Интеллектуалы - Смыслы - Власть
Альберт Эйнштейн однажды сказал: «У меня нет никакого особого дара, но я безумно любопытен». Конечно, Эйнштейн скромничал, но, также, несомненно, и то, что поисковая активность любознательности, наряду с талантом, математическими или другими интеллектуальными способностями, является мощной движущей и необходимой характерной чертой любого успешного ученого. Ведь главная цель науки - постижение мира, а любопытство - ненасытная эмоциональная страсть, при которой, чем больше ты познаешь, тем больше хочешь познать, тем больше знаешь о границах своего незнания.
Любознательность - побудительный мотив и вечный двигатель познания. Оно неразрывно связано с непредсказуемостью результатов исследования, с постоянным расширением тех горизонтов, которые мы по нашему мнению достигли. Все мы приходим в мир любопытными, экипированными психологическим двигателем, чтобы исследовать мир. Есть нечто общее между стремлением к получению знаний у маленьких детей и стратегиями исследований, необходимыми для того, чтобы превзойти установленные горизонты, производить неожиданное и непредсказуемое, которые являются обычными в научном мире.
Но любопытство - это не только двигатель познания в области науки. Когда по просьбе одного из своих френдов, я писал примечание к пересовской книге "Другое море" (русское название «По обе стороны стены» - предложенно вашим покорным слугой), меня зацепила одна мысль.
Патриарх израильской политики Шимон Перес выражал наибольшее сожаление(!), что евреи, живущие в Израиле, в отличие от евреев диаспоры, в целом не очень любознательны. Соглашаясь с Набоковым в том, что именно любознательность является началом непокорства, Перес считает поисковую активность населения главной движущей силой социального прогресса. Если ты не любопытен, ты миришься с тем, что у тебя есть, а, пытаясь сохранить имеющееся и вернуть упущенное, ты неизбежно костенеешь.
Перес утверждает, что социальными изменениями всегда руководили интеллектуалы, а не рабочие, крестьяне, служивые люди, бойцы, так любознательность всегда обретается в среде тех, у кого есть время - и склонность - думать. Люди, вынужденные в поте лица зарабатывать на хлеб насущный, слишком заняты выживанием. Писатели, люди духа, ученые, философы - именно они всегда пытаются исследовать то, что им прежде было неведомо. Они же обычно и способствуют революциям: и мирным, и кровавым; и в научно-технологической сфере, и в области социальных отношений.
В Израиле любят повторять, что еврейская страна - просто обязана стать идеальным государством науки, что единственное наше «сырье» - это человеческие ресурсы. У нас нет нефти, золота или алмазов. Вместо этого у нас есть мозги. Наши «полезные ископаемые» скрыты между нашими ушами. Однако, чаще всего хвалебная песнь во славу интеллекта похожа на громкий храп не пробуждающегося ума, а попытки осмысления порой приравниваются к измене родине.
Вспоминая историю Дела, когда, кучка образованных и мыслящих людей была убеждена в невиновности капитана Альфреда Дрейфуса, обвиненного в государственной измене, а большинство французов, выражало общее народное удовлетворение, видя, как эти представители образованных классов воспринимали заключение под стражу невинного Дрейфуса, как позорное пятно на престиже, а их противники обвиняли их в отсутствие патриотизма, невольно думаешь о том, что главным отличительным свойством интеллектуала является даже не готовность идти против толпы и общего мнения, а желание добывать и отстаивать смысл. Вот с этим действительно всегда есть проблема.
Почему термин "интеллектуал" постепенно в различных языках Европы занял свое место рядом с такими скромными понятиями, как "образованный", "эрудированный", "знающий" или "сведущий"? Почему даже в консервативной Британии он заменил привычное слово "сочинитель" (man of letters), и потеснил прежний идеал "ученого и джентльмена"? Главная причина, наверное, что все вышеперечисленные понятия в лучшем случае описывают личность или одну из граней ее, а определение "интеллектуал" - ДЕКЛАРИРУЕТ УСТРЕМЛЕНИЯ.
Таким образом, становится понятна разница между просто образованным и интеллектуалом. Если первый может только выступать в роли пассивного наблюдателя, то второй - занимает активную жизненную позицию, умело использующего свой интеллектуальный потенциал для изменения общества, для добывания и отстаивания смыслов. Или того, что ему кажется таковым…
Это вовсе не гарантирует правоту интеллектуалов. Но… отражает их направленность. Сахаров - герой, и памятники ему должны стоять повсеместно, но его проект Конституции - это хоть святых выноси. Одно другому - параллельно. Уважаем мы Сахарова не за его прожект Конституции, а за его борьбу с несправедливостями Советской империи.
Французский историк Мишель Винок, известный борец против расизма и лауреат премии "Медичи" 1996 года, утверждает, что во Франции интеллектуалами назывались люди, которые, приобретя известность благодаря своему творчеству, использовали ее для того, чтобы привлечь внимание к социально значимым вопросам:
«Интеллектуал должен быть прежде всего мыслителем, тем, кто наделяет смыслом мир, находящийся сегодня в состоянии полной неуверенности и неопределенности, мир, у которого нет никакого подлинного проекта будущего. Его задача - придать смысл и значение происходящему».
Политика, если она только настоящая политика, всегда, невозможна без философии, которая трактует мир и задает возможности воздействия на него.
Даже в покойном СССР, где политическая мысль была загнана на кухню, существовали свои способы взаимовлияния интеллектуалов и власти.
Вот в чем задача пиарщика? В упаковке смыслов. Но смыслы для этого должны быть! Они должны быть у политиков, их партий, лагерей, группировок. А где их взять?!
У прежнего Глеба Павловского (еще до того как он стал окончательно официозным) было замечательное определение: «Публичное лицо не имеет идей; оно их не производит, а публикует. Это могут быть идеи, ранее найденные, подхваченные тобой в прежней жизни, это могут быть идеи, пропущенные через тебя, как посредника, но сам общественник или политик не производит идей. Он не производитель, он - мул! Все-таки для новых идей нужна полнокровная внутренняя жизнь частного лица».
Это собственно и есть главная задача интеллектуалов: производство и отстаивание смыслов. Интеллектуалы определяют процесс производства идей. Именно поэтому настолько правилен известный афоризм Фрэнсиса Бэкона "Knowledge is power", который на русский язык обычно переводят как "Знание-сила!". В таком виде он был весьма популярен в советские времена, существовал даже (может и сейчас существует) журнал с таким названием. Однако слово "power" в данном случае правильнее переводить как "власть".
Интеллектуальная поддержка задает единую словесную рамку жизни и политики, открывает новые горизонты и превращает Золушку в принцессу, обосновывая легитимность этого сомнительного мероприятия в рамках научно-популярного дискурса.
Благодаря интеллектуальному сопровождению, не только власть, но и руководимые ею государство и общество, знают собственное предназначение, свою миссию, могут ответить на вопросы: «Кто мы?», «Где мы?», «Зачем мы?».
Власть интерпретации, задаваемых моделей осмысления, обсуждения и рассказывания - это, пусть и непрямая, но власть над властью. Ибо всякая власть, вопреки мнению революционных радикалов, держится не на штыках и прочем репрессивном аппарате, а на легитимации, негласном согласии большинства населения и интеллектуальных элит.
Предыдущие части:
1. Полковник Пикар
2. Дело Дрейфуса и Панама
3. Расовый антисемитизм
4. Нелюбовь к евреям - не равна антисемитизму
5. Мировая повестка дня
6. Герцль до Дела Дрейфуса
7. Дело Дрейфуса и рождение политического сионизма
8. «Я обвиня́ю» («J’accuse») Эмиля Золя
9. Дело Дрейфуса и появление интеллектуалов
10. Дело Дрейфуса и традиция коллективных петиций
11. Интеллектуалы и демократия
Любознательность - побудительный мотив и вечный двигатель познания. Оно неразрывно связано с непредсказуемостью результатов исследования, с постоянным расширением тех горизонтов, которые мы по нашему мнению достигли. Все мы приходим в мир любопытными, экипированными психологическим двигателем, чтобы исследовать мир. Есть нечто общее между стремлением к получению знаний у маленьких детей и стратегиями исследований, необходимыми для того, чтобы превзойти установленные горизонты, производить неожиданное и непредсказуемое, которые являются обычными в научном мире.
Но любопытство - это не только двигатель познания в области науки. Когда по просьбе одного из своих френдов, я писал примечание к пересовской книге "Другое море" (русское название «По обе стороны стены» - предложенно вашим покорным слугой), меня зацепила одна мысль.
Патриарх израильской политики Шимон Перес выражал наибольшее сожаление(!), что евреи, живущие в Израиле, в отличие от евреев диаспоры, в целом не очень любознательны. Соглашаясь с Набоковым в том, что именно любознательность является началом непокорства, Перес считает поисковую активность населения главной движущей силой социального прогресса. Если ты не любопытен, ты миришься с тем, что у тебя есть, а, пытаясь сохранить имеющееся и вернуть упущенное, ты неизбежно костенеешь.
Перес утверждает, что социальными изменениями всегда руководили интеллектуалы, а не рабочие, крестьяне, служивые люди, бойцы, так любознательность всегда обретается в среде тех, у кого есть время - и склонность - думать. Люди, вынужденные в поте лица зарабатывать на хлеб насущный, слишком заняты выживанием. Писатели, люди духа, ученые, философы - именно они всегда пытаются исследовать то, что им прежде было неведомо. Они же обычно и способствуют революциям: и мирным, и кровавым; и в научно-технологической сфере, и в области социальных отношений.
В Израиле любят повторять, что еврейская страна - просто обязана стать идеальным государством науки, что единственное наше «сырье» - это человеческие ресурсы. У нас нет нефти, золота или алмазов. Вместо этого у нас есть мозги. Наши «полезные ископаемые» скрыты между нашими ушами. Однако, чаще всего хвалебная песнь во славу интеллекта похожа на громкий храп не пробуждающегося ума, а попытки осмысления порой приравниваются к измене родине.
Вспоминая историю Дела, когда, кучка образованных и мыслящих людей была убеждена в невиновности капитана Альфреда Дрейфуса, обвиненного в государственной измене, а большинство французов, выражало общее народное удовлетворение, видя, как эти представители образованных классов воспринимали заключение под стражу невинного Дрейфуса, как позорное пятно на престиже, а их противники обвиняли их в отсутствие патриотизма, невольно думаешь о том, что главным отличительным свойством интеллектуала является даже не готовность идти против толпы и общего мнения, а желание добывать и отстаивать смысл. Вот с этим действительно всегда есть проблема.
Почему термин "интеллектуал" постепенно в различных языках Европы занял свое место рядом с такими скромными понятиями, как "образованный", "эрудированный", "знающий" или "сведущий"? Почему даже в консервативной Британии он заменил привычное слово "сочинитель" (man of letters), и потеснил прежний идеал "ученого и джентльмена"? Главная причина, наверное, что все вышеперечисленные понятия в лучшем случае описывают личность или одну из граней ее, а определение "интеллектуал" - ДЕКЛАРИРУЕТ УСТРЕМЛЕНИЯ.
Таким образом, становится понятна разница между просто образованным и интеллектуалом. Если первый может только выступать в роли пассивного наблюдателя, то второй - занимает активную жизненную позицию, умело использующего свой интеллектуальный потенциал для изменения общества, для добывания и отстаивания смыслов. Или того, что ему кажется таковым…
Это вовсе не гарантирует правоту интеллектуалов. Но… отражает их направленность. Сахаров - герой, и памятники ему должны стоять повсеместно, но его проект Конституции - это хоть святых выноси. Одно другому - параллельно. Уважаем мы Сахарова не за его прожект Конституции, а за его борьбу с несправедливостями Советской империи.
Французский историк Мишель Винок, известный борец против расизма и лауреат премии "Медичи" 1996 года, утверждает, что во Франции интеллектуалами назывались люди, которые, приобретя известность благодаря своему творчеству, использовали ее для того, чтобы привлечь внимание к социально значимым вопросам:
«Интеллектуал должен быть прежде всего мыслителем, тем, кто наделяет смыслом мир, находящийся сегодня в состоянии полной неуверенности и неопределенности, мир, у которого нет никакого подлинного проекта будущего. Его задача - придать смысл и значение происходящему».
Политика, если она только настоящая политика, всегда, невозможна без философии, которая трактует мир и задает возможности воздействия на него.
Даже в покойном СССР, где политическая мысль была загнана на кухню, существовали свои способы взаимовлияния интеллектуалов и власти.
Вот в чем задача пиарщика? В упаковке смыслов. Но смыслы для этого должны быть! Они должны быть у политиков, их партий, лагерей, группировок. А где их взять?!
У прежнего Глеба Павловского (еще до того как он стал окончательно официозным) было замечательное определение: «Публичное лицо не имеет идей; оно их не производит, а публикует. Это могут быть идеи, ранее найденные, подхваченные тобой в прежней жизни, это могут быть идеи, пропущенные через тебя, как посредника, но сам общественник или политик не производит идей. Он не производитель, он - мул! Все-таки для новых идей нужна полнокровная внутренняя жизнь частного лица».
Это собственно и есть главная задача интеллектуалов: производство и отстаивание смыслов. Интеллектуалы определяют процесс производства идей. Именно поэтому настолько правилен известный афоризм Фрэнсиса Бэкона "Knowledge is power", который на русский язык обычно переводят как "Знание-сила!". В таком виде он был весьма популярен в советские времена, существовал даже (может и сейчас существует) журнал с таким названием. Однако слово "power" в данном случае правильнее переводить как "власть".
Интеллектуальная поддержка задает единую словесную рамку жизни и политики, открывает новые горизонты и превращает Золушку в принцессу, обосновывая легитимность этого сомнительного мероприятия в рамках научно-популярного дискурса.
Благодаря интеллектуальному сопровождению, не только власть, но и руководимые ею государство и общество, знают собственное предназначение, свою миссию, могут ответить на вопросы: «Кто мы?», «Где мы?», «Зачем мы?».
Власть интерпретации, задаваемых моделей осмысления, обсуждения и рассказывания - это, пусть и непрямая, но власть над властью. Ибо всякая власть, вопреки мнению революционных радикалов, держится не на штыках и прочем репрессивном аппарате, а на легитимации, негласном согласии большинства населения и интеллектуальных элит.
Предыдущие части:
1. Полковник Пикар
2. Дело Дрейфуса и Панама
3. Расовый антисемитизм
4. Нелюбовь к евреям - не равна антисемитизму
5. Мировая повестка дня
6. Герцль до Дела Дрейфуса
7. Дело Дрейфуса и рождение политического сионизма
8. «Я обвиня́ю» («J’accuse») Эмиля Золя
9. Дело Дрейфуса и появление интеллектуалов
10. Дело Дрейфуса и традиция коллективных петиций
11. Интеллектуалы и демократия