Лысый бес, муж, жена, бугай и бутуз
Ещё один эпизод из новейшей истории евреев
Архангел Гавриил приносит Деве Марии благую весть о ее непорочном зачатии (Тинторетто, около 1583-1587 гг.)
Эту историю рассказал мне Азик; я вообразил себя в его шкуре и пережил сонм чувств, его охвативших.
Азик работал в еврейской школе для девочек. Он был у нашего раввина вроде разнорабочего. И швец, и жнец, и на дуде игрец, и шофер, и даже синагогальный староста. Большую же часть времени, когда ему нечего было делать, он в подвале школы реставрировал всякие старые, рваные холсты. Это было его любимое занятие.
В Союзе Азик окончил художественное училище.
Где он брал весь свой хлам? На блошиных рынках, в мусорные баки заглядывал, и со свалок тоже тащил.
Родных у него ни было ни души, только попугай, и дома они с попугаем слушали Ютюб. Азик скальпелем скоблил холсты, попугай клевал семечки и покрикивал:
- Взорвали! Зарезали! Террористы!
Раз собрался Азик пить чай - а хлебушка нет.
«Свинство какое! - пригорюнился Азик. - Я вчера раз десять велел себе зайти купить к чаю! Хреново…»
Вообще-то на память свою он не жаловался. Он только иногда путал, что ужè сделал, а что собирался сделать. Память и воображение менялись местами.
Заплывшие жиром дядьки приставали к нему, как это он держится в таких поджарых размерах? А он что, пил кофе, смолил сигарету и забывал перекусить.
Побежал Азик в русскую лавочку за хлебушком, встал в очередь и слышит знакомый женский голосок.
Оборачивается, а это Наташа Незалежина, которая тоже работает у раввина, но в другом месте, но в конце года приезжает и в нашу школу, делать сводный отчет.
Да вот хотя бы в этом декабре… сейчас что, март? Да, как раз два с небольшим месяца назад. В тот вечер раввин велел ему не уходить, ждать хоть до ночи, пока Наташа не закончит с отчетом, и запереть за ней дверь.
Азик пялился в своем подвале на холст, как вдруг на ступеньках дробно простучали каблучки, и Наташа:
«Я все, за мной супруг заехал!»
«Что, Наташа, так быстро закончили?»
«Да, раньше удалось! Супруг ждет в машине!»
Наташа - интересная женщина лет сорока. Она и Азику нравилась, но Азик ей годился в отцы и у него не было к ней никаких поползновений. Правда, к ней, как он слышал, подкатывались, но она умела отшить.
У нее не залеживалось.
Она и его опростоволосила. Как-то под вечер идет он по коридору, а навстречу она - из женского туалета. Он: «Здравствуйте!» А она отрубает: «Виделись уже!»
То ли он забыл, что утром ее поприветствовал, то ли сомлел от вида вставшей с толчка свежей бабенки.
Сейчас Наташа узнала его и говорит:
- Какая приятная встреча, Азик! Чего вы тут?
- Да вот, говорит, за хлебушком стою. Завтракать сел, чаю хлебнул, а хлебушка нет, и чаек пить скучно.
Разговорились, то да се, пошел светский разговор. Азик думает: «что бы ей такое приятное сказать?»
- Что в мире слышно, Наташа? Смотрите Ютюб?
- Да, иногда смотрю.
- А про Хилари ничего не слыхали?
- Клинтоншу? Нет, не слышала ничего.
Тут он бросает, вроде невзначай, но в то же время как бы с затаенной болью в сердце, с глубокой заботой о человеке:
- Русские говорят, ее повесили.
- Как повесили? За что?
- Сами, американцы. Вывезли ее на военную базу, соорудили ей трибуну, осудили. Она извивалась. а они ни в какую, ее повесили, повесили.
И пригорюнясь, обреченно махнул рукой.
- И что за трибуна такая, чтобы потом вешать…
По лицу его было непонятно, придуряется он, или нет.
- Да я ее вчера по телеку видела.
- Это не она. Хотя похожа. Ее подменили.
- Кто подменил?
- А ЦРУ.
- А за что повесили?
- А за измену… за государственную.
Тут к Наташе подходит какой-то темноволосый, невзрачный, худой, и смотрит с интересом на Азика.
Азик посмотрел на него и снова к Наташе и опять с затаенной болью, с печалью, задумчиво, огорченно:
- Как там Путин, не знаете? Говорят, в кому впал.
А незнакомец стоит и слушает с интересом.
- И что это за кома такая, в которую все впадают, а потом смерть..?
И по лицу его опять было непонятно, серьезно или так только… придуряется.
Тут Наташа и говорит:
- Азик, вы незнакомы? Это мой муж, Станислав.
Азик глянул мельком, кивнул:
- А, здравствуйте! Подключайтесь к разговору.
А мужчина приветливо протягивает Азику руку.
- Стасик, это Азик, он тоже у раввина работает.
- Очень приятно. Станислав.
- Да мы ж с вами знакомы!
- Как мы знакомы?
- Конечно, конечно! Рад видеть вас снова.
- Разве? А я не припомню.
- Ну что вы! Я вас видел. Просто вы сейчас как будто исхудали, почернел. Вы на диету, что ли… сел?
- Ладно, Стас. - говорит Наташа. - Пойдем.
- Или болеете сильно? Что с вами?
- Нет, говорит, ни на какую диету я не садился.
- Но вы раньше были повыше, пошире в плечах.
- Когда?
- Когда за Наташей на машине к нам заезжал…
- Да я и машину не вожу.
Азика прошиб холодный пот.
Он утром отважился глянуть в зеркало, и обмер: не принял ли он за зеркало окно, куда сунулась по ошибке какая-то облезлая обезьяна?
Он уж года три как начал избегать глядеть на себя в зеркало и немного подзабыл, как выглядит его лицо.
А муж Станислав говорит:
- Я вообще-то и всегда худой. Это я еще лишний свитер под куртку надел, потому что больно холодно.
- А! - сказал Азик.
Но разве не заезжал за Наташей в декабре супруг?
Азик пялился в своем подвале на холст и пытался разобрать, что скрывается под черномазой грунтовкой, когда на ступеньках дробно простучали ее каблучки, и Наташа, радостная и запыханная, влетела в подвал:
«Я все, за мной супруг заехал, можете запирать!»
«Что, Наташа, так быстро закончили?»
«Да, раньше удалось! Супруг ждет в машине!»
Он вышел с ней на улицу, они с супругом уехали, он покурил на крылечке, и потопал в подвал. Спускаясь вниз, обдумывал случившееся. Супруг ему понравился: здоровенный бугай, блондин и даже кажется, помоложе Наташи. Он вообразил, как они завалятся к себе домой, выпьют красного винца, потом заиграет в них огонь, по жилам страсть пробежит, так что черный дог, тот, что в углу комнаты лежит, чутко вскочит на передние лапы.
Супруг начнет к ней приставать, она вскочит, муж за ней… Представлялось что-то вроде мифологической картины, которую он…как это? чинил? Реставрировал! Сатир на козлиных копытах бежит за нимфой, мелькает ее грудь, как спелая дыня, и полная розовая икра.
- Когда вы видели меня за рулем?
- Нет, я перепутал, это были не вы.
«Она забежала ко мне в подвал, мы пошли наверх, я ее пропустил вперед, встал на крыльце, перед домом стояла машина, «Мерседес». Муж, белобрысый бугай, ростом под два метра, выскочил из машины, галантно распахнул перед женой дверцу, так что я еще подумал: «какой молодец!» - усаживая, нежно обнял, поцеловал, кинулся мухой за руль, и они ходу, ходу - с ветерком!
Наташа говорит:
- Азарий, вы, наверное, обознались.
- А да! Со мной бывает. Я где пообедал, туда…
«Я еще им позавидовал: она - смазливая бабенка, муж здоровяк, машина под ними «Мерседес», приедут домой, выпьют винца, и устроят друг другу праздник».
- Стас, Азик сказал, Хилари Клинтон повесили.
- Как повесили? За что?
- За шею. Русские ее повесили.
- Это не русские. То есть не за шею. Это не я…
- Сколотили, говорит, какую-то ей трибуну.
- Трибуну скол…? Может, собрали трибунал?
- Да, точно трибунал, я это и хотел сказать.
«Не может быть, не может быть, не может быть!»
А муж как с цепи сорвался:
- Но, Азарий, как же ее могли предать казни?
- Она ж сама предала. Ее за предательство и того! Она взятки брала, и лично Каддафи помогла Саддама вздернуть, ну и зеленые человечки путинские, которых этот его бывший повар держит, кусок идиота, они все в сговоре, она обогатилась немеряно, миллионы гребла.
- Да за что? За что? - трясется от волнения муж.
- Стасик, хватит тебе, пойдем!
- У нас и казни нет такой, через повешение.
- Как же нет! Что вы! А Саддама повесили?
- Она что, военнообязанная, раз трибунал?
- Военнобязанная, да, и нарушила присягу.
- Вин добже кажет, - вмешался продавец. - Чаяли курву зовсим повесчичь, ан дохтур милитарный не дал, каже, не можно, браты, у курвы дюже погано с башкой, так сунули в психиатричну лечебку.
- Азарий, как могли повесить Хилари Клинтон?
«Но ведь был бугай, был бугай, был, был, был!»
- Вы вместо чая что-то другое хлебнул. - гавкнула Наташа. - Вы где пообедали, туда и ужинать идешь.
Муж с ненавистью взглянул на Наташу. Она:
- Азарий, зачем вы распускаете всякие слухи?
«А вдруг да не было бугая?!»
- Когда это было, Азарий?
- Вообще-то вы правы, верить никому нельзя.
Неужто ему все померещилось, неужто это во сне видел он, что это он - молодой бугай, заезжает в школу за Наташей, потому что она ему нравилась, потому что он часто воображал ее, как художник, и скидывал с нее наметанным глазом одежду, а с себя 40, на худой конец 30 лет, становился с кистью к холсту и запечатлевал ее блестящее тело, ее облачные перси с темными кругами, и два набалдашника набухших от вожделения сосков, и ее крутые бедра, это все стоит, стоит и сейчас в подвале школы стоит на всеобщее обозрение, да ведь он сделал ей предложение, и она его приняла, он брал ее на руки и нес в хрустящую постель, но потом пронзал ей живот за измену, и тело ее хрустело, как холст, под ножом…
А если так, почему она воскресла и стоит сейчас? А! У нее новый муж? Супруг? Расторгла отношения?
Жутко, ох как жутко, все, он впадает в маразм, со страху не может вспомнить, что ел на завтрак, и хочет ли есть, что есть завтрак, и он ли это приперся в лавку?
- А шах? А Ирак? А Барак? А Муаммар? А Асад?
«Вы все врете, вы все врете, Азарий! Ей отрубили голову!»
Этот другой. Сука, он реставратор, всю жизнь с разными портретами, уж как-нибудь умеет отличить…
«А может, не реставратор, может, не можешь?»
«Вы не реставратор, реставратор восстанавливает, что было, а вы придумываете, чего не было и нет!»
- Азик, вы ж вообще на другой территории сидите, в подвале, с картинами, где ж вы могли меня видеть?
Он пошатнулся, закружилась голова, стал уходить из-под ног грязный каменный пол лавки, и судорожно схватился рукой на прилавок. Наташа все смотрела на него и он понял, что она топит его, сводит его с ума, он теряет остатки разума, его свезут в богадельню, а попка его околеет, засохнет тушкой на дне своей клетки…
- По каким помойкам вы собираете эти слухи?
Как вдруг - топочет из угла магазина белобрысый, лет четырех, бутуз, кровь с молоком: "Папочка! Купи!" - и к Станиславу, обвивается ручонками: "Папа, купи!"
И такая хитрая морда у сатанёнка, так блеснул он глазенками, смазливый канальчонок, в точности бутуз и бугай, что в «Мерседесе» за Наташей тогда заезжал!
- Ой! Какой чудный малыш! Одно с вами лицо!
Муж с недоверчивостью глянул на сына.
- У меня глаз наметан.
- Папа, купи! Папа, купи! Папа, купи!
- Дайте я ему куплю. Что купить тебе, малыш?
- Стасик, пойдем!
- Это вам Бог послал! Мазл тов! Как звать его?
- Гэбриэл он… Гавриилом…
«Он у них поздний ребенок, - рассказывает мне Азик. - Наташа долго не могла забеременеть или, как это? зачать! Хотела даже в иудейки вступить. Типа гиюр. Нашла б раввина, не нашего дурака, а молодого, бойкого, чтобы обряды ей, миква, омовения... Что это за обряды такие, что все их совершают? Не знаешь? Вроде помогает... А потом вообще чудо произошло!»
Азик снял, повертел в руках кепочку-бейсболку, и снова надел на лысую голову.
Архангел Гавриил приносит Деве Марии благую весть о ее непорочном зачатии (Тинторетто, около 1583-1587 гг.)
Эту историю рассказал мне Азик; я вообразил себя в его шкуре и пережил сонм чувств, его охвативших.
Азик работал в еврейской школе для девочек. Он был у нашего раввина вроде разнорабочего. И швец, и жнец, и на дуде игрец, и шофер, и даже синагогальный староста. Большую же часть времени, когда ему нечего было делать, он в подвале школы реставрировал всякие старые, рваные холсты. Это было его любимое занятие.
В Союзе Азик окончил художественное училище.
Где он брал весь свой хлам? На блошиных рынках, в мусорные баки заглядывал, и со свалок тоже тащил.
Родных у него ни было ни души, только попугай, и дома они с попугаем слушали Ютюб. Азик скальпелем скоблил холсты, попугай клевал семечки и покрикивал:
- Взорвали! Зарезали! Террористы!
Раз собрался Азик пить чай - а хлебушка нет.
«Свинство какое! - пригорюнился Азик. - Я вчера раз десять велел себе зайти купить к чаю! Хреново…»
Вообще-то на память свою он не жаловался. Он только иногда путал, что ужè сделал, а что собирался сделать. Память и воображение менялись местами.
Заплывшие жиром дядьки приставали к нему, как это он держится в таких поджарых размерах? А он что, пил кофе, смолил сигарету и забывал перекусить.
Побежал Азик в русскую лавочку за хлебушком, встал в очередь и слышит знакомый женский голосок.
Оборачивается, а это Наташа Незалежина, которая тоже работает у раввина, но в другом месте, но в конце года приезжает и в нашу школу, делать сводный отчет.
Да вот хотя бы в этом декабре… сейчас что, март? Да, как раз два с небольшим месяца назад. В тот вечер раввин велел ему не уходить, ждать хоть до ночи, пока Наташа не закончит с отчетом, и запереть за ней дверь.
Азик пялился в своем подвале на холст, как вдруг на ступеньках дробно простучали каблучки, и Наташа:
«Я все, за мной супруг заехал!»
«Что, Наташа, так быстро закончили?»
«Да, раньше удалось! Супруг ждет в машине!»
Наташа - интересная женщина лет сорока. Она и Азику нравилась, но Азик ей годился в отцы и у него не было к ней никаких поползновений. Правда, к ней, как он слышал, подкатывались, но она умела отшить.
У нее не залеживалось.
Она и его опростоволосила. Как-то под вечер идет он по коридору, а навстречу она - из женского туалета. Он: «Здравствуйте!» А она отрубает: «Виделись уже!»
То ли он забыл, что утром ее поприветствовал, то ли сомлел от вида вставшей с толчка свежей бабенки.
Сейчас Наташа узнала его и говорит:
- Какая приятная встреча, Азик! Чего вы тут?
- Да вот, говорит, за хлебушком стою. Завтракать сел, чаю хлебнул, а хлебушка нет, и чаек пить скучно.
Разговорились, то да се, пошел светский разговор. Азик думает: «что бы ей такое приятное сказать?»
- Что в мире слышно, Наташа? Смотрите Ютюб?
- Да, иногда смотрю.
- А про Хилари ничего не слыхали?
- Клинтоншу? Нет, не слышала ничего.
Тут он бросает, вроде невзначай, но в то же время как бы с затаенной болью в сердце, с глубокой заботой о человеке:
- Русские говорят, ее повесили.
- Как повесили? За что?
- Сами, американцы. Вывезли ее на военную базу, соорудили ей трибуну, осудили. Она извивалась. а они ни в какую, ее повесили, повесили.
И пригорюнясь, обреченно махнул рукой.
- И что за трибуна такая, чтобы потом вешать…
По лицу его было непонятно, придуряется он, или нет.
- Да я ее вчера по телеку видела.
- Это не она. Хотя похожа. Ее подменили.
- Кто подменил?
- А ЦРУ.
- А за что повесили?
- А за измену… за государственную.
Тут к Наташе подходит какой-то темноволосый, невзрачный, худой, и смотрит с интересом на Азика.
Азик посмотрел на него и снова к Наташе и опять с затаенной болью, с печалью, задумчиво, огорченно:
- Как там Путин, не знаете? Говорят, в кому впал.
А незнакомец стоит и слушает с интересом.
- И что это за кома такая, в которую все впадают, а потом смерть..?
И по лицу его опять было непонятно, серьезно или так только… придуряется.
Тут Наташа и говорит:
- Азик, вы незнакомы? Это мой муж, Станислав.
Азик глянул мельком, кивнул:
- А, здравствуйте! Подключайтесь к разговору.
А мужчина приветливо протягивает Азику руку.
- Стасик, это Азик, он тоже у раввина работает.
- Очень приятно. Станислав.
- Да мы ж с вами знакомы!
- Как мы знакомы?
- Конечно, конечно! Рад видеть вас снова.
- Разве? А я не припомню.
- Ну что вы! Я вас видел. Просто вы сейчас как будто исхудали, почернел. Вы на диету, что ли… сел?
- Ладно, Стас. - говорит Наташа. - Пойдем.
- Или болеете сильно? Что с вами?
- Нет, говорит, ни на какую диету я не садился.
- Но вы раньше были повыше, пошире в плечах.
- Когда?
- Когда за Наташей на машине к нам заезжал…
- Да я и машину не вожу.
Азика прошиб холодный пот.
Он утром отважился глянуть в зеркало, и обмер: не принял ли он за зеркало окно, куда сунулась по ошибке какая-то облезлая обезьяна?
Он уж года три как начал избегать глядеть на себя в зеркало и немного подзабыл, как выглядит его лицо.
А муж Станислав говорит:
- Я вообще-то и всегда худой. Это я еще лишний свитер под куртку надел, потому что больно холодно.
- А! - сказал Азик.
Но разве не заезжал за Наташей в декабре супруг?
Азик пялился в своем подвале на холст и пытался разобрать, что скрывается под черномазой грунтовкой, когда на ступеньках дробно простучали ее каблучки, и Наташа, радостная и запыханная, влетела в подвал:
«Я все, за мной супруг заехал, можете запирать!»
«Что, Наташа, так быстро закончили?»
«Да, раньше удалось! Супруг ждет в машине!»
Он вышел с ней на улицу, они с супругом уехали, он покурил на крылечке, и потопал в подвал. Спускаясь вниз, обдумывал случившееся. Супруг ему понравился: здоровенный бугай, блондин и даже кажется, помоложе Наташи. Он вообразил, как они завалятся к себе домой, выпьют красного винца, потом заиграет в них огонь, по жилам страсть пробежит, так что черный дог, тот, что в углу комнаты лежит, чутко вскочит на передние лапы.
Супруг начнет к ней приставать, она вскочит, муж за ней… Представлялось что-то вроде мифологической картины, которую он…как это? чинил? Реставрировал! Сатир на козлиных копытах бежит за нимфой, мелькает ее грудь, как спелая дыня, и полная розовая икра.
- Когда вы видели меня за рулем?
- Нет, я перепутал, это были не вы.
«Она забежала ко мне в подвал, мы пошли наверх, я ее пропустил вперед, встал на крыльце, перед домом стояла машина, «Мерседес». Муж, белобрысый бугай, ростом под два метра, выскочил из машины, галантно распахнул перед женой дверцу, так что я еще подумал: «какой молодец!» - усаживая, нежно обнял, поцеловал, кинулся мухой за руль, и они ходу, ходу - с ветерком!
Наташа говорит:
- Азарий, вы, наверное, обознались.
- А да! Со мной бывает. Я где пообедал, туда…
«Я еще им позавидовал: она - смазливая бабенка, муж здоровяк, машина под ними «Мерседес», приедут домой, выпьют винца, и устроят друг другу праздник».
- Стас, Азик сказал, Хилари Клинтон повесили.
- Как повесили? За что?
- За шею. Русские ее повесили.
- Это не русские. То есть не за шею. Это не я…
- Сколотили, говорит, какую-то ей трибуну.
- Трибуну скол…? Может, собрали трибунал?
- Да, точно трибунал, я это и хотел сказать.
«Не может быть, не может быть, не может быть!»
А муж как с цепи сорвался:
- Но, Азарий, как же ее могли предать казни?
- Она ж сама предала. Ее за предательство и того! Она взятки брала, и лично Каддафи помогла Саддама вздернуть, ну и зеленые человечки путинские, которых этот его бывший повар держит, кусок идиота, они все в сговоре, она обогатилась немеряно, миллионы гребла.
- Да за что? За что? - трясется от волнения муж.
- Стасик, хватит тебе, пойдем!
- У нас и казни нет такой, через повешение.
- Как же нет! Что вы! А Саддама повесили?
- Она что, военнообязанная, раз трибунал?
- Военнобязанная, да, и нарушила присягу.
- Вин добже кажет, - вмешался продавец. - Чаяли курву зовсим повесчичь, ан дохтур милитарный не дал, каже, не можно, браты, у курвы дюже погано с башкой, так сунули в психиатричну лечебку.
- Азарий, как могли повесить Хилари Клинтон?
«Но ведь был бугай, был бугай, был, был, был!»
- Вы вместо чая что-то другое хлебнул. - гавкнула Наташа. - Вы где пообедали, туда и ужинать идешь.
Муж с ненавистью взглянул на Наташу. Она:
- Азарий, зачем вы распускаете всякие слухи?
«А вдруг да не было бугая?!»
- Когда это было, Азарий?
- Вообще-то вы правы, верить никому нельзя.
Неужто ему все померещилось, неужто это во сне видел он, что это он - молодой бугай, заезжает в школу за Наташей, потому что она ему нравилась, потому что он часто воображал ее, как художник, и скидывал с нее наметанным глазом одежду, а с себя 40, на худой конец 30 лет, становился с кистью к холсту и запечатлевал ее блестящее тело, ее облачные перси с темными кругами, и два набалдашника набухших от вожделения сосков, и ее крутые бедра, это все стоит, стоит и сейчас в подвале школы стоит на всеобщее обозрение, да ведь он сделал ей предложение, и она его приняла, он брал ее на руки и нес в хрустящую постель, но потом пронзал ей живот за измену, и тело ее хрустело, как холст, под ножом…
А если так, почему она воскресла и стоит сейчас? А! У нее новый муж? Супруг? Расторгла отношения?
Жутко, ох как жутко, все, он впадает в маразм, со страху не может вспомнить, что ел на завтрак, и хочет ли есть, что есть завтрак, и он ли это приперся в лавку?
- А шах? А Ирак? А Барак? А Муаммар? А Асад?
«Вы все врете, вы все врете, Азарий! Ей отрубили голову!»
Этот другой. Сука, он реставратор, всю жизнь с разными портретами, уж как-нибудь умеет отличить…
«А может, не реставратор, может, не можешь?»
«Вы не реставратор, реставратор восстанавливает, что было, а вы придумываете, чего не было и нет!»
- Азик, вы ж вообще на другой территории сидите, в подвале, с картинами, где ж вы могли меня видеть?
Он пошатнулся, закружилась голова, стал уходить из-под ног грязный каменный пол лавки, и судорожно схватился рукой на прилавок. Наташа все смотрела на него и он понял, что она топит его, сводит его с ума, он теряет остатки разума, его свезут в богадельню, а попка его околеет, засохнет тушкой на дне своей клетки…
- По каким помойкам вы собираете эти слухи?
Как вдруг - топочет из угла магазина белобрысый, лет четырех, бутуз, кровь с молоком: "Папочка! Купи!" - и к Станиславу, обвивается ручонками: "Папа, купи!"
И такая хитрая морда у сатанёнка, так блеснул он глазенками, смазливый канальчонок, в точности бутуз и бугай, что в «Мерседесе» за Наташей тогда заезжал!
- Ой! Какой чудный малыш! Одно с вами лицо!
Муж с недоверчивостью глянул на сына.
- У меня глаз наметан.
- Папа, купи! Папа, купи! Папа, купи!
- Дайте я ему куплю. Что купить тебе, малыш?
- Стасик, пойдем!
- Это вам Бог послал! Мазл тов! Как звать его?
- Гэбриэл он… Гавриилом…
«Он у них поздний ребенок, - рассказывает мне Азик. - Наташа долго не могла забеременеть или, как это? зачать! Хотела даже в иудейки вступить. Типа гиюр. Нашла б раввина, не нашего дурака, а молодого, бойкого, чтобы обряды ей, миква, омовения... Что это за обряды такие, что все их совершают? Не знаешь? Вроде помогает... А потом вообще чудо произошло!»
Азик снял, повертел в руках кепочку-бейсболку, и снова надел на лысую голову.