россию. Эти пикники были очень веселыми. Зажигались костры, и дядя Миша, а за ним и остальные мужчины, перепрыгивали через них, я всегда считала это чудом и мечтала научиться прыгать так же".
Михаил Алексадрович, Наталья Сергеевна и неизвестная в Брасово
Одним из самых интересных моментов в воспоминаниях Таты было для меня описание празднования Пасхи в усадьбе:
"Одним из самых волнующих событий в России был для меня приход весны. Неделями мы жили в полумраке, когда светало только около десяти часов утра, а к трем снова темнело. Дни напролет нас, детей, не выпускали на улицу из-за сильного холода, двойные окна застывали под сложным узором из звезд. Правда, время от времени выглядывало солнце, но это было такое далекое солнце, скорее розовое сияние, окрашивавшее заснеженные деревья в саду. Потом незаметно дни становились все длиннее и длиннее, солнце становилось все ярче и ярче, и вот однажды утром просыпаешься от незнакомого звука: кап, кап, кап, кап. Начиналась оттепель. С крыш скатывались огромные комья снега, дорожки в саду были все в слякоти. Затем все замерзало, снова оттаивало, наши валенки менялись на резиновую обувь, и мы с Джорджи копали в саду канавки, чтобы стекала вода. Снег терял свою безупречную белизну и становился очень грязным, а потом вдруг от него почти ничего не оставалось, разве только в самых темных уголках и под деревьями. Потом появлялась молодая зеленая трава, первые весенние цветы и огромные набухшие почки. Воздух становился ароматным и сладким, и миллионы птиц щебетали и ворковали на ветвях. Дорога очищалась от снега и слякоти, а сани уступали место колесному движению. Затем наступал блаженный день, когда Капустин, местный плотник, обойщик и разнорабочий, который всегда поражал меня тем, что мог говорить с набитым гвоздями ртом, появлялся и выставлял двойные окна. Пасха обыкновенно бывала примерно в то время, и я не уверена, что не предпочитала ее Рождеству. Страстная неделя проходила очень строго, никакой музыки, громкий смех считался неприличным, подавали только постную пищу, а настоящие верующие, как Няня, проводили свои дни в постах и молитвах. Я ходила в церковь каждый день, четверг Страстной недели был моим любимым днем. Все стояли с зажженной свечой, пока читались Двенадцать евангелий, а потом нужно было отнести зажженную свечу домой, чтобы зажечь лампады под иконами благодатным пламенем. Пятница была днем, когда Гроб Господень обносили вокруг церкви и ставили перед алтарем, и все возлагали на него цветы, большинство шло на исповедь, перед которой нужно было попросить у всех прощения. Меня всегда смущало, когда слуги вбегали один за другим, кланялись всем присутствующим и просили прощения. Отвечать на это нужно было автоматически: "Бог простит, Бог благословит". В пасхальную субботу бывшие на исповеди причащались, а мы, дети, весь день красили и раскрашивали тысячи яиц. Я очень хотела, чтобы меня отпустили на всенощную, но мне обыкновенно говорили: "Не в этом году, в следующем"...
Тата с Великим князем и братом Георгием
...Пасха в тот год была поздней, и было очень тепло, поэтому мы решили поехать в Брасово. Мы остановились на день в Москве, и я помню, как подумала, как сильно постарела бабушка после смерти тети Веры. Большой дом в Брасово полностью перестраивали и ремонтировали, поэтому мы остановились в так называемом гостевом флигеле, прямо напротив лужайки и подъездной аллеи. Я была рада вернуться туда снова и найти все знакомые ориентиры. В Страстную Пятницу мы красили и раскрашивали яйца, и я с радостью услышала, что мне разрешат поехать на всенощную в монастырь, что в двенадцати верстах от Брасова. Ехать туда нужно было в коляске на лошадях. Мысль об этой долгой ночной поездке привела меня в восторг, и мое счастье стало еще более полным, когда мне сказали, что я могу остаться на ужин после того, как мы возвратимся домой. В субботу утром я проснулась и обнаружила, что совершенно потеряла дар речи; горло не болело, но я не могла говорить громче шепота. Я знала, что Мотя, моя служанка, ничего не скажет, а так как к тому времени у мисс Рата были другие темы для размышлений, я очень успешно провела день, избегая разговоров с кем-либо. Мы очень рано поужинали, около шести, и меня отправили в кровать, пока не пришло время одеваться и отправляться в монастырь. Я была с мама и дядей Мишей в их «Виктории», хорошо закутавшись и радуясь, что никто не заметил моего голоса, точнее, его отсутствия. Потом вдруг мама задала мне вопрос, и все вскрылось, она ужасно рассердилась и сказала, что я заболела и что для меня опасно ездить по холодному ночному воздуху, но мы к тому времени были уже почти у цели, и ничего нельзя было поделать.
В усадьбе Брасово
Мне сказали, что по возвращении домой меня отправят прямо в постель, без ужина, но дядя Миша подтолкнул меня локтем, и я поняла, что все будет хорошо. Служба произвела на меня очень сильное впечатление. Там пел мужской хор с маленькими мальчиками в роли альтов и сопрано, у старших монахов были баритоны и басы, у всех были замечательные голоса, и как прекрасно они пели! У меня все время мурашки по спине бегали. Пасхальная всенощная в православной церкви начинается с мрачной ноты. Церковь почти не освещена, пение грустное и приглушенное, еще оплакиваешь смерть Христа. Затем начинается процессия с иконами и знаменами, за которой следуют прихожане с зажженными свечами, они идут снаружи, вокруг церкви, и слышно, как хор берет новую ноту, очень радостную и ритмичную, большие канделябры вдруг вспыхивают светом, и процессия возвращается через главный вход, со словами: «Христос воскресе». Духовенство уже в светлых облачениях, и вся атмосфера ликующая, трижды обнимаешь того, кто рядом стоит, и шепчешь: «Христос воскресе». Затем последовала короткая служба, и мы отправились домой. По прибытии туда, к моему большому облегчению, никто не упомянул, что я должна лечь спать, и как только все остальные вернулись из церкви, начался ужин. Вся идея ужина заключается в традиционном разговении после долгих постных дней. Стол буквально стонал от еды: ветчины, цыплят, поросенка в желе с красным яйцом во рту, индейки, фаршированной трюфелями, тарелок с разноцветными яйцами, пасхальных куличей, бесконечного разнообразия закусок и восхитительной смеси сливочного творога, яиц, сахара и молотого миндаля, приправленная ванилью и сжатая в форме пирамиды, которую мы называли пасхой. Ужин продолжался несколько часов, до рассвета, но меня отправили спать задолго до этого".
Nathalie Majolier "Step-Daughter of Imperial Russia"