Робинзон
Для Заповедника сказок
Тема проекта - " День Попугайских Островов"
Очередная маразмпоэма
Робинзон
В далёком и ленивом Папуасье,
Чуть-чуть правее центра океана,
На синем фоне волн, за горизонтом
Таинственный лежит архипелаг.
На карте надпись мелким серым шрифтом,
Читаемым с десятикратной лупой:
«Почтенный мореплаватель, не вздумай!
Здесь зона Попугайских островов».
На юго-запад в доброй сотне миль
Есть островок с пещерой и камином.
Его, само собою, населяет
Своей персоной некто Робинзон.
Вот он сидит угрюмо у камина
В трусах из козьей шкуры мехом внутрь.
Январский вечер. Дикая жара.
Который год он здесь? Он сам не помнит.
Запас зарубок кончился давно,
И пожелтевший календарь опал,
Спиралью стрелки на часах свернулись
От скуки своей жизни монотонной.
Уж полночь близится, а пятницы всё нет.
И Пятница, в запое, кстати, тоже…
Да в общем-то - и не было его…
Кого не выдумаешь, лишь бы поболтать?
Морщинист Робинзон и смугл, поскольку
Неблагосклонны тропики к пришельцам.
И жалкий венчик пуха седины
На лысине его растёт тоскливо.
Но вот внезапно кто-то в дверь стучит
(в пещере, кстати, двери нет как класса)
И входят бравые ребята в форме.
А на груди эмблема «ЧИП & ДЕЙЛ»,
В глазах готовность улучшать сей мир,
И руку помощи подать кому угодно
(особенно тому, кто не просил).
«Сэр! - говорит спасатель самый главный, -
Со спутника получен был сигнал,
Что на пустынном этом островке
Замечено живое шевеленье.
Мгновенно снаряжён авианосец,
Психологов команда на борту
Вас реабилитировать готова,
Пособие на родине вас ждёт
И куча оголтелых папарацци.
Домой, в цивилизацию пора!»
Старик сурово смотрит на пришельца,
Душистой дрянью набивает трубку
И тихо говорит: «Сынок, послушай,
Не всё так просто, как в твоих мозгах.
Ты говоришь - домой? Что мне Гекуба?
Дом, как известно - там, где ты был счастлив.
А что, сынок, ты знаешь обо мне?
Я плавал в этих водах до войны.
Мы шли с немалым грузом в Гонолулу.
Шторм выдался такой, что все погибли,
Включая наш дерьмовый пароход.
Вцепившись в круг, я ухитрился выжить.
Неделю я болтался в океане,
Сходя с ума от голода и жажды,
Но море меня вынесло на берег.
Да-да, на этот самый милый остров.
Здесь был родник, кокосовые пальмы,
И козы сами лезли под дубину,
Охотника не зная никогда.
Я обустроился, отрыл себе пещерку,
Взрыхлил в сторонке славный огородик,
И только выл ночами на луну
От одиночества и близкого безумья.
Но вот однажды я сидел в пещере,
И размышлял лишь над одним вопросом:
Как вбить мне крюк под сводами жилища
И главное - где взять мне этот крюк?
(про мыло даже и не рассуждаю).
Но тут раздался громкий шелест крыльев,
И словно ангел, в полутьму пещеры
Влетел большой зелёный амазон.
Он, голову склонив, взглянул лукаво,
Почистил пёрышки, затем шагнул вразвалку
И я, забыв про мыло и верёвку,
«Попка - дурак!» - сказал ему умильно.
На что он мне ответил: «Сам дурак!»
Тут я и сел. На камень. Острый. Попой.
Но в чувство приходить не собирался.
А попугай, откашлявшись негромко,
На стол взлетев, повёл такую речь:
«Ты не похож на нас, пришелец странный,
И за твоей спиной не видно крыльев,
Но всё же, как ни странно, ты разумен.
Пожалуй, можешь ты войти в наш круг.
Иди сегодня на закате солнца
Туда, где подступают к морю джунгли.
Приди с открытою душой и сердцем.
И станешь ты тогда не одинок»
Промолвив это, сей зелёный ангел
Покинул моё бедное жилище,
А я остался ждать захода солнца,
И ёрзал, сам себе боясь поверить,
Что вправду слышал то, что он сказал.
А солнце между тем сползало в море…
Конечно, я был там, уже на месте.
Из джунглей доносилась перекличка
И пенье разных птичьих голосов.
Я вслушивался, и уже казалось,
Я начинаю что-то понимать…
Последний луч блеснул над океаном
И из стены колышущихся джунглей
Навстречу светлым пятнышком порхнула
Корелла, хохолок свой приподняв.
Я протянул к ней руку, но она
Подпрыгнула легонько на песке
И превратилась в девушку, лукаво
Мне улыбнувшись. Я застыл недвижно,
Не зная как дышать, боясь виденье
Спугнуть излишним словом или жестом.
Она сама приблизилась ко мне
И тихо-тихо прошептала: «Здравствуй!»
И сказкой стала эта ночь для нас…
А утром вновь она вспорхнула птицей.
Но каждый раз, вернувшись на закате,
Она влетала вечером в пещеру,
Потом легонько стукалась о землю,
И крылья сбросив, с ласковой улыбкой
Нагою представала предо мной.
Я называл её, конечно, Евой.
Мы ели тёплый хлеб и пили воду
И козье молоко из тёмной чаши.
Ей было внове всё: очаг и пламя,
И мебель грубая из окоренных брёвен,
И дым из трубки умилял её.
Мне ж были дивны странные рассказы
О том, как меж собой скрипят деревья,
Как моря шум влияет на полёты,
И узнавать учился вкус луны.
Мы, взявшись за руки, бродили с ней
И говорили обо всём на свете,
И отвлекались лишь на поцелуи,
Любовью занимаясь на песке.
И так мы жили с ней пятнадцать лет.
И были счастливы всё это время…
Вот этими вот глупыми руками
Я сам разрушил рай, где мы с ней жили!
Мне было мало с нею быть ночами,
Я так же видеть днём её желал!
Когда она легонько задремала,
Я тихо поднял сброшенные крылья
И кинул их на угли очага,
Надеясь, что когда настанет утро,
Она останется со мною рядом.
И перья вспыхнули, и гром ударил с неба!
Моя любимая вскочила, покачнулась…
И снова стала пепельной кореллой,
Успев лишь прокричать: «Найди меня!»
И ветра шквал, промчавшись по пещере,
Унёс её с собою в сердце джунглей.
Я исходил весь остров, умоляя
Любых богов вернуть мою потерю,
Но птицы разлетались предо мною,
Язык деревьев стал невнятен мне.
Я не живу, а только существую
Надеждой обрести её опять…»
Спасатель главный хмыкает тихонько
И говорит с улыбкой дружелюбной:
«Да, сэр, я вас прекрасно понимаю.
И птички-девушки, и прочие цветочки,
Деревья, значит, говорят с луною...
Вы только, умоляю, не волнуйтесь!
На корабле хороший психиатр,
Он вам мозги по полочкам разложит,
И будет всё в порядке, я клянусь!»
Старик в камин вытряхивает трубку.
Он замолкает, кашляет натужно,
Внезапно уменьшается в размерах,
Весь обрастает перьями и пухом,
И с клёкотом в каминную трубу
Взамен седого старичка в маразме
Вдруг улетает яркий амадин.
Спасатели с разинутыми ртами
С немым вопросом смотрят друг на друга:
«Что, чёрт возьми, сейчас вот это было,
И на айфон успел ли кто заснять?»