Еще про «День денег»
Очередной раз перечитывал «День денег».
Парфен и Писатель решили, что это первые извержения вулкана Змеевой философии:
тот с детства любил умствовать и в их классе был первый разглагольствователь на тему
существования человека, делал он это самобытно и увлеченно, хоть и коряво, видно было, что эти вопросы его волнуют всерьез; он потому и ограничился средним образованием: боялся набраться лишней мудрости и сойти от этого с ума, всякая вычитанная или услышанная новая мысль вызывала в Змее поистине вулканическую работу мозгов, он начинал развивать ее, разветвлять - и чувствовал, как ум, подобно реке в половодье, растекается по низменностям человеческой жизни, познавая ее, и ему становилось плохо до жестокой головной боли. Он и книги-то поэтому перестал читать. Телевизор, правда - пока тот работал - смотрел, поскольку из него за все годы смотрения ни разу не извлек мысли, которая заставила бы его впасть не только в состояние болезненного размышления, но и в состояние, хотя бы близкое к размышлению как таковому...
- Это все деньги, - философски сказал Змей. - Где деньги появляются, там сразу беда.
Настоящая русская жизнь несовместима с деньгами. Там, где нет денег, там настоящая
русская жизнь. Там, где они есть, ее нет. Из-за этого и революция произошла.
Парфен и Писатель одновременно остановились и изумленно посмотрели на Змея.
- Объясни! - потребовал Парфен.
- С удовольствием!
Змей взял в ближайшем ларьке три бутылки пива, друзья сели на лавочке (в сквере между Крытым рынком и цирком), и Змей объяснил.
- Великая Октябрьская социалистическая революция... - начал он и тут же сбился: - Кстати,
не понимаю, с какой стати говорить: переворот, большевистский путч и тому подобное? Всякое
событие должно иметь свое единственное название. Революция, хотим мы того или нет, имела
социалистические задачи. Значит - социалистическая. Произошла в октябре. Значит -
Октябрьская. Имела великие последствия, в том числе и кровавые. Значит - Великая. Ну, это
ладно.Никто до сих пор толком не объяснил, почему эта самая пролетарская революция
произошла в непролетарской аграрной монархии. Она произошла в стране, экономически к революции наименее готовой среди всех других более или менее развитых стран. Почему?
Опять-таки все сваливают на заговор большевиков и тому подобное. Но нет! Есть корни более
глубокие! Что есть коммунизм, если отбросить побочные признаки? Коммунизм есть общество без денег! И такого общества русский человек втайне всегда хотел! Отсюда мечты и сказания о
Беловодье и прочих заповедных землях, где молочные реки с кисельными берегами, податей
платить не надо, все равны и расчеты друг с другом производят не деньгами, а взаимной
симпатией и помощью.
- Откуда ты это знаешь? - удивился Парфен.
- Я много чего знаю, но молчу, - скромно ответил Змей, молчать отнюдь не собираясь. - Что
мы видим в русской истории? Мы видим крепостное право с перерывом на полвека, поскольку
после революции оно, в сущности, возобновилось, и крестьянин, как вы знаете, до
шестидесятых годов даже паспорта не имел, а зарплату получал в палочках - зерном, навозом и
сеном, денег практически в руках не держа. И это плохо! Народ стонал и хотел переменить
свое положение! Но! Но давно замечено, что всякий, кто хочет переменить положение, стремится
это сделать так, чтобы положение осталось, в сущности, таким же, только лучше.
- Не понял, - наморщил лоб Писатель.
- Объясняю, - без высокомерия сказал Змей. - Народ стремился избавиться от рабского труда без денег ради свободного труда - но без денег же!
Русского человека унижает какой-то бумажно-медный эквивалент его труда, его жизни, его, так
сказать, экзистенции! - (Писатель и Парфен переглянулись.) - Он втайне всегда мечтал о коммунизме, когда не будет хозяев и не будет денег. От каждого по способностям, каждому по
потребностям - это же замечательный лозунг!
- Извини, брат! - не вытерпел Парфен. - Мировая практика показала, что заложенный в человеке эгоизм в коммунистические рамки загнать невозможно.
- Но в этом-то и суть! - обрадовался Змей. - Если бы дело коммунизма представлялось
русской душе вполне возможным, она за него никогда не взялась бы. Она взялась за него
именно потому, что оно - невозможно. Ибо в желании достичь невозможного и есть смысл
революции!
И еще:
Вчера, 7 октября, состоялась Всероссийская Акция Протеста (в которой участвовали,
благодаря новым веяниям, и протестующие, и те, против кого протестовали; более того:
объекты протеста в иных городах возглавили колонны, идя впереди с гордой головой, и
можно было видеть потом по телевизору, как шагает в окружении аппарата и охраны какой-
нибудь губернатор Н., а за ним поспевают злые люди с плакатами: "Долой подлюгу
губернатора Н.!").
Змей и друзья его по жизни, судьбе и улице Мичурина эту акцию ждали с нетерпением.
Они не забыли еще демонстрации советской поры, те счастливые шествия, когда празднество
начиналось уже у проходных заводов и фабрик, у дверей учреждений, научно-исследовательских институтов, автобаз и стоматологических поликлиник: труженики, видя друг
друга без должностных уз и повседневных тягот производственной обстановки, вольно, без
чинов и званий, равные пред лицом пресветлого дня, выпивали вино, водку и казенный
спирт, благодушно украденный с рабочих мест, говорили о погоде и о жизни, а потом
гомонящими потоками отправлялись в путь, к площади Революции (ныне - Театральная), по
пути подкрепляясь, поя песни, играя на музыкальных инструментах и танцуючи и пляшучи на
ходу. В те поры Змей и его друзья еще где-то работали, тогда еще выпить с утра не стало для
них рутиной (хоть и не такой привычной, как хотелось бы), а - действительно праздником,
особенно если выпадал он не на субботу или воскресенье.
И вот вчера Змей с друзьями отправился искать удачи. Конечно, не было прежних потоков,
люди стекались жидкими струйками, а то и вообще поодиночке - и гуртовались в колонны уже
на подступах к площади. По лозунгам и горячим речам друзья безошибочно определяли, где
аходятся. Вот коммунисты: воспаляя друг друга, они кричали; причем один кричал другому
то же самое, что и другой ему кричал, но лица у них были такие, словно они спорили не на
жизнь, а на смерть. Покричав с этими людьми немного, друзья заслужили по первой порции -
в кусточках за оградой площади. В профсоюзных колоннах лица были суровы и деловиты, но
вот стоят, закрывшись спинами, будто греются у костра, несколько мужчин; друзья вежливо
протолкнулись, обнаружили искомое и, поговорив на профсоюзные темы, удостоились и тут
угощения.
Так шли они сквозь все партии и объединения, и везде их принимали за своих. И как не
принять, если Змей (к примеру), выбрав кого-нибудь подоверчивей лицом, кричал: "Брат! И
ты с нами!" И узнанный брат, хоть, кажется, не совсем четко помнил его, наливал и Змею, и
его друзьям.
И вот, получив вполне одобрительную оценку своих политических взглядов и
экономических требований, они пошли на площадь в составе пролетариев физического,
умственного и мелкотоварного труда. Но пролетарии через пятнадцать минут соскучились и
ушли в примыкающий к площади сквер. Тут было раздолье, но безобразий не было - ввиду
большого количества милиции. Друзья потеряли счет выпитым порциям, но Змей поступал
по-своему. Приняв с благодарностью очередной стакан, говорил: "Я тут, с вашего
разрешения, приятелю..." - и шмыгал за куст, и выливал порцию в припасенную двухлитровую
пластиковую бутыль - и наполнил ее таким образом доверху.
