Русский дух в центре «Зеркала»
Леонид НЕМЦЕВ *
Рисунок Сергея САВИНА
Хотим мы этого или не хотим, но мы - носители мифологических представлений. И в нас тем больше подсознательной первобытной структуры, чем больше мы этого не хотим.
Одна из сложностей российского менталитета - это проблема понимания Центра, которая тесно связана с ощущением границы. Центр - духовная точка отсчета, настройка системы координат. В древнем сознании Центр - это престол, столичный трон. По латыни tronc - ствол дерева. Кресло, сделанное из ствола древа, - жертвенное и сакральное место восседания царя-жреца. Но с мировым древом связана и система наказаний. Мировое древо легко оборачивается позорным столбом и распятием.
Легко понять, чего ждет Блок от духовного центра: «В час утра, чистый и хрустальный, / У стен Московского Кремля, / Восторг души первоначальный / Вернет ли мне моя земля?» («Все это было, было, было…», 1909).
[Spoiler (click to open)]
Где трон, русский человек не очень-то знает, а вот Лобное место на Красной площади давно играет роль нулевой точки отсчета. И вовсе не потому, что там проводились публичные казни. С Лобного (то есть главного) места оглашались указы, на нем выступали риторы и к нему несли просьбы. Казни как раз не очень прижились, не хватало озлобления.
Славянофилы XIX века в размышлениях о естественном праве приводили аргумент, что у Петра I не вышло ввести в России издевательства у позорного столба и злорадный интерес к декапитации **.
Когда духовным центром Российской империи стала Петропавловская крепость, проводимые в ней казни были молчаливыми и малочисленными. Все радости и восторги по поводу швыряния яиц и гнилых овощей, избиения и глумлений, какие, например, проделываются над верным Кентом в «Короле Лире», не приключились с русским народом, хотя они входили в обязательную программу системы исполнения наказаний. Навязанное право не хочется соблюдать, а внутреннее естественное право поддержано личным желанием. Право сильно тогда, когда оно ассоциируется с Правдой, а не с dura lex.
Носитель естественного права не готов причинять боль и глумиться над тем, кто претерпевает очищение у сакрального центра, в ком, возможно, уже проснулась новая личность.
***Центр и граница - это потрясающе взаимосвязанная система. В самом Центре ты как на ладони и тебе неуютно, ты не защищен, потому что стоишь на распутье, и тебе приходится делать выбор, куда шагнуть. На границе проходит испытание, она нуждается в дозоре. Полный вариант известной пословицы звучит так: «Моя хата с краю - первым врага встречаю».
Самое уютное место - это срединный путь, но середина, скорее, в аристотелевском, а не в мещанском смысле. В такой середине мы видим русского интеллигента в поэме «Москва - Петушки». Он не способен попасть в центр («Все говорят: Кремль, Кремль… Ото всех я слышал про него, а сам ни разу не видел»), но при этом не оказывается на периферии и за границей. В отличие от Маяковского (здесь надо взять в расчет название стихотворения): «Начинается земля, / как известно, от Кремля» («Прочти и катай в Париж и в Китай», 1927). Хотя настоящее место такого интеллигента, каким представлен Веничка, на паперти Собора Василия Блаженного в роли юродивого.
***Как бы криво это ни звучало, но духовный центр для русского менталитета там, где Правда. Что это такое? Как с любой абстракцией, с этим понятием сложно. У Правды есть носители, она живет потому, что кто-то за нее отвечает.
Таким мы видим Пушкина - создателя нормы, абсолютной системы естественных ценностей и представлений. И для меня всегда удивительно, как носителем Правды выступает Андрей Тарковский. Обоих можно не любить (хотя я не представляю, как можно не любить Пушкина). Пушкина просто мало знают, а Тарковский сух и совсем не старается заслужить любовь. Но при каждом просмотре его фильма (которые происходят от случая к случаю, смотреть его для удовольствия - в голову не приходит) я поражаюсь, как он точен, взвешен и не является лишним ни в одном кадре. Тарковский - не художник воображения, он проецирует вещи, в которых нигде и никогда нельзя усомниться. Даже его эстетика построена на точности выражения, а не на стремлении к красоте.
И все мы знаем, что «Зеркало» - это поиск ответа на вопрос «кто я?». Режиссер точно отражает свою личность, совмещающую отца и мать, воспоминания детства, отрывки хроники. И вот удивление: получившееся изображение становится проекцией не только частной личности, но «человека вообще», наделенного русским менталитетом. От падения с околицы (эта сломанная жердь тоже символизирует границу живого мира, тогда как Дом - самый его Центр) до пушкинского выпускания на волю птички (как рождения души в декорациях «Успения» Гвидо Карпаччо, а потом в брейгелевском пейзаже) - всё так высказано, что любить это не обязательно (точнее, любовь к этому не требует усилия и выбора), это Правда, которая с нами постоянно приключается. А в Центре фильма оказывается странный эпизод сновидческой галлюцинации, когда мальчик читает воображаемой даме случайно попавшийся под руку текст из письма Пушкина к Чаадаеву от 19 октября 1836 года.
Даже у Годара такие случайно открытые цитаты еще как звучат и попадают в точку, а тут попадание в центр центров. Речь идет о том, что Россия остановила татаро-монгольское нашествие, что особое предназначение России - спасение христианской цивилизации. «Хотя лично я сердечно привязан к государю, - говорит Пушкин, - я далеко не восторгаюсь тем, что вижу вокруг себя. Как литератора, меня раздражают. Как человек с предрассудками, я оскорблен. Но, клянусь честью, что ни за что на свете я не хотел бы переменить Отечество или иметь другую историю, кроме истории наших предков такой, какой нам Бог ее дал».
И об ощущении духовного Центра Пушкин говорит довольно определенно: «Мы должны были вести совершенно особое существование, которое, оставив нас христианами, сделало нас, однако, совершенно чуждыми христианскому миру».
Наше место не в христианском соборе, а на его паперти.
***Отец Александр (Шмеман) в радиобеседах «Основы русской культуры» (1970) говорит, что у греков в центр культуры было поставлено понятие «метрόс», гармония как ограничение в совершенстве: «Культура связана с чувством меры, с ощущением границы. При этом в русской культуре с самого начала заметно отрицание «метрόс», своеобразный пафос максимализма, отрицающий меру и границу. Парадокс в том, что пафос максимализма вносят сами создатели культуры, творцы. Это делает само существо культуры предметом призрачным, хрупким».
Понятно поэтому, что духовный источник, который потом отрицается и подвергается «де-метрόсу», лежит вне поля русской культуры. Достоевский это мягко называет «всемирной отзывчивостью русского гения». Фактически это критическое восприятие любой моды, которая приходит с Запада, глубинный анализ, исключающий прямое подражание.
Я неловко сконструировал понятие «де-метрόс» (сомневаюсь, что в нем всё законно, хотя суть понятна), но даже в этой словесной игре все складывается по-русски, отрицание меры звучит как имя Деметра, богиня-мать, святая Мать-Земля.
Нет ничего странного, что Запад встречает русскую культуру с недоумением и озабоченностью. Если вы с нами, то подражайте нам, повторяйте, следуйте нашим правилам (а отказ следовать правилам облагается жестокими штрафами), делайте прямой перевод, а вы всё переворачиваете, критически переосмысляете и возвращаете искаженным. И самый важный пункт этого удивления (как в лесковском «Левше») - искажение выглядит гармоничным. Это починка. Не изобретение, а такое рационализаторство, когда блестящая хромированная вещь заменяется старой, ржавой и чугунной, но потом всё работает. С перебоями, которые легко починить, но теперь может работать вечно.
В. Бибихин отмечает, что в отношении к лесу русский человек совершенно не перевоспитывается. Лес не может быть чьей-то частной собственностью. Лес - это для всех. Газон или парк - ладно, может. Но если у нас есть возможность срезать путь, то обязательно возникнет рационализаторское уточнение в виде тропы напрямик. Дело в том, что для русской культуры удобный путь - это часть леса, это просто явление природы.
Так и в политической жизни. Установите правила и законы, но если они будут мешать прямому пути, то появится рядом тропка. Несбиваемый вестибулярный аппарат, вмонтированный в голову компас, который говорит: иди здесь, так удобнее. Не кто-то это придумывает, не кто-то изобретает, это голос самой Природы, но слышит его именно русский. Человек, подчиняющийся внешнему закону, не может себе позволить такое слышать.
Понятно дело, что это как с категорическим императивом Канта, но Кант об этом только мечтает; восточный человек тоже умеет слышать и чувствовать природу, но при этом он постоянно создает жесткие обрядовые правила, которым старается неукоснительно следовать. Для русского сознания Природа - это и наиболее удобное законодательство, и самая строгая свобода.
Дело в том, что центр русской культуры неопределим при помощи пространственных и временных метафор. Пространственная - Красная площадь (точнее, Лобное место), временная - День Победы. А собираются русские в лесу, и самая искренняя праздничная дата для них - воскресенье.
Центр не так прост. Он в мире незыблемых законов природы. Русский человек - самый настоящий пантеист. Никакой логикой или удобными астрономическими измерениями это не рассчитать (Тютчев прав, когда говорит об «общем аршине»). Можно создать интересную теорию, увлечь ею, затянуть в романтизм, коммунизм, авангардизм - куда угодно. Несколько лет это увлечение проживет, но это не явление культуры, это эксперимент. Русский человек будет корректировать идею на месте. В действие войдут законы природы.
Новые идеи, подобные христианству, либерализму или анархизму, как и любые другие, могут быть приняты, но со временем как-то скорректируются, изменят облик, после чего будут работать вечно.
Как лес не может быть чьей-то частной собственностью, так закон земного притяжения не может принадлежать Ньютону. Русскому сознанию неловко изобретать очередную Правду и оформлять на нее авторские права. «Да что вы, это же не я придумал, это так и есть!»
***В связи с этим легко скорректировать и теорию о призвании варягов, и вопрос о русской лени, и о русском авось. Посмеяться над собой? Да пожалуйста. Надо мной смейтесь хоть до упаду, а правду не трогайте! Не любит русский лишних телодвижений, не любит работать впустую. И очень не любит экспериментировать. Так что многие теории проваливаются на этой почве. И всегда по одному сценарию: Вот вам хорошая теория - Интересно! - Подходит? - Конечно, подходит! - Будете ей следовать? - Ну, будем! - А это что за тропка образовалась? Обещали же следовать интересной теории! - Да так как-то удобнее. Раз! - и ты уже на месте. А теория хорошая, правильная теория, мы любим правильные теории. - Так и следуйте, если она правильная! - Правильная-то она правильная, но против Правды не пойдешь.
Когда Природа живет вне сознания, голова пуста, ее надо чем-то заполнять. Но в нужный момент будет звучать не то, чем заполнялась голова, а будет звучать голос Природы.
Если западный мир сам выбирает, что с собой сделать (это главное завоевание либерализма), то с русским миром всё само по себе происходит, и не важно при этом, что русский человек решит, фаталист он или нет, оптимист или пессимист, капиталист или коммунист, имперец или либерал. Нет рациональных способов этим процессом управлять (можно пробовать, возиться, настраивать, договариваться), в определенный момент себя проявляют высшие законы судьбы, которые путем броуновского движения складываются в единственно правильную толчею, и самый удобный путь оказывается давно протоптанным.
Когда Пушкин говорит, что «к нему не зарастет народная тропа», то, конечно, мы не представляем эту тропу асфальтированной, она откуда-то сбоку, из леса. И «народ» в этом размышлении - не титульная нация, это тоже очень важно. Народы, попадающие в сферу действия российского менталитета, становятся носителями Правды. Как в русских сказках «русский дух» - это синоним «живого духа». И хотя Правда - понятие неузаконенное и размытое, она всегда проявляет себя в тот момент, когда нельзя поступить иначе.
* Прозаик, поэт, кандидат филологических наук, главный библиотекарь СМИБС, ведущий литературного клуба «Лит-механика»
** Декапитация - публичное отсечение голов.
Опубликовано в «Свежей газете. Культуре» от 9 июня 2022 года, № 12 (233)
Рисунок Сергея САВИНА
Хотим мы этого или не хотим, но мы - носители мифологических представлений. И в нас тем больше подсознательной первобытной структуры, чем больше мы этого не хотим.
Одна из сложностей российского менталитета - это проблема понимания Центра, которая тесно связана с ощущением границы. Центр - духовная точка отсчета, настройка системы координат. В древнем сознании Центр - это престол, столичный трон. По латыни tronc - ствол дерева. Кресло, сделанное из ствола древа, - жертвенное и сакральное место восседания царя-жреца. Но с мировым древом связана и система наказаний. Мировое древо легко оборачивается позорным столбом и распятием.
Легко понять, чего ждет Блок от духовного центра: «В час утра, чистый и хрустальный, / У стен Московского Кремля, / Восторг души первоначальный / Вернет ли мне моя земля?» («Все это было, было, было…», 1909).
[Spoiler (click to open)]
Где трон, русский человек не очень-то знает, а вот Лобное место на Красной площади давно играет роль нулевой точки отсчета. И вовсе не потому, что там проводились публичные казни. С Лобного (то есть главного) места оглашались указы, на нем выступали риторы и к нему несли просьбы. Казни как раз не очень прижились, не хватало озлобления.
Славянофилы XIX века в размышлениях о естественном праве приводили аргумент, что у Петра I не вышло ввести в России издевательства у позорного столба и злорадный интерес к декапитации **.
Когда духовным центром Российской империи стала Петропавловская крепость, проводимые в ней казни были молчаливыми и малочисленными. Все радости и восторги по поводу швыряния яиц и гнилых овощей, избиения и глумлений, какие, например, проделываются над верным Кентом в «Короле Лире», не приключились с русским народом, хотя они входили в обязательную программу системы исполнения наказаний. Навязанное право не хочется соблюдать, а внутреннее естественное право поддержано личным желанием. Право сильно тогда, когда оно ассоциируется с Правдой, а не с dura lex.
Носитель естественного права не готов причинять боль и глумиться над тем, кто претерпевает очищение у сакрального центра, в ком, возможно, уже проснулась новая личность.
***Центр и граница - это потрясающе взаимосвязанная система. В самом Центре ты как на ладони и тебе неуютно, ты не защищен, потому что стоишь на распутье, и тебе приходится делать выбор, куда шагнуть. На границе проходит испытание, она нуждается в дозоре. Полный вариант известной пословицы звучит так: «Моя хата с краю - первым врага встречаю».
Самое уютное место - это срединный путь, но середина, скорее, в аристотелевском, а не в мещанском смысле. В такой середине мы видим русского интеллигента в поэме «Москва - Петушки». Он не способен попасть в центр («Все говорят: Кремль, Кремль… Ото всех я слышал про него, а сам ни разу не видел»), но при этом не оказывается на периферии и за границей. В отличие от Маяковского (здесь надо взять в расчет название стихотворения): «Начинается земля, / как известно, от Кремля» («Прочти и катай в Париж и в Китай», 1927). Хотя настоящее место такого интеллигента, каким представлен Веничка, на паперти Собора Василия Блаженного в роли юродивого.
***Как бы криво это ни звучало, но духовный центр для русского менталитета там, где Правда. Что это такое? Как с любой абстракцией, с этим понятием сложно. У Правды есть носители, она живет потому, что кто-то за нее отвечает.
Таким мы видим Пушкина - создателя нормы, абсолютной системы естественных ценностей и представлений. И для меня всегда удивительно, как носителем Правды выступает Андрей Тарковский. Обоих можно не любить (хотя я не представляю, как можно не любить Пушкина). Пушкина просто мало знают, а Тарковский сух и совсем не старается заслужить любовь. Но при каждом просмотре его фильма (которые происходят от случая к случаю, смотреть его для удовольствия - в голову не приходит) я поражаюсь, как он точен, взвешен и не является лишним ни в одном кадре. Тарковский - не художник воображения, он проецирует вещи, в которых нигде и никогда нельзя усомниться. Даже его эстетика построена на точности выражения, а не на стремлении к красоте.
И все мы знаем, что «Зеркало» - это поиск ответа на вопрос «кто я?». Режиссер точно отражает свою личность, совмещающую отца и мать, воспоминания детства, отрывки хроники. И вот удивление: получившееся изображение становится проекцией не только частной личности, но «человека вообще», наделенного русским менталитетом. От падения с околицы (эта сломанная жердь тоже символизирует границу живого мира, тогда как Дом - самый его Центр) до пушкинского выпускания на волю птички (как рождения души в декорациях «Успения» Гвидо Карпаччо, а потом в брейгелевском пейзаже) - всё так высказано, что любить это не обязательно (точнее, любовь к этому не требует усилия и выбора), это Правда, которая с нами постоянно приключается. А в Центре фильма оказывается странный эпизод сновидческой галлюцинации, когда мальчик читает воображаемой даме случайно попавшийся под руку текст из письма Пушкина к Чаадаеву от 19 октября 1836 года.
Даже у Годара такие случайно открытые цитаты еще как звучат и попадают в точку, а тут попадание в центр центров. Речь идет о том, что Россия остановила татаро-монгольское нашествие, что особое предназначение России - спасение христианской цивилизации. «Хотя лично я сердечно привязан к государю, - говорит Пушкин, - я далеко не восторгаюсь тем, что вижу вокруг себя. Как литератора, меня раздражают. Как человек с предрассудками, я оскорблен. Но, клянусь честью, что ни за что на свете я не хотел бы переменить Отечество или иметь другую историю, кроме истории наших предков такой, какой нам Бог ее дал».
И об ощущении духовного Центра Пушкин говорит довольно определенно: «Мы должны были вести совершенно особое существование, которое, оставив нас христианами, сделало нас, однако, совершенно чуждыми христианскому миру».
Наше место не в христианском соборе, а на его паперти.
***Отец Александр (Шмеман) в радиобеседах «Основы русской культуры» (1970) говорит, что у греков в центр культуры было поставлено понятие «метрόс», гармония как ограничение в совершенстве: «Культура связана с чувством меры, с ощущением границы. При этом в русской культуре с самого начала заметно отрицание «метрόс», своеобразный пафос максимализма, отрицающий меру и границу. Парадокс в том, что пафос максимализма вносят сами создатели культуры, творцы. Это делает само существо культуры предметом призрачным, хрупким».
Понятно поэтому, что духовный источник, который потом отрицается и подвергается «де-метрόсу», лежит вне поля русской культуры. Достоевский это мягко называет «всемирной отзывчивостью русского гения». Фактически это критическое восприятие любой моды, которая приходит с Запада, глубинный анализ, исключающий прямое подражание.
Я неловко сконструировал понятие «де-метрόс» (сомневаюсь, что в нем всё законно, хотя суть понятна), но даже в этой словесной игре все складывается по-русски, отрицание меры звучит как имя Деметра, богиня-мать, святая Мать-Земля.
Нет ничего странного, что Запад встречает русскую культуру с недоумением и озабоченностью. Если вы с нами, то подражайте нам, повторяйте, следуйте нашим правилам (а отказ следовать правилам облагается жестокими штрафами), делайте прямой перевод, а вы всё переворачиваете, критически переосмысляете и возвращаете искаженным. И самый важный пункт этого удивления (как в лесковском «Левше») - искажение выглядит гармоничным. Это починка. Не изобретение, а такое рационализаторство, когда блестящая хромированная вещь заменяется старой, ржавой и чугунной, но потом всё работает. С перебоями, которые легко починить, но теперь может работать вечно.
В. Бибихин отмечает, что в отношении к лесу русский человек совершенно не перевоспитывается. Лес не может быть чьей-то частной собственностью. Лес - это для всех. Газон или парк - ладно, может. Но если у нас есть возможность срезать путь, то обязательно возникнет рационализаторское уточнение в виде тропы напрямик. Дело в том, что для русской культуры удобный путь - это часть леса, это просто явление природы.
Так и в политической жизни. Установите правила и законы, но если они будут мешать прямому пути, то появится рядом тропка. Несбиваемый вестибулярный аппарат, вмонтированный в голову компас, который говорит: иди здесь, так удобнее. Не кто-то это придумывает, не кто-то изобретает, это голос самой Природы, но слышит его именно русский. Человек, подчиняющийся внешнему закону, не может себе позволить такое слышать.
Понятно дело, что это как с категорическим императивом Канта, но Кант об этом только мечтает; восточный человек тоже умеет слышать и чувствовать природу, но при этом он постоянно создает жесткие обрядовые правила, которым старается неукоснительно следовать. Для русского сознания Природа - это и наиболее удобное законодательство, и самая строгая свобода.
Дело в том, что центр русской культуры неопределим при помощи пространственных и временных метафор. Пространственная - Красная площадь (точнее, Лобное место), временная - День Победы. А собираются русские в лесу, и самая искренняя праздничная дата для них - воскресенье.
Центр не так прост. Он в мире незыблемых законов природы. Русский человек - самый настоящий пантеист. Никакой логикой или удобными астрономическими измерениями это не рассчитать (Тютчев прав, когда говорит об «общем аршине»). Можно создать интересную теорию, увлечь ею, затянуть в романтизм, коммунизм, авангардизм - куда угодно. Несколько лет это увлечение проживет, но это не явление культуры, это эксперимент. Русский человек будет корректировать идею на месте. В действие войдут законы природы.
Новые идеи, подобные христианству, либерализму или анархизму, как и любые другие, могут быть приняты, но со временем как-то скорректируются, изменят облик, после чего будут работать вечно.
Как лес не может быть чьей-то частной собственностью, так закон земного притяжения не может принадлежать Ньютону. Русскому сознанию неловко изобретать очередную Правду и оформлять на нее авторские права. «Да что вы, это же не я придумал, это так и есть!»
***В связи с этим легко скорректировать и теорию о призвании варягов, и вопрос о русской лени, и о русском авось. Посмеяться над собой? Да пожалуйста. Надо мной смейтесь хоть до упаду, а правду не трогайте! Не любит русский лишних телодвижений, не любит работать впустую. И очень не любит экспериментировать. Так что многие теории проваливаются на этой почве. И всегда по одному сценарию: Вот вам хорошая теория - Интересно! - Подходит? - Конечно, подходит! - Будете ей следовать? - Ну, будем! - А это что за тропка образовалась? Обещали же следовать интересной теории! - Да так как-то удобнее. Раз! - и ты уже на месте. А теория хорошая, правильная теория, мы любим правильные теории. - Так и следуйте, если она правильная! - Правильная-то она правильная, но против Правды не пойдешь.
Когда Природа живет вне сознания, голова пуста, ее надо чем-то заполнять. Но в нужный момент будет звучать не то, чем заполнялась голова, а будет звучать голос Природы.
Если западный мир сам выбирает, что с собой сделать (это главное завоевание либерализма), то с русским миром всё само по себе происходит, и не важно при этом, что русский человек решит, фаталист он или нет, оптимист или пессимист, капиталист или коммунист, имперец или либерал. Нет рациональных способов этим процессом управлять (можно пробовать, возиться, настраивать, договариваться), в определенный момент себя проявляют высшие законы судьбы, которые путем броуновского движения складываются в единственно правильную толчею, и самый удобный путь оказывается давно протоптанным.
Когда Пушкин говорит, что «к нему не зарастет народная тропа», то, конечно, мы не представляем эту тропу асфальтированной, она откуда-то сбоку, из леса. И «народ» в этом размышлении - не титульная нация, это тоже очень важно. Народы, попадающие в сферу действия российского менталитета, становятся носителями Правды. Как в русских сказках «русский дух» - это синоним «живого духа». И хотя Правда - понятие неузаконенное и размытое, она всегда проявляет себя в тот момент, когда нельзя поступить иначе.
* Прозаик, поэт, кандидат филологических наук, главный библиотекарь СМИБС, ведущий литературного клуба «Лит-механика»
** Декапитация - публичное отсечение голов.
Опубликовано в «Свежей газете. Культуре» от 9 июня 2022 года, № 12 (233)