Семь порток
Рубрика: Факультет ненужных вещей
Михаил ПЕРЕПЕЛКИН *
Рисунок Сергея САВИНА
«Март-марток, - говорила когда-то мне моя бабушка, - надевай семь порток». Дескать, рано ты шарф-то с варежками прячешь, она, погода, себя еще покажет. Ну, и погода, разумеется, показывала: и снегом, и метелями, и всякой разной ерундой и наледью и сверху, и снизу. Бабушке - ей видней, она ведь и сама мартовская, даже дважды: родилась четырнадцатого, но по-старому - это первое и по святцам - Евдокия. «Вот еще, чтобы дочь Дунькой звали, - взбрыкнул, по ее рассказам, ее отец, а мой прадед. - Найдем, что сделать». И родившуюся 14 марта 1921-го бабушку выдали за рожденную 2 февраля 1919-го и вскоре умершую сестру Анну. В общем, нашли, что сделать. А вы говорите - март!
[Spoiler (click to open)]
1
Март в моем деревенском детстве был месяцем особенным и ни с каким другим не сопоставимым. Причин этого было несколько, но больше других мне запомнились три из них.
Во-первых, в марте телились коровы, которые были когда-то у всех, а в некоторых дворах - и не по одной. Тут как-то корректор читала мою книжку о деревенском детстве Алексея Толстого и вдруг задала мне вопрос, поставивший меня в тупик. «Вот вы цитируете дневник матери Толстого, которая пишет, что свинья у них обошлась, - спросила меня корректор. - А в какую цену-то она обошлась?»
Но как ребенок деревенский, я хорошо знал, что если свинья «обошлась», то это - ни в какую не цену, а совсем иначе. Привели к свинье хряка - вот она и обошлась. Ну, если этот хряк, конечно, не был халтурщиком и хорошо знал свое дело.
Это если про свиней, а у коров своя история. Расскажу ее так, как услышал от жены, также родившейся в деревне и там выросшей. Встречать корову, как и все деревенские дети когда-то, моя жена начала лет с пяти или раньше: хворостину в руки и вперед, на конец села, куда пастух пригоняет стадо, - в деревне это святое. Так вот, встретив однажды свою Бурёнку, моя будущая жена услышала от пастуха буквально следующее: «Скажи отцу, ваша корова сегодня гуляла». - «Куда гуляла? - не поняла жена. - С кем?» - «Ты скажи, - ухмыльнулся пастух, - а отец поймет». Но понимали это в деревне не только отцы - очень рано учились всё понимать и мы тоже. Поэтому понимали и то, почему почти все наши Бурёнки разрешались потомством именно в марте: погуляй в июле - в марте и разрешишься, математика элементарная.
Но отелиться - это не уравнение решить, и эта задача - для всего дома. Уже с первых мартовских дней, а особенно - ночей, весь дом переставал спать. То есть сон, конечно, был, но был он совсем другим - поверхностным и ненадежным. Каждые пару часов, а то и чаще, нужно было ходить в хлев и смотреть, всё ли там в порядке, не началось ли: чтобы, если придется, помочь, а еще - чтобы не застудился новорожденный. И так далее и тому подобное.
И вот новорожденный уже появился на свет, и Бурёнка вылизала его и накормила. И вот он уже, дрожа, силится в первый раз стать на ноги. И если этот «он» - она, то можно почти не сомневаться, как ее назовут: Марта. Так в деревенском стаде звали почти всех коров за исключением припозднившихся Бурёнок и еще Красулек.
Это первое, а вот второе - это погреба и, конечно, вода в погребе. Деревенские люди поймут, остальным - не объяснить. В общем, снега подтаивали, подземные воды начинали подниматься, в погребах появлялась вода. Вода в погребе - это не беда, конечно, это полбеды. На практике это значило только одно: всё, что пока не было съедено за зиму - картошка, морковь, свекла, капуста и далее по списку, - всё, кроме трехлитровых банок с помидорами и огурцами, должно быть очень оперативно поднято на погребицу, куда вода, скорее всего, не поднимется.
«Воды-то нынча скока будет?» - спрашивали друг у друга соседки. И с уверенностью отвечали: «С метр, не больше…» Ну, с метр - это ерунда. Это значит полежат ваши овощи на погребице пару недель, пока вода не уйдет обратно, а там вы их снова в погреб и вернете. Туда-сюда: так сказать, любишь кататься - люби и поднимать-опускать.
И, наконец, третье - кадцы. И если вы не знаете, что такое кадцы, вы не знаете жизни. Кадцы - это такие полыньи во льду, большие полыньи, диаметром в метр и больше, которые рубят не до воды, а только где-нибудь до середины льда. А уже потом внутри кадца делают прорубь до самой воды - небольшую, с тарелку. Смысл всего этого следующий: задыхающаяся подо льдом рыба находит прорубь и поднимается через нее в чашу кадца. Ну, и, в общем-то, всё, дело в шляпе: вы закрываете совковой лопатой путь обратно и сачком извлекаете из воды добычу. Усилий - минимум, удовольствия - выше крыши. Браконьерство это? Не знаю, может быть, и браконьерство, но это - взгляд из сегодняшнего дня. А тогда, в детстве, это казалось чудом, и, наверное, чудом и было.
Вот таким был когда-то мой март - март-марток, готовь семь порток.
2
Я сегодня веселю себя как могу: Бурёнки у меня сегодня нет и картошку из погреба доставать не нужно. Я нарисовал циферблат, где вместо часов - двенадцать месяцев: единичка - январь, двойка - февраль и так далее. А напротив каждой цифры пишу имена самых-самых «атмосферных» поэтов и писателей.
Ну, например, январь у меня - пушкинский. Это, разумеется, за «мороз и солнце», хотя про «мороз и солнце» Пушкин в ноябре сочинил, но ноябрь ноябрю - рознь. Еще - за «проснувшись рано, в окно увидела Татьяна» и за всё, что она там утром третьего января увидела.
Февраль, безусловно, пастернаковский, а за что - и сами знаете. А вот на цифре «три» у меня сразу три имени: опять же Пастернак, Блок и еще Ходасевич.
Пастернаковский «Март» гениален чудовищно - как почти всё у Пастернака. «Солнце греет до седьмого пота, и бушует, одурев, овраг. Как у дюжей скотницы работа, дело у весны кипит в руках». Я ему страшно завидую, этому мартовскому Пастернаку! Откуда он, московский мажор, это знает, где мог подсмотреть и услышать? «Бушует, одурев, овраг»! Именно «одурев», именно! И именно - бушует! «Как у дюжей скотницы работа»! А еще - «дымится жизнь в хлеву коровьем» и «пахнет свежим воздухом навоз». Читаю и думаю: я вот этого навоза в детстве, знаете, сколько перекидал? Тонны! Как дюжая скотница! А не рассмотрел вот и двадцать пятой доли того, что рассмотрел он. Я не рассмотрел, а он - нате, пожалуйста! «И здоровьем пышут зубья вил»! Ай да Пастернак, ай да сын художника и пианистки!
А вот Блоку я не завидую: я всего этого в детстве не видел и всё равно никогда бы так не смог. Это - волошба и заклинание, смотреть можно, а трогать - ни-ни: «Дух пряный марта был в лунном круге, под талым снегом хрустел песок. Мой город истаял в мокрой вьюге, рыдал, влюблённый, у чьих-то ног». Это он, Алексей Алексеич Бессонов, дни его сочтены, а городу его, вечному и прекрасному, быть пусту.
А вот Ходасевича я читаю и без зависти, и без ужаса. Если бы меня спросили, кем я хочу родиться во второй раз, я бы, наверное, выбрал его, Ходасевича, - мне в нем хорошо дышать, я в нем не задыхаюсь - ни в нем, ни в его марте: «Размякло, и раскисло, и размокло. От сырости так тяжело вздохнуть. Мы в тротуары смотримся, как в стёкла, мы смотрим в небо - в небе дождь и муть».
Вот такой у меня циферблат, и вот такой на этом циферблате март-марток.
3
В марте на нашем «ненужном» факультете большая суета и суматоха. Убираем ненужные лыжи-санки, достаем резиновые сапоги и крем от веснушек.
Скоро, в конце марта, прилетят жаворонки. Летят они так: в подогретой воде размешивают дрожжи с сахаром, просеивают муку, вливают в нее получившийся раствор, добавляют соль и растительное масло. Это почти всё, осталось замесить тесто, довести его до нужного состояния, скатать шар и, накрыв полотенцем, оставить в кастрюле подниматься. А дальше, пока тесто подходит, готовим изюм и горох для глаз, а еще - пару монеток: положим их внутрь двух жаворонков и запечем на счастье, кто найдет - тому счастье и будет. Когда всё готово - ищем крышу повыше, взбираемся наверх и зазываем «жаворонков»: «Прилетите к нам, принесите нам весну-красну, на крылышках…» Что до меня, то я на этих крышах собаку съел, и к тому же - не одну.
В марте начинает сходить снег, и из-под снега показывается земля, о существовании которой мы все, кажется, уже забыли и даже в это существование не верим. Не может быть - так она всё-таки есть? Пока не потрогаю - не поверю! Потрогал в марте 2004-го: провожал бабушку Анну Михайловну и потрогал. Пять дней не дожила до восьмидесяти трех - в таких случаях говорят: «Дай Бог каждому».
Ну, рассуждаем, если до марта дожили, значит, наверное, будем и дальше жить: кто же теперь умирает? Теперь не до этого, столько дел: делать - не переделать.
Вот так бы, кажется, и жил, так бы и жил.
* Доктор филологических наук, профессор Самарского университета, старший научный сотрудник Самарского литературного музея имени М. Горького
Опубликовано в «Свежей газете. Культуре» от 17 марта 2022 года, № 6 (227)
Михаил ПЕРЕПЕЛКИН *
Рисунок Сергея САВИНА
«Март-марток, - говорила когда-то мне моя бабушка, - надевай семь порток». Дескать, рано ты шарф-то с варежками прячешь, она, погода, себя еще покажет. Ну, и погода, разумеется, показывала: и снегом, и метелями, и всякой разной ерундой и наледью и сверху, и снизу. Бабушке - ей видней, она ведь и сама мартовская, даже дважды: родилась четырнадцатого, но по-старому - это первое и по святцам - Евдокия. «Вот еще, чтобы дочь Дунькой звали, - взбрыкнул, по ее рассказам, ее отец, а мой прадед. - Найдем, что сделать». И родившуюся 14 марта 1921-го бабушку выдали за рожденную 2 февраля 1919-го и вскоре умершую сестру Анну. В общем, нашли, что сделать. А вы говорите - март!
[Spoiler (click to open)]
1
Март в моем деревенском детстве был месяцем особенным и ни с каким другим не сопоставимым. Причин этого было несколько, но больше других мне запомнились три из них.
Во-первых, в марте телились коровы, которые были когда-то у всех, а в некоторых дворах - и не по одной. Тут как-то корректор читала мою книжку о деревенском детстве Алексея Толстого и вдруг задала мне вопрос, поставивший меня в тупик. «Вот вы цитируете дневник матери Толстого, которая пишет, что свинья у них обошлась, - спросила меня корректор. - А в какую цену-то она обошлась?»
Но как ребенок деревенский, я хорошо знал, что если свинья «обошлась», то это - ни в какую не цену, а совсем иначе. Привели к свинье хряка - вот она и обошлась. Ну, если этот хряк, конечно, не был халтурщиком и хорошо знал свое дело.
Это если про свиней, а у коров своя история. Расскажу ее так, как услышал от жены, также родившейся в деревне и там выросшей. Встречать корову, как и все деревенские дети когда-то, моя жена начала лет с пяти или раньше: хворостину в руки и вперед, на конец села, куда пастух пригоняет стадо, - в деревне это святое. Так вот, встретив однажды свою Бурёнку, моя будущая жена услышала от пастуха буквально следующее: «Скажи отцу, ваша корова сегодня гуляла». - «Куда гуляла? - не поняла жена. - С кем?» - «Ты скажи, - ухмыльнулся пастух, - а отец поймет». Но понимали это в деревне не только отцы - очень рано учились всё понимать и мы тоже. Поэтому понимали и то, почему почти все наши Бурёнки разрешались потомством именно в марте: погуляй в июле - в марте и разрешишься, математика элементарная.
Но отелиться - это не уравнение решить, и эта задача - для всего дома. Уже с первых мартовских дней, а особенно - ночей, весь дом переставал спать. То есть сон, конечно, был, но был он совсем другим - поверхностным и ненадежным. Каждые пару часов, а то и чаще, нужно было ходить в хлев и смотреть, всё ли там в порядке, не началось ли: чтобы, если придется, помочь, а еще - чтобы не застудился новорожденный. И так далее и тому подобное.
И вот новорожденный уже появился на свет, и Бурёнка вылизала его и накормила. И вот он уже, дрожа, силится в первый раз стать на ноги. И если этот «он» - она, то можно почти не сомневаться, как ее назовут: Марта. Так в деревенском стаде звали почти всех коров за исключением припозднившихся Бурёнок и еще Красулек.
Это первое, а вот второе - это погреба и, конечно, вода в погребе. Деревенские люди поймут, остальным - не объяснить. В общем, снега подтаивали, подземные воды начинали подниматься, в погребах появлялась вода. Вода в погребе - это не беда, конечно, это полбеды. На практике это значило только одно: всё, что пока не было съедено за зиму - картошка, морковь, свекла, капуста и далее по списку, - всё, кроме трехлитровых банок с помидорами и огурцами, должно быть очень оперативно поднято на погребицу, куда вода, скорее всего, не поднимется.
«Воды-то нынча скока будет?» - спрашивали друг у друга соседки. И с уверенностью отвечали: «С метр, не больше…» Ну, с метр - это ерунда. Это значит полежат ваши овощи на погребице пару недель, пока вода не уйдет обратно, а там вы их снова в погреб и вернете. Туда-сюда: так сказать, любишь кататься - люби и поднимать-опускать.
И, наконец, третье - кадцы. И если вы не знаете, что такое кадцы, вы не знаете жизни. Кадцы - это такие полыньи во льду, большие полыньи, диаметром в метр и больше, которые рубят не до воды, а только где-нибудь до середины льда. А уже потом внутри кадца делают прорубь до самой воды - небольшую, с тарелку. Смысл всего этого следующий: задыхающаяся подо льдом рыба находит прорубь и поднимается через нее в чашу кадца. Ну, и, в общем-то, всё, дело в шляпе: вы закрываете совковой лопатой путь обратно и сачком извлекаете из воды добычу. Усилий - минимум, удовольствия - выше крыши. Браконьерство это? Не знаю, может быть, и браконьерство, но это - взгляд из сегодняшнего дня. А тогда, в детстве, это казалось чудом, и, наверное, чудом и было.
Вот таким был когда-то мой март - март-марток, готовь семь порток.
2
Я сегодня веселю себя как могу: Бурёнки у меня сегодня нет и картошку из погреба доставать не нужно. Я нарисовал циферблат, где вместо часов - двенадцать месяцев: единичка - январь, двойка - февраль и так далее. А напротив каждой цифры пишу имена самых-самых «атмосферных» поэтов и писателей.
Ну, например, январь у меня - пушкинский. Это, разумеется, за «мороз и солнце», хотя про «мороз и солнце» Пушкин в ноябре сочинил, но ноябрь ноябрю - рознь. Еще - за «проснувшись рано, в окно увидела Татьяна» и за всё, что она там утром третьего января увидела.
Февраль, безусловно, пастернаковский, а за что - и сами знаете. А вот на цифре «три» у меня сразу три имени: опять же Пастернак, Блок и еще Ходасевич.
Пастернаковский «Март» гениален чудовищно - как почти всё у Пастернака. «Солнце греет до седьмого пота, и бушует, одурев, овраг. Как у дюжей скотницы работа, дело у весны кипит в руках». Я ему страшно завидую, этому мартовскому Пастернаку! Откуда он, московский мажор, это знает, где мог подсмотреть и услышать? «Бушует, одурев, овраг»! Именно «одурев», именно! И именно - бушует! «Как у дюжей скотницы работа»! А еще - «дымится жизнь в хлеву коровьем» и «пахнет свежим воздухом навоз». Читаю и думаю: я вот этого навоза в детстве, знаете, сколько перекидал? Тонны! Как дюжая скотница! А не рассмотрел вот и двадцать пятой доли того, что рассмотрел он. Я не рассмотрел, а он - нате, пожалуйста! «И здоровьем пышут зубья вил»! Ай да Пастернак, ай да сын художника и пианистки!
А вот Блоку я не завидую: я всего этого в детстве не видел и всё равно никогда бы так не смог. Это - волошба и заклинание, смотреть можно, а трогать - ни-ни: «Дух пряный марта был в лунном круге, под талым снегом хрустел песок. Мой город истаял в мокрой вьюге, рыдал, влюблённый, у чьих-то ног». Это он, Алексей Алексеич Бессонов, дни его сочтены, а городу его, вечному и прекрасному, быть пусту.
А вот Ходасевича я читаю и без зависти, и без ужаса. Если бы меня спросили, кем я хочу родиться во второй раз, я бы, наверное, выбрал его, Ходасевича, - мне в нем хорошо дышать, я в нем не задыхаюсь - ни в нем, ни в его марте: «Размякло, и раскисло, и размокло. От сырости так тяжело вздохнуть. Мы в тротуары смотримся, как в стёкла, мы смотрим в небо - в небе дождь и муть».
Вот такой у меня циферблат, и вот такой на этом циферблате март-марток.
3
В марте на нашем «ненужном» факультете большая суета и суматоха. Убираем ненужные лыжи-санки, достаем резиновые сапоги и крем от веснушек.
Скоро, в конце марта, прилетят жаворонки. Летят они так: в подогретой воде размешивают дрожжи с сахаром, просеивают муку, вливают в нее получившийся раствор, добавляют соль и растительное масло. Это почти всё, осталось замесить тесто, довести его до нужного состояния, скатать шар и, накрыв полотенцем, оставить в кастрюле подниматься. А дальше, пока тесто подходит, готовим изюм и горох для глаз, а еще - пару монеток: положим их внутрь двух жаворонков и запечем на счастье, кто найдет - тому счастье и будет. Когда всё готово - ищем крышу повыше, взбираемся наверх и зазываем «жаворонков»: «Прилетите к нам, принесите нам весну-красну, на крылышках…» Что до меня, то я на этих крышах собаку съел, и к тому же - не одну.
В марте начинает сходить снег, и из-под снега показывается земля, о существовании которой мы все, кажется, уже забыли и даже в это существование не верим. Не может быть - так она всё-таки есть? Пока не потрогаю - не поверю! Потрогал в марте 2004-го: провожал бабушку Анну Михайловну и потрогал. Пять дней не дожила до восьмидесяти трех - в таких случаях говорят: «Дай Бог каждому».
Ну, рассуждаем, если до марта дожили, значит, наверное, будем и дальше жить: кто же теперь умирает? Теперь не до этого, столько дел: делать - не переделать.
Вот так бы, кажется, и жил, так бы и жил.
* Доктор филологических наук, профессор Самарского университета, старший научный сотрудник Самарского литературного музея имени М. Горького
Опубликовано в «Свежей газете. Культуре» от 17 марта 2022 года, № 6 (227)