Августовский Блок
Валерий БОНДАРЕНКО *
7 августа 1921 года умер Александр Блок. И эта смерть висит над русской культурой как неразгаданная тайна. С одной стороны, всё происходило на глазах у всех. С другой - сам Блок был человеком до крайности необычным.
Я хотел бы обратить внимание на немыслимый кинематографизм многих его произведений. Открываю «Незнакомку»:
Вдали над пылью переулочной,
Над скукой загородных дач,
Чуть золотится крендель булочной,
И раздается детский плач.
Эти строки меня всегда изумляли. Ведь всё это видишь своими глазами. Иди и снимай. И здесь же звуковая деталь - детский плач. То есть умение создать изобразительно-акустический объем, в который ты сразу попадаешь. Дальше - жанровая картинка:
И каждый вечер, за шлагбаумами,
Заламывая котелки,
Среди канав гуляют с дамами
Испытанные остряки.
[Spoiler (click to open)]
Ощущение, что попал в музей, всё так прорисовано.
Над озером скрипят уключины
И раздается женский визг,
А в небе, ко всему приученный
Бессмысленно кривится диск.
Ночь, почти ничего не видно, и озеро дается с помощью двух звуковых образов - скрипа уключин и женского визга. Читатель помещен внутрь этой картинки. Ощущение, что ты это слышишь. Ты уже вглядываешься: кто визжит-то? И самое знаменитое:
И медленно, пройдя меж пьяными,
Всегда без спутников, одна
Дыша духами и туманами,
Она садится у окна.
Первая строка потрясающе ловит это движение в трактире. Она проходит, никого не задевая. Ты видишь в трех-четырех фразах весь проделанный ею путь. Это мастерство. А вот другое, тоже хрестоматийное:
Под насыпью, во рву некошенном,
Лежит и смотрит, как живая,
В цветном платке, на косы брошенном,
Красивая и молодая.
Абсолютно всё видно. Или:
Я сидел у окна в переполненном зале.
Где-то пели смычки о любви.
Я послал тебе чёрную розу в бокале
Золотого, как небо, аи.
Ты взглянула. Я встретил смущённо и дерзко
Взор надменный и отдал поклон.
Обратясь к кавалеру, намеренно резко
Ты сказала: «И этот влюблён».
Здесь сцена уже просто расписана до деталей. И меня этот кинематографизм Блока всегда невероятно восхищал. В поэта такого класса, такого уровня он превратился не сразу, но очень быстро. В «Стихах о Прекрасной Даме» таких деталей еще нет. Прекрасная Дама проступает словно сквозь какой-то ряд царства миров. Она не видна, можно поймать только ощущение.
***
Блок произнес много загадочных фраз. И про него загадочные фразы произносили.
Он жил в особенной стране. От Блока ждали откровений, всё этому способствовало: и слухи о нем и Любови Дмитриевне Менделеевой, которую друзья Блока считали воплощением Вечной Женственности; и ощущение нарастания женского, которое должно вот-вот прорасти в саму плоть русской жизни. Напомню, что это задача всей русской литературы, которая так и не была решена.
Великолепно говорил Бродский: в Советском Союзе его больше всего мучило ощущение, что это не просто контраст, а бездна между тем, что у тебя стоит на полках, и тем, что за окном. На полках у тебя - Пушкин, Ахматова, Чаадаев, Бердяев, но открываешь дверь и выходишь на улицу, которая вообще не предполагает существования Пушкина и Ахматовой. Возвращаешься домой - они снова здесь. Так ты все-таки живешь среди Бердяевых, Чаадаевых, Блоков, Белых или на улице, где царят совсем другие нравы и другая атмосфера?
Русская культура в Серебряном веке пытается преодолеть этот разрыв несколькими путями, в том числе вслед за Владимиром Соловьевым; речь идет о каком-то воплощении - это очень важное слово для тех людей.
Есть эпизод из мемуаров Чуковского, который способен шокировать. Как-то в трамвае Блок говорит Чуковскому: «Я закрываю глаза, чтобы не видеть этих обезьян». Чуковский обомлел, потому что с гуманистической русской традицией это никак не вяжется. Есть маленькие люди - герои «Бедных людей» и «Белых ночей» Достоевского, повестей Григоровича. Свое презрение к людям Блок объяснял тем, что они недовоплотившиеся. Как бы недолюди. И своей задачей в том числе он видел создание условий для их довоплощения.
Так же он воспринимал революцию. Путешествует по Европе - там то же самое. В письмах матери он пишет, что француженки вызывают у него «такие же чувства, как свиньи, ежедневно с восторженным хрюканьем носящиеся мимо нашего колодца и поганящие двор». И даже из путешествия по Италии Блок напишет: «Европейская жизнь так же мерзка, как и русская. Вообще - вся жизнь людей во всем мире есть, по-моему, какая-то чудовищно грязная лужа».
Он пишет о калабрийцах, что это какие-то подобия людей, полуобезьяны на коротких ногах. И вдруг на Калабрии случается землетрясение. И он видит, как вчерашние «обезьяны» совершают невероятные подвиги, спасают людей. Он плачет над этими актами самопожертвования. Так вот что является способом довоплощения, дочеловечивания - катастрофа! Но только особенная катастрофа. Они тогда очень любили слово «очистительная».
***
И с Вечной Женственностью та же история. До начала XIX века Россия жила без женских образов. Была «Бедная Лиза» у Карамзина, но много не найдем. Начиная с Татьяны Лариной у Пушкина, они стали появляться одна за одной откуда-то из ноосферы, как парашютисты: Лиза Калитина у Тургенева, Наташа Ростова у Толстого, женщины у Достоевского… К Серебряному веку возникает ощущение, что это не случайно. А Вечная Женственность - она же один из образов Софии Премудрости Божьей, которая, если следовать Владимиру Соловьеву, готова воплотиться в России. Это означает, что в жизнь войдет какое-то другое начало, связанное с мудростью, да не просто с мудростью, а мудростью божественной. Кроме того, София Премудрость Божья проявляет себя в красоте мира. Там, где мы видим красоту, есть софийность.
Другая сторона вопроса - в так называемом кощунстве, в котором обвиняли Блока. Женский образ у него трансформировался от Прекрасной Дамы к уличной девке, проститутке, что невероятно архетипично. Дамы легкого поведения, предлагая свои услуги, называли себя Незнакомками, что повышало их рыночную стоимость. Горький признался, что стал что-то понимать в Блоке, когда узнал историю о том, как Блок, заплатив одной из проституток (25 рублей - большие деньги по тем временам), просто гладил ее, уснувшую, по голове…
Был гностический миф, где София Премудрость Божья, заглядевшись на материальный мир, воплощается на земле и забывает о своем божественном происхождении. Смысл понятный: наша душа - лучшее, что есть в нас, - забыла о том, что мы божественного происхождения. Более того, в некоторых вариантах этого мифа она становится в лучшем случае уличной певичкой, в худшем - гулящей женщиной. София Премудрость Божья - и гулящая женщина. Отсюда эта мощнейшая архетипичность: в каждой блуднице есть забывшая себя София Премудрость Божья.
Образ Марии Магдалины здесь тоже весьма характерен. И это вдруг почувствовал Горький, после чего описал Блоку финал, где сама Россия становится женщиной. «О, Русь моя! Жена моя!» И эта женщина должна зажить.
***
Способом зажить для нее, воплотиться, обрести черты была Революция. Уже перед смертью Блок пишет в письме Белому, что сейчас он другой человек и у него нет того дерзкого любопытства, которое в юности заставило его заглянуть за черту и опрокинуть на себя темные силы. Вот это и было кощунством - превращение Софии в жительницу ночного Невского проспекта, который иногда, в самые темные времена своей жизни, Александр Александрович проходил целиком, выпивая в каждом трактире. И, наказывая сам себя, выбирал самые грязные рюмочные.
Таким образом, Революция мыслится как способ некоего воплощения в женское начало, вечно плодотворное, дающее не только поэтический, но и какой-то животворный результат. С другой стороны, эта катастрофа должна изменить саму природу человека в России.
Февральская революция. Блок выходит на улицу, приглядывается. Гуляют люди, смеются, лица светлые. Оно? Тут же возникает сложнейший вопрос: та революция или не та? Маяковский в дальнейшем возмечтает о Третьей революции и две предыдущие будет воспринимать как не те. Обманувшие, фальшивые, украденные...
Про Блока современники говорили, что он угадывал тон души других людей. Блок всю жизнь слышал музыку. Но когда он напишет «Двенадцать» и «Скифы», музыка превратится в гул. Меня это всегда очень пугало.
Потом и гул исчезнет, наступит полная, абсолютная тишина. Рвутся снаряды, идет война, линия фронта рядом, но он не воспринимает этот шум, он слышит только тишину.
Очень быстро стало понятно, что нет ничего подобного тому, что случилось с калабрийскими жителями. Не срабатывает. Вычеловечивания в процессе Революции не происходит. А происходит разлад.
Мы знаем, что поэму «Двенадцать» он пишет по наитию, очень быстро. Хорошая поэма. Ну, схвачен же этот вихрь, пойман ритм, очень многое поймано. Это не бездарное произведение и многосмысленное. Я бы поостерегся его однозначно трактовать, как это делали у нас в школах - как гимн революционному шествию. Блока обвиняли за финальную фразу: «В белом венчике из роз - Впереди - Исус Христос». Он лишь пожимал плечами: так написалось...
Однажды Блоку позвонит Есенин и скажет, что был на одном мероприятии, где читали «Двенадцать» и где Гиппиус, Мережковский и многие другие устроили обструкцию, они стояли и кричали Блоку и Белому: «Изменники, изменники!» Мне эта ситуация всегда казалась крайне несправедливой. Они, разумеется, были изменниками уж никак не меньшего масштаба. Собственно, им Александр Александрович адресовал статью «Интеллигенция и Революция», где как малым детям объяснял, что они переживают величайшую эпоху, в результате которой придет всё новое; лживая, грязная, скучная, безобразная жизнь станет прекрасной, справедливой, чистой и веселой. А итогом Революции для художников станут неисчислимые духовные сокровища. Разве не этого они хотели?
Но что дальше? Блок работал в разных комиссиях, в Большом драматическом театре. Его всюду пристраивали. Параллельно этому он всем рассказывает, что умер. Во время его выступления на одном из поэтических собраний из зала слышно: «Да это стихи мертвеца». И Блок, кивая головой, как бы очень отстранённо, говорит: «Да, это правда». Встретив на вокзале одного из выдающихся людей Серебряного века Георгия Чулкова, Блок спрашивает: «А вы хотите умереть?» - «Совсем не хочу». - «А я очень хочу».
Одно из самых страшных, по мнению Ахматовой и всех наблюдавших, зрелищ с 1917 по 1921 год - бредущий по улицам Петербурга Блок, как призрак, как тень, явившаяся из нового мира.
***
Он напишет еще одно важное стихотворение. Нужно только каждую секунду помнить, что это человек, написавший «Стихи о Прекрасной Даме», «Снежную маску», боготворивший женское начало, один из философов Вечной Женственности:
Вплоть до колен текли ботинки,
Являли икры вид полен,
Взгляд обольстительной кретинки
Светился, как ацетилен.
По-моему, шедевр. Мечта целого поколения - то, что друг Блока и его же враг Андрей Белый любил называть словом теургия, то есть совместное творчество с богом. Блок видел Революцию как женщину. Не в том аллегорическом смысле, в котором видели ее французы и изобразил Делакруа. Блок видел женскую субстанцию Революции, прорыв Вечной Женственности, который преобразит культуру и историю России. Ну ничего себе женщина явилась, учитывая количество могил и всего того, что в эти годы произошло. В итоге - падение, деградация Прекрасной Дамы до Обольстительной Кретинки…
Он оказался среди них, обольстительных кретинок. Чего требовали обольстительные кретинки от Александра Александровича Блока? Вот стал он редактором и комментатором собрания сочинений Лермонтова (Горький подкинул работу). Блок пишет о Лермонтове со всей серьезностью, для него это очень важно, поскольку он и сам в некотором смысле ведет свое поэтическое происхождение от Лермонтова.
Ему говорят: «Вы что понаписали? Какие еще сны? Какие-то туманы у вас тут, образы… О чем вообще речь?» А нужно было писать о том, что Лермонтов - движущая сила Октябрьской революции. Блок был оскорблен. Это, безусловно, была встреча лицом к лицу с Обольстительной Кретинкой. Что еще хуже, в обольстительных кретинок превратились многие его друзья, которые готовы были убить поэта за поэму «Двенадцать».
Не произошло самого главного. Об этом Блок напишет в письме Белому, который после решающего разговора с Блоком по поводу Л. Д. Менделеевой (и их рокового любовного треугольника) сыграет на фортепиано в гостиной «Вы жертвою пали в борьбе роковой» и побежит топиться.
Рассказываю, потому что за этим эпоха стоит. Побежит топиться, перекинет ногу через парапет, посмотрит вниз, а там так грязно, какие-то нечистоты, дохлые рыбы - из эстетических соображений передумает. К радости русской литературы.
Так вот Блок напишет Белому: «Ведь мы с вами до сих пор еще не встречались как люди». Поразительно. У них были разные периоды: ранней дружбы и культа Прекрасной Дамы, который, надо сказать, Белый создавал даже больше, чем Блок. Были периоды разрывов и понимания: несмотря на то, что они такие разные, им друг без друга не жить. Они такие друзья-враги. И ни разу они, по Блоку, не встречались как люди?
Что же такое быть человеком по Александру Блоку? Вот тайна. И что значит встретиться как люди? Я периодически думаю о разных персонажах собственной жизни. Как во всяком романе, есть главные герои, есть второстепенные. И про каждого я рассуждаю: а мы с ним хоть раз встречались как люди? И какой-то холодок внутри. А может быть, нет? А как кто мы тогда встречались? Как социальные функции, как животные, которые сошлись в битве из-за самки… А «как люди» - это что?
Это и была мечта Александра Блока. Вочеловечивание, которого так и не случилось.
Николай Гумилев - который всю жизнь был оппонентом Блока, спорил с ним, - сказал, что Блок лучший из людей, лучший из всех, кого он встречал в жизни. И вот известный августовский вопрос: а может, Гумилев не ошибался и Александр Блок был единственным человеком?
Записала Юлия АВДЕЕВА
7 августа 1921 года умер Александр Блок. И эта смерть висит над русской культурой как неразгаданная тайна. С одной стороны, всё происходило на глазах у всех. С другой - сам Блок был человеком до крайности необычным.
Я хотел бы обратить внимание на немыслимый кинематографизм многих его произведений. Открываю «Незнакомку»:
Вдали над пылью переулочной,
Над скукой загородных дач,
Чуть золотится крендель булочной,
И раздается детский плач.
Эти строки меня всегда изумляли. Ведь всё это видишь своими глазами. Иди и снимай. И здесь же звуковая деталь - детский плач. То есть умение создать изобразительно-акустический объем, в который ты сразу попадаешь. Дальше - жанровая картинка:
И каждый вечер, за шлагбаумами,
Заламывая котелки,
Среди канав гуляют с дамами
Испытанные остряки.
[Spoiler (click to open)]
Ощущение, что попал в музей, всё так прорисовано.
Над озером скрипят уключины
И раздается женский визг,
А в небе, ко всему приученный
Бессмысленно кривится диск.
Ночь, почти ничего не видно, и озеро дается с помощью двух звуковых образов - скрипа уключин и женского визга. Читатель помещен внутрь этой картинки. Ощущение, что ты это слышишь. Ты уже вглядываешься: кто визжит-то? И самое знаменитое:
И медленно, пройдя меж пьяными,
Всегда без спутников, одна
Дыша духами и туманами,
Она садится у окна.
Первая строка потрясающе ловит это движение в трактире. Она проходит, никого не задевая. Ты видишь в трех-четырех фразах весь проделанный ею путь. Это мастерство. А вот другое, тоже хрестоматийное:
Под насыпью, во рву некошенном,
Лежит и смотрит, как живая,
В цветном платке, на косы брошенном,
Красивая и молодая.
Абсолютно всё видно. Или:
Я сидел у окна в переполненном зале.
Где-то пели смычки о любви.
Я послал тебе чёрную розу в бокале
Золотого, как небо, аи.
Ты взглянула. Я встретил смущённо и дерзко
Взор надменный и отдал поклон.
Обратясь к кавалеру, намеренно резко
Ты сказала: «И этот влюблён».
Здесь сцена уже просто расписана до деталей. И меня этот кинематографизм Блока всегда невероятно восхищал. В поэта такого класса, такого уровня он превратился не сразу, но очень быстро. В «Стихах о Прекрасной Даме» таких деталей еще нет. Прекрасная Дама проступает словно сквозь какой-то ряд царства миров. Она не видна, можно поймать только ощущение.
***
Блок произнес много загадочных фраз. И про него загадочные фразы произносили.
Он жил в особенной стране. От Блока ждали откровений, всё этому способствовало: и слухи о нем и Любови Дмитриевне Менделеевой, которую друзья Блока считали воплощением Вечной Женственности; и ощущение нарастания женского, которое должно вот-вот прорасти в саму плоть русской жизни. Напомню, что это задача всей русской литературы, которая так и не была решена.
Великолепно говорил Бродский: в Советском Союзе его больше всего мучило ощущение, что это не просто контраст, а бездна между тем, что у тебя стоит на полках, и тем, что за окном. На полках у тебя - Пушкин, Ахматова, Чаадаев, Бердяев, но открываешь дверь и выходишь на улицу, которая вообще не предполагает существования Пушкина и Ахматовой. Возвращаешься домой - они снова здесь. Так ты все-таки живешь среди Бердяевых, Чаадаевых, Блоков, Белых или на улице, где царят совсем другие нравы и другая атмосфера?
Русская культура в Серебряном веке пытается преодолеть этот разрыв несколькими путями, в том числе вслед за Владимиром Соловьевым; речь идет о каком-то воплощении - это очень важное слово для тех людей.
Есть эпизод из мемуаров Чуковского, который способен шокировать. Как-то в трамвае Блок говорит Чуковскому: «Я закрываю глаза, чтобы не видеть этих обезьян». Чуковский обомлел, потому что с гуманистической русской традицией это никак не вяжется. Есть маленькие люди - герои «Бедных людей» и «Белых ночей» Достоевского, повестей Григоровича. Свое презрение к людям Блок объяснял тем, что они недовоплотившиеся. Как бы недолюди. И своей задачей в том числе он видел создание условий для их довоплощения.
Так же он воспринимал революцию. Путешествует по Европе - там то же самое. В письмах матери он пишет, что француженки вызывают у него «такие же чувства, как свиньи, ежедневно с восторженным хрюканьем носящиеся мимо нашего колодца и поганящие двор». И даже из путешествия по Италии Блок напишет: «Европейская жизнь так же мерзка, как и русская. Вообще - вся жизнь людей во всем мире есть, по-моему, какая-то чудовищно грязная лужа».
Он пишет о калабрийцах, что это какие-то подобия людей, полуобезьяны на коротких ногах. И вдруг на Калабрии случается землетрясение. И он видит, как вчерашние «обезьяны» совершают невероятные подвиги, спасают людей. Он плачет над этими актами самопожертвования. Так вот что является способом довоплощения, дочеловечивания - катастрофа! Но только особенная катастрофа. Они тогда очень любили слово «очистительная».
***
И с Вечной Женственностью та же история. До начала XIX века Россия жила без женских образов. Была «Бедная Лиза» у Карамзина, но много не найдем. Начиная с Татьяны Лариной у Пушкина, они стали появляться одна за одной откуда-то из ноосферы, как парашютисты: Лиза Калитина у Тургенева, Наташа Ростова у Толстого, женщины у Достоевского… К Серебряному веку возникает ощущение, что это не случайно. А Вечная Женственность - она же один из образов Софии Премудрости Божьей, которая, если следовать Владимиру Соловьеву, готова воплотиться в России. Это означает, что в жизнь войдет какое-то другое начало, связанное с мудростью, да не просто с мудростью, а мудростью божественной. Кроме того, София Премудрость Божья проявляет себя в красоте мира. Там, где мы видим красоту, есть софийность.
Другая сторона вопроса - в так называемом кощунстве, в котором обвиняли Блока. Женский образ у него трансформировался от Прекрасной Дамы к уличной девке, проститутке, что невероятно архетипично. Дамы легкого поведения, предлагая свои услуги, называли себя Незнакомками, что повышало их рыночную стоимость. Горький признался, что стал что-то понимать в Блоке, когда узнал историю о том, как Блок, заплатив одной из проституток (25 рублей - большие деньги по тем временам), просто гладил ее, уснувшую, по голове…
Был гностический миф, где София Премудрость Божья, заглядевшись на материальный мир, воплощается на земле и забывает о своем божественном происхождении. Смысл понятный: наша душа - лучшее, что есть в нас, - забыла о том, что мы божественного происхождения. Более того, в некоторых вариантах этого мифа она становится в лучшем случае уличной певичкой, в худшем - гулящей женщиной. София Премудрость Божья - и гулящая женщина. Отсюда эта мощнейшая архетипичность: в каждой блуднице есть забывшая себя София Премудрость Божья.
Образ Марии Магдалины здесь тоже весьма характерен. И это вдруг почувствовал Горький, после чего описал Блоку финал, где сама Россия становится женщиной. «О, Русь моя! Жена моя!» И эта женщина должна зажить.
***
Способом зажить для нее, воплотиться, обрести черты была Революция. Уже перед смертью Блок пишет в письме Белому, что сейчас он другой человек и у него нет того дерзкого любопытства, которое в юности заставило его заглянуть за черту и опрокинуть на себя темные силы. Вот это и было кощунством - превращение Софии в жительницу ночного Невского проспекта, который иногда, в самые темные времена своей жизни, Александр Александрович проходил целиком, выпивая в каждом трактире. И, наказывая сам себя, выбирал самые грязные рюмочные.
Таким образом, Революция мыслится как способ некоего воплощения в женское начало, вечно плодотворное, дающее не только поэтический, но и какой-то животворный результат. С другой стороны, эта катастрофа должна изменить саму природу человека в России.
Февральская революция. Блок выходит на улицу, приглядывается. Гуляют люди, смеются, лица светлые. Оно? Тут же возникает сложнейший вопрос: та революция или не та? Маяковский в дальнейшем возмечтает о Третьей революции и две предыдущие будет воспринимать как не те. Обманувшие, фальшивые, украденные...
Про Блока современники говорили, что он угадывал тон души других людей. Блок всю жизнь слышал музыку. Но когда он напишет «Двенадцать» и «Скифы», музыка превратится в гул. Меня это всегда очень пугало.
Потом и гул исчезнет, наступит полная, абсолютная тишина. Рвутся снаряды, идет война, линия фронта рядом, но он не воспринимает этот шум, он слышит только тишину.
Очень быстро стало понятно, что нет ничего подобного тому, что случилось с калабрийскими жителями. Не срабатывает. Вычеловечивания в процессе Революции не происходит. А происходит разлад.
Мы знаем, что поэму «Двенадцать» он пишет по наитию, очень быстро. Хорошая поэма. Ну, схвачен же этот вихрь, пойман ритм, очень многое поймано. Это не бездарное произведение и многосмысленное. Я бы поостерегся его однозначно трактовать, как это делали у нас в школах - как гимн революционному шествию. Блока обвиняли за финальную фразу: «В белом венчике из роз - Впереди - Исус Христос». Он лишь пожимал плечами: так написалось...
Однажды Блоку позвонит Есенин и скажет, что был на одном мероприятии, где читали «Двенадцать» и где Гиппиус, Мережковский и многие другие устроили обструкцию, они стояли и кричали Блоку и Белому: «Изменники, изменники!» Мне эта ситуация всегда казалась крайне несправедливой. Они, разумеется, были изменниками уж никак не меньшего масштаба. Собственно, им Александр Александрович адресовал статью «Интеллигенция и Революция», где как малым детям объяснял, что они переживают величайшую эпоху, в результате которой придет всё новое; лживая, грязная, скучная, безобразная жизнь станет прекрасной, справедливой, чистой и веселой. А итогом Революции для художников станут неисчислимые духовные сокровища. Разве не этого они хотели?
Но что дальше? Блок работал в разных комиссиях, в Большом драматическом театре. Его всюду пристраивали. Параллельно этому он всем рассказывает, что умер. Во время его выступления на одном из поэтических собраний из зала слышно: «Да это стихи мертвеца». И Блок, кивая головой, как бы очень отстранённо, говорит: «Да, это правда». Встретив на вокзале одного из выдающихся людей Серебряного века Георгия Чулкова, Блок спрашивает: «А вы хотите умереть?» - «Совсем не хочу». - «А я очень хочу».
Одно из самых страшных, по мнению Ахматовой и всех наблюдавших, зрелищ с 1917 по 1921 год - бредущий по улицам Петербурга Блок, как призрак, как тень, явившаяся из нового мира.
***
Он напишет еще одно важное стихотворение. Нужно только каждую секунду помнить, что это человек, написавший «Стихи о Прекрасной Даме», «Снежную маску», боготворивший женское начало, один из философов Вечной Женственности:
Вплоть до колен текли ботинки,
Являли икры вид полен,
Взгляд обольстительной кретинки
Светился, как ацетилен.
По-моему, шедевр. Мечта целого поколения - то, что друг Блока и его же враг Андрей Белый любил называть словом теургия, то есть совместное творчество с богом. Блок видел Революцию как женщину. Не в том аллегорическом смысле, в котором видели ее французы и изобразил Делакруа. Блок видел женскую субстанцию Революции, прорыв Вечной Женственности, который преобразит культуру и историю России. Ну ничего себе женщина явилась, учитывая количество могил и всего того, что в эти годы произошло. В итоге - падение, деградация Прекрасной Дамы до Обольстительной Кретинки…
Он оказался среди них, обольстительных кретинок. Чего требовали обольстительные кретинки от Александра Александровича Блока? Вот стал он редактором и комментатором собрания сочинений Лермонтова (Горький подкинул работу). Блок пишет о Лермонтове со всей серьезностью, для него это очень важно, поскольку он и сам в некотором смысле ведет свое поэтическое происхождение от Лермонтова.
Ему говорят: «Вы что понаписали? Какие еще сны? Какие-то туманы у вас тут, образы… О чем вообще речь?» А нужно было писать о том, что Лермонтов - движущая сила Октябрьской революции. Блок был оскорблен. Это, безусловно, была встреча лицом к лицу с Обольстительной Кретинкой. Что еще хуже, в обольстительных кретинок превратились многие его друзья, которые готовы были убить поэта за поэму «Двенадцать».
Не произошло самого главного. Об этом Блок напишет в письме Белому, который после решающего разговора с Блоком по поводу Л. Д. Менделеевой (и их рокового любовного треугольника) сыграет на фортепиано в гостиной «Вы жертвою пали в борьбе роковой» и побежит топиться.
Рассказываю, потому что за этим эпоха стоит. Побежит топиться, перекинет ногу через парапет, посмотрит вниз, а там так грязно, какие-то нечистоты, дохлые рыбы - из эстетических соображений передумает. К радости русской литературы.
Так вот Блок напишет Белому: «Ведь мы с вами до сих пор еще не встречались как люди». Поразительно. У них были разные периоды: ранней дружбы и культа Прекрасной Дамы, который, надо сказать, Белый создавал даже больше, чем Блок. Были периоды разрывов и понимания: несмотря на то, что они такие разные, им друг без друга не жить. Они такие друзья-враги. И ни разу они, по Блоку, не встречались как люди?
Что же такое быть человеком по Александру Блоку? Вот тайна. И что значит встретиться как люди? Я периодически думаю о разных персонажах собственной жизни. Как во всяком романе, есть главные герои, есть второстепенные. И про каждого я рассуждаю: а мы с ним хоть раз встречались как люди? И какой-то холодок внутри. А может быть, нет? А как кто мы тогда встречались? Как социальные функции, как животные, которые сошлись в битве из-за самки… А «как люди» - это что?
Это и была мечта Александра Блока. Вочеловечивание, которого так и не случилось.
Николай Гумилев - который всю жизнь был оппонентом Блока, спорил с ним, - сказал, что Блок лучший из людей, лучший из всех, кого он встречал в жизни. И вот известный августовский вопрос: а может, Гумилев не ошибался и Александр Блок был единственным человеком?
Записала Юлия АВДЕЕВА