Анн Бренон. Биография Пейре Отье. Часть 7. Страсти (1309-1310). Глава 26. Окончание.
Правда отчаяния
Особенно непостижимо, что ученый инквизитор Тулузы вынес из своего опыта общения с Пейре Отье столь же ложную, как и циничную рефлексию, процитированную выше, о том, что наиболее выгодный аспект обращения еретика состоит в том, что он в дальнейшем послужит хорошим источником информации. Разве Бернард Ги не знал, что еретик, крепкий в своей вере, будет из принципа говорить много, и может быть даже больше, чем еретик обращенный? И что он будет говорить с бесспорной искренностью, потому что он является абсолютным узником своего обета правды, камня преткновения его христианского состояния. В крайнем случае, можно себе вообразить в идеале такого Доброго Человека, который отрекся от своей веры из страха костра - или, кто знает? - из искреннего обращения в Римскую веру - но отказывается из-за остатка чести, выдавать своих старых друзей инквизитору, пытается молчать или лгать, потому что в любом случае его обет правды уже списан со счетов.
Но «закоренелый еретик», согласно инквизиторской фразеологии, то есть Добрый Человек, крепкий в своей вере, и твердо решивший претерпеть христианское мученичество, не мог позволить себе ни малейшего нарушения своих обетов - начиная с самого важного, обета правды, который связывал его непосредственно с апостолами Христовыми, теми, «которые не лгут и не обманывают». Теми, которые сносят ради Христа преследования в этом мире. Если Добрый Человек знает правду, он не может ее скрывать. В противном случае, в его глазах это будет равносильно отречению [1]. Такова была, хочется даже добавить «разумеется», непреклонная позиция Пейре Отье.
Эта ситуация была хорошо известна верующим, которые вынуждены были с этим считаться. Пойманные Инквизицией, они сами могла, часто с большим мужеством, молчать, лгать, скрывать, уклоняться, отказываться признаваться, даже под пытками - чтобы защитить Добрых Людей, которые еще находились в бегах. Но они знали, что те же Добрые Люди, будучи в свою очередь арестованы, не смогут скрыть то, что инквизитор пожелает знать об их верующих, начиняя с тех, кто их защищал. Вспомним панику, которая охватила верующих в Арке и в других местах, когда до них дошли новости об аресте Добрых Людей Жаума и Андрю в сентябре 1305 года.
Бернард Ги, который в своем учебнике Инквизиции делает вид, что забыл об этой особенности, тем не менее, с выгодой использовал самого непокорного из Добрых Людей, узника Пейре Отье. В самом деле, во многих случаях в конце culpa того/той или иного/иной осужденного/осужденной, в качестве лишнего аргумента упоминается о том, что если исповедь была неполной, то ее давали читать Пейре Отье, который выявлял факты, которые тот или иной свидетель пытался утаить:
По поводу этой Арноды стало известно от Пейре Отье, что она его видела и принимала его в своем доме и доме своего больного мужа, и что он приходил еретиковать ее мужа.
Подозреваемый означенный Раймонд утаил кое-что по поводу своего дома, согласно тому, что Пейре Отье сказал и написал.
Означенный Арнот содержится под арестом, поскольку скрывал некоторые факты о ереси, согласно тому, что Пейре Отье сказал и написал.
Означенная Бермонда подозревается в том, что она скрыла факты по поводу своего дома, поскольку Пейре Отье говорил о ней и о других в ее доме. [2]
Припомним также трогательную деталь о красивом синем камзоле, подаренном Арнотом Брю:
По поводу означенного Арнота Пейре Отье сказал, что означенный Арнот дал ему деньги и пожертвования, а также этот синий камзол, который означенный Пейре Отье носил до тех пор, пока его не арестовали и не осудили. [3]
В случае с верующими из Прюнет, которые исповедовались в течение нескольких месяцев и которых вряд ли вытягивали из их застенков ради такой малости, то Пейре Отье, скорее всего, заставляли работать над их досье. Вероятно, инквизитор передавал ему записи исповедей несчастных, и каждый раз спрашивал, полные ли они и чего там не хватает. Упоминание о том, что Добрый Человек «написал» дополнение, наверное, нужно понимать в этом смысле. Пейре Отье, будучи хорошим нотариусом, возможно, даже исправлял своей рукой записи допросов, к сожалению, ныне утраченные. И все это впоследствии резюмировалось и сокращенно излагалось в форме culpa в окончательном тексте приговоров, которые, заметим, были вынесены после осуждения Пейре Отье. Все это было переписано в большую книгу, которая дошла до нас. Заметим здесь еще, что если обвиняемые, свидетельствовавшие в судебном порядке перед Инквизицией, умели писать профессионально, то контора экономила на нотариусе и давала им возможность записывать свои показания собственной рукой. Так было с Пейре де Гальяком и Пейре де Люзенаком, которые давали показания перед Жоффре д’Абли. А Бернард Ги, со своей стороны, не упустил возможности использовать профессиональные навыки Пейре Отье.
Однако кажется, что в тулузской тюрьме, как минимум однажды, арестованный Добрый Человек непосредственно столкнулся со своими бывшими верующими. Речь идет о семье Бургундцев, которые принимали его на своем хуторе, в его последнем жилище. Мы не знаем, когда именно их арестовали: все их четыре исповеди датируются январем и февралем 1310 года. Но при изучении их culpaе сразу же становится ясным, что как минимум Перрин Маурель, его жена Жоана и золовка Раймонда (не совсем ясно, но возможно, что так же было и с Арнотом Маурелем Canta Corpt) не слишком-то рвались сотрудничать с Инквизицией, но начали с того, что упрямо все отрицали или молчали. И, конечно же, по этой причине инквизитор привел их на очную ставку, как минимум, мужчин, или одного только Перрина Мауреля с Пейре Отье. Я плохо себе представляю, где такая встреча могла быть устроена, в зале отдыха или на пересечении двух коридоров Дома Инквизиции. Пейре Отье вели в его застенок (in carcere), где он столкнулся с Перрином Маурелем. Вот как выглядит упоминание, которым оканчивается culpa приговора Бургундца:
Означенный Перрин отказывался исповедоваться с того момента, как его арестовали и долго держали в заточении, и до того, как еретик Пейре Отье ему сказал, в тюрьме, где они были, чтобы он признался; и первоначально он отрицал в суде истину обо всем, сказанном выше, и хотя от него много раз этого требовали, он не помогал арестовывать означенных еретиков. [4]
Жан Дювернуа весьма рассудительно предположил, что такая исключительная решимость Перрина Мауреля молчать, возможно связана с тем, что он был вальденсом. Мы также отметим, что если его брат Арнот, кажется, был очень вовлечен в катаризм, то Перрин является одним из редчайших обвиняемых Бернарда Ги, который не признался в вере в Добрых Людей. Но и большое количество катарских верующих продемонстрировали такое же упрямство. Также интересно выяснить настоящий смысл этого поступка Пейре Отье, который прямо посоветовал этому храброму человеку признаться. Возможно, что бывший юрист просто хотел помочь ему избежать слишком сурового наказания. Без сомнения, он объяснил Перрину Маурелю, что будучи узником своего обета правды, он рано или поздно будет вынужден отвечать на очень точные вопросы инквизитора и откроет всю правду о тайнах этого хутора. А если Перрин признается добровольно, то это может смягчить его участь. И, действительно, Перрин Маурель и его жена Жоана были осуждены на ношение крестов, в то время как Арнот Canta Corpt и его жена Раймонда получили приговор заточения в Муре.
Последний христианский жест
Таким в тулузской тюрьме предстает перед нами этот старый арестованный человек. Верный самому себе и своей Церкви, громко и четко заявивший о своей вере, он не колеблясь вступил на дорогу к своему костру. Восхитительно праведный, но и не без некоторой жесткости. Но что нас наиболее поражает, так это странная логика обета правды Добрых Людей, противоречащая всем понятным правилам подполья, в том числе и средневекового. Это предпочтение Слова Божьего всему человеческому братству странно выглядит для нашей пострелигиозной ментальности. Поневоле начинаешь мечтать о человеке со столь же героической позицией, но оставляющего место для некоторой гибкости, даже сострадания. Добрый Человек Амиель из Перль показывает нам такой пример своим молчаливым страданием.
Под конец лета 1309 года, через несколько недель после Пейре Отье, его старый товарищ Амиель из Перль тоже арестован. Этот арест был связан с поимкой Доброго Человека Рамонета Фабра. Всё случилось возле Верден-Лаурагэ, удивительной деревни, остающейся, несмотря на все преследования, эпицентром сопротивления. Однажды ночью Добрый Человек Амиель шел по дороге в сопровождении проводника Берната Фора. Это был один из братьев Серданы, называемой Эксклармондой, арестованной в начале 1309 года. Муж ее, Пейре Бернье, был сожжен в конце весны. Амиель из Перль и Бернат Фор направлялись на изолированный хутор. Но там была засада, устроенная агентами Инквизиции. Добрый Человек был арестован, а проводнику удалось бежать. Его никогда не поймали. В 1319 году Бернард Ги все еще мечет громы и молнии против него - и еще против нескольких других беглецов и заочно осужденных - объявляя им приговоры и отлучая от Церкви. [5]
Но Добрый Человек Амиель из Перль был схвачен, и его тут же привели в Тулузу - хотя он происходил из Сабартес - потому что его поймали в Тулузен и арестовывали его люди Бернарда Ги. Но вопрос о его возможной передаче Жоффре д’Абли даже не успел встать. Приговор Амиелю из Перль, «настоящее имя которого Амиель д’Отрив», прежде всего отмечает, что «его исповедь или, скорее, исповедание» во всем согласовалось с кратко изложенными общими заблуждениями еретиков. В приговоре также указывается, причем очень ясно, что Добрый Человек Амиель был подвергнут очной ставке с Добрым Человеком Пейре Отье перед инквизитором и его ареопагом. Это была просто потрясающая сцена:
Все эти и другие заблуждения, а скорее, ужасы, столь же мерзостные, сколь и преступные, которые исповедуют еретики его секты, Амиель перед нами и другими свидетелями признал, заявляя, что он придерживается всего, чего придерживается Пейре Отье, еретик, которого он признал перед нами и другими свидетелями своим Старшим в секте ереси. И оба они перед нами простерлись до земли, поклонившись один другому на еретический манер, говоря, что оба они являются их сектой, и признавая, что они часто поклонялись таким образом… [6]
Что можно добавить к этому описанию, происходящему от самого инквизитора? Разумеется, следует восстановить - как минимум - слова, которые на самом деле говорили оба Добрых Человека, и которые инквизиторская канцелярия перевела как секта, ересь и поклонение: в присутствии инквизитора Пейре и Амиель ритуально приветствовали друг друга как носителей Духа Святого, выражая свою веру в то, что оба они, наконец воссоединившись, представляют собой Церковь. Напомним, что Добрые Люди следовали, таким образом, словам Евангелия «Там, где двое или трое соберутся во имя Мое, там Я среди них», на которых была основана христианская практика socis. [7] Встретившись со своим Старшим, как положено, исходя из церковной дисциплины, Добрый Человек Амиель из Перль сослался на него, чтобы провозгласить свою веру - эти доктринальные заблуждения/ужасы, представлявшие интерес для Инквизиции. Но для двух узников главным была их общая уверенность в том, что они представляют собой Церковь, обновленную литургическим жестом взаимного приветствия. Истинную христианскую Церковь, преследуемую, раненую, но осознающею себя, и твердую в своей вере, которую перед их судьями представляли Добрый Человек Амиель и его Старший Пейре из Акса. Они оказались верны тому, что проповедовал Пейре Отье несколькими годами ранее для Пейре Маури, и что именно здесь обрело весь свой смысл: «И нас ненавидят и преследуют по причине Закона (Господня), которого мы твердо придерживаемся…».
Без сомнения, именно с этим удивительным и значимым восстановлением катарской Церкви в застенках тулузской Инквизиции можно связать крайнее решение, которое принял Добрый Человек Амиель:
Словно желая усилить свое осуждение, исчадие ада и проклятия, ускоряя свою телесную смерть и спеша в вечность, начиная с момента ареста, он отказался есть и пить, осуществляя, таким образом, самоубийство.
Амиель из Перль, бывший дворянин из Сабартес, ставший Добрым Человеком и преследуемый, действительно получил приговор от инквизитора Бернарда Ги в четверг 23 октября 1309 года; можно сказать, что это был безотлагательный приговор, в связи с голодовкой, которую тот начал. Следует ли применять здесь термин endurа? Инквизитор немедленно собрал свой совет, стараясь, чтобы нераскаявшегося еретика смогли сжечь, пока тот был еще жив:
Вот почему, поскольку означенный еретик Амиель… упорствовал в своем вероломстве закоренелой душой, и не мог дольше ждать без того, чтобы не пребывать в опасности смерти, мы, означенный инквизитор и викарий, спешно созвали совет многих мудрых и экспертов в гражданском и каноническом праве… заседая в трибунале, мы выносим еретику окончательный приговор и как такового передаем его светской власти.
Итак, Добрый Человек Амиель, твердый в своей вере, выбрал сопротивление власти Инквизиции и Церкви мира сего единственным способом, который у него оставался: голодовкой ускоряя свой костер. Сожженный, возможно, в тот же день или на следующий, он умер, не узнав долгого заточения, который уже испытывал его Старший [8]. Этот трагический, но быстрый выход ставит перед нами следующий вопрос: нам хотелось бы знать, почему Пейре Отье, тоже абсолютно твердый в своей вере, не избрал того же самого? Ведь рядом с этим непоколебимым Добрым Человеком, тем не менее, сделавшимся в течение долгих месяцев игрушкой в руках инквизитора, который без стыда использовал его для выявления пробелов в исповедях заключенных, теперь стоит этот трогательный пример его товарища Амиеля из Перль, бежавшего в смерть с огромным достоинством, и поступившего с точностью до наоборот. Но хотя в октябре 1309 года так сформулированный вопрос не возникал, сейчас мы можем поискать ответ или хотя бы ключ к пониманию проблемы воссоединения перед Инквизицией двух христиан - Доброго Человека и его Старшего - воссоединения, которое восстанавливает Церковь. Для Доброго Человека не убийством исполняется обет евангельского ненасилия. Даже пассивное самоубийство представляло собой нарушение заповеди «Не убий!». Поэтому можно предположить, что он сделал это при отпущении его Старшего, Пейре из Акса, представлявшего в его глазах лоно Церкви, и именно так Добрый Человек Амиель из Перль ушел в смерть. Практически аналогичным способом другой Добрый Человек, который, как мы знаем, избрал тот же путь, был юный Санс Меркадье. Он совершил самоубийство с ведома своего товарища, Доброго Человека Пейре Санса, и он тоже умер в состоянии отпущения и в лоне своей Церкви.
Мы также можем добавить, что насколько мы знаем - хотя наши знания очень неполны - никто из других Добрых Людей, которых одного за другим ловила инквизиторская полиция, кажется, не избирал решения объявить голодовку, что влекло за собой немедленный костер. Хотя, вполне вероятно, что причиной спешки, в которой 2 марта 1309 года каркассонские власти организовали костер Жаума Отье, была голодовка, которую объявил молодой человек. Как бы там ни было, Пейре Отье и Пейре Санс могли играть роль старших членов Церкви, которые стоически оставались во власти мира сего, после того, как дали отпущение своему последнему товарищу. Но им уже некому было дать такого отпущения. Пейре Санс, если информация о нем верна, всё еще оставался свободным в своем опасном подполье.
Христианская твердость и даже жесткость Старшего, который поставил всё на карту своей безгрешности против ужасных ловушек инквизиторской системы не ослабляет, а только усиливает его героический образ. Под конец зимы 1309-1310 года Пейре Отье потерял своего последнего товарища. В своей тюрьме, благодаря ревностным заботам инквизитора, он узнавал, как одного за другим арестовывали всех членов его Церкви, его бывших товарищей. Трагедия состояла в том, что Старший не мог до конца оставаться непреклонным представителем своей Церкви, не соблюдая всех своих обетов, как обета правды, так и обета твердости перед лицом мученической смерти. И то, и другое было способом подтвердить перед лицом инквизитора, но в особенности в глазах христианского народа, перед которым он рано или поздно предстанет, что он истинный свидетель преследуемого Христа, каким он, несомненно, и являлся. Апостолом. Который в последний раз мог продемонстрировать, что Церковь, которая сдирает шкуру - это неистинная Церковь.
[1] Об обетах правды Добрых Людей и последствиях этого см. Главу 13.
[2] Culpaе Арноды, Раймонда, Арнота младшего и Бермонды де Сальветат, Мур, B.G.Limb, 73-74.
[3] Culpa Арнота Брю, Мур, B.G.Limb, 74-75.
[4] Culpa Перрена Мауреля, Кресты, B.G.Limb, 102.
[5] Culpa Берната Фора, Беглец, B.G.Limb, 257.
[6] Приговор Амиелю из Перль, передающий его светской власти, B.G.Limb, 36-38.
[7] Что касается этой практики, то мы с сарказмом можем отметить, что в приговорах Бернарда Ги отмечается, что рядом с доминиканским инквизитором присутствует его socius брат Элия Тельфонт, как и socius лектора францисканцев Тулузы Брат Изарн де Монтот.
[8] Следует заметить, что приговор Амиелю из Перль является единственным в таком роде: инквизитор не обращается непосредственно к осужденному во втором лице, как это обычно делалось, но говорит о нем как о третьем лице. Возможно, Амиель был слишком слаб, чтоб присутствовать на Генеральном Сермон.
Особенно непостижимо, что ученый инквизитор Тулузы вынес из своего опыта общения с Пейре Отье столь же ложную, как и циничную рефлексию, процитированную выше, о том, что наиболее выгодный аспект обращения еретика состоит в том, что он в дальнейшем послужит хорошим источником информации. Разве Бернард Ги не знал, что еретик, крепкий в своей вере, будет из принципа говорить много, и может быть даже больше, чем еретик обращенный? И что он будет говорить с бесспорной искренностью, потому что он является абсолютным узником своего обета правды, камня преткновения его христианского состояния. В крайнем случае, можно себе вообразить в идеале такого Доброго Человека, который отрекся от своей веры из страха костра - или, кто знает? - из искреннего обращения в Римскую веру - но отказывается из-за остатка чести, выдавать своих старых друзей инквизитору, пытается молчать или лгать, потому что в любом случае его обет правды уже списан со счетов.
Но «закоренелый еретик», согласно инквизиторской фразеологии, то есть Добрый Человек, крепкий в своей вере, и твердо решивший претерпеть христианское мученичество, не мог позволить себе ни малейшего нарушения своих обетов - начиная с самого важного, обета правды, который связывал его непосредственно с апостолами Христовыми, теми, «которые не лгут и не обманывают». Теми, которые сносят ради Христа преследования в этом мире. Если Добрый Человек знает правду, он не может ее скрывать. В противном случае, в его глазах это будет равносильно отречению [1]. Такова была, хочется даже добавить «разумеется», непреклонная позиция Пейре Отье.
Эта ситуация была хорошо известна верующим, которые вынуждены были с этим считаться. Пойманные Инквизицией, они сами могла, часто с большим мужеством, молчать, лгать, скрывать, уклоняться, отказываться признаваться, даже под пытками - чтобы защитить Добрых Людей, которые еще находились в бегах. Но они знали, что те же Добрые Люди, будучи в свою очередь арестованы, не смогут скрыть то, что инквизитор пожелает знать об их верующих, начиняя с тех, кто их защищал. Вспомним панику, которая охватила верующих в Арке и в других местах, когда до них дошли новости об аресте Добрых Людей Жаума и Андрю в сентябре 1305 года.
Бернард Ги, который в своем учебнике Инквизиции делает вид, что забыл об этой особенности, тем не менее, с выгодой использовал самого непокорного из Добрых Людей, узника Пейре Отье. В самом деле, во многих случаях в конце culpa того/той или иного/иной осужденного/осужденной, в качестве лишнего аргумента упоминается о том, что если исповедь была неполной, то ее давали читать Пейре Отье, который выявлял факты, которые тот или иной свидетель пытался утаить:
По поводу этой Арноды стало известно от Пейре Отье, что она его видела и принимала его в своем доме и доме своего больного мужа, и что он приходил еретиковать ее мужа.
Подозреваемый означенный Раймонд утаил кое-что по поводу своего дома, согласно тому, что Пейре Отье сказал и написал.
Означенный Арнот содержится под арестом, поскольку скрывал некоторые факты о ереси, согласно тому, что Пейре Отье сказал и написал.
Означенная Бермонда подозревается в том, что она скрыла факты по поводу своего дома, поскольку Пейре Отье говорил о ней и о других в ее доме. [2]
Припомним также трогательную деталь о красивом синем камзоле, подаренном Арнотом Брю:
По поводу означенного Арнота Пейре Отье сказал, что означенный Арнот дал ему деньги и пожертвования, а также этот синий камзол, который означенный Пейре Отье носил до тех пор, пока его не арестовали и не осудили. [3]
В случае с верующими из Прюнет, которые исповедовались в течение нескольких месяцев и которых вряд ли вытягивали из их застенков ради такой малости, то Пейре Отье, скорее всего, заставляли работать над их досье. Вероятно, инквизитор передавал ему записи исповедей несчастных, и каждый раз спрашивал, полные ли они и чего там не хватает. Упоминание о том, что Добрый Человек «написал» дополнение, наверное, нужно понимать в этом смысле. Пейре Отье, будучи хорошим нотариусом, возможно, даже исправлял своей рукой записи допросов, к сожалению, ныне утраченные. И все это впоследствии резюмировалось и сокращенно излагалось в форме culpa в окончательном тексте приговоров, которые, заметим, были вынесены после осуждения Пейре Отье. Все это было переписано в большую книгу, которая дошла до нас. Заметим здесь еще, что если обвиняемые, свидетельствовавшие в судебном порядке перед Инквизицией, умели писать профессионально, то контора экономила на нотариусе и давала им возможность записывать свои показания собственной рукой. Так было с Пейре де Гальяком и Пейре де Люзенаком, которые давали показания перед Жоффре д’Абли. А Бернард Ги, со своей стороны, не упустил возможности использовать профессиональные навыки Пейре Отье.
Однако кажется, что в тулузской тюрьме, как минимум однажды, арестованный Добрый Человек непосредственно столкнулся со своими бывшими верующими. Речь идет о семье Бургундцев, которые принимали его на своем хуторе, в его последнем жилище. Мы не знаем, когда именно их арестовали: все их четыре исповеди датируются январем и февралем 1310 года. Но при изучении их culpaе сразу же становится ясным, что как минимум Перрин Маурель, его жена Жоана и золовка Раймонда (не совсем ясно, но возможно, что так же было и с Арнотом Маурелем Canta Corpt) не слишком-то рвались сотрудничать с Инквизицией, но начали с того, что упрямо все отрицали или молчали. И, конечно же, по этой причине инквизитор привел их на очную ставку, как минимум, мужчин, или одного только Перрина Мауреля с Пейре Отье. Я плохо себе представляю, где такая встреча могла быть устроена, в зале отдыха или на пересечении двух коридоров Дома Инквизиции. Пейре Отье вели в его застенок (in carcere), где он столкнулся с Перрином Маурелем. Вот как выглядит упоминание, которым оканчивается culpa приговора Бургундца:
Означенный Перрин отказывался исповедоваться с того момента, как его арестовали и долго держали в заточении, и до того, как еретик Пейре Отье ему сказал, в тюрьме, где они были, чтобы он признался; и первоначально он отрицал в суде истину обо всем, сказанном выше, и хотя от него много раз этого требовали, он не помогал арестовывать означенных еретиков. [4]
Жан Дювернуа весьма рассудительно предположил, что такая исключительная решимость Перрина Мауреля молчать, возможно связана с тем, что он был вальденсом. Мы также отметим, что если его брат Арнот, кажется, был очень вовлечен в катаризм, то Перрин является одним из редчайших обвиняемых Бернарда Ги, который не признался в вере в Добрых Людей. Но и большое количество катарских верующих продемонстрировали такое же упрямство. Также интересно выяснить настоящий смысл этого поступка Пейре Отье, который прямо посоветовал этому храброму человеку признаться. Возможно, что бывший юрист просто хотел помочь ему избежать слишком сурового наказания. Без сомнения, он объяснил Перрину Маурелю, что будучи узником своего обета правды, он рано или поздно будет вынужден отвечать на очень точные вопросы инквизитора и откроет всю правду о тайнах этого хутора. А если Перрин признается добровольно, то это может смягчить его участь. И, действительно, Перрин Маурель и его жена Жоана были осуждены на ношение крестов, в то время как Арнот Canta Corpt и его жена Раймонда получили приговор заточения в Муре.
Последний христианский жест
Таким в тулузской тюрьме предстает перед нами этот старый арестованный человек. Верный самому себе и своей Церкви, громко и четко заявивший о своей вере, он не колеблясь вступил на дорогу к своему костру. Восхитительно праведный, но и не без некоторой жесткости. Но что нас наиболее поражает, так это странная логика обета правды Добрых Людей, противоречащая всем понятным правилам подполья, в том числе и средневекового. Это предпочтение Слова Божьего всему человеческому братству странно выглядит для нашей пострелигиозной ментальности. Поневоле начинаешь мечтать о человеке со столь же героической позицией, но оставляющего место для некоторой гибкости, даже сострадания. Добрый Человек Амиель из Перль показывает нам такой пример своим молчаливым страданием.
Под конец лета 1309 года, через несколько недель после Пейре Отье, его старый товарищ Амиель из Перль тоже арестован. Этот арест был связан с поимкой Доброго Человека Рамонета Фабра. Всё случилось возле Верден-Лаурагэ, удивительной деревни, остающейся, несмотря на все преследования, эпицентром сопротивления. Однажды ночью Добрый Человек Амиель шел по дороге в сопровождении проводника Берната Фора. Это был один из братьев Серданы, называемой Эксклармондой, арестованной в начале 1309 года. Муж ее, Пейре Бернье, был сожжен в конце весны. Амиель из Перль и Бернат Фор направлялись на изолированный хутор. Но там была засада, устроенная агентами Инквизиции. Добрый Человек был арестован, а проводнику удалось бежать. Его никогда не поймали. В 1319 году Бернард Ги все еще мечет громы и молнии против него - и еще против нескольких других беглецов и заочно осужденных - объявляя им приговоры и отлучая от Церкви. [5]
Но Добрый Человек Амиель из Перль был схвачен, и его тут же привели в Тулузу - хотя он происходил из Сабартес - потому что его поймали в Тулузен и арестовывали его люди Бернарда Ги. Но вопрос о его возможной передаче Жоффре д’Абли даже не успел встать. Приговор Амиелю из Перль, «настоящее имя которого Амиель д’Отрив», прежде всего отмечает, что «его исповедь или, скорее, исповедание» во всем согласовалось с кратко изложенными общими заблуждениями еретиков. В приговоре также указывается, причем очень ясно, что Добрый Человек Амиель был подвергнут очной ставке с Добрым Человеком Пейре Отье перед инквизитором и его ареопагом. Это была просто потрясающая сцена:
Все эти и другие заблуждения, а скорее, ужасы, столь же мерзостные, сколь и преступные, которые исповедуют еретики его секты, Амиель перед нами и другими свидетелями признал, заявляя, что он придерживается всего, чего придерживается Пейре Отье, еретик, которого он признал перед нами и другими свидетелями своим Старшим в секте ереси. И оба они перед нами простерлись до земли, поклонившись один другому на еретический манер, говоря, что оба они являются их сектой, и признавая, что они часто поклонялись таким образом… [6]
Что можно добавить к этому описанию, происходящему от самого инквизитора? Разумеется, следует восстановить - как минимум - слова, которые на самом деле говорили оба Добрых Человека, и которые инквизиторская канцелярия перевела как секта, ересь и поклонение: в присутствии инквизитора Пейре и Амиель ритуально приветствовали друг друга как носителей Духа Святого, выражая свою веру в то, что оба они, наконец воссоединившись, представляют собой Церковь. Напомним, что Добрые Люди следовали, таким образом, словам Евангелия «Там, где двое или трое соберутся во имя Мое, там Я среди них», на которых была основана христианская практика socis. [7] Встретившись со своим Старшим, как положено, исходя из церковной дисциплины, Добрый Человек Амиель из Перль сослался на него, чтобы провозгласить свою веру - эти доктринальные заблуждения/ужасы, представлявшие интерес для Инквизиции. Но для двух узников главным была их общая уверенность в том, что они представляют собой Церковь, обновленную литургическим жестом взаимного приветствия. Истинную христианскую Церковь, преследуемую, раненую, но осознающею себя, и твердую в своей вере, которую перед их судьями представляли Добрый Человек Амиель и его Старший Пейре из Акса. Они оказались верны тому, что проповедовал Пейре Отье несколькими годами ранее для Пейре Маури, и что именно здесь обрело весь свой смысл: «И нас ненавидят и преследуют по причине Закона (Господня), которого мы твердо придерживаемся…».
Без сомнения, именно с этим удивительным и значимым восстановлением катарской Церкви в застенках тулузской Инквизиции можно связать крайнее решение, которое принял Добрый Человек Амиель:
Словно желая усилить свое осуждение, исчадие ада и проклятия, ускоряя свою телесную смерть и спеша в вечность, начиная с момента ареста, он отказался есть и пить, осуществляя, таким образом, самоубийство.
Амиель из Перль, бывший дворянин из Сабартес, ставший Добрым Человеком и преследуемый, действительно получил приговор от инквизитора Бернарда Ги в четверг 23 октября 1309 года; можно сказать, что это был безотлагательный приговор, в связи с голодовкой, которую тот начал. Следует ли применять здесь термин endurа? Инквизитор немедленно собрал свой совет, стараясь, чтобы нераскаявшегося еретика смогли сжечь, пока тот был еще жив:
Вот почему, поскольку означенный еретик Амиель… упорствовал в своем вероломстве закоренелой душой, и не мог дольше ждать без того, чтобы не пребывать в опасности смерти, мы, означенный инквизитор и викарий, спешно созвали совет многих мудрых и экспертов в гражданском и каноническом праве… заседая в трибунале, мы выносим еретику окончательный приговор и как такового передаем его светской власти.
Итак, Добрый Человек Амиель, твердый в своей вере, выбрал сопротивление власти Инквизиции и Церкви мира сего единственным способом, который у него оставался: голодовкой ускоряя свой костер. Сожженный, возможно, в тот же день или на следующий, он умер, не узнав долгого заточения, который уже испытывал его Старший [8]. Этот трагический, но быстрый выход ставит перед нами следующий вопрос: нам хотелось бы знать, почему Пейре Отье, тоже абсолютно твердый в своей вере, не избрал того же самого? Ведь рядом с этим непоколебимым Добрым Человеком, тем не менее, сделавшимся в течение долгих месяцев игрушкой в руках инквизитора, который без стыда использовал его для выявления пробелов в исповедях заключенных, теперь стоит этот трогательный пример его товарища Амиеля из Перль, бежавшего в смерть с огромным достоинством, и поступившего с точностью до наоборот. Но хотя в октябре 1309 года так сформулированный вопрос не возникал, сейчас мы можем поискать ответ или хотя бы ключ к пониманию проблемы воссоединения перед Инквизицией двух христиан - Доброго Человека и его Старшего - воссоединения, которое восстанавливает Церковь. Для Доброго Человека не убийством исполняется обет евангельского ненасилия. Даже пассивное самоубийство представляло собой нарушение заповеди «Не убий!». Поэтому можно предположить, что он сделал это при отпущении его Старшего, Пейре из Акса, представлявшего в его глазах лоно Церкви, и именно так Добрый Человек Амиель из Перль ушел в смерть. Практически аналогичным способом другой Добрый Человек, который, как мы знаем, избрал тот же путь, был юный Санс Меркадье. Он совершил самоубийство с ведома своего товарища, Доброго Человека Пейре Санса, и он тоже умер в состоянии отпущения и в лоне своей Церкви.
Мы также можем добавить, что насколько мы знаем - хотя наши знания очень неполны - никто из других Добрых Людей, которых одного за другим ловила инквизиторская полиция, кажется, не избирал решения объявить голодовку, что влекло за собой немедленный костер. Хотя, вполне вероятно, что причиной спешки, в которой 2 марта 1309 года каркассонские власти организовали костер Жаума Отье, была голодовка, которую объявил молодой человек. Как бы там ни было, Пейре Отье и Пейре Санс могли играть роль старших членов Церкви, которые стоически оставались во власти мира сего, после того, как дали отпущение своему последнему товарищу. Но им уже некому было дать такого отпущения. Пейре Санс, если информация о нем верна, всё еще оставался свободным в своем опасном подполье.
Христианская твердость и даже жесткость Старшего, который поставил всё на карту своей безгрешности против ужасных ловушек инквизиторской системы не ослабляет, а только усиливает его героический образ. Под конец зимы 1309-1310 года Пейре Отье потерял своего последнего товарища. В своей тюрьме, благодаря ревностным заботам инквизитора, он узнавал, как одного за другим арестовывали всех членов его Церкви, его бывших товарищей. Трагедия состояла в том, что Старший не мог до конца оставаться непреклонным представителем своей Церкви, не соблюдая всех своих обетов, как обета правды, так и обета твердости перед лицом мученической смерти. И то, и другое было способом подтвердить перед лицом инквизитора, но в особенности в глазах христианского народа, перед которым он рано или поздно предстанет, что он истинный свидетель преследуемого Христа, каким он, несомненно, и являлся. Апостолом. Который в последний раз мог продемонстрировать, что Церковь, которая сдирает шкуру - это неистинная Церковь.
[1] Об обетах правды Добрых Людей и последствиях этого см. Главу 13.
[2] Culpaе Арноды, Раймонда, Арнота младшего и Бермонды де Сальветат, Мур, B.G.Limb, 73-74.
[3] Culpa Арнота Брю, Мур, B.G.Limb, 74-75.
[4] Culpa Перрена Мауреля, Кресты, B.G.Limb, 102.
[5] Culpa Берната Фора, Беглец, B.G.Limb, 257.
[6] Приговор Амиелю из Перль, передающий его светской власти, B.G.Limb, 36-38.
[7] Что касается этой практики, то мы с сарказмом можем отметить, что в приговорах Бернарда Ги отмечается, что рядом с доминиканским инквизитором присутствует его socius брат Элия Тельфонт, как и socius лектора францисканцев Тулузы Брат Изарн де Монтот.
[8] Следует заметить, что приговор Амиелю из Перль является единственным в таком роде: инквизитор не обращается непосредственно к осужденному во втором лице, как это обычно делалось, но говорит о нем как о третьем лице. Возможно, Амиель был слишком слаб, чтоб присутствовать на Генеральном Сермон.