Всё большую популярность приобретает точка зрения, согласно которой и индивиды, и народы живут в воображенном ими мире.
Животные не изобретают свои миры. Львы и попугаи живут в физическом мире, который есть то, что он есть, независимо от нашего к нему отношения. Или от отношения к нему львов и попугаев.
Но как только мы начинаем взаимодействовать с другими людьми и жить, как говорится, «в обществе», центральное значение получает конструирование общественного мифа и его истории. Структуралисты, отстаивающие эту точку зрения в исторической науке, психологии и антропологии, в качестве основного тезиса утверждают, что истории не случаются в реальном мире, а конструируются в умах людей, и что лишь на этой основе возникают хозяйственные и культурные системы.
Каждый человек сначала знаток мифов, принятых в его обществе, и лишь затем пахарь или пользователь ножа и вилки. Причем, последние два качества ему диктует общественная мифология.
Когда общественная мифология создана и диктует нормы поведения, она воспринимается в качестве правды.
Отличие правды человека от правды попугая состоит в том, что человеческая правда нуждается в непрерывных пересказах и поэтому мы может её назвать также нарративом.
Миф = Правда = Нарратив
В качестве нарратива миф, известный под именем правды, видоизменяется.
В своей книге
«Психоистория. Экспедиции в неведомое известное», я описал четыре стадии видоизменения мифа
Логическая стадия: создание мифа и максимальное соответствие поведения его носителей мифологии. В римской истории это период Республики до войн с Карфагеном. В русской истории это, например, поведение русского дворянства при Бородино и жены декабристов в Сибири.
Сенсорная стадия: миф всё еще является ориентиром, но за ним как за ширмой скрывается безудержное потребление и кровавое соперничество носителей мифа. В римской истории: период Империи. В русской истории время от Николая II до Сталина. Это герои модернизации.
Однако есть и другая сторона той же эпохи.
В Риме, наряду с расширением границ и внедрением права, гигантские усилия власти тратятся на её удовольствия - смерть в испарениях фиалок одна из метафор эпохи.
Посол США Дэвиса, сам принадлежавший к богатейшим людям Америки, в 1937 году был поражен роскошью загородного дома наркома внешней торговли А. П. Розенгольца. «Комиссарская дача» Розенгольца «не уступала домам миллионеров на Лонг-Айленде». Правда, были здесь и свои особенности - «башня с часовым», «окружавший усадьбу высокий зелёный забор с колючей проволокой поверху», охранники, злая собака на цепи у гаража (такую злющую собаку Чарли видел впервые), которую Розенгольц кормил сам и не позволял это делать никому другому. В гараже у советского начальника американцы заметили «16-циллиндровый кадиллак-седан, 8-циллиндровый паккард-седан и советский М-1 форд-седан». Оборудован гараж, на его профессиональный взгляд, был не хуже, чем у какого-нибудь американского миллионера. Дом обслуживали бессчётное сновавших взад-вперед лакеев и официантов: «Неплохо для слуги народа в социалистической России, где все должны быть равны».
За сенсорной эпохой наступает этическая, когда миф лишь декларируется, но в него уже никто не верит.
Это римский атеизм и брежневский социализм.
При Брежневе Сталин был восстановлен в правах государственного деятеля, что отвечало государственной мифологии. Однако никто уже не мог с позиции этой мифологии оценить его ни со знаком «плюс», ни со знаком «минус».
В кино из его образа убирали темное. Показывали, например, только «военного Сталина».
И, наконец, самое интересное.
Наша эпоха, когда правды нет совсем.
Есть законы, директивы, настроения, но всё это лишено силы, всё и все могут любой момент обратиться в полную противоположность. Герои, если с другой стороны посмотреть, те же предатели.
В нашу эпоху даже кина не снимешь.
Но именно в такие эпохи создается новая мифология. Она рождается в самых маргинальных кругах общества: среди писателей и философов. Я называю этот период «интуитивным». Наше время является, между прочим, аналогией эпохи Христа.