Старые фотографии: папа
С годами все чаще вспоминаю о папе. Ужасно жаль, что он ушел из жизни, когда только-только появились персональные компьютеры, когда только-только упал «железный занавес». Открываю Google Earth и представляю, каким бы удовольствием было для него если не реальное, то хотя бы виртуальное путешествие по всему «шарику». Сколько для него сейчас было бы интересного вокруг! Он ушел вместе с эпохой, в которой старался жить достойно, крах СССР стал для него личной трагедией. Но в памяти всех, кто его любил, он остается улыбающимся. Как на этой прекрасной фотографии, сделанной Натаном Александровичем в конце 1960-х годов:
Я не случайно упомянула «Планету Земля». Папа начинал свою взрослую жизнь топографом. Он закончил техникум и отправился на Памир, где вел съемку в зоне страшного хаитского землетрясения. До сих пор помню его рассказы о том, как большой районный центр был полностью погребен под пластом земли, и даже через годы после случившегося лошади не пили воду из окрестных ручьев. Папа вспоминал про горные кишлаки, где ели руками не только плов, но и шурпу, а женщинам, сидящим за перегородкой бросали кости. Был он и в немецких поселениях вахшской долины, где его поразил удивительный порядок и достаток. На фотографии тех лет он сам себе казался смешным:
На Памире начался и его роман с мамой, которая проходила там преддипломную практику. На этой фотографии 1955 года они уже муж и жена:
С годами, как это часто бывает у счастливых пар, они становились все больше похожими друг на друга:
А вот и я появилась:
Самое раннее мое воспоминание о папе относится к более позднему времени. Годам к шести. Тогда я была уже такой:
Я купила кошке
Новые сапожки,
Причесала ей усы,
Сшила красные трусы…
Только как их одевать?
Хвостик некуда девать!
Это незамысловатое стихотворение я запомнила навсегда, поскольку читала его на радио, перед микрофоном, для папы, который зимовал на леднике Федченко:
После папиной зимовки у нас появился дом. Помню, как родители проектировали его, как лепились и сушились на солнце кирпичи из самана (глина, смешанная с соломой), как вместе с папой и дедушкой на грузовике я ездила за камышом в окрестности Ташкента. Камыш был нужен для потолка. Нашла историческую фотографию: фундамент заложен, я начинаю рыть яму для погреба:
В этом доме, кроме нас с папой, мамой и сестренкой, жили книги, минералы, раковины, потом стали появляться коряги, напоминающие зверей и людей, вазы из капа, журналы «Кругозор» с гибкими пластинками и песенными репортажами Визбора. Были, разумеется, и обычные журналы: «Наука и жизнь», «Вокруг света», «Техника молодежи»… Все это был папин мир. Рядом с его письменным столом располагались полки с поэтическими сборниками и маленьким бюстом Маяковского, целый шкаф занимали книги о дальних странах.
Весь дом пенькой проконопачен прочно,
Как корабельное сухое дно,
И в кабинете - круглое нарочно -
На океан прорублено окно.
Тут все кругом привычное, морское,
Такое, чтобы, вставши на причал,
Свой переход к свирепому покою
Хозяин дома реже замечал.
Это стихотворение Константина Симонова папа читал мне в кабинете, приехав в отпуск из Приморья, где он работал уже как геофизик.
Все мои ранние воспоминания о папе связаны с его отъездами и приездами. Он работал на руднике в Киргизии, потом уехал на Дальний Восток. Впервые в жизни на самолете я летела по маршруту Ташкент - Владивосток. Ту-104, четыре посадки!!! Вот, наконец, маленький аэропорт, папа у трапа, город на сопках, океан! Потом мы отправились на автомобиле «Победа» в Тетюхе. Тайга, огромные бабочки, какие-то удивительные цветы. Поездка в Тетюхе Пристань, где я впервые увидела, что такое отлив. Резкий запах водорослей, огромные крабы, которые варятся тут же в ведре на костре! Вот папа знакомит меня и сестренку с тайгой:
Дальневосточный период длился в нашей семье несколько лет. Мы с мамой каждую неделю ездили в центр города на переговорный пункт у Сквера революции. Там стояли кабинки, пахло сургучом, на стене висела большая картина «Ленин у прямого провода» и тетеньки металлическими голосами вызывали: «Владивосток, вторая кабина». Мы совсем уж собрались уехать: во Владивостоке нас ждала квартира, решился вопрос с работой для мамы. Но в последний момент папа вернулся в Ташкент. На фотографиях видно, как он располнел за два года. Появились проблемы с давлением. А ведь уезжал он на Дальний Восток вот таким:
Папа был человеком, который сделал себя сам. Его детство, которое прошло во время войны, было тяжелым. Дедушка был на Колыме, бабушка выбивалась из сил, стараясь прокормить двоих детей. Папа присматривал за младшей сестренкой, играя с ней в путешествия. Из его рассказов о детстве я запомнила историю о прадеде и прабабушке, его дедушке и бабушке. Это было перед самой войной. Бабушка была уже тяжело больна и не вставала с постели, а в доме время от времени вспыхивали скандалы. Их провоцировал дед. Вернувшись из города домой, он начинал рассказывать бабушке, что встретил соседку Марьиванну («Она еще очень ничего!»), посудачили, а потом пошел к ней попить чайку… Бабушка взрывалась. И такие сцены случались несколько раз. Маленький папа кипел от возмущения. Он решил вывести деда на чистую воду. И, когда дед в очередной раз, отправился в город, внук начал за ним слежку. Ничего интересного не происходило. Дед ходил на базар, разговаривал со знакомым парикмахером, заглянул к сапожнику, а, вернувшись домой, опять начал рассказывать о приключениях с Марьиванной. И тут папа выскакивает вперед и радостно сообщает бабушке, что ничего такого не было! Все замолкли, а бабушка сказала внуку: «Дурачок! Ничего ты не понимаешь… Я, может быть, жива только потому, что деда ревную!» Дед вскоре сам оказался в больнице, о смерти бабушки родные ему не сказали, но он пережил ее лишь на несколько дней…
Папа был замечательным рассказчиком, хорошо рисовал, писал стихи. Почерк у него был великолепный! Начав с коряг, он увлекся столярным делом. В доме многое было сделано его руками. А еще была фотография, киносъемка. Красная лампочка, запах химикатов, волшебство появления изображения на белой бумаге - одно из самых ярких воспоминаний детства.
Его постоянно тянуло к новому. В Ташкенте он занимался автоматизированными системами управления и определением абсолютного возраста горных пород, последнее место его работы: конструкторское бюро, связанное с исследованием космоса. Он много ездил по стране, но другие страны видел только по телевизору. Ни одну передачу «Клуба путешественников» не пропускал! Но даже если бы была возможность, то выехать за границу из-за места работы и секретности он бы не смог.
Папа старался видеть хорошее вокруг себя. Ему важно было гордиться страной, городом, где он живет, делом, которым занимается, своей женой и детьми, наконец. Лет в тридцать пять он вступил в партию. Я помню, какой-то обрывок разговора взрослых, о том, что надо не критиковать со стороны, а стараться, находясь внутри партии, действовать правильно… В доме у нас никогда не было «самиздата», в поэзии папа больше всего любил стихи того поколения романтиков, которые не пришли с войны. Мне, вернувшейся в Ташкент после МГУ, розовые очки уже не помогали. Мы начали спорить. Впрочем, папа иногда проговаривался: «Моя мечта - работать лесником!». Но когда советская власть рухнула, места в новой жизни он для себя уже не видел. Он волновался за меня, уехавшую в неизвестность. Может быть, самый откровенный разговор состоялся у нас месяца за два до его смерти. Его ужасно угнетало, что он не видел выхода из того положения, в котором мы оказались. На дворе был 1994 год, папа ушел на пенсию, семья едва-едва сводила концы с концами, я второй год без прописки обитала в Москве, конструкторское бюро, где он работал, разваливалось на глазах, а самое страшное - распадалась страна…
P.S. Мне часто кажется, что все эти годы, папа где-то рядом. Его поддержка и любовь помогли мне преодолеть то, что казалось непреодолимым. Жизнь начала устраиваться, появился не только достаток, но и интересная работа. Когда я взяла в руки первую в нашей стране прекрасно изданную книгу по истории русской картографии, к созданию которой имела самое непосредственное отношение, вдруг поняла, что это мой памятник папе-топографу. За десять лет я по папиным стопам исколесила всю страну, увидела много других стран, о которых он только мечтал. Увлеклась фотографией, Интернетом…На днях нашла сайт, созданный его сослуживцами по КБ, с папиными фотографиями: http://tashkbm40.narod.ru/fnevich.htm
Я не случайно упомянула «Планету Земля». Папа начинал свою взрослую жизнь топографом. Он закончил техникум и отправился на Памир, где вел съемку в зоне страшного хаитского землетрясения. До сих пор помню его рассказы о том, как большой районный центр был полностью погребен под пластом земли, и даже через годы после случившегося лошади не пили воду из окрестных ручьев. Папа вспоминал про горные кишлаки, где ели руками не только плов, но и шурпу, а женщинам, сидящим за перегородкой бросали кости. Был он и в немецких поселениях вахшской долины, где его поразил удивительный порядок и достаток. На фотографии тех лет он сам себе казался смешным:
На Памире начался и его роман с мамой, которая проходила там преддипломную практику. На этой фотографии 1955 года они уже муж и жена:
С годами, как это часто бывает у счастливых пар, они становились все больше похожими друг на друга:
А вот и я появилась:
Самое раннее мое воспоминание о папе относится к более позднему времени. Годам к шести. Тогда я была уже такой:
Я купила кошке
Новые сапожки,
Причесала ей усы,
Сшила красные трусы…
Только как их одевать?
Хвостик некуда девать!
Это незамысловатое стихотворение я запомнила навсегда, поскольку читала его на радио, перед микрофоном, для папы, который зимовал на леднике Федченко:
После папиной зимовки у нас появился дом. Помню, как родители проектировали его, как лепились и сушились на солнце кирпичи из самана (глина, смешанная с соломой), как вместе с папой и дедушкой на грузовике я ездила за камышом в окрестности Ташкента. Камыш был нужен для потолка. Нашла историческую фотографию: фундамент заложен, я начинаю рыть яму для погреба:
В этом доме, кроме нас с папой, мамой и сестренкой, жили книги, минералы, раковины, потом стали появляться коряги, напоминающие зверей и людей, вазы из капа, журналы «Кругозор» с гибкими пластинками и песенными репортажами Визбора. Были, разумеется, и обычные журналы: «Наука и жизнь», «Вокруг света», «Техника молодежи»… Все это был папин мир. Рядом с его письменным столом располагались полки с поэтическими сборниками и маленьким бюстом Маяковского, целый шкаф занимали книги о дальних странах.
Весь дом пенькой проконопачен прочно,
Как корабельное сухое дно,
И в кабинете - круглое нарочно -
На океан прорублено окно.
Тут все кругом привычное, морское,
Такое, чтобы, вставши на причал,
Свой переход к свирепому покою
Хозяин дома реже замечал.
Это стихотворение Константина Симонова папа читал мне в кабинете, приехав в отпуск из Приморья, где он работал уже как геофизик.
Все мои ранние воспоминания о папе связаны с его отъездами и приездами. Он работал на руднике в Киргизии, потом уехал на Дальний Восток. Впервые в жизни на самолете я летела по маршруту Ташкент - Владивосток. Ту-104, четыре посадки!!! Вот, наконец, маленький аэропорт, папа у трапа, город на сопках, океан! Потом мы отправились на автомобиле «Победа» в Тетюхе. Тайга, огромные бабочки, какие-то удивительные цветы. Поездка в Тетюхе Пристань, где я впервые увидела, что такое отлив. Резкий запах водорослей, огромные крабы, которые варятся тут же в ведре на костре! Вот папа знакомит меня и сестренку с тайгой:
Дальневосточный период длился в нашей семье несколько лет. Мы с мамой каждую неделю ездили в центр города на переговорный пункт у Сквера революции. Там стояли кабинки, пахло сургучом, на стене висела большая картина «Ленин у прямого провода» и тетеньки металлическими голосами вызывали: «Владивосток, вторая кабина». Мы совсем уж собрались уехать: во Владивостоке нас ждала квартира, решился вопрос с работой для мамы. Но в последний момент папа вернулся в Ташкент. На фотографиях видно, как он располнел за два года. Появились проблемы с давлением. А ведь уезжал он на Дальний Восток вот таким:
Папа был человеком, который сделал себя сам. Его детство, которое прошло во время войны, было тяжелым. Дедушка был на Колыме, бабушка выбивалась из сил, стараясь прокормить двоих детей. Папа присматривал за младшей сестренкой, играя с ней в путешествия. Из его рассказов о детстве я запомнила историю о прадеде и прабабушке, его дедушке и бабушке. Это было перед самой войной. Бабушка была уже тяжело больна и не вставала с постели, а в доме время от времени вспыхивали скандалы. Их провоцировал дед. Вернувшись из города домой, он начинал рассказывать бабушке, что встретил соседку Марьиванну («Она еще очень ничего!»), посудачили, а потом пошел к ней попить чайку… Бабушка взрывалась. И такие сцены случались несколько раз. Маленький папа кипел от возмущения. Он решил вывести деда на чистую воду. И, когда дед в очередной раз, отправился в город, внук начал за ним слежку. Ничего интересного не происходило. Дед ходил на базар, разговаривал со знакомым парикмахером, заглянул к сапожнику, а, вернувшись домой, опять начал рассказывать о приключениях с Марьиванной. И тут папа выскакивает вперед и радостно сообщает бабушке, что ничего такого не было! Все замолкли, а бабушка сказала внуку: «Дурачок! Ничего ты не понимаешь… Я, может быть, жива только потому, что деда ревную!» Дед вскоре сам оказался в больнице, о смерти бабушки родные ему не сказали, но он пережил ее лишь на несколько дней…
Папа был замечательным рассказчиком, хорошо рисовал, писал стихи. Почерк у него был великолепный! Начав с коряг, он увлекся столярным делом. В доме многое было сделано его руками. А еще была фотография, киносъемка. Красная лампочка, запах химикатов, волшебство появления изображения на белой бумаге - одно из самых ярких воспоминаний детства.
Его постоянно тянуло к новому. В Ташкенте он занимался автоматизированными системами управления и определением абсолютного возраста горных пород, последнее место его работы: конструкторское бюро, связанное с исследованием космоса. Он много ездил по стране, но другие страны видел только по телевизору. Ни одну передачу «Клуба путешественников» не пропускал! Но даже если бы была возможность, то выехать за границу из-за места работы и секретности он бы не смог.
Папа старался видеть хорошее вокруг себя. Ему важно было гордиться страной, городом, где он живет, делом, которым занимается, своей женой и детьми, наконец. Лет в тридцать пять он вступил в партию. Я помню, какой-то обрывок разговора взрослых, о том, что надо не критиковать со стороны, а стараться, находясь внутри партии, действовать правильно… В доме у нас никогда не было «самиздата», в поэзии папа больше всего любил стихи того поколения романтиков, которые не пришли с войны. Мне, вернувшейся в Ташкент после МГУ, розовые очки уже не помогали. Мы начали спорить. Впрочем, папа иногда проговаривался: «Моя мечта - работать лесником!». Но когда советская власть рухнула, места в новой жизни он для себя уже не видел. Он волновался за меня, уехавшую в неизвестность. Может быть, самый откровенный разговор состоялся у нас месяца за два до его смерти. Его ужасно угнетало, что он не видел выхода из того положения, в котором мы оказались. На дворе был 1994 год, папа ушел на пенсию, семья едва-едва сводила концы с концами, я второй год без прописки обитала в Москве, конструкторское бюро, где он работал, разваливалось на глазах, а самое страшное - распадалась страна…
P.S. Мне часто кажется, что все эти годы, папа где-то рядом. Его поддержка и любовь помогли мне преодолеть то, что казалось непреодолимым. Жизнь начала устраиваться, появился не только достаток, но и интересная работа. Когда я взяла в руки первую в нашей стране прекрасно изданную книгу по истории русской картографии, к созданию которой имела самое непосредственное отношение, вдруг поняла, что это мой памятник папе-топографу. За десять лет я по папиным стопам исколесила всю страну, увидела много других стран, о которых он только мечтал. Увлеклась фотографией, Интернетом…На днях нашла сайт, созданный его сослуживцами по КБ, с папиными фотографиями: http://tashkbm40.narod.ru/fnevich.htm