Vier. Über der Pragmatik des Plagiats.
Этот текст появился из переписки с одним замечательным человеком. Хотелось бы найти какое-то место, где этот текст мог бы вызвать публичное обсуждение. В соответствии с намерением выкладывать сюда все тексты, напиcанные "в стол", пока помещаю его здесь. Возможно, для него ещё найдётся подходящая полемическая площадка.
О прагматике плагиата
Плагиат необходим. Его предполагает прогресс.
Он точно держится фразы автора,
пользуется его выражениями,
удаляет ложную идею и заменяет её идеей верной.
Ги Дебор
Комментарии и дебаты на тему плагиата в последнее время становятся в отечественной академической среде довольно популярным занятием. Большинство научных сотрудников так или иначе вовлечено в сферу образования и своими глазами может наблюдать учебный процесс. Реальный учебный процесс сегодня не обходится без плагиата ни на одном факультете страны. Лишь немногие преподаватели могут похвастаться тем, что знают способ удержать от плагиата своих студентов. Но и эти счастливцы хорошо видят, что происходит вокруг - и, может статься, страдают ещё больше от осознания того, что затыкают пальцами прорванную плотину.
Большинство сходится в том, что плотину прорвало в последние десятилетия - обычно подразумевается, что это произошло одновременно с упадком советского государства. Упадок советского государства - время, когда наука стала одновременно свободна от государства и не нужна ему. Тяжёлый дух разложения пошёл по научным и образовательным коридорам вслед за сомнительными личностями, промышляющими продажей дипломов и диссертаций. Предоставленные самим себе институты и университеты занялись актуальной проблемой выживания. Да так этим делом увлеклись, что забыли остановиться - то ли потому, что выживать по-прежнему трудно, то ли потому, что дело оказалось интересным.
На самом деле всё было не совсем так. Стоит посмотреть попристальнее - и выяснится, что и в более ранние времена заказные диссертации в определённых кругах были делом обычным. Профессор постарше, недовольно морщась, вспомнит, что и среди его сверстников находились бессовестные плагиатчики. Но, - добавит тут же, - прежде на плагиат мог решиться лишь тот, кто совсем потерял стыд, кому не зазорно было взять чужое и расписаться в собственной беспомощности. Гигантский груз социальной нормы давил на молодёжь, не оставлял сомнений в том, что бесчестно и недостойно ставить свою подпись под чужим текстом. Именно поэтому плагиат никак не мог принять такого массового характера, как сегодня. Теперь, - вздохнёт профессор, - теперь нет этого груза, этой нормы над сегодняшним студенчеством. Так откуда же ему взять понятие о том, что плагиат недопустим?
Праведный гнев, который обрушили сейчас на головы плагиатчиков профессора и преподаватели самых разных возрастов и званий, говорит о том, что чаша их терпения переполнилась. То, чего в действительности больше нельзя выносить - это не поток подложных работ, но отсутствие нормы, безразличие студентов к правилам академической жизни. Не то чтобы поддельных работ стало как-то чересчур много (их число уже давно зашкаливает). Просто с одной стороны кафедры устали сознавать, что с другой стороны живут по другим правилам. Профессора встали на защиту научного этоса - встали, чтобы воссоединить аудиторию в совместном уважении к нормам науки. Научный этос призван выполнить функцию, которую выполнял в советской науке - создать особую исследовательскую атмосферу в институтах и университетах. Всякий вошедший в храм науки должен попадать в особый мир - мир науки, свободный от рутинных забот и освобождающий от них.
Возмущённые делятся на две неравные категории - инквизиторов и пессимистов. Инквизиторов больше, и они настроены выжигать порочную практику плагиата калёным железом. Чтобы восстановить норму, следует ввести санкцию - неотъемлемую часть нормы. Плагиат будет воспроизводиться до тех пор, пока студенты знают, что им за это ничего не будет. Если безнаказанности будет положен конец, и студенты почувствуют последствия нарушения нормы, они будут вынуждены принять и саму норму. Стараниями инквизиторов борьба с плагиатом принимает репрессивный характер: преподаватели будут вынуждены следить внимательнее и наказывать строже, а административные лица займутся сооружением правовой базы для этих наказаний.
Пессимистов меньше, но их аргументы интереснее. С их точки зрения, чтобы насадить норму, нужно, чтобы эта норма была воспринята. Необходимо, чтобы студенты поняли смысл этой нормы, прониклись ей. Но вот это-то, по мнению пессимистов, как раз и невозможно. Научный этос настолько далёк от сегодняшнего студенчества, что попытки втолковать его сродни стремлению сделать из районного слесаря последователя Витгенштейна. В итоге, заключают пессимисты, студенты будут раз за разом успешно обходить поставленные барьеры - просто потому, что они не понимают, зачем эти барьеры поставлены.
Инквизиторов и пессимистов объединяет стремление восстановить научный этос в отечественных университетах, вернуть уходящий из них дух академии. Разница же состоит в том, что пессимисты признают безнадёжность затеи. Осознавая всю величину культурной пропасти между собой и студентами, они готовы признать себя академическим рудиментом. Всё, чего они требуют - это право таким рудиментом оставаться.
Интересно, что в одном и том же преподавателе взгляды инквизитора и пессимиста могут совмещаться. Многие считают своим долгом транслировать студентам нормы науки, но едва ли верят в то, что найдут какой-то отклик. В лучшем случае, им удастся привить научный дух отдельным предрасположенным к этому ученикам. В сущности, многие научные сотрудники становятся сегодня такими бакинскими комиссарами от науки.
Но есть и ещё кое-что, общее пессимистам и инквизиторам. Задумываясь о том, как можно привить сегодняшним студентам академические нормы, они сталкиваются с одной и той же трудностью. Как объяснить студенту, зачем ему воздерживаться от плагиата? Указание «нельзя брать чужое» хорошо действует на аспирантов детского сада, но явно не срабатывает на двадцатилетних мужчинах и женщинах. Тут требуется привести какой-то довод, аргумент против плагиата. Иначе говоря, нужно объяснить студенту, почему плагиат - не в его интересах. Здесь как у инквизиторов, так и у пессимистов начинаются проблемы. Как донести до студента, что нельзя делать то, что разрушает науку и образование - если ему, студенту, нет до науки и образования никакого дела? Если он не хочет думать ни о чём, кроме собственной выгоды? Если, рассуждая о своих целях, он не заглядывает дальше, чем момент трудоустройства?
Так создаётся миф о прагматике плагиата.
Враг (студент) хладнокровен и расчётлив. Он хорошо осознаёт свои интересы и понимает, что плагиат ему выгоден. Он не пошевелит и пальцем, пока не поймёт, какую пользу он сможет впоследствии извлечь из своего действия. Он не наивен и понимает, что между самостоятельно написанным текстом по курсу «Философия» и его будущей зарплатой связи нет. Современный студент предельно прагматичен. В связи с этим инквизиторы полагают, что того, кого невозможно убедить, надо заставить. Пессимисты же уверены, что не поможет и это: шансов справиться с таким грозным врагом у преподавателей нет.
Прагматика стала кровным врагом Эмиля Дюркгейма, самого искреннего борца за социальную солидарность. Дюркгейм понял, что в мире, где человек принимает закон только ввиду его практической полезности, нет места универсальной и безусловной норме. Если истинным является только то, что пригодно к употреблению, общество не в состоянии навязать индивиду ни одного правила. В сущности, общество неспособно навязать даже само себя - оно будет существовать лишь постольку, поскольку человеку бывает выгодно позвать кого-то на подмогу.
Угроза, которую так тонко почувствовал Дюркгейм, воплощается перед глазами сегодняшних профессоров. В зеркале прагматики они узнают самих себя - ту систему образования, которую они реализуют. Скрепя сердце, они вынуждены признать, что сами используют язык прагматики и утилитаризма в разговоре со студентами. Убеждая абитуриентов поступить в свой вуз, они расхваливают в первую очередь перспективы трудоустройства, которые откроются перед выпускниками через пять лет. Расхваливают так, словно эти пять лет - дань, которую они берут у молодых людей за право получать потом достойную зарплату. Вводные лекции в свои курсы многие из них начинают с того, что объясняют, где и как содержание этого курса может пригодиться. Объясняют так, словно курс не может иметь ценности сам по себе, словно его ценность измеряется его прикладной полезностью. Да и содержание курса нередко корректируется, чтобы обеспечить «практическую ценность».
Научный этос как безусловная норма - свод правил, необходимых для воспроизводства института науки, оказывается бессилен перед прагматическим мировоззрением. Студенту, который интересуется, почему лично он должен соблюдать данное конкретное правило, научный этос не в силах ничего ответить. Академическую этику нельзя объяснить - её можно только навязать («потом сам поймёшь»). Но и это оказывается невозможным для саморазрушительной системы образования. Заигрывая со студентами на языке прагматики, вуз не может убедить их забыть про этот язык на время написания контрольной работы. Студент слишком хорошо чувствует этот обман. В результате он твёрдо усваивает, что от вуза ему нужен диплом. Заставить его поверить во что-то ещё почти невозможно.
Этот образ ультрапрагматичного студента целиком и полностью является выдумкой негодующих профессоров. Странно, как из подростков, повисших между детством и взрослой жизнью, их воображение делает совершенных роботов без изъяна. Стремясь сделать из студента машину, они перестают видеть в нём живого человека. Латиноамериканские теоретики образования (Иван Иллич, Паулу Фрейре) поражаются тому, как система сама начинает верить в те мифы, которые она создаёт. Прагматические доводы, которые воспроизводят ученики, только раздражают инквизиторов и вгоняют в депрессию пессимистов. Отношение «учитель - ученик» исчезает, вместо него появляется обмен между холодными прагматиками. Профессора и преподаватели воспроизводят то самое отношение, против которого пытаются бороться.
Но до сих пор речь шла только о профессорах и том образе студента, который они себе выстроили. Как же обстоит дело с самим студентом? Как видит ситуацию молодой человек, проходящий такую важную стадию социализации? Как воспринимает он принцип «будь прагматичным», который усердно навязывает ему система образования? Надо отдать ему должное: он весьма прилежный ученик. Столкнувшись с первыми в своей жизни серьёзными практическими задачами, он старательно учится решать их. Он видит, что ему следует быть прагматиком, и он стремится быть им. Он изо всех сил пытается подражать своим учителям, авторитет которых тем выше, чем серьёзнее решаемые ими практические задачи. Но он становится прагматичным лишь постольку, поскольку усваивает навязываемый ему принцип. У него, в сущности, нет других причин превращаться в прагматика. И он воспроизводит этот принцип лишь настолько, насколько системе удаётся обучить его этому принципу. Убеждая себя, что они имеют дело с расчётливой машиной, профессора и преподаватели льстят сами себе. Их руки должны создавать роботов - но полагать, что студенты становятся роботами сразу при поступлении в институт, было бы уже чересчур. Плагиатчик будет воспроизводить прагматические аргументы, поскольку он усвоил их. Но считать его на этом основании прагматиком до мозга костей - значит поверить в нарисованного собственными руками монстра.
В этом образе калькулятора, заботящегося лишь о собственной выгоде, происходит отчуждение преподавателя от студента, ученика - от учителя. Воображая, что студент являет собой образец прагматика, преподаватель забывает о своей наставнической функции. В самом деле, чему обучать и без того совершенную машину? Всё, что можно сделать - это вложить в неё информацию, неизвестные ей сведения, которые пригодятся ей в работе.
Только ослеплённая собственным величием система образования может думать, что повторение чужих текстов (крайним случаем которого является плагиат) - лёгкий способ получить зачёт. Плагиат связан с целым рядом практических проблем. Во-первых, поиск подходящего по теме чужого текста требует немало времени. Если тема очень узкая, это время может быть сравнимым со временем на анализ чужих текстов. Во-вторых, приведение чужого текста к тому формату, которого требует преподаватель, также отнимает время - в частности, время на написание введения и заключения. В-третьих, поиск нужной работы может потребовать помощи знакомых плагиатчика (например, знакомых с других факультетов). В-четвёртых, в тех ситуациях, когда использовать уже существующий текст невозможно, приходится тратить деньги и заказывать текст профессионалам. Наконец, в-пятых, любая форма плагиата связана с риском попасться - и это, в частности трата нервов. Таким образом, плагиат требует самых различных ресурсов. В целом ряде случаев затраты ресурсов на плагиат могут превышать затраты ресурсов на создание собственного текста.
Однако самое важное состоит в том, что студент не сопоставляет усилия, которых от него потребует написание собственного текста, с затратами на плагиат. Он выбирает плагиат не потому, что он прагматичен, но потому, что система не учит его ничему другому. Он может тратить массу времени на чтение литературы по теме, но сдать в результате компиляцию - не потому, что ему лень, но потому, что у него нет собственного мнения. Он остаётся один на один с собственными проблемами. С заданиями, которые он не знает, как выполнять, с текстами, которые он не знает, как писать. Да и откуда ему об этом знать - его учат решать практическую задачу получения оценки за текст, а не написания собственного текста. Это недоумение особенно хорошо проявляется тогда, когда сдать чужой текст почему-либо не представляется возможным (например, потому что так сформулирована тема). Лишённый испытанного способа студент оказывается в тупике: «Написать сам? Я? Но я не смогу… Да и что я могу писать сам, когда всё уже написали эксперты?».
Подавление экспертным знанием - такая же неотъемлемая черта современной системы образования, как и прагматичность. Становится ясно, что наличие собственного мнения - весьма непростой для студентов вопрос. Никто никогда не говорил им, как они должны обретать собственное мнение. Образование даёт им набор безусловно верных сведений, прагматика - принцип обращения с этими знаниями. В этой схеме студенту как субъекту нет места. Жёсткие санкции ещё могут заставить студентов не выкачивать готовые тексты из Интернета. Но они не создадут познающих субъектов. В результате на стол преподавателей одна за одной ложатся компиляции и рефераты мнений «экспертов».
Преподаватель, методично зачитывающий курс собственных лекций с изложением тех или иных сведений, может уместиться в книгу с аудиокассетой. Учителя, обучающего познавать самого себя и мир, никто не заменит. Первый призван производить прагматичные машины с идентичным объёмом информации. Результаты деятельности второго никогда не будут одинаковыми: ведь его студенты познают себя.
Возникает искушение потребовать от преподавателей прекратить насилие над студентами, перестать навязывать им нормы прагматики, перестать навязывать вообще что-либо. Но это будет слишком наивно. Другой французский социолог, Пьер Бурдьё, навсегда распрощался с иллюзиями о «ненасильственном» образовании. Если какая-то система образования кажется вам ненасильственной - значит, вас устраивает то насилие, которое она производит. Отношения образования с неизбежностью предполагают навязывание студентам тех или иных культурных содержаний. Навязывание, которое осуществляется уполномоченным на это преподавателем.
Следовательно, остаётся только возможность выбирать, что именно будет навязано. Отказаться от навязывания принципов прагматики, чтобы поставить на их место подлинный научный этос - очередная утопия. Любой успешный ректор понимает, что сегодня природа и распределение знания в обществе таковы, что образование и наука более не могут занимать то место, которое они занимали в советское время. Борцов за восстановление академической этики можно сравнить с луддитами, громившими технику в знак протеста против технического прогресса. Общество предъявляет к образованию ряд беспрекословных требований, которые требуют изрядной доли прагматичности.
Преподавателям придётся объяснять студентам, зачем им нужно писать собственные тексты. И они в состоянии найти убедительные доводы. Но для этого им следует отвернуться от рынка труда и повернуться к студенту.
Отечественные вузы усердно пытаются подстроить весь учебный процесс под требования рынка труда. Между тем, хорошо известно, что структура предложения не может поспеть за структурой спроса. В результате многие выпускники так или иначе оказываются вытеснены из своих специальностей. С другой стороны, большинство тех, кто успешно находит работу по специальности, всё равно делают это через знакомых. Учебный процесс можно делать всё более и более «практически ориентированным», но это мало поможет в трудоустройстве студентов.
Вузы претендуют на то, что готовят своих выпускников к трудовой жизни. Но на самом деле они не в состоянии подготовить молодых людей к той нестабильности и текучести, с которой связана трудовая жизнь сегодня. Значительная часть «практических знаний», которым обучаются студенты, никак не поможет им преодолеть барьер входа на рынок труда. Гораздо более важным на рынке оказывается комплексное видение проблем, способность быстро усвоить специфику того или иного производства, создавать новые идеи, почувствовать и реализовать свои способности. Всему этому может обучить вуз, который вместо этого по инерции предпочитает «прагматическую ориентацию». Система образования по-прежнему живёт в индустриальном обществе, не замечая, что рынок труда давно не работает по законам этого общества.
Студента сегодня невозможно убедить (или заставить) создавать собственный текст во имя абстрактных правил науки. Но научить его относиться к предмету критически, а не как к беспрекословной истине - это во власти профессоров. В их власти заставить студента чувствовать неопределённость, ненадёжность жизни здесь и сейчас - в начале XXI века. В их власти навязать ему это знание - знание о хрупкости и нестабильности мира. В их власти убеждать студента не в практической пользе конкретного курса лекций, а в необходимости критического отношения к миру, которое вырабатывается этим курсом. В их власти навязать студенту сомнение в том, что говорится с кафедры. В их власти не только предлагать студенту догмы, но и развенчивать их.
Наконец, в их власти научить студента относиться к чужому тексту не как к святыне, но как к ресурсу. До тех пор, пока человек не научится работать с текстом, он сможет только повторять текст. Умение работать с чужим текстом - залог появления субъекта, способного на создание собственного текста. Именно это знание преподаватель должен навязать сегодня студенту.
Плагиат - это объявление чужих идей собственными идеями. Поскольку значи-тельная часть студентов-нарушителей понятия не имеет о том, что значит «иметь собственную идею», они попросту не в состоянии присвоить себе идею чужую. Их только предстоит научить как собственному мнению, так и искусству присваивать чужое мнение. Но прежде следует зафиксировать истинное прагматическое значение плагиата. Прагматика плагиата состоит в том, что только он позволяет создать то единственное предложение, которое плагиатом не является.
О прагматике плагиата
Плагиат необходим. Его предполагает прогресс.
Он точно держится фразы автора,
пользуется его выражениями,
удаляет ложную идею и заменяет её идеей верной.
Ги Дебор
Комментарии и дебаты на тему плагиата в последнее время становятся в отечественной академической среде довольно популярным занятием. Большинство научных сотрудников так или иначе вовлечено в сферу образования и своими глазами может наблюдать учебный процесс. Реальный учебный процесс сегодня не обходится без плагиата ни на одном факультете страны. Лишь немногие преподаватели могут похвастаться тем, что знают способ удержать от плагиата своих студентов. Но и эти счастливцы хорошо видят, что происходит вокруг - и, может статься, страдают ещё больше от осознания того, что затыкают пальцами прорванную плотину.
Большинство сходится в том, что плотину прорвало в последние десятилетия - обычно подразумевается, что это произошло одновременно с упадком советского государства. Упадок советского государства - время, когда наука стала одновременно свободна от государства и не нужна ему. Тяжёлый дух разложения пошёл по научным и образовательным коридорам вслед за сомнительными личностями, промышляющими продажей дипломов и диссертаций. Предоставленные самим себе институты и университеты занялись актуальной проблемой выживания. Да так этим делом увлеклись, что забыли остановиться - то ли потому, что выживать по-прежнему трудно, то ли потому, что дело оказалось интересным.
На самом деле всё было не совсем так. Стоит посмотреть попристальнее - и выяснится, что и в более ранние времена заказные диссертации в определённых кругах были делом обычным. Профессор постарше, недовольно морщась, вспомнит, что и среди его сверстников находились бессовестные плагиатчики. Но, - добавит тут же, - прежде на плагиат мог решиться лишь тот, кто совсем потерял стыд, кому не зазорно было взять чужое и расписаться в собственной беспомощности. Гигантский груз социальной нормы давил на молодёжь, не оставлял сомнений в том, что бесчестно и недостойно ставить свою подпись под чужим текстом. Именно поэтому плагиат никак не мог принять такого массового характера, как сегодня. Теперь, - вздохнёт профессор, - теперь нет этого груза, этой нормы над сегодняшним студенчеством. Так откуда же ему взять понятие о том, что плагиат недопустим?
Праведный гнев, который обрушили сейчас на головы плагиатчиков профессора и преподаватели самых разных возрастов и званий, говорит о том, что чаша их терпения переполнилась. То, чего в действительности больше нельзя выносить - это не поток подложных работ, но отсутствие нормы, безразличие студентов к правилам академической жизни. Не то чтобы поддельных работ стало как-то чересчур много (их число уже давно зашкаливает). Просто с одной стороны кафедры устали сознавать, что с другой стороны живут по другим правилам. Профессора встали на защиту научного этоса - встали, чтобы воссоединить аудиторию в совместном уважении к нормам науки. Научный этос призван выполнить функцию, которую выполнял в советской науке - создать особую исследовательскую атмосферу в институтах и университетах. Всякий вошедший в храм науки должен попадать в особый мир - мир науки, свободный от рутинных забот и освобождающий от них.
Возмущённые делятся на две неравные категории - инквизиторов и пессимистов. Инквизиторов больше, и они настроены выжигать порочную практику плагиата калёным железом. Чтобы восстановить норму, следует ввести санкцию - неотъемлемую часть нормы. Плагиат будет воспроизводиться до тех пор, пока студенты знают, что им за это ничего не будет. Если безнаказанности будет положен конец, и студенты почувствуют последствия нарушения нормы, они будут вынуждены принять и саму норму. Стараниями инквизиторов борьба с плагиатом принимает репрессивный характер: преподаватели будут вынуждены следить внимательнее и наказывать строже, а административные лица займутся сооружением правовой базы для этих наказаний.
Пессимистов меньше, но их аргументы интереснее. С их точки зрения, чтобы насадить норму, нужно, чтобы эта норма была воспринята. Необходимо, чтобы студенты поняли смысл этой нормы, прониклись ей. Но вот это-то, по мнению пессимистов, как раз и невозможно. Научный этос настолько далёк от сегодняшнего студенчества, что попытки втолковать его сродни стремлению сделать из районного слесаря последователя Витгенштейна. В итоге, заключают пессимисты, студенты будут раз за разом успешно обходить поставленные барьеры - просто потому, что они не понимают, зачем эти барьеры поставлены.
Инквизиторов и пессимистов объединяет стремление восстановить научный этос в отечественных университетах, вернуть уходящий из них дух академии. Разница же состоит в том, что пессимисты признают безнадёжность затеи. Осознавая всю величину культурной пропасти между собой и студентами, они готовы признать себя академическим рудиментом. Всё, чего они требуют - это право таким рудиментом оставаться.
Интересно, что в одном и том же преподавателе взгляды инквизитора и пессимиста могут совмещаться. Многие считают своим долгом транслировать студентам нормы науки, но едва ли верят в то, что найдут какой-то отклик. В лучшем случае, им удастся привить научный дух отдельным предрасположенным к этому ученикам. В сущности, многие научные сотрудники становятся сегодня такими бакинскими комиссарами от науки.
Но есть и ещё кое-что, общее пессимистам и инквизиторам. Задумываясь о том, как можно привить сегодняшним студентам академические нормы, они сталкиваются с одной и той же трудностью. Как объяснить студенту, зачем ему воздерживаться от плагиата? Указание «нельзя брать чужое» хорошо действует на аспирантов детского сада, но явно не срабатывает на двадцатилетних мужчинах и женщинах. Тут требуется привести какой-то довод, аргумент против плагиата. Иначе говоря, нужно объяснить студенту, почему плагиат - не в его интересах. Здесь как у инквизиторов, так и у пессимистов начинаются проблемы. Как донести до студента, что нельзя делать то, что разрушает науку и образование - если ему, студенту, нет до науки и образования никакого дела? Если он не хочет думать ни о чём, кроме собственной выгоды? Если, рассуждая о своих целях, он не заглядывает дальше, чем момент трудоустройства?
Так создаётся миф о прагматике плагиата.
Враг (студент) хладнокровен и расчётлив. Он хорошо осознаёт свои интересы и понимает, что плагиат ему выгоден. Он не пошевелит и пальцем, пока не поймёт, какую пользу он сможет впоследствии извлечь из своего действия. Он не наивен и понимает, что между самостоятельно написанным текстом по курсу «Философия» и его будущей зарплатой связи нет. Современный студент предельно прагматичен. В связи с этим инквизиторы полагают, что того, кого невозможно убедить, надо заставить. Пессимисты же уверены, что не поможет и это: шансов справиться с таким грозным врагом у преподавателей нет.
Прагматика стала кровным врагом Эмиля Дюркгейма, самого искреннего борца за социальную солидарность. Дюркгейм понял, что в мире, где человек принимает закон только ввиду его практической полезности, нет места универсальной и безусловной норме. Если истинным является только то, что пригодно к употреблению, общество не в состоянии навязать индивиду ни одного правила. В сущности, общество неспособно навязать даже само себя - оно будет существовать лишь постольку, поскольку человеку бывает выгодно позвать кого-то на подмогу.
Угроза, которую так тонко почувствовал Дюркгейм, воплощается перед глазами сегодняшних профессоров. В зеркале прагматики они узнают самих себя - ту систему образования, которую они реализуют. Скрепя сердце, они вынуждены признать, что сами используют язык прагматики и утилитаризма в разговоре со студентами. Убеждая абитуриентов поступить в свой вуз, они расхваливают в первую очередь перспективы трудоустройства, которые откроются перед выпускниками через пять лет. Расхваливают так, словно эти пять лет - дань, которую они берут у молодых людей за право получать потом достойную зарплату. Вводные лекции в свои курсы многие из них начинают с того, что объясняют, где и как содержание этого курса может пригодиться. Объясняют так, словно курс не может иметь ценности сам по себе, словно его ценность измеряется его прикладной полезностью. Да и содержание курса нередко корректируется, чтобы обеспечить «практическую ценность».
Научный этос как безусловная норма - свод правил, необходимых для воспроизводства института науки, оказывается бессилен перед прагматическим мировоззрением. Студенту, который интересуется, почему лично он должен соблюдать данное конкретное правило, научный этос не в силах ничего ответить. Академическую этику нельзя объяснить - её можно только навязать («потом сам поймёшь»). Но и это оказывается невозможным для саморазрушительной системы образования. Заигрывая со студентами на языке прагматики, вуз не может убедить их забыть про этот язык на время написания контрольной работы. Студент слишком хорошо чувствует этот обман. В результате он твёрдо усваивает, что от вуза ему нужен диплом. Заставить его поверить во что-то ещё почти невозможно.
Этот образ ультрапрагматичного студента целиком и полностью является выдумкой негодующих профессоров. Странно, как из подростков, повисших между детством и взрослой жизнью, их воображение делает совершенных роботов без изъяна. Стремясь сделать из студента машину, они перестают видеть в нём живого человека. Латиноамериканские теоретики образования (Иван Иллич, Паулу Фрейре) поражаются тому, как система сама начинает верить в те мифы, которые она создаёт. Прагматические доводы, которые воспроизводят ученики, только раздражают инквизиторов и вгоняют в депрессию пессимистов. Отношение «учитель - ученик» исчезает, вместо него появляется обмен между холодными прагматиками. Профессора и преподаватели воспроизводят то самое отношение, против которого пытаются бороться.
Но до сих пор речь шла только о профессорах и том образе студента, который они себе выстроили. Как же обстоит дело с самим студентом? Как видит ситуацию молодой человек, проходящий такую важную стадию социализации? Как воспринимает он принцип «будь прагматичным», который усердно навязывает ему система образования? Надо отдать ему должное: он весьма прилежный ученик. Столкнувшись с первыми в своей жизни серьёзными практическими задачами, он старательно учится решать их. Он видит, что ему следует быть прагматиком, и он стремится быть им. Он изо всех сил пытается подражать своим учителям, авторитет которых тем выше, чем серьёзнее решаемые ими практические задачи. Но он становится прагматичным лишь постольку, поскольку усваивает навязываемый ему принцип. У него, в сущности, нет других причин превращаться в прагматика. И он воспроизводит этот принцип лишь настолько, насколько системе удаётся обучить его этому принципу. Убеждая себя, что они имеют дело с расчётливой машиной, профессора и преподаватели льстят сами себе. Их руки должны создавать роботов - но полагать, что студенты становятся роботами сразу при поступлении в институт, было бы уже чересчур. Плагиатчик будет воспроизводить прагматические аргументы, поскольку он усвоил их. Но считать его на этом основании прагматиком до мозга костей - значит поверить в нарисованного собственными руками монстра.
В этом образе калькулятора, заботящегося лишь о собственной выгоде, происходит отчуждение преподавателя от студента, ученика - от учителя. Воображая, что студент являет собой образец прагматика, преподаватель забывает о своей наставнической функции. В самом деле, чему обучать и без того совершенную машину? Всё, что можно сделать - это вложить в неё информацию, неизвестные ей сведения, которые пригодятся ей в работе.
Только ослеплённая собственным величием система образования может думать, что повторение чужих текстов (крайним случаем которого является плагиат) - лёгкий способ получить зачёт. Плагиат связан с целым рядом практических проблем. Во-первых, поиск подходящего по теме чужого текста требует немало времени. Если тема очень узкая, это время может быть сравнимым со временем на анализ чужих текстов. Во-вторых, приведение чужого текста к тому формату, которого требует преподаватель, также отнимает время - в частности, время на написание введения и заключения. В-третьих, поиск нужной работы может потребовать помощи знакомых плагиатчика (например, знакомых с других факультетов). В-четвёртых, в тех ситуациях, когда использовать уже существующий текст невозможно, приходится тратить деньги и заказывать текст профессионалам. Наконец, в-пятых, любая форма плагиата связана с риском попасться - и это, в частности трата нервов. Таким образом, плагиат требует самых различных ресурсов. В целом ряде случаев затраты ресурсов на плагиат могут превышать затраты ресурсов на создание собственного текста.
Однако самое важное состоит в том, что студент не сопоставляет усилия, которых от него потребует написание собственного текста, с затратами на плагиат. Он выбирает плагиат не потому, что он прагматичен, но потому, что система не учит его ничему другому. Он может тратить массу времени на чтение литературы по теме, но сдать в результате компиляцию - не потому, что ему лень, но потому, что у него нет собственного мнения. Он остаётся один на один с собственными проблемами. С заданиями, которые он не знает, как выполнять, с текстами, которые он не знает, как писать. Да и откуда ему об этом знать - его учат решать практическую задачу получения оценки за текст, а не написания собственного текста. Это недоумение особенно хорошо проявляется тогда, когда сдать чужой текст почему-либо не представляется возможным (например, потому что так сформулирована тема). Лишённый испытанного способа студент оказывается в тупике: «Написать сам? Я? Но я не смогу… Да и что я могу писать сам, когда всё уже написали эксперты?».
Подавление экспертным знанием - такая же неотъемлемая черта современной системы образования, как и прагматичность. Становится ясно, что наличие собственного мнения - весьма непростой для студентов вопрос. Никто никогда не говорил им, как они должны обретать собственное мнение. Образование даёт им набор безусловно верных сведений, прагматика - принцип обращения с этими знаниями. В этой схеме студенту как субъекту нет места. Жёсткие санкции ещё могут заставить студентов не выкачивать готовые тексты из Интернета. Но они не создадут познающих субъектов. В результате на стол преподавателей одна за одной ложатся компиляции и рефераты мнений «экспертов».
Преподаватель, методично зачитывающий курс собственных лекций с изложением тех или иных сведений, может уместиться в книгу с аудиокассетой. Учителя, обучающего познавать самого себя и мир, никто не заменит. Первый призван производить прагматичные машины с идентичным объёмом информации. Результаты деятельности второго никогда не будут одинаковыми: ведь его студенты познают себя.
Возникает искушение потребовать от преподавателей прекратить насилие над студентами, перестать навязывать им нормы прагматики, перестать навязывать вообще что-либо. Но это будет слишком наивно. Другой французский социолог, Пьер Бурдьё, навсегда распрощался с иллюзиями о «ненасильственном» образовании. Если какая-то система образования кажется вам ненасильственной - значит, вас устраивает то насилие, которое она производит. Отношения образования с неизбежностью предполагают навязывание студентам тех или иных культурных содержаний. Навязывание, которое осуществляется уполномоченным на это преподавателем.
Следовательно, остаётся только возможность выбирать, что именно будет навязано. Отказаться от навязывания принципов прагматики, чтобы поставить на их место подлинный научный этос - очередная утопия. Любой успешный ректор понимает, что сегодня природа и распределение знания в обществе таковы, что образование и наука более не могут занимать то место, которое они занимали в советское время. Борцов за восстановление академической этики можно сравнить с луддитами, громившими технику в знак протеста против технического прогресса. Общество предъявляет к образованию ряд беспрекословных требований, которые требуют изрядной доли прагматичности.
Преподавателям придётся объяснять студентам, зачем им нужно писать собственные тексты. И они в состоянии найти убедительные доводы. Но для этого им следует отвернуться от рынка труда и повернуться к студенту.
Отечественные вузы усердно пытаются подстроить весь учебный процесс под требования рынка труда. Между тем, хорошо известно, что структура предложения не может поспеть за структурой спроса. В результате многие выпускники так или иначе оказываются вытеснены из своих специальностей. С другой стороны, большинство тех, кто успешно находит работу по специальности, всё равно делают это через знакомых. Учебный процесс можно делать всё более и более «практически ориентированным», но это мало поможет в трудоустройстве студентов.
Вузы претендуют на то, что готовят своих выпускников к трудовой жизни. Но на самом деле они не в состоянии подготовить молодых людей к той нестабильности и текучести, с которой связана трудовая жизнь сегодня. Значительная часть «практических знаний», которым обучаются студенты, никак не поможет им преодолеть барьер входа на рынок труда. Гораздо более важным на рынке оказывается комплексное видение проблем, способность быстро усвоить специфику того или иного производства, создавать новые идеи, почувствовать и реализовать свои способности. Всему этому может обучить вуз, который вместо этого по инерции предпочитает «прагматическую ориентацию». Система образования по-прежнему живёт в индустриальном обществе, не замечая, что рынок труда давно не работает по законам этого общества.
Студента сегодня невозможно убедить (или заставить) создавать собственный текст во имя абстрактных правил науки. Но научить его относиться к предмету критически, а не как к беспрекословной истине - это во власти профессоров. В их власти заставить студента чувствовать неопределённость, ненадёжность жизни здесь и сейчас - в начале XXI века. В их власти навязать ему это знание - знание о хрупкости и нестабильности мира. В их власти убеждать студента не в практической пользе конкретного курса лекций, а в необходимости критического отношения к миру, которое вырабатывается этим курсом. В их власти навязать студенту сомнение в том, что говорится с кафедры. В их власти не только предлагать студенту догмы, но и развенчивать их.
Наконец, в их власти научить студента относиться к чужому тексту не как к святыне, но как к ресурсу. До тех пор, пока человек не научится работать с текстом, он сможет только повторять текст. Умение работать с чужим текстом - залог появления субъекта, способного на создание собственного текста. Именно это знание преподаватель должен навязать сегодня студенту.
Плагиат - это объявление чужих идей собственными идеями. Поскольку значи-тельная часть студентов-нарушителей понятия не имеет о том, что значит «иметь собственную идею», они попросту не в состоянии присвоить себе идею чужую. Их только предстоит научить как собственному мнению, так и искусству присваивать чужое мнение. Но прежде следует зафиксировать истинное прагматическое значение плагиата. Прагматика плагиата состоит в том, что только он позволяет создать то единственное предложение, которое плагиатом не является.