Литературно-исторические заметки
Мне попалось на глаза интервью Андрея Филимонова с филологом Михаилом Эдельштейном под заголовком "Дурно зарифмованный телевизор". Оправдание войны в новейшей русской литературе»
Заставка к материалу "Дурно зарифмованный телевизор" в издании "Север. Реалии".
Информационный повод для интервью - готовящаяся к печати «Антология «Поэzия русского лета» - сборник стихов поэтов, участвующих в войне на Украине, или не участвующих, но пишущих о ней.
В интервью есть масса интересных и точных наблюдений, но есть и такие, по которым хотелось бы расставить точки над “i”.
Мне это кажется необходимым.
Вот что, в частности, говорит М. Эдельштейн. Я привожу прямые цитаты и, уверяю вас, постарался не вырывать их из контекста.
«Это общая черта современного российского "патриотического" сознания - одержимость историей. Все эти законы об уголовном преследовании за неправильное понимание событий столетней давности, вся истерика вокруг истории - они неслучайны, конечно».
«И вообще прошлое окончено - забудьте, политика не про то, как было тысячу лет назад, а про здесь и сейчас».
«Насчет моральной рефлексии - не будем забывать, что они считают себя воинами добра и рыцарями света. Люди, служащие химически чистому, беспримесному злу, активно пропагандирующие его, постоянно - и абсолютно искренне по большей части - недоумевают, как это другие не замечают их правоту. Грезят в стихах о виселицах на Крещатике, сочиняют оды карателям ("Селу сегодня повезло, / Бойцы зачистили село") и при этом удивляются, почему не все согласны считать их добром».
«... когда в десятый раз натыкаешься в подборке z-стихов на Пушкина, как-то лучше начинаешь понимать причины пушкинопада в украинских городах.
А на следующем уровне это культ войны, героической гибели, она же бессмертие ("На войне только гибель, / Смерти нет на войне", там "зерно, что погибнет, / Не умрет никогда", как пишет Караулов), убежденность в том, что мирная жизнь - это такое постыдное эрзац-существование».
«У Долгаревой есть еще довоенный верлибрический манифест, в котором героине снится альтернативная история России 20 века - более мирная, где Советский Союз во главе с Троцким становится любимцем всего мира. И заканчивается все тем, что героиня просыпается и понимает, что "это был неправильный сон", потому что "наш путь - это путь смерти".
«Интереснее же ощущать себя маленьким сплоченным отрядом, чуть ли не партизанским.»
Далее следует анализ стихотворения Д. Самойлова "Бандитка", с его культом, как считает Эдельштейн, романтизма, традицией «романтических бунтовщиков, от Робина Гуда и Вильгельма Телля до Разина и Пугачева».
Начну с последнего.
1.
На самом деле романтизм, о котором говорит М. Эдельштейн, присущ и тем? и другим, и неизвестно, кто первым начал. На моей памяти Украина с первого майдана встала в позу героя-бунтаря и сопротивленца имперской России, а Запад эту позу приветствовал и разжигал.
Теперь и Россия обольщена (хотя бы некоторая ее часть) образом бунтаря, бросившего вызов миру англо-саксов. В обоих случаях, наверное, есть и заблуждение, и поза, и позерство, но есть, несмотря на все это, много и искренней веры каждого в свою правду.
А есть ли в этом историческая правда, станет ясно, наверное, когда эта история превратится... в историю.
2.
Сказано в интервью о зацикленности России на истории, на прошлом. Это совершенно верно, но не говорится вот о чем. Быть в плену истории, прошлого вообще удел отдельного человека и целых народов. Об этом отчасти и французская пословица «Мертвый хватает живого». Но необходимо уточнение.
По-моему, в конце 80-х начале 90-х годов Россия стремилась уйти от своей истории и зависимости к ней, стряхнуть с себя былые инстинкты, отречься от старого мира (как уже не раз с ней бывало), и будущее свое видела в семье народов. Все пошло не так, но при участии Запада, тоже находившегося в плену истории, будь то в 1993 году, когда он поддержал расстрел Ельциным парламента, боясь восстановления прошлого - реванша красных, или во время двух чеченских войн, когда он сочувствовал чеченским повстанцам, будучи опять-таки в плену истории, видя в них порабощенные племена, а в России колониальную державу. (И по сей день продолжает так смотреть). Неуют же проживания России рядом с головорезным соседом сбрасывался со счетов, а выдвигалась на первый план освободительная борьба малых народов за свободу от большего.
Вся история расширения НАТО тоже следствие старых предрассудков. Ведь все страны Прибалтики и Восточной Европы рвались в НАТО именно потому, что не верили ни на минуту в миролюбие России и ее желание отречься от старого, и сами от старых своих страхов и предрассудков отречься не могли.
Опять-таки трудно, невозможно даже - вычленить, кто первый начал, но России явно не давали забыть ее имперское прошлое.
При всем том мне тоже кажется, что сравнение этой операции с Великой Отечественной войной не самая блестящая идея и кое-кого, думаю, и в самой России начинает раздражать, особенно из старшего поколения. Так сказать Рио-де-Жанейро - «мечта моего детства, не касайтесь его своими лапами».
3.
И наконец, о постоянной отсылке «стихов z» к Пушкину и о свержении на Украине памятников поэту. С Пушкиным вышла вот какая история. Русские его политическую эволюцию ведут от оды «Вольность» (1817 г.) через «Полтаву» (1828 г.) к «Клеветникам России» (1831 г.) и «Пиру Петра I» (1835 г.)
Пушкин, певец вольности и западник, к концу жизни трансформировался (говоря весьма условно) в певца имперской России, чем и ненавистен ее врагам.
По иронии истории русские за последние 30 с лишним лет прошли путь, которым прошел Пушкин, от безудержного западничества в конце 80-х к отрицанию Запада и к идее осажденной империи-крепости.
В то же время маниакальный бубнёж западной прессы про “Putin’s unprovoked invasion” ("путинское ничем не спровоцированное вторжение") просто вопит о попытке Запада обзавестись подобием алиби. Они что-то такое знают и понимают, что-то их колет, как когда у лисы рыльце в пушку.
Это вечное «путинское не спровоцированное вторжение» подобно тому, как если б в каком-нибудь детективном романе, персонаж, говоря об убийстве, совершенном к примеру, в Питере, непременно при этом прибавлял: «я в это время находился в Перми».
Потому что вторжение было ими спровоцировано и не на пустом месте случилось.
4.
Киево-Печерская лавра
Что касается культа смерти и конца, то это совсем не новое явление, и не в путинской России возникло. В доказательство приведу выписки из книги философа Н. Бердяева «Русская идея».
«...русский народ по метафизической своей природе и по своему призванию в мире есть народ конца. Апокалипсис всегда играл большую роль и в нашем народном слое, и в высшем культурном слое, у русских писателей и мыслителей. В нашем мышлении эсхатологическая проблема занимает несоизмеримо большее место, чем в мышлении западном.»
И далее: «Устраивают землю и земную жизнь злые силы, отступившие от правды Христовой, добрые же силы ждут Града Грядущего, Царства Божьего.
И еще: «В Западной Европе цивилизация, которая достигла большой высоты, все более закрывает эсхатологическое сознание».
И ниже: «В христианстве остается мессианское упование, эсхатологическое ожидание, и оно сильнее в русском христианстве, чем в христианстве западном.
... В русском мессианизме, столь свойственном русскому народу, чистая мессианская идея Царства Божьего, царства правды, была затуманена идеей империалистической, волей к могуществу.
...Но русским людям, несмотря на все соблазны, которым они подвержены, очень свойственно отрицание величия и славы этого мира... Величие и слава мира остаются соблазном и грехом, а не высшей ценностью, как у западных людей. Характерно, что русским не свойственна риторика, ее совсем не было в русской революции, в то время как она играла огромную роль во французской революции. В этом Ленин со своей грубостью, отсутствием всяких прикрас, всякой театральности, с простотой, переходящей в цинизм, - характерно русский человек».
Заставка к материалу "Дурно зарифмованный телевизор" в издании "Север. Реалии".
Информационный повод для интервью - готовящаяся к печати «Антология «Поэzия русского лета» - сборник стихов поэтов, участвующих в войне на Украине, или не участвующих, но пишущих о ней.
В интервью есть масса интересных и точных наблюдений, но есть и такие, по которым хотелось бы расставить точки над “i”.
Мне это кажется необходимым.
Вот что, в частности, говорит М. Эдельштейн. Я привожу прямые цитаты и, уверяю вас, постарался не вырывать их из контекста.
«Это общая черта современного российского "патриотического" сознания - одержимость историей. Все эти законы об уголовном преследовании за неправильное понимание событий столетней давности, вся истерика вокруг истории - они неслучайны, конечно».
«И вообще прошлое окончено - забудьте, политика не про то, как было тысячу лет назад, а про здесь и сейчас».
«Насчет моральной рефлексии - не будем забывать, что они считают себя воинами добра и рыцарями света. Люди, служащие химически чистому, беспримесному злу, активно пропагандирующие его, постоянно - и абсолютно искренне по большей части - недоумевают, как это другие не замечают их правоту. Грезят в стихах о виселицах на Крещатике, сочиняют оды карателям ("Селу сегодня повезло, / Бойцы зачистили село") и при этом удивляются, почему не все согласны считать их добром».
«... когда в десятый раз натыкаешься в подборке z-стихов на Пушкина, как-то лучше начинаешь понимать причины пушкинопада в украинских городах.
А на следующем уровне это культ войны, героической гибели, она же бессмертие ("На войне только гибель, / Смерти нет на войне", там "зерно, что погибнет, / Не умрет никогда", как пишет Караулов), убежденность в том, что мирная жизнь - это такое постыдное эрзац-существование».
«У Долгаревой есть еще довоенный верлибрический манифест, в котором героине снится альтернативная история России 20 века - более мирная, где Советский Союз во главе с Троцким становится любимцем всего мира. И заканчивается все тем, что героиня просыпается и понимает, что "это был неправильный сон", потому что "наш путь - это путь смерти".
«Интереснее же ощущать себя маленьким сплоченным отрядом, чуть ли не партизанским.»
Далее следует анализ стихотворения Д. Самойлова "Бандитка", с его культом, как считает Эдельштейн, романтизма, традицией «романтических бунтовщиков, от Робина Гуда и Вильгельма Телля до Разина и Пугачева».
Начну с последнего.
1.
На самом деле романтизм, о котором говорит М. Эдельштейн, присущ и тем? и другим, и неизвестно, кто первым начал. На моей памяти Украина с первого майдана встала в позу героя-бунтаря и сопротивленца имперской России, а Запад эту позу приветствовал и разжигал.
Теперь и Россия обольщена (хотя бы некоторая ее часть) образом бунтаря, бросившего вызов миру англо-саксов. В обоих случаях, наверное, есть и заблуждение, и поза, и позерство, но есть, несмотря на все это, много и искренней веры каждого в свою правду.
А есть ли в этом историческая правда, станет ясно, наверное, когда эта история превратится... в историю.
2.
Сказано в интервью о зацикленности России на истории, на прошлом. Это совершенно верно, но не говорится вот о чем. Быть в плену истории, прошлого вообще удел отдельного человека и целых народов. Об этом отчасти и французская пословица «Мертвый хватает живого». Но необходимо уточнение.
По-моему, в конце 80-х начале 90-х годов Россия стремилась уйти от своей истории и зависимости к ней, стряхнуть с себя былые инстинкты, отречься от старого мира (как уже не раз с ней бывало), и будущее свое видела в семье народов. Все пошло не так, но при участии Запада, тоже находившегося в плену истории, будь то в 1993 году, когда он поддержал расстрел Ельциным парламента, боясь восстановления прошлого - реванша красных, или во время двух чеченских войн, когда он сочувствовал чеченским повстанцам, будучи опять-таки в плену истории, видя в них порабощенные племена, а в России колониальную державу. (И по сей день продолжает так смотреть). Неуют же проживания России рядом с головорезным соседом сбрасывался со счетов, а выдвигалась на первый план освободительная борьба малых народов за свободу от большего.
Вся история расширения НАТО тоже следствие старых предрассудков. Ведь все страны Прибалтики и Восточной Европы рвались в НАТО именно потому, что не верили ни на минуту в миролюбие России и ее желание отречься от старого, и сами от старых своих страхов и предрассудков отречься не могли.
Опять-таки трудно, невозможно даже - вычленить, кто первый начал, но России явно не давали забыть ее имперское прошлое.
При всем том мне тоже кажется, что сравнение этой операции с Великой Отечественной войной не самая блестящая идея и кое-кого, думаю, и в самой России начинает раздражать, особенно из старшего поколения. Так сказать Рио-де-Жанейро - «мечта моего детства, не касайтесь его своими лапами».
3.
И наконец, о постоянной отсылке «стихов z» к Пушкину и о свержении на Украине памятников поэту. С Пушкиным вышла вот какая история. Русские его политическую эволюцию ведут от оды «Вольность» (1817 г.) через «Полтаву» (1828 г.) к «Клеветникам России» (1831 г.) и «Пиру Петра I» (1835 г.)
Пушкин, певец вольности и западник, к концу жизни трансформировался (говоря весьма условно) в певца имперской России, чем и ненавистен ее врагам.
По иронии истории русские за последние 30 с лишним лет прошли путь, которым прошел Пушкин, от безудержного западничества в конце 80-х к отрицанию Запада и к идее осажденной империи-крепости.
В то же время маниакальный бубнёж западной прессы про “Putin’s unprovoked invasion” ("путинское ничем не спровоцированное вторжение") просто вопит о попытке Запада обзавестись подобием алиби. Они что-то такое знают и понимают, что-то их колет, как когда у лисы рыльце в пушку.
Это вечное «путинское не спровоцированное вторжение» подобно тому, как если б в каком-нибудь детективном романе, персонаж, говоря об убийстве, совершенном к примеру, в Питере, непременно при этом прибавлял: «я в это время находился в Перми».
Потому что вторжение было ими спровоцировано и не на пустом месте случилось.
4.
Киево-Печерская лавра
Что касается культа смерти и конца, то это совсем не новое явление, и не в путинской России возникло. В доказательство приведу выписки из книги философа Н. Бердяева «Русская идея».
«...русский народ по метафизической своей природе и по своему призванию в мире есть народ конца. Апокалипсис всегда играл большую роль и в нашем народном слое, и в высшем культурном слое, у русских писателей и мыслителей. В нашем мышлении эсхатологическая проблема занимает несоизмеримо большее место, чем в мышлении западном.»
И далее: «Устраивают землю и земную жизнь злые силы, отступившие от правды Христовой, добрые же силы ждут Града Грядущего, Царства Божьего.
И еще: «В Западной Европе цивилизация, которая достигла большой высоты, все более закрывает эсхатологическое сознание».
И ниже: «В христианстве остается мессианское упование, эсхатологическое ожидание, и оно сильнее в русском христианстве, чем в христианстве западном.
... В русском мессианизме, столь свойственном русскому народу, чистая мессианская идея Царства Божьего, царства правды, была затуманена идеей империалистической, волей к могуществу.
...Но русским людям, несмотря на все соблазны, которым они подвержены, очень свойственно отрицание величия и славы этого мира... Величие и слава мира остаются соблазном и грехом, а не высшей ценностью, как у западных людей. Характерно, что русским не свойственна риторика, ее совсем не было в русской революции, в то время как она играла огромную роль во французской революции. В этом Ленин со своей грубостью, отсутствием всяких прикрас, всякой театральности, с простотой, переходящей в цинизм, - характерно русский человек».