Вторая часть супер-сочинения Лёши Садыкова про журфак 90-х
Под катом - вторая часть сочинения журфаковца ДВГУ Алексея Садыкова о нашей общей с ним альма-матер и событиях давно минувших дней.
Первая часть тут: http://don-sera.livejournal.com/369407.html
Эх, плохо ему Леонова "технику СМИ" вдолбила. Марзан "морзаном" именует ))
Ученый свет
"Чему и от кого мы научились? - задается вопросом автор послания. - Начнем с важнейших для журналиста качеств - внимания к деталям и способности разговорить, удивить собеседника. Думаю, что не для одного меня наработка этих навыков началась с общения с замдекана Людмилой Алексеевной Васильевой.
Про "корову на газоне" мы узнали еще во время поступления на журфак. Именно Васильева призывала искать ее в любой истории, о которой мы хотим рассказать людям со страниц газет, в радио- и телеэфире. Когда мы морщили лбы над финальным испытанием - творческим конкурсом, во время которого нужно было прямо написать заметку, - Людмила Алексеевна посоветовала: "Не пишите скучных материалов. Ищите корову на газоне - что-то необычное посреди обычной вроде бы истории".
Позже, на зачислении, от Васильевой же услышали (в аудитории присутствовали и родители некоторых сокурсников): "Да, мамы и папы! Мы теперь советуем вам даже научить ребенка правильно пить перед поступлением в вуз! Такое уж время..."
Кто из учившихся в 90-е и нулевые не подпадал под обаяние Людмилы Алексеевны?! Я таких не помню. Можно было обижаться на ее дотошность (иногда она могла и спросить, обедал ли ты сегодня или "Как дела на личном фронте?"), но никто не будет отрицать - она была в те времена "стержнем" факультета, вокруг которого всегда бурлила жизнь.
У кого бы что ни отложилось в памяти, но для меня деканат в те времена вспоминается родным домом. Двери его никогда не закрывались. На перемене здесь всегда толпился народ - от растерянных заочников из дальневосточной глубинки до "больших пацанов" со старших курсов. Либерализм на журфаке в те годы процветал. Здесь всегда можно было поболтать с говорливым секретарем факультета Олесей, услышать ободряющие слова (или дружеский, а то и не вполне - разнос) от Васильевой и Шинковского, преподавателей, заглянувших сюда передохнуть. Возле доски с расписанием, вывешенной рядом с деканатом, вообще, по-моему, прошла половина из пяти лет, проведенных в университете.
И еще "из Васильевой" (в двух-трех абзацах о ее кипучей энергии и активной работе все равно не расскажешь). На своих семинарах она нам советовала: "Проще всего общаться с людьми в поезде. Вы их больше никогда не увидите, они вас - тоже. Поэтому не стесняйтесь раскрывать собеседника. В работе вам это пригодится". Для кого-то может, и банальность, вычитанная в книжках, а для кого-то - бесценный навык. Во всяком случае, впервые об этом я услышал из ее уст.
Однажды мы с товарищем заглянули на факультет под Рождество. Новый семестр еще не начался, преподаватели и студенты заключили на сессии временное перемирие до окончания праздников. Возле деканата мы встретили Людмилу Алексеевну. Поздравили друг друга с праздниками. Васильева достала из пластикового пакета... трехлитровую стеклянную банку, набитую деньгами. "Вот, берите, вам причитается, - отсчитала она несколько купюр. - Это от ректората - подарок студентам, доплата к стипендии". Мы говорим: "А почему в банке, Людмила Алексеевна?" "Ну, так времена сейчас недобрые, из кошелька и вытащить могут", - охотно пояснила она. Кажется, потом она как-то даже использовала "тему банки" в своем материале, опубликованном в "Комсомолке".
Не менее важные для журналиста ирония, а также трепетное отношение к фактам и качеству знаний... Тут, конечно, никуда без Михаила Юрьевича Шинковского. Одно из первых впечатлений от тогдашнего декана - полупрозрачные черные (наверное, шелковые) носки, выглядывающие из его модных туфель во время променада между деканатом и доской с расписанием. Михаил Юрьевич любил выглянуть на переменке из своего кабинета и "выйти в народ". При этом мог 15 минут рассказывать о какой-нибудь недавней своей важной встрече, а мог и вспомнить, что в наши годы на спор выпивал по 9 литров пива за вечер.
Когда я на третьем курсе вернулся из длительной поездки в Японию, Михаил Юрьевич, любивший и хорошо знавший эту страну, стал рассказывать о посещении ресторана в Токио. "Недопитую гостем бутылку там помечают ярлычком с его именем - в надежде, что тот когда-нибудь вернется и допьет, - помолчал Шинковский. - Но ты, Садыков, вряд ли в таком был..." Ну что мне оставалось ответить? Последующие несколько дней Михаил Юрьевич приветствовал меня по утрам исключительно японским "Охайо, годзаймас!" Мог, мог наш тогдашний декан поиронизировать...
Осенью 1995 года мы с одним моим товарищем вдруг взяли и сорвались в многодневную поездку по маршруту Владивосток-Москва-Санкт-Петербург-Владивосток (просто купили билеты на поезд и поехали). По возвращении наш курс приветствовал нас аплодисментами. На ближайшей "паре" в аудиторию заглянул Шинковский. В своей неподражаемой манере он величественно окинул взглядом класс, нашел глазами нас и отчеканил: "В понедельник к 9 утра оба - ко мне". Все выходные (а дело было в пятницу) мы ломали головы - как оправдать свое месячное отсутствие в разгар семестра. Проработали несколько вариантов, но все они казались нам довольно зыбкими. Остановились на версии, предложенной Мотовиловым ("творческая командировка"). Утром в понедельник на ватных ногах (мы учились на бюджетном отделении, и каждый серьезный просчет, грозивший отчислением, превращался для нас в два года армии, а тогда как раз кипела "первая чеченская", которая требовала все новых бойцов) мы пришли в деканат. Шинковский вышел в "предбанник" из своего обиталища, покачался на носках взад-вперед, заложив руки за спину, и неожиданно спросил: "А вы, друзья, часом, факультетом или вузом не ошиблись?" Мы примерзли к полу. Перспектива участия в штурме Ханкалы или Ножай-Юрта становилась реальностью. "Нет!" - горячо запротестовали мы. "Я хотел сказать - может, вам в цирковое надо было поступать?.." Лед растаял. Конфликт был исчерпан.
Никогда прежде мы не готовились к сессии так усердно.
Любимой фишкой Шинковского-преподавателя был "вопрос на автомат". Он мог быть задан в любой момент, и каждый из нас постоянно чувствовал себя знатоком из команды "Что? Где? Когда?" Правильный ответ на этот "золотой" вопрос сулил "автоматическую" пятерку в зачетку по предмету, который вел в тот момент Михаил Юрьевич. Вопрос мог быть из любой области, а интернета под рукой тогда еще не было. Несмотря на всегдашнюю уникальность вопроса, счастливчики, ответившие на него, были на каждом курсе. Но вот тех, кто дважды "брал золото", я не припомню. Мне запомнился один из таких вопросов: "Кто изображен на банкноте в 500 долларов?" Нам даже давались выходные на поиски ответа, но, увы... Ответ я узнал примерно через год, из фильма "Скалолаз" со Сталлоне. А тогда я даже не представлял, что такие купюры существуют.
"Знания, - любил повторять Шинковский, - работают 50 лет. Учитесь и получайте их, пока есть возможность".
В работе журналиста он ценил не только острый глаз и отточенное перо, но и точность в передаче фактов, наставляя нас перепроверять их по несколько раз.
Точность, точность и еще раз точность, но и разумное соблюдение баланса между полученными в ходе работы знаниями и тем, что можно опубликовать в своем материале, - за это ратовал Валерий Михайлович Теплюк, наш единственный тогда профессор. Подход к освещению событий он демонстрировал, распахивая и запахивая на себе американскую фланелевую рубашку, под которую была надета белоснежная футболка. "Татуировку на груди, - рассказывал он, расстегивая пуговицы, - настоящий моряк должен показывать всем". После этого он прикрывал распахнутую рубашку: "Но не всю..."
В 1995-м, когда случилось землетрясение на Сахалине (за считанные секунды с лица земли исчез город Нефтегорск), выживших и раненых стали привозить во Владивосток. Редакция "Комсомолки" отправила меня в "тысячекоечную" больницу - заметку ждали в Москве. Каким-то чудом я все-таки пробрался в палату, в которой на койке сидела растерянная, заплаканная молодая женщина. Она бережно прижимала к груди своего грудничка - все, что осталось у нее от большой семьи. Девушка рассказала мне, как было страшно и больно оказаться под развалинами, что чувствует человек, осознавший, что никто из его родных не выжил - даже муж, находившийся в соседней комнате... В заметке от ее рассказа осталось, может быть, два-три предложения: мне показалось, что это как раз история про "татуировку, но не всю" - выжившим и так было нестерпимо больно, а остальным - зачем им рвать душу, газеты ведь читают и сердечники, и гипертоники...
Теплюк, конечно, пижонил. Но как-то по-доброму. "А вы зачем к нам приехали?" - спросил он меня на вступительных экзаменах. "Журналистом хочу стать", - промямлил я, теряя надежду. "Журналистом? И для этого поехали в такую даль? - продолжал он допытываться. - А чего дома не сиделось?" "Ну ладно, Валерий Михайлович, не пугай мальчика", - выручила Васильева. "Вот я пришел к вам в джинсах и фланельке, - говорил он, расхаживая перед доской в любимой нашей 420-й аудитории. - А к "рафовцам" (студенты российско-американского факультета, РАФ, или "мажорского") я обычно хожу в костюмчике. Там люди серьезному делу обучаются..." Девочки млели. Профессор, автор бесчисленных трудов по журналистике ("Журналист меняет профессию", по-моему, и сейчас изучают на факультетах журналистики не только во Владивостоке), человек удивительной судьбы, прошедший моря, океаны, жизненные неурядицы и вершины славы...
Мы все его любили. А хоронить Валерия Михайловича пришло, наверное, пол-города...
Доскональное знание технологии производства газеты. Это, конечно, был конек Галины Евгеньевны Леоновой. Низкий вам поклон за вбитые на всю жизнь в подсознание "морзаны" и "бабашки". Знания об этих пробельных элементах (уже практически не использующихся в полиграфии сегодня) выжжены каленым железом, залиты расплавленным свинцом и навсегда отпечатаны на обратной стороне коры головного мозга каждого, кто прошел "огонь и воду" "Техники СМИ". Галина Евгеньевна... Гроза первого курса, человек со стальными нервами, при этом в жизни удивительно мягкая и добрая женщина... Какими только словами мы не проклинали все эти "линейки", "квадраты" и биметаллические печатные пластины, какими только эпитетами не награждали различные части наборных и печатных машин! На факультете ходили легенды о студентах, сдававших "Леонову" с 13-го, а то и 18-го раза. Нам повезло меньше. Как раз в 1992-м ввели правило, согласно которому один экзамен без комиссии можно было сдать не более трех раз.
Адские муки наши! Учебников по этому ненавистному предмету в читальном зале гуманитарного корпуса было, по-моему, два, да и те были в жутком состоянии. За ними выстраивалась очередь чуть ли не на месяц вперед. В библиотеке Горького - та же ситуация. Горе нам, бедным! Нашу боль не могли понять даже историки, которых "кормят" на первом курсе латынью. Может быть, только солдат-первогодок, услышавший в своей части "Духи, вешайтесь!", способен был представить наши ощущения. Но мы (как и многие до нас, как и многие после) выстояли. У меня лично получилось с третьего раза. И я до сих пор, разбуди среди ночи и спроси, на сколько оборотов вращается какой-то там барабан в печатной машине, отвечу на вопрос верно. Хотя именно это мне пока в жизни и не пригодилось. Зато пригодилось привитое Галиной Евгеньевной понимание процесса выпуска газеты как единой производственной цепочки - знание важное, особенно для начинающих журналистов, для которых "дедлайн" поначалу - всего лишь пустой звук...
Конечно же, русский язык! Вот это как раз и есть то (цитируя телевизионного классика), "без чего нас невозможно представить, еще труднее - понять". Оказывается, до прихода в университет, несмотря на все свои школьные пятерки по русскому языку, я ничего не знал о родной речи (как устной, так и письменной). Первый же тест на знание русского (не знаю, сохранилась ли традиция давать абитуре журфака диктант "на остаточные знания") выявил среди нас только одного грамотея, который получил "пятерку" - впервые, по-моему, за всю историю журфака. Большинство получили "тройки" (в их числе и я), а "двоек" среди 50 работ было штук 12-13.
Чего еще никогда не забуду - это всевозможные орфоэпические и лексические "минимумы", которые в нас вбивали со страшной силой наши преподаватели. Грамматика, пунктуация, изнурительные диктанты из каких-то невероятно сложных (с точки зрения языка) книжек классиков, не менее сложные изложения и зубодробительные правила... Всего этого на факультете было в достатке. Если не ошибаюсь, на журфаке дольше всего (три года) преподают именно русский язык. И, кстати, не зря.
В 1992 году я говорил "тудой" и "сюдой" и считал себя вполне грамотным молодым человеком. Теперь мне не стыдно в этом признаться. Потому что повезло с преподавателями.
И хорошо, что есть возможность сказать "спасибо" за крепкое знание родного языка Валетине Танасовне Леонтьевой, Ольге Шалвовне Надибаидзе, Ларисе Евгеньевне Кирилловой. Простите, если кого забыл. Думаю, что не ошибусь, если скажу, что выпускник журфака ДВГУ - где бы он ни жил сейчас - примерно курса с четвертого и всю оставшуюся жизнь "на автомате" поправляет тех, кто говорит рядом "звОнит" или "калидор". Что это, как не оценка "отлично", выставленная временем нашим преподавателям..?
К сожалению, обо всех преподавателях и их предметах (во вкладыше к своему диплому я насчитал 41 дисциплину) здесь не расскажешь. Заранее прошу извинения у всех, кого не упомяну ниже - никаких площадей и ресурсов на это не хватит. Всем вам - терзавшим и мучившим нас для нашей же пользы - огромное "спасибо". Отдельные благодарности - Нинель Константиновне Михайловой (увы, ныне покойной) за привитый интерес к истории нашей журналистики, Андрею Владимировичу Калачинскому за любовь к родной истории (особенно - русского мата), Татьяне Михайловне Телицыной и всем нашим преподавателям литературы за возможность ценить качественное слово, Сергею Николаевичу Ущиповскому и Михаилу Юрьевичу Шинковскому (тоже, к сожалению, ушедшему от нас) за открытие Азиатско-Тихоокеанского региона, Дмитрию Александровичу Мотовилову за пробужденный интерес к иностранной прессе, Светлане Михайловне Дударенок за знакомство с миром религии, Валерию Михайловичу Теплюку (его, к сожалению, тоже нет с нами) за понимание журналистской этики, Галине Яковлевне Островской за знакомство с миром театра и телевидения, Юрию Петровичу Стройкову за "синефильство" - словом всем, кто тратил на нас свое время и силы, кто готов был принимать наши иногда нелепые ответы и искренне радовался вместе с нами знаниям, полученным в стенах университета.
Мы такие, какими мы стали. Думаю, что в лучших своих проявлениях - во многом благодаря вам. Спасибо за знания и навыки, которыми вы с нами поделились..."
Было, есть и будет
"Традиции и обычаи - то, без чего невозможно изучить целые страны. Профессиональные сообщества - будь то круг людей, занимающихся одним делом, университет в целом или отдельный факультет - также не могут существовать без них.
На журфаке в 90-х было по крайней мере четыре вполне устоявшихся обычая. Перво-наперво - это, конечно, посвящение первокурсников. Конечно, на каждом факультете каждого вуза оно происходит ежегодно, но на нашем факультете, как мне кажется, это мероприятие происходило всегда как-то по-особенному. Готовить "шоу" обычно поручали четверокурсникам. Сценарий, номера и ход выступления всегда зависели только от нас самих. Но по ходу действа всегда случались сюрпризы.
Когда посвящали в студенты нас, помимо сценок, разыгранных старшекурсниками, и ответного слова, которое были обязаны представить пока еще абитуриенты, удивил всех собравшихся Шинковский. Декан, выслушав и посмотрев все выступления, сел за преподавательский стол, поставил на него бутылку "Столичной" и вызвал одного из наших коллег.
Михаил Юрьевич налил водку в две стопки и стал задавать нашему товарищу шутливые вопросы. После каждого из них следовала цитата из классика на тему спиртного и поглощение очередных 50 граммов. Такое вот "введение в жизнь".
По негласному закону факультета, первокурсники должны были "угостить" старших товарищей, посвятивших их в студенты. Празднование всегда переносилось "на пленэр" - в Покровский парк (тогда там еще не было собора). Эти сборища вызывали всегда двойственные чувства у окрестных бомжей. С одной стороны, после нас оставалось много пустых бутылок, с другой - чтобы достать их, нужно было приложить усилия - бутылками, как елочными игрушками, обильно украшали деревья в парке.
Одно из таких чествований нашло наутро отражение в стенгазете "руки неизвестного мастера", вывешенной на всеобщее обозрение на доске с расписанием напротив деканата. На ней были обильно представлены фотоизображения "лучших перьев факультета", поглощающих паленую водку прямо "из горла". Долго потом эти самые "перья" гонялись по закоулкам гуманитарного корпуса за отважным папарацци. Но фотографии, содранные со стенгазеты, до сих пор любовно сохраняются в семейных альбомах...
Второй традицией был непременный неофициальный выпускной, который дипломированные специалисты закатывали в честь преподавателей в каком-нибудь из ресторанов города. В нашем случае гуляли в Доме журналистов (сейчас, по-моему, не существует). И вот уже в этот день преподаватели должны были держать театрализованный "ответ" перед своими студентами. В 1997 году "звездами" вечера были Татьяна Михайловна Телицына, Дмитрий Александрович Мотовилов, Людмила Алексеевна Васильева. Они показывали костюмированную сказку в нескольких частях с вступлением и антрактом. Но затмил всех, конечно, Сергей Николаевич Ущиповский, игравший в постановке роль занавеса. Мы в долгу не остались - закончилось все пляской на столах.
Третью традицию начали прививать, когда мы уже заканчивали университет. С приходом на факультет Валерия Викторовича Бакшина в качестве декана зародился конкурс "Золотое перо Дальнего Востока". Претендентов отбирали из числа обучающихся на факультете студентов, активно работающих в СМИ во время учебы (профессиональная деятельность, кстати, всегда активно поощрялась преподавателями и деканатом).
Первую ручку "Паркер" "Золотому перу" вручили в 1996-м. Не знаю - дожила ли эта традиция до 2000-х, но, как говорится, даже если бы ее не было, ее стоило бы придумать...
Четвертый обычай был неофициальным, но имел все признаки эпидемии. Это - "книги" на партах - по сути, прообраз нынешнего Twitter. Поясню, о чем речь. Во всех аудиториях, где проходило обучение молодых журналистов, столы были густо усыпаны рисунками, изображающими книжные тома. Во время лекции считалось правильным оставить о ней добрую память в виде подобной "книжки". К примеру, рассказывает преподаватель о древнерусской литературе - на парте остается выжимка из всей лекции: "А.Петрова. Я и Домострой. ДВГУ, 1992". Легендарная традиция Шинковского задавать вопрос "на автомат" также нашла широкое отражение в творчестве масс. Там были и "Золотой автомат. Комедия в трех актах" и "Получи автомат или молчи. Детектив"... В общем, любая фраза преподавателя или сокурсника, любое запомнившееся высказывание увековечивались с помощью шариковой ручки и парты таким вот незамысловатым образом.
Ни на одном факультете я больше не слышал о подобном.
Конечно, с "книгописанием" пытались бороться, но каждый новый курс кропотливо продолжал дело старших товарищей - в некоторых аудиториях "книжный" слой на партах складывался годами.
На каждом курсе складывались и свои, неофициальные, традиции. В начале 90-х на Океанском проспекте - там, где сегодня находится "Семеновский пассаж", - стояло массивное сооружение из бетона - никому уже не нужная доска почета. Тогда на ней уже не висели фотографии передовиков производства - мутное было время, ни то ни се. Власти города нашли, чем заполнить пустоту - вместо ликов коммунистических "святых" на стене появились детские рисунки. Больше всего восторгов у нас вызывал так называемый "конь", начертанный рукой школьника. В одну из темных осенних ночей мои товарищи провернули-таки операцию по его изъятию. Гордые, они везли выдранного с корнем "коня" на бетонной подложке на трамвае через весь город. С тех пор попытки украсть "живопИсь" не прекращались. Каждый месяц кто-нибудь из честной кампании совершал покушение на "иконостас". Традиция закончилась, когда все оставшиеся рисунки со стены сняли...
На третьем курсе мы вместе с товарищем неожиданно (даже для самих себя) отправились на поезде в турне по маршруту "Владивосток-Москва-Владивосток". И так же неожиданно стали законодателями новой моды. О том, чем история закончилась, я рассказывал выше. Но, как оказалось, это было только начало... После 1995 года каждый год кто-то из студентов факультета обязательно отправлялся в Москву. Некоторые из таких путешественников переплюнули нас - они пересекли страну с востока на запад и обратно... автостопом.
Были свои традиции и в общежитиях. В "четверке", например (сейчас - общежитие № 1, напротив гуманитарного корпуса), в ночь на 1 апреля на каждую дверь клеили заголовки из газет, характеризующие обитателей комнаты (зачастую - весьма нелестным образом). В "единице" (возле Покровского парка, сейчас - Восточный институт) священным долгом считалось запереть в новогоднюю ночь комендантшу в подсобке и гулять до утра, ни на кого не оглядываясь (некоторым за эту традицию пришлось поплатиться отчислением).
Пять лет в университете похожи на калейдоскоп. Плохое, хорошее, светлое, темное - все здесь перемешивается, превращаясь в яркий, искрящийся коктейль. Ингредиенты для него - у каждого свои. Как и послевкусие..." - ставит многоточие выпускник журфака ДВГУ Алексей Садыков.
Первая часть тут: http://don-sera.livejournal.com/369407.html
Эх, плохо ему Леонова "технику СМИ" вдолбила. Марзан "морзаном" именует ))
Ученый свет
"Чему и от кого мы научились? - задается вопросом автор послания. - Начнем с важнейших для журналиста качеств - внимания к деталям и способности разговорить, удивить собеседника. Думаю, что не для одного меня наработка этих навыков началась с общения с замдекана Людмилой Алексеевной Васильевой.
Про "корову на газоне" мы узнали еще во время поступления на журфак. Именно Васильева призывала искать ее в любой истории, о которой мы хотим рассказать людям со страниц газет, в радио- и телеэфире. Когда мы морщили лбы над финальным испытанием - творческим конкурсом, во время которого нужно было прямо написать заметку, - Людмила Алексеевна посоветовала: "Не пишите скучных материалов. Ищите корову на газоне - что-то необычное посреди обычной вроде бы истории".
Позже, на зачислении, от Васильевой же услышали (в аудитории присутствовали и родители некоторых сокурсников): "Да, мамы и папы! Мы теперь советуем вам даже научить ребенка правильно пить перед поступлением в вуз! Такое уж время..."
Кто из учившихся в 90-е и нулевые не подпадал под обаяние Людмилы Алексеевны?! Я таких не помню. Можно было обижаться на ее дотошность (иногда она могла и спросить, обедал ли ты сегодня или "Как дела на личном фронте?"), но никто не будет отрицать - она была в те времена "стержнем" факультета, вокруг которого всегда бурлила жизнь.
У кого бы что ни отложилось в памяти, но для меня деканат в те времена вспоминается родным домом. Двери его никогда не закрывались. На перемене здесь всегда толпился народ - от растерянных заочников из дальневосточной глубинки до "больших пацанов" со старших курсов. Либерализм на журфаке в те годы процветал. Здесь всегда можно было поболтать с говорливым секретарем факультета Олесей, услышать ободряющие слова (или дружеский, а то и не вполне - разнос) от Васильевой и Шинковского, преподавателей, заглянувших сюда передохнуть. Возле доски с расписанием, вывешенной рядом с деканатом, вообще, по-моему, прошла половина из пяти лет, проведенных в университете.
И еще "из Васильевой" (в двух-трех абзацах о ее кипучей энергии и активной работе все равно не расскажешь). На своих семинарах она нам советовала: "Проще всего общаться с людьми в поезде. Вы их больше никогда не увидите, они вас - тоже. Поэтому не стесняйтесь раскрывать собеседника. В работе вам это пригодится". Для кого-то может, и банальность, вычитанная в книжках, а для кого-то - бесценный навык. Во всяком случае, впервые об этом я услышал из ее уст.
Однажды мы с товарищем заглянули на факультет под Рождество. Новый семестр еще не начался, преподаватели и студенты заключили на сессии временное перемирие до окончания праздников. Возле деканата мы встретили Людмилу Алексеевну. Поздравили друг друга с праздниками. Васильева достала из пластикового пакета... трехлитровую стеклянную банку, набитую деньгами. "Вот, берите, вам причитается, - отсчитала она несколько купюр. - Это от ректората - подарок студентам, доплата к стипендии". Мы говорим: "А почему в банке, Людмила Алексеевна?" "Ну, так времена сейчас недобрые, из кошелька и вытащить могут", - охотно пояснила она. Кажется, потом она как-то даже использовала "тему банки" в своем материале, опубликованном в "Комсомолке".
Не менее важные для журналиста ирония, а также трепетное отношение к фактам и качеству знаний... Тут, конечно, никуда без Михаила Юрьевича Шинковского. Одно из первых впечатлений от тогдашнего декана - полупрозрачные черные (наверное, шелковые) носки, выглядывающие из его модных туфель во время променада между деканатом и доской с расписанием. Михаил Юрьевич любил выглянуть на переменке из своего кабинета и "выйти в народ". При этом мог 15 минут рассказывать о какой-нибудь недавней своей важной встрече, а мог и вспомнить, что в наши годы на спор выпивал по 9 литров пива за вечер.
Когда я на третьем курсе вернулся из длительной поездки в Японию, Михаил Юрьевич, любивший и хорошо знавший эту страну, стал рассказывать о посещении ресторана в Токио. "Недопитую гостем бутылку там помечают ярлычком с его именем - в надежде, что тот когда-нибудь вернется и допьет, - помолчал Шинковский. - Но ты, Садыков, вряд ли в таком был..." Ну что мне оставалось ответить? Последующие несколько дней Михаил Юрьевич приветствовал меня по утрам исключительно японским "Охайо, годзаймас!" Мог, мог наш тогдашний декан поиронизировать...
Осенью 1995 года мы с одним моим товарищем вдруг взяли и сорвались в многодневную поездку по маршруту Владивосток-Москва-Санкт-Петербург-Владивосток (просто купили билеты на поезд и поехали). По возвращении наш курс приветствовал нас аплодисментами. На ближайшей "паре" в аудиторию заглянул Шинковский. В своей неподражаемой манере он величественно окинул взглядом класс, нашел глазами нас и отчеканил: "В понедельник к 9 утра оба - ко мне". Все выходные (а дело было в пятницу) мы ломали головы - как оправдать свое месячное отсутствие в разгар семестра. Проработали несколько вариантов, но все они казались нам довольно зыбкими. Остановились на версии, предложенной Мотовиловым ("творческая командировка"). Утром в понедельник на ватных ногах (мы учились на бюджетном отделении, и каждый серьезный просчет, грозивший отчислением, превращался для нас в два года армии, а тогда как раз кипела "первая чеченская", которая требовала все новых бойцов) мы пришли в деканат. Шинковский вышел в "предбанник" из своего обиталища, покачался на носках взад-вперед, заложив руки за спину, и неожиданно спросил: "А вы, друзья, часом, факультетом или вузом не ошиблись?" Мы примерзли к полу. Перспектива участия в штурме Ханкалы или Ножай-Юрта становилась реальностью. "Нет!" - горячо запротестовали мы. "Я хотел сказать - может, вам в цирковое надо было поступать?.." Лед растаял. Конфликт был исчерпан.
Никогда прежде мы не готовились к сессии так усердно.
Любимой фишкой Шинковского-преподавателя был "вопрос на автомат". Он мог быть задан в любой момент, и каждый из нас постоянно чувствовал себя знатоком из команды "Что? Где? Когда?" Правильный ответ на этот "золотой" вопрос сулил "автоматическую" пятерку в зачетку по предмету, который вел в тот момент Михаил Юрьевич. Вопрос мог быть из любой области, а интернета под рукой тогда еще не было. Несмотря на всегдашнюю уникальность вопроса, счастливчики, ответившие на него, были на каждом курсе. Но вот тех, кто дважды "брал золото", я не припомню. Мне запомнился один из таких вопросов: "Кто изображен на банкноте в 500 долларов?" Нам даже давались выходные на поиски ответа, но, увы... Ответ я узнал примерно через год, из фильма "Скалолаз" со Сталлоне. А тогда я даже не представлял, что такие купюры существуют.
"Знания, - любил повторять Шинковский, - работают 50 лет. Учитесь и получайте их, пока есть возможность".
В работе журналиста он ценил не только острый глаз и отточенное перо, но и точность в передаче фактов, наставляя нас перепроверять их по несколько раз.
Точность, точность и еще раз точность, но и разумное соблюдение баланса между полученными в ходе работы знаниями и тем, что можно опубликовать в своем материале, - за это ратовал Валерий Михайлович Теплюк, наш единственный тогда профессор. Подход к освещению событий он демонстрировал, распахивая и запахивая на себе американскую фланелевую рубашку, под которую была надета белоснежная футболка. "Татуировку на груди, - рассказывал он, расстегивая пуговицы, - настоящий моряк должен показывать всем". После этого он прикрывал распахнутую рубашку: "Но не всю..."
В 1995-м, когда случилось землетрясение на Сахалине (за считанные секунды с лица земли исчез город Нефтегорск), выживших и раненых стали привозить во Владивосток. Редакция "Комсомолки" отправила меня в "тысячекоечную" больницу - заметку ждали в Москве. Каким-то чудом я все-таки пробрался в палату, в которой на койке сидела растерянная, заплаканная молодая женщина. Она бережно прижимала к груди своего грудничка - все, что осталось у нее от большой семьи. Девушка рассказала мне, как было страшно и больно оказаться под развалинами, что чувствует человек, осознавший, что никто из его родных не выжил - даже муж, находившийся в соседней комнате... В заметке от ее рассказа осталось, может быть, два-три предложения: мне показалось, что это как раз история про "татуировку, но не всю" - выжившим и так было нестерпимо больно, а остальным - зачем им рвать душу, газеты ведь читают и сердечники, и гипертоники...
Теплюк, конечно, пижонил. Но как-то по-доброму. "А вы зачем к нам приехали?" - спросил он меня на вступительных экзаменах. "Журналистом хочу стать", - промямлил я, теряя надежду. "Журналистом? И для этого поехали в такую даль? - продолжал он допытываться. - А чего дома не сиделось?" "Ну ладно, Валерий Михайлович, не пугай мальчика", - выручила Васильева. "Вот я пришел к вам в джинсах и фланельке, - говорил он, расхаживая перед доской в любимой нашей 420-й аудитории. - А к "рафовцам" (студенты российско-американского факультета, РАФ, или "мажорского") я обычно хожу в костюмчике. Там люди серьезному делу обучаются..." Девочки млели. Профессор, автор бесчисленных трудов по журналистике ("Журналист меняет профессию", по-моему, и сейчас изучают на факультетах журналистики не только во Владивостоке), человек удивительной судьбы, прошедший моря, океаны, жизненные неурядицы и вершины славы...
Мы все его любили. А хоронить Валерия Михайловича пришло, наверное, пол-города...
Доскональное знание технологии производства газеты. Это, конечно, был конек Галины Евгеньевны Леоновой. Низкий вам поклон за вбитые на всю жизнь в подсознание "морзаны" и "бабашки". Знания об этих пробельных элементах (уже практически не использующихся в полиграфии сегодня) выжжены каленым железом, залиты расплавленным свинцом и навсегда отпечатаны на обратной стороне коры головного мозга каждого, кто прошел "огонь и воду" "Техники СМИ". Галина Евгеньевна... Гроза первого курса, человек со стальными нервами, при этом в жизни удивительно мягкая и добрая женщина... Какими только словами мы не проклинали все эти "линейки", "квадраты" и биметаллические печатные пластины, какими только эпитетами не награждали различные части наборных и печатных машин! На факультете ходили легенды о студентах, сдававших "Леонову" с 13-го, а то и 18-го раза. Нам повезло меньше. Как раз в 1992-м ввели правило, согласно которому один экзамен без комиссии можно было сдать не более трех раз.
Адские муки наши! Учебников по этому ненавистному предмету в читальном зале гуманитарного корпуса было, по-моему, два, да и те были в жутком состоянии. За ними выстраивалась очередь чуть ли не на месяц вперед. В библиотеке Горького - та же ситуация. Горе нам, бедным! Нашу боль не могли понять даже историки, которых "кормят" на первом курсе латынью. Может быть, только солдат-первогодок, услышавший в своей части "Духи, вешайтесь!", способен был представить наши ощущения. Но мы (как и многие до нас, как и многие после) выстояли. У меня лично получилось с третьего раза. И я до сих пор, разбуди среди ночи и спроси, на сколько оборотов вращается какой-то там барабан в печатной машине, отвечу на вопрос верно. Хотя именно это мне пока в жизни и не пригодилось. Зато пригодилось привитое Галиной Евгеньевной понимание процесса выпуска газеты как единой производственной цепочки - знание важное, особенно для начинающих журналистов, для которых "дедлайн" поначалу - всего лишь пустой звук...
Конечно же, русский язык! Вот это как раз и есть то (цитируя телевизионного классика), "без чего нас невозможно представить, еще труднее - понять". Оказывается, до прихода в университет, несмотря на все свои школьные пятерки по русскому языку, я ничего не знал о родной речи (как устной, так и письменной). Первый же тест на знание русского (не знаю, сохранилась ли традиция давать абитуре журфака диктант "на остаточные знания") выявил среди нас только одного грамотея, который получил "пятерку" - впервые, по-моему, за всю историю журфака. Большинство получили "тройки" (в их числе и я), а "двоек" среди 50 работ было штук 12-13.
Чего еще никогда не забуду - это всевозможные орфоэпические и лексические "минимумы", которые в нас вбивали со страшной силой наши преподаватели. Грамматика, пунктуация, изнурительные диктанты из каких-то невероятно сложных (с точки зрения языка) книжек классиков, не менее сложные изложения и зубодробительные правила... Всего этого на факультете было в достатке. Если не ошибаюсь, на журфаке дольше всего (три года) преподают именно русский язык. И, кстати, не зря.
В 1992 году я говорил "тудой" и "сюдой" и считал себя вполне грамотным молодым человеком. Теперь мне не стыдно в этом признаться. Потому что повезло с преподавателями.
И хорошо, что есть возможность сказать "спасибо" за крепкое знание родного языка Валетине Танасовне Леонтьевой, Ольге Шалвовне Надибаидзе, Ларисе Евгеньевне Кирилловой. Простите, если кого забыл. Думаю, что не ошибусь, если скажу, что выпускник журфака ДВГУ - где бы он ни жил сейчас - примерно курса с четвертого и всю оставшуюся жизнь "на автомате" поправляет тех, кто говорит рядом "звОнит" или "калидор". Что это, как не оценка "отлично", выставленная временем нашим преподавателям..?
К сожалению, обо всех преподавателях и их предметах (во вкладыше к своему диплому я насчитал 41 дисциплину) здесь не расскажешь. Заранее прошу извинения у всех, кого не упомяну ниже - никаких площадей и ресурсов на это не хватит. Всем вам - терзавшим и мучившим нас для нашей же пользы - огромное "спасибо". Отдельные благодарности - Нинель Константиновне Михайловой (увы, ныне покойной) за привитый интерес к истории нашей журналистики, Андрею Владимировичу Калачинскому за любовь к родной истории (особенно - русского мата), Татьяне Михайловне Телицыной и всем нашим преподавателям литературы за возможность ценить качественное слово, Сергею Николаевичу Ущиповскому и Михаилу Юрьевичу Шинковскому (тоже, к сожалению, ушедшему от нас) за открытие Азиатско-Тихоокеанского региона, Дмитрию Александровичу Мотовилову за пробужденный интерес к иностранной прессе, Светлане Михайловне Дударенок за знакомство с миром религии, Валерию Михайловичу Теплюку (его, к сожалению, тоже нет с нами) за понимание журналистской этики, Галине Яковлевне Островской за знакомство с миром театра и телевидения, Юрию Петровичу Стройкову за "синефильство" - словом всем, кто тратил на нас свое время и силы, кто готов был принимать наши иногда нелепые ответы и искренне радовался вместе с нами знаниям, полученным в стенах университета.
Мы такие, какими мы стали. Думаю, что в лучших своих проявлениях - во многом благодаря вам. Спасибо за знания и навыки, которыми вы с нами поделились..."
Было, есть и будет
"Традиции и обычаи - то, без чего невозможно изучить целые страны. Профессиональные сообщества - будь то круг людей, занимающихся одним делом, университет в целом или отдельный факультет - также не могут существовать без них.
На журфаке в 90-х было по крайней мере четыре вполне устоявшихся обычая. Перво-наперво - это, конечно, посвящение первокурсников. Конечно, на каждом факультете каждого вуза оно происходит ежегодно, но на нашем факультете, как мне кажется, это мероприятие происходило всегда как-то по-особенному. Готовить "шоу" обычно поручали четверокурсникам. Сценарий, номера и ход выступления всегда зависели только от нас самих. Но по ходу действа всегда случались сюрпризы.
Когда посвящали в студенты нас, помимо сценок, разыгранных старшекурсниками, и ответного слова, которое были обязаны представить пока еще абитуриенты, удивил всех собравшихся Шинковский. Декан, выслушав и посмотрев все выступления, сел за преподавательский стол, поставил на него бутылку "Столичной" и вызвал одного из наших коллег.
Михаил Юрьевич налил водку в две стопки и стал задавать нашему товарищу шутливые вопросы. После каждого из них следовала цитата из классика на тему спиртного и поглощение очередных 50 граммов. Такое вот "введение в жизнь".
По негласному закону факультета, первокурсники должны были "угостить" старших товарищей, посвятивших их в студенты. Празднование всегда переносилось "на пленэр" - в Покровский парк (тогда там еще не было собора). Эти сборища вызывали всегда двойственные чувства у окрестных бомжей. С одной стороны, после нас оставалось много пустых бутылок, с другой - чтобы достать их, нужно было приложить усилия - бутылками, как елочными игрушками, обильно украшали деревья в парке.
Одно из таких чествований нашло наутро отражение в стенгазете "руки неизвестного мастера", вывешенной на всеобщее обозрение на доске с расписанием напротив деканата. На ней были обильно представлены фотоизображения "лучших перьев факультета", поглощающих паленую водку прямо "из горла". Долго потом эти самые "перья" гонялись по закоулкам гуманитарного корпуса за отважным папарацци. Но фотографии, содранные со стенгазеты, до сих пор любовно сохраняются в семейных альбомах...
Второй традицией был непременный неофициальный выпускной, который дипломированные специалисты закатывали в честь преподавателей в каком-нибудь из ресторанов города. В нашем случае гуляли в Доме журналистов (сейчас, по-моему, не существует). И вот уже в этот день преподаватели должны были держать театрализованный "ответ" перед своими студентами. В 1997 году "звездами" вечера были Татьяна Михайловна Телицына, Дмитрий Александрович Мотовилов, Людмила Алексеевна Васильева. Они показывали костюмированную сказку в нескольких частях с вступлением и антрактом. Но затмил всех, конечно, Сергей Николаевич Ущиповский, игравший в постановке роль занавеса. Мы в долгу не остались - закончилось все пляской на столах.
Третью традицию начали прививать, когда мы уже заканчивали университет. С приходом на факультет Валерия Викторовича Бакшина в качестве декана зародился конкурс "Золотое перо Дальнего Востока". Претендентов отбирали из числа обучающихся на факультете студентов, активно работающих в СМИ во время учебы (профессиональная деятельность, кстати, всегда активно поощрялась преподавателями и деканатом).
Первую ручку "Паркер" "Золотому перу" вручили в 1996-м. Не знаю - дожила ли эта традиция до 2000-х, но, как говорится, даже если бы ее не было, ее стоило бы придумать...
Четвертый обычай был неофициальным, но имел все признаки эпидемии. Это - "книги" на партах - по сути, прообраз нынешнего Twitter. Поясню, о чем речь. Во всех аудиториях, где проходило обучение молодых журналистов, столы были густо усыпаны рисунками, изображающими книжные тома. Во время лекции считалось правильным оставить о ней добрую память в виде подобной "книжки". К примеру, рассказывает преподаватель о древнерусской литературе - на парте остается выжимка из всей лекции: "А.Петрова. Я и Домострой. ДВГУ, 1992". Легендарная традиция Шинковского задавать вопрос "на автомат" также нашла широкое отражение в творчестве масс. Там были и "Золотой автомат. Комедия в трех актах" и "Получи автомат или молчи. Детектив"... В общем, любая фраза преподавателя или сокурсника, любое запомнившееся высказывание увековечивались с помощью шариковой ручки и парты таким вот незамысловатым образом.
Ни на одном факультете я больше не слышал о подобном.
Конечно, с "книгописанием" пытались бороться, но каждый новый курс кропотливо продолжал дело старших товарищей - в некоторых аудиториях "книжный" слой на партах складывался годами.
На каждом курсе складывались и свои, неофициальные, традиции. В начале 90-х на Океанском проспекте - там, где сегодня находится "Семеновский пассаж", - стояло массивное сооружение из бетона - никому уже не нужная доска почета. Тогда на ней уже не висели фотографии передовиков производства - мутное было время, ни то ни се. Власти города нашли, чем заполнить пустоту - вместо ликов коммунистических "святых" на стене появились детские рисунки. Больше всего восторгов у нас вызывал так называемый "конь", начертанный рукой школьника. В одну из темных осенних ночей мои товарищи провернули-таки операцию по его изъятию. Гордые, они везли выдранного с корнем "коня" на бетонной подложке на трамвае через весь город. С тех пор попытки украсть "живопИсь" не прекращались. Каждый месяц кто-нибудь из честной кампании совершал покушение на "иконостас". Традиция закончилась, когда все оставшиеся рисунки со стены сняли...
На третьем курсе мы вместе с товарищем неожиданно (даже для самих себя) отправились на поезде в турне по маршруту "Владивосток-Москва-Владивосток". И так же неожиданно стали законодателями новой моды. О том, чем история закончилась, я рассказывал выше. Но, как оказалось, это было только начало... После 1995 года каждый год кто-то из студентов факультета обязательно отправлялся в Москву. Некоторые из таких путешественников переплюнули нас - они пересекли страну с востока на запад и обратно... автостопом.
Были свои традиции и в общежитиях. В "четверке", например (сейчас - общежитие № 1, напротив гуманитарного корпуса), в ночь на 1 апреля на каждую дверь клеили заголовки из газет, характеризующие обитателей комнаты (зачастую - весьма нелестным образом). В "единице" (возле Покровского парка, сейчас - Восточный институт) священным долгом считалось запереть в новогоднюю ночь комендантшу в подсобке и гулять до утра, ни на кого не оглядываясь (некоторым за эту традицию пришлось поплатиться отчислением).
Пять лет в университете похожи на калейдоскоп. Плохое, хорошее, светлое, темное - все здесь перемешивается, превращаясь в яркий, искрящийся коктейль. Ингредиенты для него - у каждого свои. Как и послевкусие..." - ставит многоточие выпускник журфака ДВГУ Алексей Садыков.