Веса Ойттинен. Диалектические вариации Ильенкова...
(библиотечный зал сообщества 'Dialectical Logic')
из материалов к "Ильенковским чтениям - 2008"
Tags
1.навигация сайта
2.интеллект-карты
3.библиотека DL
4.логика в интернете
5.ильенковские чтения 2008
6.штурм DL
7.Особые метки neschneiper
АкадемСпор о
диалектической логике
8. Именной указательАристотель
Арсланов В.Г.
Ахманов А.С.
Бажанов В.А.
Бакрадзе К.С.
Батищев Г.С.
Болдачев А.В.
Бродский А.И.
Верещагин Н.К.
Гегель
Грачёв М.П.
Гриненко Г.В.
Грушин Б.А.
Джахая Л.Г.
Дубровский Д.И.
Дэвидсон
Зиновьев А.А.
Ивин А.А.
Ильенков Э.В.
Кудрявцев В.Т.
Лахути Д.Г.
Лобастов Г.В.
Лупандин И.В.
Мамардашвили М.К.
Мареев С.Н.
Науменко Л.К.
Ойзерман Т.И.
Ойттинен В.
Остин Джон
Поппер
Садовский В.Н.
Свинцов В.И.
Смирнов В.А.
Сорокин А.А.
Уемов А.И.
Успенский В.А.
Харин А.
Швырев В.С.
Щедровицкий Г.П.
9. Предметный указательакт Иллокутивный
акт Локутивный
акт Перлокутивный
аналитическая философия
аргументация
виды высказываний
высказывание
высказываний противоречие
деятельностный подход
диалектическая логика
диалектическая логика и диалогизм
диалектическая логика на форумах
диалектической логики критика
диалектической логики предмет
диалектической логики структура
диалектической логики части
диалог о диалектической логике
другой
закон DL
код Да Менского
логика деонтическая
логика разума
логика рассудка
логика содержательно - генетическая
логика эротетическая
логическая форма Диалог
метатеория сознания
методология Г.П. Щедровицкого
модель естественного мышления
мозг
монологика Гегеля
нейродинамические коды
обсуждение статьи Поппера
определение логики
оценка логическая
оценка онтологическая
оценок классификация
парадокс Лжец
противоречие диалектическое
противоречие инкорпорированное
противоречия уровневые
разум
рассудок
редукция
рефлексия
сознание
субъект логический
субъект мышления
субъект рассуждений
субъективная реальность
судьба предмета DL
суждений структура
термин DL у Сталина
топология сознания
традиционная логика
физикализм
форма мысли
форма мысли Вопрос
форма мысли Императив
форма мысли Оценка
форма мысли Суждение
формула диалога
функционализм
ценность
ДИАЛЕКТИЧЕСКИЕ ВАРИАЦИИ ИЛЬЕНКОВА, ИЛИ: ПОЧЕМУ НЕ КАНТ ВМЕСТО ГЕГЕЛЯ?
ВЕСА ОЙТТИНЕН
АЛЕКСАНТЕРИ ИНСТИТУТ / УНИВЕРСИТЕТ ХЕЛЬСИНКИ
В своей остроумной - но в то же время несколько причудливой - книге “Кантианские вариации”, Мераб Мамардашвили полемические отрицал, что Канта следует считать “подготовительной ступенью” для высшей формы философии. Кант не “ступень” к чему-либо - “нельзя сказать, что он является Авраамом, породившим Исаака”. Мамардашвили атакует этим язвительным замечанием общее место советской историографии философии, каковой классическая немецкая философия виделась как крещендо четырех классических философов: Кант - Фихте - Шеллинг - Гегель, - череда, где каждый следующий мыслитель “снимал” односторонность своих предшественников, пока наконец Гегель, верховный диалектик, не подытожил это развитие.
Мамардашвили, конечно, совершенно прав: утверждение о такой последовательности сомнительно уже по той простой причине, что Кант вовсе не принадлежит к “немецкому идеализму”, но представляет философскую позицию sui generis1 . Однако почему же идея такой линии четырех немецких философов столь прочно укоренилась в советской мысли? Для меня, по крайней мере, это - загадка, ибо данное утверждение само по себе никоим образом не является марксистским 2 . Напротив, мы часто встречаемся с ним в старой “буржуазной” историографии философии, к примеру, уже в заглавии некогда весьма влиятельной книги иррационализирующего неогегельянца Рихарда Кронера “От Канта к Гегелю” (Richard Kroner, Von Kant bis Hegel, 1921-1924).
Хотя Эвальд Ильенков во многих отношениях мыслил новаторски, в “Диалектической логике” (1974, 1984) он, тем не менее, последовал старому клише советской историографии философии. Первая часть книги представляет собой исторический обзор развития диалектической мысли, состоящий из шести очерков. Первый из них является общим введением; второй - “Мышление как атрибут субстанции” - о Спинозе, любимом философе Ильенкова наряду с Гегелем; третий трактует о Канте и его попытках развить новую, трансцендентальную логику, а затем следуют в ожидаемой очередности Фихте, Шеллинг и Гегель, после чего Ильенков помещает, в очерк шестой, Фейербаха и Маркса, перевернувших идеалиста Гегеля обратно [с головы] на ноги. Вся история развития диалектических идей продвигается, таким образом, в гегельянской манере: каждая позиция обнаруживает свою односторонность, снимается и так далее, пока мы не достигаем всеобъемлющего Vermittlung von Substanz und Subjekt, опосредствования субстанции и субъекта. Интересно отметить, что хотя процесс должен был, согласно Ильенкову, продолжиться после Гегеля у Фейербаха, Маркса (и Ленина), характер этого историко-философского процесса, как таковой, остается, однако, чисто гегельянским.
ИСКАЖЕННЫЙ КАНТ В СОВЕТСКОЙ ФИЛОСОФСКОЙ ТРАДИЦИИ
Если мы последуем за Мамардашвили и выразим сомнение в жизнеспособности “схемы четырех”, то вопрос о предшественниках марксистской диалектики будет поставлен совершенно в иной плоскости. Мы можем спросить, а надобен ли вообще Гегель? Одна возможность в таком случае - установить связь со Спинозой, как главным вдохновителем материалистической диалектики. Это альтернатива, неоднократно предлагавшаяся в истории марксизма - уже такими мыслителями левого крыла Второго Интернационала, как Франц Меринг и особенно Георгий Плеханов, для которого Спиноза был почти что “Марксом без бороды”, - но даже и позднее, в особенности у Луи Альтюссера, который в 1970-х стремился подчеркнуть научный характер марксизма вопреки буму “гуманистических” толкований и, в этой связи, обращался к Спинозе, дабы при помощи его детерминизма изгнать из марксизма ненаучную гегельянскую телеологию. Фихтеанские и шеллингианские интерпретации марксизма были редки, хотя Роже Гароди одно время носился с идеей омоложения марксизма дозой фихтеанского субъективизма.
Ну а Кант? Неокантианские ревизионисты в немецкой социал-демократии до первой мировой войны, можно сказать, испортили репутацию Канта в глазах левого крыла марксистов. Никто иной, как достопамятный Эдуард Бернштейн провозглашал необходимость повернуть рабочее движение к философии Канта и рассматривал будущее социалистическое общество главным образом в качестве этического идеала. “Этические социалисты” были осмеяны левыми, как Плехановым, так и Лениным, и - следует согласиться - не без оснований. Левые критики, однако, не сознавали, что неокантианцы толковали Канта в манере, искажавшей его подлинные воззрения: ликвидируя неудобную “вещь в себе”, они фактически сделали Канта субъективным идеалистом, а в политике обошли молчанием Кантов энтузиазм в отношении Французской революции, заходивший на практике столь далеко, что Кант одобрил существенную часть программы якобинцев в 1793-1794.
Поистине странно обнаружить, что большевики занимали по отношению к Канту столь же враждебную позицию, сколь и русские религиозные идеалисты, изображавшие кенигсбергского мыслителя почти что дьяволом, как опишет впоследствии Андрей Ахутин в своем мастерском и весьма занимательном эссе “София и черт”. Плеханов с 1890-х написал несколько статей, атакующих кантианство, и Ленин последовал по его стопам. Даже в своих “Философских тетрадях” - вероятно, наиболее интересной из ленинских философских работ и безусловно заслуживающей быть читаемой и сегодня, - он несколько раз подчеркивает, что одним из мотивов к исследованию Гегеля для него является поиск аргументов против Канта и кантовского “агностицизма”. Так что кажется, даже для Ленина Кант был прежде всего философским отцом ревизионизма, и такое отношение передалось по наследству нарождавшейся в 20-х годах советской философии - диамату.
Здесь не место, конечно, для детальной истории рецепции Канта в советском марксизме, но, полагаю, никто не станет возражать, если я отмечу основные черты рисуемого в нем образа Канта - при всем безусловном признании огромной значимости его фигуры на всемирно-исторической шкале, - как агностика, согласно которому мы можем познать не вещи в себе, но лишь явления, и субъективного идеалиста в теории познания. В “Философской энциклопедии” я обнаружил статью, написанную Валентином Асмусом (или, по крайней мере, им подписанную), которая в весьма типичной, на мой взгляд, манере резюмирует настрой советских философов против Канта, будучи свидетельством тем более веским, что Асмус был ни в коей мере не идеологом, но серьезным профессионалом, - ведь он один из лучших советских экспертов в области истории философии. Тем не менее, представив основные черты философии Канта, Асмус продолжает:“все эти положительные черты и тенденции [философии Канта - В. О.] не снимают и не ослабляют огромных принципиальных пророков и заблуждений К[анта]. Таковы: исполненное неверия в познавательную мощь разума противопоставление “вещей в себе” - явлениям; догма о непереходимой черте, якобы отделяющей опытное познание явлений от непостижимых “вещей в себе”; ограничение знания религ[иозной] верой; субъективно-идеалистич[еский] взгляд на познание как на процесс наложения априорных форм чувственности и рассудка на материал, доставляемый познанию опытом; субъективно-идеалистич[еская] трактовка пространства и времени, математики и теоретич[еского] естествознания”3.Одну из наиболее тяжких ошибок Кант совершил, согласно Асмусу, в области диалектики:“…двусмысленность диалектики, к[ото]рая превращается у К[анта] из учения о реальных противоположностях и о движении познания через противоречия в учение о видимости диалектич[еских] противоречий и о способе их снятия посредством агностич[еской] критики познания…”4 Этот “каталог грехов” рисует портрет Канта, близкий скорее к уже отмеченным неокантианским интерпретациям, нежели к Канту реальному. Например, обвинения в “субъективном идеализме”, мягко говоря, не слишком точны в отношении мыслителя, так стремившегося дистанцироваться от берклианства и написавшего ко второму изданию “Критики чистого разума” специальную главу под заглавием “Widerlegung des Idealismus” (Опровержение идеализма). Правда, Кант говорил, что мы не можем иметь какое-либо знание о “вещах в себе” - но это не делает его агностиком. Если “вещь в себе” определяется (как у Канта) как нечто вне познавательного субъект-объектного отношения, то утверждение, что не может быть никакого знания о такой вещи, представляет собой трюизм. Более того, хотя мы не можем познать вещи в себе, мы вполне можем мыслить их. В общем, я думаю, что немецкий философ Ханс-Йорг Зандкюлер (Hans-Jörg Sandkühler), еще в 1980-е близкий к марксизму, был прав, характеризуя Кантову теорию познания как “когнитивный материализм” (Erkenntnismaterialismus), ибо чувственный опыт есть, согласно Канту, предпосылка всякого знания.
КАНТ И МАРКС
Однако я не могу в короткой статье вдаваться в детали дискуссии о том, как следует правильно интерпретировать Канта. Здесь я попытаюсь сосредоточить внимание на диалектике Канта и том, в какой мере она может дать плодотворные импульсы в попытках развить материалистическую теорию диалектики - что было целью не только Эвальда Ильенкова, но также и многих других советских философов.
Имеется совсем немного исследований отношений между Марксом и Кантом, тогда как целые библиотеки написаны о Марксе и Гегеле. Большей частью это бесспорно благодаря “левацкому настрою” против Канта, который является не только типично советским феноменом. Некоторые многообещающие перспективы, однако, можно разглядеть в анализе чешского философа-марксиста Индржиха Зелены, который еще в начале 1960-х написал книгу о методе Марксова “Капитала” и таким образом представляет собой хорошую параллель “феномену Ильенкова” примерно того же времени в СССР. Но если Ильенков в книге 1960 года “Диалектика абстрактного и конкретного” обсуждал значимость Канта для теории диалектики лишь en passant [мимоходом], у Зелены имелась целая глава “Кант и Маркс как критики разума”5 . Там Зелены высказывает некоторые идеи, на мой взгляд, не оцененные в должной мере в последующих дискуссиях и до сего дня.
Согласно Зелены, существует, конечно, большая разница между Кантом и Марксом. В конечном счете Маркс отвергает Кантов трансцендентализм и рассматривает человеческое мышление “как специфическую форму деятельности реальных людей, разобщенных разделением труда [...] Мышление, особенно мышление принявшее научные формы, есть момент практического общественно-индивидуального жизненного процесса людей”6 . Кант никогда не понимал роли практики так, как ее понимал Маркс, и в этом отношении не только позиция Маркса иная, но и сам вопрос ставится иначе, чем у Канта.
Так или иначе, Зелены утверждает, что по меньшей мере в трех пунктах позиция Маркса ближе к Канту, чем к Гегелю. a) Маркс не разделяет “абсолютную” точку зрения Гегеля на возможности человеческого знания, но “возвращается, на новом уровне, назад к Канту в том смысле, что он видит альфу и омегу всей теории в конечном человеке, действующем во всегда специфических и исторически меняющихся общественно-природных отношениях”7 ; b) Маркс рассматривает роль математики в науке более позитивно, чем Гегель, как раз тут сближаясь со взглядами Канта на первостепенную важность ее для естествознания; c) Маркс в принципе допускает, что существуют пределы для человеческого знания, отличаясь в этом от Гегеля, полагавшего возможным знание “Абсолюта”. Однако - и это важно - Марксово утверждение границ познания, хотя и схожее с кантианской позицией, не означает простого возврата к понятию “вещей в себе”. Кантово учение о вещах в себе было в известном смысле неисторично. Маркс, напротив, настаивает на историчности практики, в процессе которой Человек постепенно расширяет сферу своего знания - иными словами, по Марксу, существуют границы знания, но они исторически меняются и изменчивы8 .
Ильенков не анализирует отношение Кант - Маркс в своей книге “Диалектика абстрактного и конкретного” (1960) так глубоко, как Зелены, и даже в более поздней “Диалектической логике” он не обсуждает возможность “возврата к Канту” на более высоком уровне, и даже во второй части этой работы, где он анализирует перспективы материалистической формы диалектической мысли встречаются лишь редкие упоминания о Канте. Несомненно, Ильенков здесь отдает дань общему антикантианству советской философской культуры, которое, как я уже констатировал, по какой-то удивительной причине воспроизводит “стадиальную” схему консервативной историографии философии (Рихард Кронер), утверждающей, что последняя ступень, гегелевская философия, превзошла и разрешила большинство проблем, поставленных Кантом.
Это имело тяжкие последствия для попыток найти адекватный отправной пункт для материалистической диалектики. В “Диалектической логике” Ильенков одобрительно цитирует ленинскую формулировку “логической программы” из Философских тетрадей, в соответствии с которой логика “оказывается именно теорией познания также и вещей, а не только теорией самопознания духа”9 . Ильенков цитирует эту ленинскую формулу “рационального зерна” гегелевского понятия предмета логики, а затем прибавляет длинную цитату из самого Гегеля, из начала “Науки логики”, где сказано:“Непременная основа, понятие, всеобщее, которое и есть сама мысль [...] - это всеобщее нельзя рассматривать лишь как безразличную форму при некотором содержании. Но эти мысли обо всех природных и духовных вещах, само субстанциальное содержание, представляют собой еще такое содержание, которое заключает в себе многообразные определенности [...]; более глубокой основой служит душа, взятая сама по себе, чистое понятие - сердцевина предметов, их простой жизненный пульс, равно как и жизненный пульс самого субъективного мышления о них”10.Примечательным в этой цитате я нахожу то, что Ильенков не упоминает ни слова о том, что Гегель здесь открыто полемизирует с Кантом. Именно Кант, согласно Гегелю, рассматривал мышление, момент субъективности, как лишь форму, к которой содержание должно быть добавлено извне, из объекта. И тот способ, которым Гегель пытается преодолеть этот кантианский дуализм, есть, как хорошо известно, полагание как (конечного) субъекта, так и (конечного) объекта в качестве моментов высшего единства, Духа (Geist). Иными словами, “содержательная логика”, вводимая Гегелем взамен “простой” формальной кантианской логики, получает свое содержание из Духа. Поступая так, Гегель, однако, разрушает реалистические интенции Канта - его Erkenntnismaterialismus - и, в конечном счёте, отрицает независимость объекта познания. На самом деле странно, что Ленин, который всего несколько лет назад, в “Материализме и эмпириокритицизме” страстно защищал материалистическую теорию познания и говорил о человеческом познании как процессе “отражения” внешнего мира объектов, теперь принимает, не моргнув глазом, гегелевскую критику Канта, несмотря на ее объективно-идеалистические коннотации.
Еще интереснее, что Ильенков здесь следует ленинскому “антикантианству”, несмотря на то, что оно чревато угрозой ухода от материализма в теории познания. Ибо, продолжает Ильенков, представив приведенные выше цитаты из Ленина и Гегеля: “Разница между формулировками Гегеля и Ленина принципиальна. Ибо ни о каком “развитии природных вещей” у Гегеля речи нет и даже быть не может”11 . Иными словами, единственная “принципиальная” разница между Гегелем и Лениным в этом самом ключевом вопросе диалектической логики заключается в том, что Гегель не признает развития в природе, а марксисты признают.
ДИАЛЕКТИКА КАНТА И МАРКСА: НЕКОТОРЫЕ АФОРИЗМЫ
Как я уже отметил выше, многие марксистские философы, утомленные Гегелем, попытались возродить материалистический проект возвратом к Спинозе. Я же полагаю, что возврат к Канту - конечно, я не имею в виду “возврат” в том смысле, который подразумевается лозунгом неокантианского движения “Zurück zu Kant!”, - дал бы столь же плодотворные импульсы. Но если мы, как я предлагаю, отнесемся к Канту серьезнее, чем отнеслись Ильенков и Ленин (и, в целом, марксизм Третьего Интернационала), то какие выводы отсюда последуют? Поскольку форма доклада на конференции не позволяет мне развить столь сложную тему сколь-нибудь глубоко, я хотел бы ограничиться парой пояснений, хорошо сознавая, что в подобной афористической форме они могут показаться немного загадочными.
Первое, я бы подчеркнул, что родину диалектики Гегеля - ее, так сказать, первоисток - следует искать в критике им Канта. Диалектическая система Гегеля есть попытка преодолеть и снять дуализм Канта и, отчасти, реставрировать метафизику, чьи притязания Кант столь безжалостно уничтожил. В этом отношении “стадиальная теория” Кронера et alii [и прочих] имеет-таки свое рациональное зерно, хотя в то же время надо спросить, насколько Гегель преуспел в своих попытках “снятия” (Aufhebung) Канта. Триадная структура гегелевской диалектики заимствована у Канта, в том плане, что если объект есть тезис, то субъект, как чистая идеальность, есть отрицание бытия и потому антитезис; синтез же - Гегель позаимствовал у Канта даже сам этот термин! - есть, далее, объект, постигаемый субъектом. В постижении объекта субъект снимает своё иное и, таким образом, отрицает отрицание. Так что можно сказать, что кантовское понятие трансцендентального синтеза образует исток гегелевской идеи отрицания отрицания.
Подводя итог, я выражу сомнение в том, что понимание диалектики Гегеля возможно без знания философии Канта. Тут можно перефразировать знаменитый ленинский афоризм (из Философских тетрадей) - что ни один марксист за 50 лет не понял Маркса, поскольку пренебрег Гегелем, - на новый лад: ни один марксист за 100 лет не понял Гегеля, поскольку пренебрег Кантом...12
Далее, есть еще один пункт, который я равным образом хотел бы подчеркнуть. Как, на мой взгляд, убедительно показал Зелены, одна из главных точек соприкосновения Маркса и Канта сегодня - то, что оба они принимают конечность Человека и пределы человеческого, субъективного разума. Как раз по этой причине - с тем чтобы показать пределы разума - Кант именовал свою диалектику “трансцендентальной”. Ибо трансцендентальная философия нацелена на выявление и показ пределов возможного знания и возможного опыта.
Вот и Маркс открыто говорил о “пределах диалектики” и, притом, в самой гегельянской из его политэкономических работ зрелого периода, а именно, в двух местах Grundrisse. Первое и более явное повествует об исторических предпосылках капиталистического производства, с которых теоретическое исследование должно начинать как с некой данности. Маркс прибавляет комментарий: “В этом пункте ясно видно, как диалектическая форма изложения верна лишь если она сознает свои пределы”13 . Другое место - в начале современного издания Grundrisse, в хорошо известной главе о методе. Здесь Маркс упоминает “диалектику понятий производительных сил [...] и производственных отношений”, добавляя, что это “диалектика, пределы которой подлежат определению и которая не снимает реальных различий”14 .
Эти отрывки подсказывают нам, что одно из главных различий между понятиями диалектики у Маркса и Гегеля заключается в том, что Маркс отрицает всеохватность диалектического метода: напротив, диалектика (по крайней мере как “форма изложения”) имеет свои границы, которые дóлжно уважать. В этом - в увязывании диалектики с идеей пределов знания - Маркс, несомненно, скорее кантианец, нежели гегельянец. Однако его понятие пределов диалектики не может быть, конечно же, истолковано в “трансцендентальном” смысле, то есть как некие абсолютные и раз навсегда данные пределы.
В марксистской литературе, как советской, так и западной, я обнаружил поразительно мало комментариев по проблематике пределов диалектической формы изложения. Пионером и тут, видимо, опять был Индржих Зелены, еще в своей книге 1962 обсуждавший предпосылки диалектики в “Капитале” Маркса и сделавший вывод, что “применяя материалистическую и диалектическую дедукцию, теоретическая демонстрация развивающихся тотальностей с необходимостью должна брать за исходный пункт фактическую историческую реальность в качестве неизменных предпосылок, которые не могут быть выведены диалектически и с которых начинается материалистическая и диалектическая дедукция”15 .
Каждый исследователь Маркса легко поймет, что Зелены затрагивает тут также вопрос исторического и логического. Это была и одна из главных тем ранней книги Ильенкова 1960-го года. Но для Ильенкова метод восхождения от абстрактного к конкретному, устанавливающий отношение между историческими, “данными” фактами и диалектической формой изложения, получает “онтологическую” окраску путем, который выглядит сомнительным. Он пишет, в очевидном согласии с той идеей, что диалектика имеет свои пределы: “Чтобы понять эту диалектику, необходимо принять во внимание прежде всего следующий факт. Любой реальный процесс конкретного развития (в природе ли, в обществе или в сознании) всегда начинается не на пустом месте, не в эфире чистого разума, а на основе предпосылок и условий, созданных не им, а какими-то другими процессами...”16 Эта формулировка совершенного того же плана, что и комментарий Зелены относительно требуемого исходного пункта диалектического изложения. Но дальше Ильенков пишет вот что:“Мысль Маркса движет вперед не только и не столько противоречие между “неполнотой абстракции” и “полнотой чувственно данного образа вещи” [...] Мысль Маркса сознательно движется иным принципом: объективное противоречие отражается в виде противоречия субъективного - теоретического, логического противоречия, - и в таком виде ставит перед мышлением теоретическую проблему, логическую задачу, которая может быть решена только путем дальнейшего исследования эмпирических фактов...”17 Тут Ильенков, мне кажется, исполняет нечто вроде онтологического обязательства: диалектика не просто инструмент исследователя - в нашем случае Маркса, - но нечто “объективное”, существующее уже объективно там, вне нас, что требуется лишь “отразить” субъективно. Хотя анализ Ильенковым “Капитала” Маркса часто глубок, я полагаю, однако, можно сказать, что он постоянно на грани соскальзывания в “диалектическую иллюзию” (в кантовском смысле) - использовать диалектику как “органон для создания объективных суждений”18 .
Примечания:
1 С другой стороны, Мамардашвили явно преувеличивает, утверждая, что “после Канта начинается эпоха для меня отвратительная, эпоха собственно немецкой философии. Кант, конечно, не немецкий философ...” (Мамардашвили М.К. Кантианские вариации, изд. 2-ое. М., 2003, стр. ... ).
2 Почему такие понятия были столь широко распространенными, - тема, заслуживающая специального исследования. Марксистская теория развития производительных сил на самом деле не предполагает каких бы то ни было встроенных механизмов, которые задавали бы строго определенное русло развития философской мысли. По какой-то причине, однако, многие марксисты в первой половине XX столетия имели пристрастие к конструированию подобных очередностей - достаточно упомянуть здесь Георга Лукача, который в своем “Разрушении разума” (Zerstörung der Vernunft, 1954) прочертил линию развития немецкой мысли “от Шеллинга до Гитлера” (!). Вероятнее всего, подобные взгляды были вызваны телеологическими ожиданиями грядущего социалистического будущего человечества, спроецированными затем также и на материал истории философии.
3 Статья “Кант”, в кн.: Философская энциклопедия, т. 2. Москва, 1962, стр. 425.
4 Там же.
5 “Kant und Marx als Vernunftkritiker”, in: Jindrich Zeleny, Die Wissenschaftslogik bei Marx und “Das Kapital”, Frankfurt/Wien: Europäische Verlagsanstalt/Europa Verlag 1969, pp. 299-310 (Czech original: O logické strukture Marxova “Kapitálu”, 1962).
6 Zeleny 1969, p. 301: “Das menschliche Wissen - und es gibt keinerlei anderes Wissen - ist eine spezifische, in der Arbeitsteilung abgesonderte Form der Tätigkeit der wirklichen Menschen, d.h. der Menschen, wie sie unter bestimmten Voraussetzungen und Bedingungen materiell und geistig produzieren. Das Denken, insbesondere das sich in wissenschaftlichen Formen bewegende Denken, ist ein Moment des praktischen gesellschaftlich-individuellen Lebensprozesses der Menschen”.
7 ibid., p. 310: “Marx kehrt auf einer neuen Ebene in diesem Sinne zu Kant zurück, da er in den endlichen Menschen, wie sie in den jeweils bestimmten und historisch wandelbaren gesellschaftlich-natürlichen Verhältnissen tätig sind, das Alpha und Omega aller Theorie sieht”.
8 ibid., p. 310.
9 Э. В. Ильенков, Диалектическая логика, изд. 2-ое. М: Политиздат, 1984, стр. 200.
10 Г.В.Ф. Гегель, Наука логики, т. 1, стр. 88.
11 Э. В. Ильенков, Диалектическая логика, изд. 2-ое, стр. 201
12 And this neglect of Kant applies to the Neo-Kantians, too, since they have read their Kant selectively and, as I already have stated, made of him almost a subjective idealist.
13 Karl Marx, Grundrisse der Kritik der politischen Ökonomie (Rohentwurf), Berlin:; Dietz 1974, p. 945: “Es zeigt sich an diesem Punkt bestimmt, wie die dialektische Form der Darstellung nur richtig ist, wenn sie ihre Grenzen kennt“ (Urtext “Zur Kritik”. Abschn. I, Kap. 3).
14 Grundrisse..., p. 29: “Dialektik der Begriffe Produktivkraft (Produktionsmittel) und Produktionsverhältnis, eine Dialektik, deren Grenzen zu bestimmen und die realen Unterschied nicht aufhebt”.
15 Zeleny, op. cit., p. 93: “Die theoretische Darlegung sich entwickelnder Ganzheiten durch die materialistische und dialektische Ableitung muss notwendig an bestimmten Punkten die faktische historische Wirklichkeit als konstatierter, dialektisch nicht ableitbarer Voraussetzungen berühren, von denen die materialistische und dialektische Ableitung ausgeht”.
16 Ильенков Э.В. Диалектика абстрактного и конкретного в научно-теоретическом мышлении. М: РОССПЭН 1997, стр. 285-286.
17 Там же, стр. 358.
18 Immanuel Kant, Kritik der reinen Vernunft B 85.
Перевод А.Д. Майданского
(c) Веса Ойттинен. ДИАЛЕКТИЧЕСКИЕ ВАРИАЦИИ ИЛЬЕНКОВА, ИЛИ: ПОЧЕМУ НЕ КАНТ ВМЕСТО ГЕГЕЛЯ?
АЛЕКСАНТЕРИ ИНСТИТУТ / УНИВЕРСИТЕТ ХЕЛЬСИНКИ
Материал в номинации "Что актуально в Рунете".
из материалов к "Ильенковским чтениям - 2008"
Tags
1.навигация сайта
2.интеллект-карты
3.библиотека DL
4.логика в интернете
5.ильенковские чтения 2008
6.штурм DL
7.Особые метки neschneiper
АкадемСпор о
диалектической логике
8. Именной указательАристотель
Арсланов В.Г.
Ахманов А.С.
Бажанов В.А.
Бакрадзе К.С.
Батищев Г.С.
Болдачев А.В.
Бродский А.И.
Верещагин Н.К.
Гегель
Грачёв М.П.
Гриненко Г.В.
Грушин Б.А.
Джахая Л.Г.
Дубровский Д.И.
Дэвидсон
Зиновьев А.А.
Ивин А.А.
Ильенков Э.В.
Кудрявцев В.Т.
Лахути Д.Г.
Лобастов Г.В.
Лупандин И.В.
Мамардашвили М.К.
Мареев С.Н.
Науменко Л.К.
Ойзерман Т.И.
Ойттинен В.
Остин Джон
Поппер
Садовский В.Н.
Свинцов В.И.
Смирнов В.А.
Сорокин А.А.
Уемов А.И.
Успенский В.А.
Харин А.
Швырев В.С.
Щедровицкий Г.П.
9. Предметный указательакт Иллокутивный
акт Локутивный
акт Перлокутивный
аналитическая философия
аргументация
виды высказываний
высказывание
высказываний противоречие
деятельностный подход
диалектическая логика
диалектическая логика и диалогизм
диалектическая логика на форумах
диалектической логики критика
диалектической логики предмет
диалектической логики структура
диалектической логики части
диалог о диалектической логике
другой
закон DL
код Да Менского
логика деонтическая
логика разума
логика рассудка
логика содержательно - генетическая
логика эротетическая
логическая форма Диалог
метатеория сознания
методология Г.П. Щедровицкого
модель естественного мышления
мозг
монологика Гегеля
нейродинамические коды
обсуждение статьи Поппера
определение логики
оценка логическая
оценка онтологическая
оценок классификация
парадокс Лжец
противоречие диалектическое
противоречие инкорпорированное
противоречия уровневые
разум
рассудок
редукция
рефлексия
сознание
субъект логический
субъект мышления
субъект рассуждений
субъективная реальность
судьба предмета DL
суждений структура
термин DL у Сталина
топология сознания
традиционная логика
физикализм
форма мысли
форма мысли Вопрос
форма мысли Императив
форма мысли Оценка
форма мысли Суждение
формула диалога
функционализм
ценность
ДИАЛЕКТИЧЕСКИЕ ВАРИАЦИИ ИЛЬЕНКОВА, ИЛИ: ПОЧЕМУ НЕ КАНТ ВМЕСТО ГЕГЕЛЯ?
ВЕСА ОЙТТИНЕН
АЛЕКСАНТЕРИ ИНСТИТУТ / УНИВЕРСИТЕТ ХЕЛЬСИНКИ
В своей остроумной - но в то же время несколько причудливой - книге “Кантианские вариации”, Мераб Мамардашвили полемические отрицал, что Канта следует считать “подготовительной ступенью” для высшей формы философии. Кант не “ступень” к чему-либо - “нельзя сказать, что он является Авраамом, породившим Исаака”. Мамардашвили атакует этим язвительным замечанием общее место советской историографии философии, каковой классическая немецкая философия виделась как крещендо четырех классических философов: Кант - Фихте - Шеллинг - Гегель, - череда, где каждый следующий мыслитель “снимал” односторонность своих предшественников, пока наконец Гегель, верховный диалектик, не подытожил это развитие.
Мамардашвили, конечно, совершенно прав: утверждение о такой последовательности сомнительно уже по той простой причине, что Кант вовсе не принадлежит к “немецкому идеализму”, но представляет философскую позицию sui generis1 . Однако почему же идея такой линии четырех немецких философов столь прочно укоренилась в советской мысли? Для меня, по крайней мере, это - загадка, ибо данное утверждение само по себе никоим образом не является марксистским 2 . Напротив, мы часто встречаемся с ним в старой “буржуазной” историографии философии, к примеру, уже в заглавии некогда весьма влиятельной книги иррационализирующего неогегельянца Рихарда Кронера “От Канта к Гегелю” (Richard Kroner, Von Kant bis Hegel, 1921-1924).
Хотя Эвальд Ильенков во многих отношениях мыслил новаторски, в “Диалектической логике” (1974, 1984) он, тем не менее, последовал старому клише советской историографии философии. Первая часть книги представляет собой исторический обзор развития диалектической мысли, состоящий из шести очерков. Первый из них является общим введением; второй - “Мышление как атрибут субстанции” - о Спинозе, любимом философе Ильенкова наряду с Гегелем; третий трактует о Канте и его попытках развить новую, трансцендентальную логику, а затем следуют в ожидаемой очередности Фихте, Шеллинг и Гегель, после чего Ильенков помещает, в очерк шестой, Фейербаха и Маркса, перевернувших идеалиста Гегеля обратно [с головы] на ноги. Вся история развития диалектических идей продвигается, таким образом, в гегельянской манере: каждая позиция обнаруживает свою односторонность, снимается и так далее, пока мы не достигаем всеобъемлющего Vermittlung von Substanz und Subjekt, опосредствования субстанции и субъекта. Интересно отметить, что хотя процесс должен был, согласно Ильенкову, продолжиться после Гегеля у Фейербаха, Маркса (и Ленина), характер этого историко-философского процесса, как таковой, остается, однако, чисто гегельянским.
ИСКАЖЕННЫЙ КАНТ В СОВЕТСКОЙ ФИЛОСОФСКОЙ ТРАДИЦИИ
Если мы последуем за Мамардашвили и выразим сомнение в жизнеспособности “схемы четырех”, то вопрос о предшественниках марксистской диалектики будет поставлен совершенно в иной плоскости. Мы можем спросить, а надобен ли вообще Гегель? Одна возможность в таком случае - установить связь со Спинозой, как главным вдохновителем материалистической диалектики. Это альтернатива, неоднократно предлагавшаяся в истории марксизма - уже такими мыслителями левого крыла Второго Интернационала, как Франц Меринг и особенно Георгий Плеханов, для которого Спиноза был почти что “Марксом без бороды”, - но даже и позднее, в особенности у Луи Альтюссера, который в 1970-х стремился подчеркнуть научный характер марксизма вопреки буму “гуманистических” толкований и, в этой связи, обращался к Спинозе, дабы при помощи его детерминизма изгнать из марксизма ненаучную гегельянскую телеологию. Фихтеанские и шеллингианские интерпретации марксизма были редки, хотя Роже Гароди одно время носился с идеей омоложения марксизма дозой фихтеанского субъективизма.
Ну а Кант? Неокантианские ревизионисты в немецкой социал-демократии до первой мировой войны, можно сказать, испортили репутацию Канта в глазах левого крыла марксистов. Никто иной, как достопамятный Эдуард Бернштейн провозглашал необходимость повернуть рабочее движение к философии Канта и рассматривал будущее социалистическое общество главным образом в качестве этического идеала. “Этические социалисты” были осмеяны левыми, как Плехановым, так и Лениным, и - следует согласиться - не без оснований. Левые критики, однако, не сознавали, что неокантианцы толковали Канта в манере, искажавшей его подлинные воззрения: ликвидируя неудобную “вещь в себе”, они фактически сделали Канта субъективным идеалистом, а в политике обошли молчанием Кантов энтузиазм в отношении Французской революции, заходивший на практике столь далеко, что Кант одобрил существенную часть программы якобинцев в 1793-1794.
Поистине странно обнаружить, что большевики занимали по отношению к Канту столь же враждебную позицию, сколь и русские религиозные идеалисты, изображавшие кенигсбергского мыслителя почти что дьяволом, как опишет впоследствии Андрей Ахутин в своем мастерском и весьма занимательном эссе “София и черт”. Плеханов с 1890-х написал несколько статей, атакующих кантианство, и Ленин последовал по его стопам. Даже в своих “Философских тетрадях” - вероятно, наиболее интересной из ленинских философских работ и безусловно заслуживающей быть читаемой и сегодня, - он несколько раз подчеркивает, что одним из мотивов к исследованию Гегеля для него является поиск аргументов против Канта и кантовского “агностицизма”. Так что кажется, даже для Ленина Кант был прежде всего философским отцом ревизионизма, и такое отношение передалось по наследству нарождавшейся в 20-х годах советской философии - диамату.
Здесь не место, конечно, для детальной истории рецепции Канта в советском марксизме, но, полагаю, никто не станет возражать, если я отмечу основные черты рисуемого в нем образа Канта - при всем безусловном признании огромной значимости его фигуры на всемирно-исторической шкале, - как агностика, согласно которому мы можем познать не вещи в себе, но лишь явления, и субъективного идеалиста в теории познания. В “Философской энциклопедии” я обнаружил статью, написанную Валентином Асмусом (или, по крайней мере, им подписанную), которая в весьма типичной, на мой взгляд, манере резюмирует настрой советских философов против Канта, будучи свидетельством тем более веским, что Асмус был ни в коей мере не идеологом, но серьезным профессионалом, - ведь он один из лучших советских экспертов в области истории философии. Тем не менее, представив основные черты философии Канта, Асмус продолжает:“все эти положительные черты и тенденции [философии Канта - В. О.] не снимают и не ослабляют огромных принципиальных пророков и заблуждений К[анта]. Таковы: исполненное неверия в познавательную мощь разума противопоставление “вещей в себе” - явлениям; догма о непереходимой черте, якобы отделяющей опытное познание явлений от непостижимых “вещей в себе”; ограничение знания религ[иозной] верой; субъективно-идеалистич[еский] взгляд на познание как на процесс наложения априорных форм чувственности и рассудка на материал, доставляемый познанию опытом; субъективно-идеалистич[еская] трактовка пространства и времени, математики и теоретич[еского] естествознания”3.Одну из наиболее тяжких ошибок Кант совершил, согласно Асмусу, в области диалектики:“…двусмысленность диалектики, к[ото]рая превращается у К[анта] из учения о реальных противоположностях и о движении познания через противоречия в учение о видимости диалектич[еских] противоречий и о способе их снятия посредством агностич[еской] критики познания…”4 Этот “каталог грехов” рисует портрет Канта, близкий скорее к уже отмеченным неокантианским интерпретациям, нежели к Канту реальному. Например, обвинения в “субъективном идеализме”, мягко говоря, не слишком точны в отношении мыслителя, так стремившегося дистанцироваться от берклианства и написавшего ко второму изданию “Критики чистого разума” специальную главу под заглавием “Widerlegung des Idealismus” (Опровержение идеализма). Правда, Кант говорил, что мы не можем иметь какое-либо знание о “вещах в себе” - но это не делает его агностиком. Если “вещь в себе” определяется (как у Канта) как нечто вне познавательного субъект-объектного отношения, то утверждение, что не может быть никакого знания о такой вещи, представляет собой трюизм. Более того, хотя мы не можем познать вещи в себе, мы вполне можем мыслить их. В общем, я думаю, что немецкий философ Ханс-Йорг Зандкюлер (Hans-Jörg Sandkühler), еще в 1980-е близкий к марксизму, был прав, характеризуя Кантову теорию познания как “когнитивный материализм” (Erkenntnismaterialismus), ибо чувственный опыт есть, согласно Канту, предпосылка всякого знания.
КАНТ И МАРКС
Однако я не могу в короткой статье вдаваться в детали дискуссии о том, как следует правильно интерпретировать Канта. Здесь я попытаюсь сосредоточить внимание на диалектике Канта и том, в какой мере она может дать плодотворные импульсы в попытках развить материалистическую теорию диалектики - что было целью не только Эвальда Ильенкова, но также и многих других советских философов.
Имеется совсем немного исследований отношений между Марксом и Кантом, тогда как целые библиотеки написаны о Марксе и Гегеле. Большей частью это бесспорно благодаря “левацкому настрою” против Канта, который является не только типично советским феноменом. Некоторые многообещающие перспективы, однако, можно разглядеть в анализе чешского философа-марксиста Индржиха Зелены, который еще в начале 1960-х написал книгу о методе Марксова “Капитала” и таким образом представляет собой хорошую параллель “феномену Ильенкова” примерно того же времени в СССР. Но если Ильенков в книге 1960 года “Диалектика абстрактного и конкретного” обсуждал значимость Канта для теории диалектики лишь en passant [мимоходом], у Зелены имелась целая глава “Кант и Маркс как критики разума”5 . Там Зелены высказывает некоторые идеи, на мой взгляд, не оцененные в должной мере в последующих дискуссиях и до сего дня.
Согласно Зелены, существует, конечно, большая разница между Кантом и Марксом. В конечном счете Маркс отвергает Кантов трансцендентализм и рассматривает человеческое мышление “как специфическую форму деятельности реальных людей, разобщенных разделением труда [...] Мышление, особенно мышление принявшее научные формы, есть момент практического общественно-индивидуального жизненного процесса людей”6 . Кант никогда не понимал роли практики так, как ее понимал Маркс, и в этом отношении не только позиция Маркса иная, но и сам вопрос ставится иначе, чем у Канта.
Так или иначе, Зелены утверждает, что по меньшей мере в трех пунктах позиция Маркса ближе к Канту, чем к Гегелю. a) Маркс не разделяет “абсолютную” точку зрения Гегеля на возможности человеческого знания, но “возвращается, на новом уровне, назад к Канту в том смысле, что он видит альфу и омегу всей теории в конечном человеке, действующем во всегда специфических и исторически меняющихся общественно-природных отношениях”7 ; b) Маркс рассматривает роль математики в науке более позитивно, чем Гегель, как раз тут сближаясь со взглядами Канта на первостепенную важность ее для естествознания; c) Маркс в принципе допускает, что существуют пределы для человеческого знания, отличаясь в этом от Гегеля, полагавшего возможным знание “Абсолюта”. Однако - и это важно - Марксово утверждение границ познания, хотя и схожее с кантианской позицией, не означает простого возврата к понятию “вещей в себе”. Кантово учение о вещах в себе было в известном смысле неисторично. Маркс, напротив, настаивает на историчности практики, в процессе которой Человек постепенно расширяет сферу своего знания - иными словами, по Марксу, существуют границы знания, но они исторически меняются и изменчивы8 .
Ильенков не анализирует отношение Кант - Маркс в своей книге “Диалектика абстрактного и конкретного” (1960) так глубоко, как Зелены, и даже в более поздней “Диалектической логике” он не обсуждает возможность “возврата к Канту” на более высоком уровне, и даже во второй части этой работы, где он анализирует перспективы материалистической формы диалектической мысли встречаются лишь редкие упоминания о Канте. Несомненно, Ильенков здесь отдает дань общему антикантианству советской философской культуры, которое, как я уже констатировал, по какой-то удивительной причине воспроизводит “стадиальную” схему консервативной историографии философии (Рихард Кронер), утверждающей, что последняя ступень, гегелевская философия, превзошла и разрешила большинство проблем, поставленных Кантом.
Это имело тяжкие последствия для попыток найти адекватный отправной пункт для материалистической диалектики. В “Диалектической логике” Ильенков одобрительно цитирует ленинскую формулировку “логической программы” из Философских тетрадей, в соответствии с которой логика “оказывается именно теорией познания также и вещей, а не только теорией самопознания духа”9 . Ильенков цитирует эту ленинскую формулу “рационального зерна” гегелевского понятия предмета логики, а затем прибавляет длинную цитату из самого Гегеля, из начала “Науки логики”, где сказано:“Непременная основа, понятие, всеобщее, которое и есть сама мысль [...] - это всеобщее нельзя рассматривать лишь как безразличную форму при некотором содержании. Но эти мысли обо всех природных и духовных вещах, само субстанциальное содержание, представляют собой еще такое содержание, которое заключает в себе многообразные определенности [...]; более глубокой основой служит душа, взятая сама по себе, чистое понятие - сердцевина предметов, их простой жизненный пульс, равно как и жизненный пульс самого субъективного мышления о них”10.Примечательным в этой цитате я нахожу то, что Ильенков не упоминает ни слова о том, что Гегель здесь открыто полемизирует с Кантом. Именно Кант, согласно Гегелю, рассматривал мышление, момент субъективности, как лишь форму, к которой содержание должно быть добавлено извне, из объекта. И тот способ, которым Гегель пытается преодолеть этот кантианский дуализм, есть, как хорошо известно, полагание как (конечного) субъекта, так и (конечного) объекта в качестве моментов высшего единства, Духа (Geist). Иными словами, “содержательная логика”, вводимая Гегелем взамен “простой” формальной кантианской логики, получает свое содержание из Духа. Поступая так, Гегель, однако, разрушает реалистические интенции Канта - его Erkenntnismaterialismus - и, в конечном счёте, отрицает независимость объекта познания. На самом деле странно, что Ленин, который всего несколько лет назад, в “Материализме и эмпириокритицизме” страстно защищал материалистическую теорию познания и говорил о человеческом познании как процессе “отражения” внешнего мира объектов, теперь принимает, не моргнув глазом, гегелевскую критику Канта, несмотря на ее объективно-идеалистические коннотации.
Еще интереснее, что Ильенков здесь следует ленинскому “антикантианству”, несмотря на то, что оно чревато угрозой ухода от материализма в теории познания. Ибо, продолжает Ильенков, представив приведенные выше цитаты из Ленина и Гегеля: “Разница между формулировками Гегеля и Ленина принципиальна. Ибо ни о каком “развитии природных вещей” у Гегеля речи нет и даже быть не может”11 . Иными словами, единственная “принципиальная” разница между Гегелем и Лениным в этом самом ключевом вопросе диалектической логики заключается в том, что Гегель не признает развития в природе, а марксисты признают.
ДИАЛЕКТИКА КАНТА И МАРКСА: НЕКОТОРЫЕ АФОРИЗМЫ
Как я уже отметил выше, многие марксистские философы, утомленные Гегелем, попытались возродить материалистический проект возвратом к Спинозе. Я же полагаю, что возврат к Канту - конечно, я не имею в виду “возврат” в том смысле, который подразумевается лозунгом неокантианского движения “Zurück zu Kant!”, - дал бы столь же плодотворные импульсы. Но если мы, как я предлагаю, отнесемся к Канту серьезнее, чем отнеслись Ильенков и Ленин (и, в целом, марксизм Третьего Интернационала), то какие выводы отсюда последуют? Поскольку форма доклада на конференции не позволяет мне развить столь сложную тему сколь-нибудь глубоко, я хотел бы ограничиться парой пояснений, хорошо сознавая, что в подобной афористической форме они могут показаться немного загадочными.
Первое, я бы подчеркнул, что родину диалектики Гегеля - ее, так сказать, первоисток - следует искать в критике им Канта. Диалектическая система Гегеля есть попытка преодолеть и снять дуализм Канта и, отчасти, реставрировать метафизику, чьи притязания Кант столь безжалостно уничтожил. В этом отношении “стадиальная теория” Кронера et alii [и прочих] имеет-таки свое рациональное зерно, хотя в то же время надо спросить, насколько Гегель преуспел в своих попытках “снятия” (Aufhebung) Канта. Триадная структура гегелевской диалектики заимствована у Канта, в том плане, что если объект есть тезис, то субъект, как чистая идеальность, есть отрицание бытия и потому антитезис; синтез же - Гегель позаимствовал у Канта даже сам этот термин! - есть, далее, объект, постигаемый субъектом. В постижении объекта субъект снимает своё иное и, таким образом, отрицает отрицание. Так что можно сказать, что кантовское понятие трансцендентального синтеза образует исток гегелевской идеи отрицания отрицания.
Подводя итог, я выражу сомнение в том, что понимание диалектики Гегеля возможно без знания философии Канта. Тут можно перефразировать знаменитый ленинский афоризм (из Философских тетрадей) - что ни один марксист за 50 лет не понял Маркса, поскольку пренебрег Гегелем, - на новый лад: ни один марксист за 100 лет не понял Гегеля, поскольку пренебрег Кантом...12
Далее, есть еще один пункт, который я равным образом хотел бы подчеркнуть. Как, на мой взгляд, убедительно показал Зелены, одна из главных точек соприкосновения Маркса и Канта сегодня - то, что оба они принимают конечность Человека и пределы человеческого, субъективного разума. Как раз по этой причине - с тем чтобы показать пределы разума - Кант именовал свою диалектику “трансцендентальной”. Ибо трансцендентальная философия нацелена на выявление и показ пределов возможного знания и возможного опыта.
Вот и Маркс открыто говорил о “пределах диалектики” и, притом, в самой гегельянской из его политэкономических работ зрелого периода, а именно, в двух местах Grundrisse. Первое и более явное повествует об исторических предпосылках капиталистического производства, с которых теоретическое исследование должно начинать как с некой данности. Маркс прибавляет комментарий: “В этом пункте ясно видно, как диалектическая форма изложения верна лишь если она сознает свои пределы”13 . Другое место - в начале современного издания Grundrisse, в хорошо известной главе о методе. Здесь Маркс упоминает “диалектику понятий производительных сил [...] и производственных отношений”, добавляя, что это “диалектика, пределы которой подлежат определению и которая не снимает реальных различий”14 .
Эти отрывки подсказывают нам, что одно из главных различий между понятиями диалектики у Маркса и Гегеля заключается в том, что Маркс отрицает всеохватность диалектического метода: напротив, диалектика (по крайней мере как “форма изложения”) имеет свои границы, которые дóлжно уважать. В этом - в увязывании диалектики с идеей пределов знания - Маркс, несомненно, скорее кантианец, нежели гегельянец. Однако его понятие пределов диалектики не может быть, конечно же, истолковано в “трансцендентальном” смысле, то есть как некие абсолютные и раз навсегда данные пределы.
В марксистской литературе, как советской, так и западной, я обнаружил поразительно мало комментариев по проблематике пределов диалектической формы изложения. Пионером и тут, видимо, опять был Индржих Зелены, еще в своей книге 1962 обсуждавший предпосылки диалектики в “Капитале” Маркса и сделавший вывод, что “применяя материалистическую и диалектическую дедукцию, теоретическая демонстрация развивающихся тотальностей с необходимостью должна брать за исходный пункт фактическую историческую реальность в качестве неизменных предпосылок, которые не могут быть выведены диалектически и с которых начинается материалистическая и диалектическая дедукция”15 .
Каждый исследователь Маркса легко поймет, что Зелены затрагивает тут также вопрос исторического и логического. Это была и одна из главных тем ранней книги Ильенкова 1960-го года. Но для Ильенкова метод восхождения от абстрактного к конкретному, устанавливающий отношение между историческими, “данными” фактами и диалектической формой изложения, получает “онтологическую” окраску путем, который выглядит сомнительным. Он пишет, в очевидном согласии с той идеей, что диалектика имеет свои пределы: “Чтобы понять эту диалектику, необходимо принять во внимание прежде всего следующий факт. Любой реальный процесс конкретного развития (в природе ли, в обществе или в сознании) всегда начинается не на пустом месте, не в эфире чистого разума, а на основе предпосылок и условий, созданных не им, а какими-то другими процессами...”16 Эта формулировка совершенного того же плана, что и комментарий Зелены относительно требуемого исходного пункта диалектического изложения. Но дальше Ильенков пишет вот что:“Мысль Маркса движет вперед не только и не столько противоречие между “неполнотой абстракции” и “полнотой чувственно данного образа вещи” [...] Мысль Маркса сознательно движется иным принципом: объективное противоречие отражается в виде противоречия субъективного - теоретического, логического противоречия, - и в таком виде ставит перед мышлением теоретическую проблему, логическую задачу, которая может быть решена только путем дальнейшего исследования эмпирических фактов...”17 Тут Ильенков, мне кажется, исполняет нечто вроде онтологического обязательства: диалектика не просто инструмент исследователя - в нашем случае Маркса, - но нечто “объективное”, существующее уже объективно там, вне нас, что требуется лишь “отразить” субъективно. Хотя анализ Ильенковым “Капитала” Маркса часто глубок, я полагаю, однако, можно сказать, что он постоянно на грани соскальзывания в “диалектическую иллюзию” (в кантовском смысле) - использовать диалектику как “органон для создания объективных суждений”18 .
Примечания:
1 С другой стороны, Мамардашвили явно преувеличивает, утверждая, что “после Канта начинается эпоха для меня отвратительная, эпоха собственно немецкой философии. Кант, конечно, не немецкий философ...” (Мамардашвили М.К. Кантианские вариации, изд. 2-ое. М., 2003, стр. ... ).
2 Почему такие понятия были столь широко распространенными, - тема, заслуживающая специального исследования. Марксистская теория развития производительных сил на самом деле не предполагает каких бы то ни было встроенных механизмов, которые задавали бы строго определенное русло развития философской мысли. По какой-то причине, однако, многие марксисты в первой половине XX столетия имели пристрастие к конструированию подобных очередностей - достаточно упомянуть здесь Георга Лукача, который в своем “Разрушении разума” (Zerstörung der Vernunft, 1954) прочертил линию развития немецкой мысли “от Шеллинга до Гитлера” (!). Вероятнее всего, подобные взгляды были вызваны телеологическими ожиданиями грядущего социалистического будущего человечества, спроецированными затем также и на материал истории философии.
3 Статья “Кант”, в кн.: Философская энциклопедия, т. 2. Москва, 1962, стр. 425.
4 Там же.
5 “Kant und Marx als Vernunftkritiker”, in: Jindrich Zeleny, Die Wissenschaftslogik bei Marx und “Das Kapital”, Frankfurt/Wien: Europäische Verlagsanstalt/Europa Verlag 1969, pp. 299-310 (Czech original: O logické strukture Marxova “Kapitálu”, 1962).
6 Zeleny 1969, p. 301: “Das menschliche Wissen - und es gibt keinerlei anderes Wissen - ist eine spezifische, in der Arbeitsteilung abgesonderte Form der Tätigkeit der wirklichen Menschen, d.h. der Menschen, wie sie unter bestimmten Voraussetzungen und Bedingungen materiell und geistig produzieren. Das Denken, insbesondere das sich in wissenschaftlichen Formen bewegende Denken, ist ein Moment des praktischen gesellschaftlich-individuellen Lebensprozesses der Menschen”.
7 ibid., p. 310: “Marx kehrt auf einer neuen Ebene in diesem Sinne zu Kant zurück, da er in den endlichen Menschen, wie sie in den jeweils bestimmten und historisch wandelbaren gesellschaftlich-natürlichen Verhältnissen tätig sind, das Alpha und Omega aller Theorie sieht”.
8 ibid., p. 310.
9 Э. В. Ильенков, Диалектическая логика, изд. 2-ое. М: Политиздат, 1984, стр. 200.
10 Г.В.Ф. Гегель, Наука логики, т. 1, стр. 88.
11 Э. В. Ильенков, Диалектическая логика, изд. 2-ое, стр. 201
12 And this neglect of Kant applies to the Neo-Kantians, too, since they have read their Kant selectively and, as I already have stated, made of him almost a subjective idealist.
13 Karl Marx, Grundrisse der Kritik der politischen Ökonomie (Rohentwurf), Berlin:; Dietz 1974, p. 945: “Es zeigt sich an diesem Punkt bestimmt, wie die dialektische Form der Darstellung nur richtig ist, wenn sie ihre Grenzen kennt“ (Urtext “Zur Kritik”. Abschn. I, Kap. 3).
14 Grundrisse..., p. 29: “Dialektik der Begriffe Produktivkraft (Produktionsmittel) und Produktionsverhältnis, eine Dialektik, deren Grenzen zu bestimmen und die realen Unterschied nicht aufhebt”.
15 Zeleny, op. cit., p. 93: “Die theoretische Darlegung sich entwickelnder Ganzheiten durch die materialistische und dialektische Ableitung muss notwendig an bestimmten Punkten die faktische historische Wirklichkeit als konstatierter, dialektisch nicht ableitbarer Voraussetzungen berühren, von denen die materialistische und dialektische Ableitung ausgeht”.
16 Ильенков Э.В. Диалектика абстрактного и конкретного в научно-теоретическом мышлении. М: РОССПЭН 1997, стр. 285-286.
17 Там же, стр. 358.
18 Immanuel Kant, Kritik der reinen Vernunft B 85.
Перевод А.Д. Майданского
(c) Веса Ойттинен. ДИАЛЕКТИЧЕСКИЕ ВАРИАЦИИ ИЛЬЕНКОВА, ИЛИ: ПОЧЕМУ НЕ КАНТ ВМЕСТО ГЕГЕЛЯ?
АЛЕКСАНТЕРИ ИНСТИТУТ / УНИВЕРСИТЕТ ХЕЛЬСИНКИ
Материал в номинации "Что актуально в Рунете".