beria_lavr
in
cmepsh
22 июня 1941 г. Было ли предательство высшего военного руководства -1?
Было ли предательство высшего военного руководства, желавшего воспользоваться поражением в войне для смены власти Сталина?
Тема предательства военных в высшем звене управления Красной Армии, как основной причины разгрома наших войск, не очень популярна, по крайней мере в массовой литературе.
Писатель-историк Мартиросян - один из тех, кто увидел главную причину именно в этом. Рассуждает он следующим образом:
Многие военные высокого ранга, с боевым опытом и без него, в наших бедах летом и осенью 1941 г. винят высшее командование РККА. Именно генералов, а не Сталина, как принято.
Маршал авиации Голованов, бывший во время войны Главкомом дальней авиации, написал по-военному коротко: «Генеральный штаб войну проморгал!» (Уверен, про себя он выразился еще короче…)
Маршал Рокоссовский: «…В воздухе пахло войной, и только слепые и глухие не замечали или не хотели это замечать».
Наш современник, генерал-полковник Чернов: «Одной из причин поражения наших войск в начальный период войны явилась недооценка Наркоматом обороны и Генеральным штабом существа самого начального периода войны, условий развязывания войны и ее ведения в первые часы и дни».
Военный историк Рунов, резонно заметивший, что о стратегической внезапности нападения не может быть и речи, подчеркнул, что тактическая внезапность вторжения все же была достигнута. А «…это не что другое, как неудовлетворительная информационная и организаторская работа Генштаба РККА, штабов западных военных округов и армий прикрытия государственной границы».
То есть профессиональный военные и военные историки понимают, что причина беды 1941 г. кроется в деятельности высшего командования РККА, но списывают это на халатность или разгильдяйство, царившие в армии. А еще на неопытность подавляющего большинства командиров крупных соединений и объединений, многие из которых находились на своих должностях меньше года (напомню, за 1940-й и 6 месяцев 1941-го армия увеличилась на 3,2 млн чел.).
Но Мартиросян с ними не согласен. Вернее, согласен наполовину - не отрицая отсутствия опыта у большинства командного состава, допуская многочисленные случаи халатности, он основную причину нашей трагедии все-таки видит в другом.
В своем двухтомном труде «22 июня. Блицкриг предательства от истоков до кануна», «22 июня. Детальная анатомия предательства» на основе обширного материала он пытается доказать, что среди военных в высшем звене управления имело место предательство, целью которого было обеспечить поражение своих войск в войне, чтобы на этой волне сменить ненавистного Сталина. Так же, как когда-то революционеры желали поражения своего государства в Русско-японской и Первой мировой войнах, чтобы сменить самодержавие на власть народа.
Но, может, товарищ Мартиросян сгущает краски и зря приписывает благородным маршалам и генералам то, что им и в голову не могло прийти? Ведь одно дело - желать поражения в войне антинародному (как утверждали большевики) государству - Российской империи и совсем другое - желать разгрома своей народной армии, плоть от плоти государства рабочих и крестьян. Может, это Сталин придумал обвинить их в несуществующих грехах, чтобы оправдать последовавшие репрессии?
Давайте «спросим» у того, кого считаем инициатором и организатором заговора военных. У Льва Давидовича «лично». Вот что писал Троцкий в своей работе «Преданная революция: Что такое СССР и куда он идет?»:
«Война могла бы несомненно послужить отдушиной для накопившихся паров недовольства…
Опасность войны и поражения в ней СССР есть реальность. Но и революция есть реальность. Если революция не помешает войне, то война поможет революции. Вторые роды обычно легче первых. В новой войне не придется целых два с половиной года ждать первого восстания. Раз начавшись, революция на этот раз уже не остановится на полдороге…»
По-моему, товарищ Бронштейн доходчиво разъяснил, как надо использовать предстоящую войну. Чтобы революция (читай, «смена власти») произошла, надо добиться поражения СССР в этой войне.
Поэтому, прикрывая свои истинные замыслы революционной риторикой, Лев Давидович все делал, чтобы организовать это самое поражение. А обеспечить его могли только военные, причем самого высокого уровня. Очевидно, что предательство одного командующего армией принесло бы Красной Армии вреда неизмеримо больше, чем, например, деятельностьдесяти предателей - командиров полков. Не говоря уже о командующем округом или, чем черт не шутит, наркоме обороны или начальнике Генерального штаба.
Согласитесь, для любых заговорщиков было бы заманчиво добиться огромных результатов, не тратя времени и сил на подготовку «цветной» революции, а лишь «обработав» нескольких высокопоставленных военных. А уж способов обработки известно сотни - от шантажа и запугивания до «разъяснительной работы». Как троцкие умели убеждать и агитировать, показал 1917 г.
Именно предательство высшего командования, считает Мартиросян, а не их неопытность и низкий профессионализм, явилось причиной нашего поражения летом - осенью 1941 г.
Он отдает себе отчет, что эти обвинения слишком серьезны и кажутся невероятными, но старается убедить, приводя факты, которые могут если и не доказать его версию, то подозрения в предательстве зародить.
Начинает он издалека - с описания заговора соратников Троцкого (конкретно его военного блока во главе с Тухачевским) по свержению Сталина.
В том, что заговор существовал на самом деле, сомневаются (вернее, делают вид, что сомневаются) только «либералы». Они уверенно заявляют, что процесс 1937 г. над военными инспирирован Сталиным, якобы попавшимся на удочку германского Генштаба, удачно вбросившего дезинформацию-компромат на высших военачальников. Таким образом, уверяют они, немцам удалось ослабить РККА в преддверии грядущей войны.
Эти «либеральные» горе-историки в упор не видят массу фактов и документов, доказывающих обратное. Например, сбежавший в США в 1938 г. высокопоставленный офицер советской внешней разведки Лейба Лазаревич Фельбинг в интервью американскому журналу «Лайф» в 1953 г. по случаю смерти Сталина рассказал, что «…узнал о планах военно-политического заговора против Сталина от своего близкого родственника - заместителя НКВД Украины Кацнельсона». Там же добавил, что Сталин «…мастерски переиграл заговорщиков».
Да даже просто зная Троцкого, можно не сомневаться, что он со своей кипучей энергией, хваткой и влиянием обязательно использовал бы все возможные способы и варианты возвращения к власти. Самым распространенным и неоднократно опробованным способом смены руководства государства является заговор. А без участия военных ни один заговор не обходится - это азбучная истина.
Так вот, описывая этот заговор, Мартиросян практически полностью приводит текст «Плана поражения СССР в войне с Германией», который Тухачевский во время следствия собственноручно написал на 143 листах и который был представлен на суде как улика.
Затем он проводит параллели между пунктами этого плана и событиями лета 1941 г., отыскивая на удивление много схожего. После чего делает заключение, что многое из этого плана оказалось реализованным перед войной, как будто его выполняли либо по инерции, либо оставшиеся в живых сообщники.
На мой взгляд, не стоило бы считать истинным то, что было получено во время следствия - слишком радикальными были методы допроса в те времена. Но как допущение, что предательство могло иметь место перед войной, его рассматривать можно.
Факты реального предательства на полях боев, к сожалению, имели место во время той страшной войны. У кого-то это было вызвано элементарной трусостью, у кого-то - холодным расчетом отомстить за своих близких, погибших от рук большевиков, или нежеланием воевать за советскую власть, отнявшую все, что имелось.
Не нам обвинять рядовых солдат, изменивших присяге, это та ситуация, когда говорят: «Бог им судья». Перейдя на сторону врага, они сами решили свою участь.
Но предателей из числа генералов и офицеров ничто не может извинить. Командир, умышленно подставивший свою часть под разгром или сдавший ее в плен, должен ответить за искалеченные по его воле судьбы подчиненных (погибших или плененных). И его обязательно надо судить здесь, на земле, не дожидаясь Божьего суда. И желательно по законам военного времени.
Но если с теми генералами, которые добровольно сдались в плен и сотрудничали с врагом, все понятно, то не все однозначно и убедительно с теми, кого за руку не поймали, а выводы об их предательстве сделаны только на основе сопоставления и анализа каких-либо фактов их служебной деятельности. Например, с наркомом обороны Тимошенко…
Мартиросян уверен, что он один из тех, кто готовил поражение нашей армии с целью смены власти Сталина. В качестве доказательства он приводит, например, такие факты.
В декабре 1941 г. в немецкий плен попал командующий 20-й армией генерал Лукин. На допросах он изложил свое видение будущего России под управлением Германии и советовал, что надо предпринять немцам, чтобы организовать восстание в СССР для свержения власти Сталина. Одним из тех, кто может примкнуть к восстанию при определенных условиях, Лукин назвал Тимошенко.
Вызывают интерес и материалы допроса генерала Власова, сдавшегося в плен дважды: в 1942 г. немцам, а в 1945-м - нашим. Советским следователям он рассказал о допросах его немцами, где, в частности, задавались вопросы: «…может ли Жуков стать вторым Тухачевским?» и «…об антисоветских настроениях Тимошенко». И хотя, по словам Власова, он не подтвердил ни то ни другое, но само появление таких вопросов вполне может служить доказательством русской пословицы «Не бывает дыма без огня».
Кстати, Тимошенко был сослуживцем командующего Киевским округом Уборевича, одного из руководителей военного блока заговора Троцкого. Он вполне мог разделять взгляды заговорщиков на смену Сталина. Повторюсь, раскулачивание, насильственное объединение крестьян в колхозы, борьба с православием, красный террор и репрессии 1930-х - все это нажило советской власти сотни тысяч врагов. Выходец из крестьянской семьи, ощутившей на себе и своих близких все «прелести» новой власти, Тимошенко вполне мог быть среди них.
В пользу версии о предательстве Тимошенко Мартиросян вспоминает, что среди пяти вопросов, которые комиссия Покровского задавала генералам, был странный, на первый взгляд, вопрос № 3: «Когда было получено распоряжение о приведении войск в боевую готовность в связи с ожидавшимся нападением фашистской Германии с утра 22 июня?»
В вопросе речь шла о доставке в войска директивы № 1, известной всем по фильмам о войне (мы уже вспоминали выше: Жуков-Ульянов убеждает растерянного Сталина…).
Как известно из мемуаров Жукова, поздним вечером 21 июня они с Тимошенко и Ватутиным прибыли в кабинет Сталина, привезя с собой проект той директивы. Сталин откорректировал ее текст, после чего Жуков «…с Н.Ф. Ватутиным вышли в другую комнату и быстро составили проект директивы наркома». Этот вариант Сталина удовлетворил, и он, прочтя ее, передал Тимошенко для подписи. «С этой директивой Н.Ф. Ватутин немедленно выехал в Генштаб, чтобы тотчас же передать ее в округа».
Зачем Покровский спрашивал, если и так все ясно? Ведь написано же «немедленно выехал», значит, если куда-то директива пришла с опозданием, то либо связисты не успели передать, либо шифровальщики долго кодировали.
Но такимиже нелепыми сначала казались и вопросы № 1 и 2 (см. выше), но это только сначала. А теперь подробнее:
21 июня Тимошенко и Жуков вошли в кабинет Сталина в 20.50, выйдя из него в 22.20 (зафиксировано в журнале учета посещений кабинета Сталина). До войны оставалось 5 часов 40 мин.
Маршал Василевский (бывший тогда заместителем начальника оперативного отдела Генштаба) вспоминал: «В первом часу ночи на 22 июня нас обязали в срочном порядке передать поступившую от начальника Генерального штаба Жукова подписанную наркомом обороны и им директиву…»
Если учесть, что от Кремля до Генштаба в те времена, да еще ночью, на машине можно было доехать за 5-10 мин., то возникает простой и наивный вопрос: «А где почти 2 часа находилась директива, с которой Ватутин «немедленно выехал» в Генштаб?»…
Чтобы разобраться в тайне директивы № 1, Мартиросян приводит выдержки из мемуаров Жукова и адмирала флота Кузнецова, бывшего в то время наркомом ВМФ. Кузнецов описывает приключения директивы не так, как приведено у Жукова:
Похоже, Жуков еще раз пойман, мягко скажем, на лукавстве:
Во-первых, Ватутин не мог сначала войти в кабинет Сталина, затем выйти с Жуковым в другую комнату, а потом «с этой директивой немедленно выехать в Генштаб», потой простой причине, что его не было в кабинете Сталина (21 июня его фамилии нет в журнале учета посещений, 17 и 23 июня есть, а 21-го - нет).
Во-вторых, и Жуков с Тимошенко, приехав в Генштаб, не стали «тотчас передавать ее в округа», а принялись переписывать ее на бланк для шифровальщиков - Тимошенко диктовал, а Жуков писал. Кузнецов, вызванный наркомом, застал их за этим занятием в начале 12 часов вечера, то есть приблизительно в 23.10-23.15.
Это и объясняет, почему только «в первом часу ночи…» поступила в Генштаб для передачи в округа директива, подписанная в 22.20.Простой расчет времени (вышли от Сталина, спустились к машине, езда в автомобиле, подъем в кабинет, вызов шифровальщика с бланками, переписывание пространной директивы на бланк, сдача бланка в шифрорган штаба) показывает, что из этих минут и сложились те самые почти 2 часа.
Ну, может быть, минут 20-25 можно было бы выиграть, лучше организовав процесс подготовки и сдачи текста директивы шифровальщику. Остальное время, увы, никуда не денешь.
Но, прочитав у Жукова «…передача в округа была закончена в 00.30…», предлагаю отдавать себе отчет, что в это время были переданы телеграммы с зашифрованным текстом.
Все видели фильмы про разведчиков, где они сначала шифровали донесения, а затем передавали в Центр радиограммы с аккуратными колонками цифр. Чтобы эти цифры стали информацией, их надо было в Центре дешифровать. По такому же принципу передавалась в округа и директива.
Приехав в Генштаб, Жуков сначала переписал черновик директивы на бланк шифртелеграммы, который сдал дежурному шифровальщику. Тот в своей секретной комнате закодировал ее, причем вручную, так как средств автоматического кодирования в те времена еще не было. А то, что получилось в результате (текст в виде колонок цифр или букв), шифровальщик сдал на телеграфный центр узла связи Генштаба, расположенный в этом же здании. Там с помощью телеграфных аппаратовее и передали на узлы связи округов.
То есть в 00.30 в округах были приняты телеграммы, которые еще надо было расшифровать. До войны оставалось 3 часа 30 мин.
Связисты на узлах связи округов принятые телеграфные ленты наклеили на бланки, которые сдали штабным шифровальщикам. Те ее раскодировали, перепечатали на пишущей машинке и передали начальникам штабов, ожидавшим ее получения.
Понятно, что для таких превращений требуется немало времени. Давайте посмотрим, когда эта директива уже в рассекреченном виде поступила в западные округа и когда командование этих округов начало передавать в подчиненные войска свои директивы:
- в Западном округе ее расшифровали в 01.45, начали передачу своей директивы в войска округа в 02.25 (до войны оставался 1 час 35 мин.);
- в Киевском округе расшифровали в 02.30, в войска округа передать не успели;
- в Прибалтийском округе нет данных о времени приема, свою директиву начали передаватьв 02.25 (до войны оставался 1 час 35 мин.).
После жуковского «…в 00.30» потребовалось еще от 1 часа 15 мин. до двух часов, чтобы ее только смогли прочесть в округах. А прочитав, еще необходимо было подготовить указания в подчиненные соединения и эти указания до соединений как-то довести. Даже в тех округах, где начали передачу своих директив в подчиненные войска, ничего реального для подготовки сил к обороне сделать уже не успели…
Тимошенко и Жуков не могли не понимать, что директива в войска не успеет, но никаких особых мер по доведению ее содержания до командующих округов не приняли.
Жуков вспоминает: «Как я уже сказал, мы с наркомом обороны по возвращению из Кремля неоднократно говорили по ВЧ с командующими округами Кузнецовым, Павловым, Кирпоносом и их начальниками штабов, которые находились на своих КП».
Жуков снова слукавил - они общались с командованием округов не «по возвращению из Кремля» (приблизительно в 22.40), а уже после сдачи директивы шифровальщикам (около 24.00), что было на 1 час 20 мин. позже. Согласитесь, тогда каждый лишний час дорогого стоил.
В ситуации с директивой меня, как и Мартиросяна, тоже многое смущает.
О чем, а главное - зачем, Жуков и Тимошенко много говорили по телефону с командующими округами, если все их переговоры свелись к одному: «Находиться у телефонов на своих КП, ожидая важную шифровку»?
Почему вместо того, чтобы сразу по приезде из Кремля дать одно короткое приказание дежурному генералу о подъеме войск западных округов по тревоге с переводом их в полную боевую готовность, они «неоднократно (а значит, долго) говорили по ВЧ»? Вед, они прибыли в наркомат приблизительно в 22.30-22.40, и до войны оставалось больше 5 часов.
Почему они не поступили так, как сделал главком ВМФ Кузнецов? Прочитав в кабинете Тимошенко текст директивы и задав несколько уточняющих вопросов, он срочно отправил своего заместителя (ориентировочно, это было в 23.15-23.20, до войны чуть меньше 5 часов) передать по телефону командующим флотами приказ о переводе подчиненных им сил в боевую готовность № 1. Благодаря этому флоты встретили войну в полной боевой готовности, не потеряв ни одного (!) корабля, отбив все атаки немецкой авиации.
Ведь Жуков и Тимошенко УЖЕ точно знали, что через несколько часов нападет многомиллионная немецкая армия! Они понимали, ЧТО произойдет, если войска будут застигнуты врасплох! Куда подевалась их хваленная решительность, смелость и твердость воли, про которую мы читаем в мемуарах и которую видим в кино?
Возражения, что ТАКИЕ приказы нельзя передавать по телефону, и они должны быть обязательно документально подтверждены, здесь выглядят несостоятельными - есть ситуации, когда правила и инструкции не только можно, их нужно нарушить, например, когда промедление смерти подобно (дополнительные 2-3 часа спасли бы десятки тысяч жизней!). Тем более так называемая «ВЧ-связь», имела определенную степень защиты от прослушивания противником. Ну и кроме всего прочего, для такой информации скрытность уже не имела решающего значения.
Каждый командующий округом, получив такое приказание, через свою оперативную службу по телефону довел бы его до командования подчиненных армий и корпусов, те - до своих дивизий, дивизии - до полков. По крайней мере, если бы даже войска и не успели привестись в полную боевую готовность, они были бы подняты по тревоге, вооружены, готовили бы технику к бою. А так, вместо сигнала тревоги их будили разрывы снарядов…
Тысячи солдатских жизней и авиацию округа спас начальник штаба Одесского округа генерал Захаров. Оставшись за командующего округом (находившегося в командировке), он, узнав от дежурного генерала, что скоро по средствам связи поступит важная директива, не раздумывая и не дожидаясь ее, приказал оперативному дежурному округа привести войска в полную боевую готовность. В результате Одесский округ встретил врага готовым к бою.
Зато Жуков с Тимошенко почему-то в этой угрожающей ситуации поступили слишком правильно.
Давайте посмотрим, что же такого ценного и сверхважного было в этой директиве, что ее надо было обязательно засекретить и передать только по телеграфу, не доверившись телефонной связи.
В «переводе» со специфического языка военных документов коротко она звучала так:
22-23 июня возможно нападение немцев, войскам быть готовым встретить удар;
Для этого необходимо:
- ночью 22 июня занять огневые точки вдоль границы;
- все части привести в боевую готовность;
- перед рассветом 22 июня рассредоточить и замаскировать всю авиацию;
- ПВО привести в боевую готовность.
И зачем было ждать несколько часов, чтобы прочитать ЭТО? Почему нельзя было ЭТО сказать по ВЧ-связи, чтобы командующие приступили к немедленному выполнению? Лично я не понимаю.
А ведь был еще один способ доведения до командования округами приказаний наркома и НГШ, который являлся самым быстрым и позволял использовать для этого открытые каналы связи. Для той ситуации он подходил больше всего. Этот способ представлял собой передачу по телеграфным и телефонным каналам связи условных сигналов (короткого слова и нескольких цифр).
Для приведения округов в боевую готовность и объявления мобилизации были заготовлены сигналы: «ПрибОВО-41», «ЗапОВО-41», «КОВО-41», «ОдВО-41» и т. д. Отговорка, что объявление мобилизации не планировалось, и поэтому сигналы нельзя было применять, звучит по-детски. Дежурный генерал по телефону мог уточнить оперативному дежурному округа, что сигнал вводится без проведения мобилизационных мероприятий.
Передача этих сигналов могла существенно сократить время доведения такого важного и срочного приказания. Уже в 22.40-22.55 эти сигналы могли лежать на столах оперативных дежурных округов. Еще минут 40-60 ушло бы на оповещение войск до полков включительно.
То есть за 4 часа до начала войны весь личный состав всех западных округов был бы оповещен о приведении в полную боевую готовность. На приведение дивизии в полную боевую готовность по нормативам требовалось 2-3 часа. Войска и в этом случае не успели бы занять свои позиции по Плану прикрытия, но они успели бы развернуть систему ПВО (а ведь наибольший урон в первые часы нанесла именно авиация противника), заправили топливом технику и загрузилив нее боезапас, начали бы организованное выдвижение частей. Пословица «Предупрежден - значит, вооружен» в данном случае абсолютно соответствовала своему буквальному смыслу.
Но переданная с соблюдением всех правил обмена секретной информации директива № 1 достигла только одной цели - выполнила роль отписки для снятия с Тимошенко и Жукова ответственности за непринятие мер к отражению ожидаемого (подчеркну, ожидаемого) нападения.
Тема предательства военных в высшем звене управления Красной Армии, как основной причины разгрома наших войск, не очень популярна, по крайней мере в массовой литературе.
Писатель-историк Мартиросян - один из тех, кто увидел главную причину именно в этом. Рассуждает он следующим образом:
Многие военные высокого ранга, с боевым опытом и без него, в наших бедах летом и осенью 1941 г. винят высшее командование РККА. Именно генералов, а не Сталина, как принято.
Маршал авиации Голованов, бывший во время войны Главкомом дальней авиации, написал по-военному коротко: «Генеральный штаб войну проморгал!» (Уверен, про себя он выразился еще короче…)
Маршал Рокоссовский: «…В воздухе пахло войной, и только слепые и глухие не замечали или не хотели это замечать».
Наш современник, генерал-полковник Чернов: «Одной из причин поражения наших войск в начальный период войны явилась недооценка Наркоматом обороны и Генеральным штабом существа самого начального периода войны, условий развязывания войны и ее ведения в первые часы и дни».
Военный историк Рунов, резонно заметивший, что о стратегической внезапности нападения не может быть и речи, подчеркнул, что тактическая внезапность вторжения все же была достигнута. А «…это не что другое, как неудовлетворительная информационная и организаторская работа Генштаба РККА, штабов западных военных округов и армий прикрытия государственной границы».
То есть профессиональный военные и военные историки понимают, что причина беды 1941 г. кроется в деятельности высшего командования РККА, но списывают это на халатность или разгильдяйство, царившие в армии. А еще на неопытность подавляющего большинства командиров крупных соединений и объединений, многие из которых находились на своих должностях меньше года (напомню, за 1940-й и 6 месяцев 1941-го армия увеличилась на 3,2 млн чел.).
Но Мартиросян с ними не согласен. Вернее, согласен наполовину - не отрицая отсутствия опыта у большинства командного состава, допуская многочисленные случаи халатности, он основную причину нашей трагедии все-таки видит в другом.
В своем двухтомном труде «22 июня. Блицкриг предательства от истоков до кануна», «22 июня. Детальная анатомия предательства» на основе обширного материала он пытается доказать, что среди военных в высшем звене управления имело место предательство, целью которого было обеспечить поражение своих войск в войне, чтобы на этой волне сменить ненавистного Сталина. Так же, как когда-то революционеры желали поражения своего государства в Русско-японской и Первой мировой войнах, чтобы сменить самодержавие на власть народа.
Но, может, товарищ Мартиросян сгущает краски и зря приписывает благородным маршалам и генералам то, что им и в голову не могло прийти? Ведь одно дело - желать поражения в войне антинародному (как утверждали большевики) государству - Российской империи и совсем другое - желать разгрома своей народной армии, плоть от плоти государства рабочих и крестьян. Может, это Сталин придумал обвинить их в несуществующих грехах, чтобы оправдать последовавшие репрессии?
Давайте «спросим» у того, кого считаем инициатором и организатором заговора военных. У Льва Давидовича «лично». Вот что писал Троцкий в своей работе «Преданная революция: Что такое СССР и куда он идет?»:
«Война могла бы несомненно послужить отдушиной для накопившихся паров недовольства…
Опасность войны и поражения в ней СССР есть реальность. Но и революция есть реальность. Если революция не помешает войне, то война поможет революции. Вторые роды обычно легче первых. В новой войне не придется целых два с половиной года ждать первого восстания. Раз начавшись, революция на этот раз уже не остановится на полдороге…»
По-моему, товарищ Бронштейн доходчиво разъяснил, как надо использовать предстоящую войну. Чтобы революция (читай, «смена власти») произошла, надо добиться поражения СССР в этой войне.
Поэтому, прикрывая свои истинные замыслы революционной риторикой, Лев Давидович все делал, чтобы организовать это самое поражение. А обеспечить его могли только военные, причем самого высокого уровня. Очевидно, что предательство одного командующего армией принесло бы Красной Армии вреда неизмеримо больше, чем, например, деятельностьдесяти предателей - командиров полков. Не говоря уже о командующем округом или, чем черт не шутит, наркоме обороны или начальнике Генерального штаба.
Согласитесь, для любых заговорщиков было бы заманчиво добиться огромных результатов, не тратя времени и сил на подготовку «цветной» революции, а лишь «обработав» нескольких высокопоставленных военных. А уж способов обработки известно сотни - от шантажа и запугивания до «разъяснительной работы». Как троцкие умели убеждать и агитировать, показал 1917 г.
Именно предательство высшего командования, считает Мартиросян, а не их неопытность и низкий профессионализм, явилось причиной нашего поражения летом - осенью 1941 г.
Он отдает себе отчет, что эти обвинения слишком серьезны и кажутся невероятными, но старается убедить, приводя факты, которые могут если и не доказать его версию, то подозрения в предательстве зародить.
Начинает он издалека - с описания заговора соратников Троцкого (конкретно его военного блока во главе с Тухачевским) по свержению Сталина.
В том, что заговор существовал на самом деле, сомневаются (вернее, делают вид, что сомневаются) только «либералы». Они уверенно заявляют, что процесс 1937 г. над военными инспирирован Сталиным, якобы попавшимся на удочку германского Генштаба, удачно вбросившего дезинформацию-компромат на высших военачальников. Таким образом, уверяют они, немцам удалось ослабить РККА в преддверии грядущей войны.
Эти «либеральные» горе-историки в упор не видят массу фактов и документов, доказывающих обратное. Например, сбежавший в США в 1938 г. высокопоставленный офицер советской внешней разведки Лейба Лазаревич Фельбинг в интервью американскому журналу «Лайф» в 1953 г. по случаю смерти Сталина рассказал, что «…узнал о планах военно-политического заговора против Сталина от своего близкого родственника - заместителя НКВД Украины Кацнельсона». Там же добавил, что Сталин «…мастерски переиграл заговорщиков».
Да даже просто зная Троцкого, можно не сомневаться, что он со своей кипучей энергией, хваткой и влиянием обязательно использовал бы все возможные способы и варианты возвращения к власти. Самым распространенным и неоднократно опробованным способом смены руководства государства является заговор. А без участия военных ни один заговор не обходится - это азбучная истина.
Так вот, описывая этот заговор, Мартиросян практически полностью приводит текст «Плана поражения СССР в войне с Германией», который Тухачевский во время следствия собственноручно написал на 143 листах и который был представлен на суде как улика.
Затем он проводит параллели между пунктами этого плана и событиями лета 1941 г., отыскивая на удивление много схожего. После чего делает заключение, что многое из этого плана оказалось реализованным перед войной, как будто его выполняли либо по инерции, либо оставшиеся в живых сообщники.
На мой взгляд, не стоило бы считать истинным то, что было получено во время следствия - слишком радикальными были методы допроса в те времена. Но как допущение, что предательство могло иметь место перед войной, его рассматривать можно.
Факты реального предательства на полях боев, к сожалению, имели место во время той страшной войны. У кого-то это было вызвано элементарной трусостью, у кого-то - холодным расчетом отомстить за своих близких, погибших от рук большевиков, или нежеланием воевать за советскую власть, отнявшую все, что имелось.
Не нам обвинять рядовых солдат, изменивших присяге, это та ситуация, когда говорят: «Бог им судья». Перейдя на сторону врага, они сами решили свою участь.
Но предателей из числа генералов и офицеров ничто не может извинить. Командир, умышленно подставивший свою часть под разгром или сдавший ее в плен, должен ответить за искалеченные по его воле судьбы подчиненных (погибших или плененных). И его обязательно надо судить здесь, на земле, не дожидаясь Божьего суда. И желательно по законам военного времени.
Но если с теми генералами, которые добровольно сдались в плен и сотрудничали с врагом, все понятно, то не все однозначно и убедительно с теми, кого за руку не поймали, а выводы об их предательстве сделаны только на основе сопоставления и анализа каких-либо фактов их служебной деятельности. Например, с наркомом обороны Тимошенко…
Мартиросян уверен, что он один из тех, кто готовил поражение нашей армии с целью смены власти Сталина. В качестве доказательства он приводит, например, такие факты.
В декабре 1941 г. в немецкий плен попал командующий 20-й армией генерал Лукин. На допросах он изложил свое видение будущего России под управлением Германии и советовал, что надо предпринять немцам, чтобы организовать восстание в СССР для свержения власти Сталина. Одним из тех, кто может примкнуть к восстанию при определенных условиях, Лукин назвал Тимошенко.
Вызывают интерес и материалы допроса генерала Власова, сдавшегося в плен дважды: в 1942 г. немцам, а в 1945-м - нашим. Советским следователям он рассказал о допросах его немцами, где, в частности, задавались вопросы: «…может ли Жуков стать вторым Тухачевским?» и «…об антисоветских настроениях Тимошенко». И хотя, по словам Власова, он не подтвердил ни то ни другое, но само появление таких вопросов вполне может служить доказательством русской пословицы «Не бывает дыма без огня».
Кстати, Тимошенко был сослуживцем командующего Киевским округом Уборевича, одного из руководителей военного блока заговора Троцкого. Он вполне мог разделять взгляды заговорщиков на смену Сталина. Повторюсь, раскулачивание, насильственное объединение крестьян в колхозы, борьба с православием, красный террор и репрессии 1930-х - все это нажило советской власти сотни тысяч врагов. Выходец из крестьянской семьи, ощутившей на себе и своих близких все «прелести» новой власти, Тимошенко вполне мог быть среди них.
В пользу версии о предательстве Тимошенко Мартиросян вспоминает, что среди пяти вопросов, которые комиссия Покровского задавала генералам, был странный, на первый взгляд, вопрос № 3: «Когда было получено распоряжение о приведении войск в боевую готовность в связи с ожидавшимся нападением фашистской Германии с утра 22 июня?»
В вопросе речь шла о доставке в войска директивы № 1, известной всем по фильмам о войне (мы уже вспоминали выше: Жуков-Ульянов убеждает растерянного Сталина…).
Как известно из мемуаров Жукова, поздним вечером 21 июня они с Тимошенко и Ватутиным прибыли в кабинет Сталина, привезя с собой проект той директивы. Сталин откорректировал ее текст, после чего Жуков «…с Н.Ф. Ватутиным вышли в другую комнату и быстро составили проект директивы наркома». Этот вариант Сталина удовлетворил, и он, прочтя ее, передал Тимошенко для подписи. «С этой директивой Н.Ф. Ватутин немедленно выехал в Генштаб, чтобы тотчас же передать ее в округа».
Зачем Покровский спрашивал, если и так все ясно? Ведь написано же «немедленно выехал», значит, если куда-то директива пришла с опозданием, то либо связисты не успели передать, либо шифровальщики долго кодировали.
Но такимиже нелепыми сначала казались и вопросы № 1 и 2 (см. выше), но это только сначала. А теперь подробнее:
21 июня Тимошенко и Жуков вошли в кабинет Сталина в 20.50, выйдя из него в 22.20 (зафиксировано в журнале учета посещений кабинета Сталина). До войны оставалось 5 часов 40 мин.
Маршал Василевский (бывший тогда заместителем начальника оперативного отдела Генштаба) вспоминал: «В первом часу ночи на 22 июня нас обязали в срочном порядке передать поступившую от начальника Генерального штаба Жукова подписанную наркомом обороны и им директиву…»
Если учесть, что от Кремля до Генштаба в те времена, да еще ночью, на машине можно было доехать за 5-10 мин., то возникает простой и наивный вопрос: «А где почти 2 часа находилась директива, с которой Ватутин «немедленно выехал» в Генштаб?»…
Чтобы разобраться в тайне директивы № 1, Мартиросян приводит выдержки из мемуаров Жукова и адмирала флота Кузнецова, бывшего в то время наркомом ВМФ. Кузнецов описывает приключения директивы не так, как приведено у Жукова:
Похоже, Жуков еще раз пойман, мягко скажем, на лукавстве:
Во-первых, Ватутин не мог сначала войти в кабинет Сталина, затем выйти с Жуковым в другую комнату, а потом «с этой директивой немедленно выехать в Генштаб», потой простой причине, что его не было в кабинете Сталина (21 июня его фамилии нет в журнале учета посещений, 17 и 23 июня есть, а 21-го - нет).
Во-вторых, и Жуков с Тимошенко, приехав в Генштаб, не стали «тотчас передавать ее в округа», а принялись переписывать ее на бланк для шифровальщиков - Тимошенко диктовал, а Жуков писал. Кузнецов, вызванный наркомом, застал их за этим занятием в начале 12 часов вечера, то есть приблизительно в 23.10-23.15.
Это и объясняет, почему только «в первом часу ночи…» поступила в Генштаб для передачи в округа директива, подписанная в 22.20.Простой расчет времени (вышли от Сталина, спустились к машине, езда в автомобиле, подъем в кабинет, вызов шифровальщика с бланками, переписывание пространной директивы на бланк, сдача бланка в шифрорган штаба) показывает, что из этих минут и сложились те самые почти 2 часа.
Ну, может быть, минут 20-25 можно было бы выиграть, лучше организовав процесс подготовки и сдачи текста директивы шифровальщику. Остальное время, увы, никуда не денешь.
Но, прочитав у Жукова «…передача в округа была закончена в 00.30…», предлагаю отдавать себе отчет, что в это время были переданы телеграммы с зашифрованным текстом.
Все видели фильмы про разведчиков, где они сначала шифровали донесения, а затем передавали в Центр радиограммы с аккуратными колонками цифр. Чтобы эти цифры стали информацией, их надо было в Центре дешифровать. По такому же принципу передавалась в округа и директива.
Приехав в Генштаб, Жуков сначала переписал черновик директивы на бланк шифртелеграммы, который сдал дежурному шифровальщику. Тот в своей секретной комнате закодировал ее, причем вручную, так как средств автоматического кодирования в те времена еще не было. А то, что получилось в результате (текст в виде колонок цифр или букв), шифровальщик сдал на телеграфный центр узла связи Генштаба, расположенный в этом же здании. Там с помощью телеграфных аппаратовее и передали на узлы связи округов.
То есть в 00.30 в округах были приняты телеграммы, которые еще надо было расшифровать. До войны оставалось 3 часа 30 мин.
Связисты на узлах связи округов принятые телеграфные ленты наклеили на бланки, которые сдали штабным шифровальщикам. Те ее раскодировали, перепечатали на пишущей машинке и передали начальникам штабов, ожидавшим ее получения.
Понятно, что для таких превращений требуется немало времени. Давайте посмотрим, когда эта директива уже в рассекреченном виде поступила в западные округа и когда командование этих округов начало передавать в подчиненные войска свои директивы:
- в Западном округе ее расшифровали в 01.45, начали передачу своей директивы в войска округа в 02.25 (до войны оставался 1 час 35 мин.);
- в Киевском округе расшифровали в 02.30, в войска округа передать не успели;
- в Прибалтийском округе нет данных о времени приема, свою директиву начали передаватьв 02.25 (до войны оставался 1 час 35 мин.).
После жуковского «…в 00.30» потребовалось еще от 1 часа 15 мин. до двух часов, чтобы ее только смогли прочесть в округах. А прочитав, еще необходимо было подготовить указания в подчиненные соединения и эти указания до соединений как-то довести. Даже в тех округах, где начали передачу своих директив в подчиненные войска, ничего реального для подготовки сил к обороне сделать уже не успели…
Тимошенко и Жуков не могли не понимать, что директива в войска не успеет, но никаких особых мер по доведению ее содержания до командующих округов не приняли.
Жуков вспоминает: «Как я уже сказал, мы с наркомом обороны по возвращению из Кремля неоднократно говорили по ВЧ с командующими округами Кузнецовым, Павловым, Кирпоносом и их начальниками штабов, которые находились на своих КП».
Жуков снова слукавил - они общались с командованием округов не «по возвращению из Кремля» (приблизительно в 22.40), а уже после сдачи директивы шифровальщикам (около 24.00), что было на 1 час 20 мин. позже. Согласитесь, тогда каждый лишний час дорогого стоил.
В ситуации с директивой меня, как и Мартиросяна, тоже многое смущает.
О чем, а главное - зачем, Жуков и Тимошенко много говорили по телефону с командующими округами, если все их переговоры свелись к одному: «Находиться у телефонов на своих КП, ожидая важную шифровку»?
Почему вместо того, чтобы сразу по приезде из Кремля дать одно короткое приказание дежурному генералу о подъеме войск западных округов по тревоге с переводом их в полную боевую готовность, они «неоднократно (а значит, долго) говорили по ВЧ»? Вед, они прибыли в наркомат приблизительно в 22.30-22.40, и до войны оставалось больше 5 часов.
Почему они не поступили так, как сделал главком ВМФ Кузнецов? Прочитав в кабинете Тимошенко текст директивы и задав несколько уточняющих вопросов, он срочно отправил своего заместителя (ориентировочно, это было в 23.15-23.20, до войны чуть меньше 5 часов) передать по телефону командующим флотами приказ о переводе подчиненных им сил в боевую готовность № 1. Благодаря этому флоты встретили войну в полной боевой готовности, не потеряв ни одного (!) корабля, отбив все атаки немецкой авиации.
Ведь Жуков и Тимошенко УЖЕ точно знали, что через несколько часов нападет многомиллионная немецкая армия! Они понимали, ЧТО произойдет, если войска будут застигнуты врасплох! Куда подевалась их хваленная решительность, смелость и твердость воли, про которую мы читаем в мемуарах и которую видим в кино?
Возражения, что ТАКИЕ приказы нельзя передавать по телефону, и они должны быть обязательно документально подтверждены, здесь выглядят несостоятельными - есть ситуации, когда правила и инструкции не только можно, их нужно нарушить, например, когда промедление смерти подобно (дополнительные 2-3 часа спасли бы десятки тысяч жизней!). Тем более так называемая «ВЧ-связь», имела определенную степень защиты от прослушивания противником. Ну и кроме всего прочего, для такой информации скрытность уже не имела решающего значения.
Каждый командующий округом, получив такое приказание, через свою оперативную службу по телефону довел бы его до командования подчиненных армий и корпусов, те - до своих дивизий, дивизии - до полков. По крайней мере, если бы даже войска и не успели привестись в полную боевую готовность, они были бы подняты по тревоге, вооружены, готовили бы технику к бою. А так, вместо сигнала тревоги их будили разрывы снарядов…
Тысячи солдатских жизней и авиацию округа спас начальник штаба Одесского округа генерал Захаров. Оставшись за командующего округом (находившегося в командировке), он, узнав от дежурного генерала, что скоро по средствам связи поступит важная директива, не раздумывая и не дожидаясь ее, приказал оперативному дежурному округа привести войска в полную боевую готовность. В результате Одесский округ встретил врага готовым к бою.
Зато Жуков с Тимошенко почему-то в этой угрожающей ситуации поступили слишком правильно.
Давайте посмотрим, что же такого ценного и сверхважного было в этой директиве, что ее надо было обязательно засекретить и передать только по телеграфу, не доверившись телефонной связи.
В «переводе» со специфического языка военных документов коротко она звучала так:
22-23 июня возможно нападение немцев, войскам быть готовым встретить удар;
Для этого необходимо:
- ночью 22 июня занять огневые точки вдоль границы;
- все части привести в боевую готовность;
- перед рассветом 22 июня рассредоточить и замаскировать всю авиацию;
- ПВО привести в боевую готовность.
И зачем было ждать несколько часов, чтобы прочитать ЭТО? Почему нельзя было ЭТО сказать по ВЧ-связи, чтобы командующие приступили к немедленному выполнению? Лично я не понимаю.
А ведь был еще один способ доведения до командования округами приказаний наркома и НГШ, который являлся самым быстрым и позволял использовать для этого открытые каналы связи. Для той ситуации он подходил больше всего. Этот способ представлял собой передачу по телеграфным и телефонным каналам связи условных сигналов (короткого слова и нескольких цифр).
Для приведения округов в боевую готовность и объявления мобилизации были заготовлены сигналы: «ПрибОВО-41», «ЗапОВО-41», «КОВО-41», «ОдВО-41» и т. д. Отговорка, что объявление мобилизации не планировалось, и поэтому сигналы нельзя было применять, звучит по-детски. Дежурный генерал по телефону мог уточнить оперативному дежурному округа, что сигнал вводится без проведения мобилизационных мероприятий.
Передача этих сигналов могла существенно сократить время доведения такого важного и срочного приказания. Уже в 22.40-22.55 эти сигналы могли лежать на столах оперативных дежурных округов. Еще минут 40-60 ушло бы на оповещение войск до полков включительно.
То есть за 4 часа до начала войны весь личный состав всех западных округов был бы оповещен о приведении в полную боевую готовность. На приведение дивизии в полную боевую готовность по нормативам требовалось 2-3 часа. Войска и в этом случае не успели бы занять свои позиции по Плану прикрытия, но они успели бы развернуть систему ПВО (а ведь наибольший урон в первые часы нанесла именно авиация противника), заправили топливом технику и загрузилив нее боезапас, начали бы организованное выдвижение частей. Пословица «Предупрежден - значит, вооружен» в данном случае абсолютно соответствовала своему буквальному смыслу.
Но переданная с соблюдением всех правил обмена секретной информации директива № 1 достигла только одной цели - выполнила роль отписки для снятия с Тимошенко и Жукова ответственности за непринятие мер к отражению ожидаемого (подчеркну, ожидаемого) нападения.