Московское Метро - Сумасшедший Проповедник.
Легенда жила, была, говорила. Открывала рты и стремилась выйти из зачерствевшего в послевоенные годы ума. Корчилась, как мутант под зимним градом на поверхности. Радиация меняет все. Даже мысли обитателей этого мира.
-Это не легенда, я сам его видел! - Твердит один. Огонек папиросы, явно краденой из общаги станции утверждает обратное - он накрывает его руками, словно спрятать стремясь от взглядов сидящий вокруг людей.
Слухи ходят, множатся, как крысы в забытых богом тоннелях, отражаются эхом от почти вросших в стены людей. Слухи о Нем, вечно бредущем от станции к станции, шаркающей походкой подтягивая давно усохшие ноги. Живой скелет, обтянутый в желтую кожу - говорят одни. Страшный, сплошные вздувшиеся жилы да мышцы, рельсу в узел завяжет - говорят другие. Все по-разному, но все сходятся в одном - он есть, правда, не вымысел.
-Проповедник Существует! - Говорит глухой голос уставшего человека. И никто с ним не спорит. А зачем? Существует - и бог с ним. На свете много чего существует. Но еще больше - во Тьме, которая везде, под нами, над нами, вокруг и внутри нас. Так говорят её проповедники, сторонники тьмы, они заочно причислили того Проповедника в свои ряды и теперь носят его на знаменах.
-Говорят, его боятся все - и люди и твари, говорят, он никогда не останавливается, двигаясь по кольцу Ганзы, забредает и на самые конечные, даже отрезанные от основного метро станции. Как и почему, зачем ему туда, что он ищет - вот вопросы.
-Брехня все это! - Человек забивает трубку, и она отдает червоточиной в его легких, он тяжело и хрипло кашляет, вздохи человека сочтены, злость заменяет ему молитву, ярость - отвагу в бою. Таких - легион в любую войну. Их лица скрывает саван истории, про них предпочитают умалчивать историки. Но они есть - всю свою жизнь подобные люди кричат всему миру, что существуют и падают в безымянные могилы, проклинаемые всеми.
-Это все бред. - Добавляет он, ловя взгляды сомнения. - Ему не пройти туда, если он не привидение, а призрак не может нанести вред живым, ни твари, ни человеку. Его остановили бы на первом кордоне, раздели и на рельсы положили. Все это глупость. Слухи, людям нравится дым. - Человек в ушанке смотрит на кривую деревянную трубку. Она почернела от времени. - Они едят этот дым, так легче.
И с ним молчаливо соглашаются. Дым нужен всем. А Проповедник - Проклятие Московского Метро. Его боятся и ненавидят, обвиняют во всех напастях и проклинают всюду. Его появление - призрак беды. Там, где он пройдет - никогда больше не родятся здоровые дети, их вывернет наизнанку еще в животах матерей и то, что появится оттуда - разобьют об стену и бросят в мусорное ведро. Им пугают детей, а взрослым - им нет до Проповедника дела, если остались еще не завершенные дела, есть еще работа. Но стоит им с чувством удовлетворенности сделанным за день присесть у общего, такого теплого, роняющего искры, и уютного, согревающего душу костра, как снова в глубине души проснется тьма. Все взрослые - лишь дети, вынужденные заниматься не теми делами, которые нужны им, и приспособившиеся к этому. Покалеченные дети.
***
Коломенская - еще жива. Она бьется с приступами агонии, которая грозит остановкой дыхания для её немногочисленных обитателей, но пока бьется успешно. Выживает не сильнейший - выживает наиболее приспособленный. А значит все еще живые - приспособились, пусть даже в чем-то и ослабли при этом, но приспособились! Приспособились к тому, чтобы по полдня отстреливать напиравшую с поверхности нечисть, а оставшиеся часы - вкалывать в дохлой оранжереи, стремясь вырастить там хоть что-то, хоть какую-нибудь зелень, за которую добыть патроны, ведь с молчащим оружием останется несколько часов, за которые тошно будет и молиться.
Кто знает, откуда по метро столько наркоты развелось? Где её выращивали? Секреты жизни, если тебе не повезло с рождением, просты - делай все что можешь, чтобы выжить! Так и поступили, странное у этой станции было расположение, было…
Но пока она еще жива. У них слишком мало женщин, да и рожать они теперь не в силах - все здоровые переквалифицировались в солдат, все больные… того что случилось с ними, лучше никому не знать. Караванщики - люди наглые и не честны на руку, но законы Цивилизованного Общества они блюдут, как библию когда-то святые отцы чтили. То есть для вида, но с нечеловеческим остервенением. И стоит им пронюхать о настоящем положении вещей на станции - и всей подпольной торговле придет конец.
После смерти прежнего главы станции Марат Измайлов занял его «пост». Ему досталось немногое, в том числе и сестра прежнего главы Арта: молодая еще, но уже нюхавшая пороху. Как брат её отправился в могилу, она сразу переметнулась к новому главе, заняла своим скрабом прожженную, как и его душа, палатку и отказалась уходить. Цеплялась за него так, словно хотела, чтобы он и в могилу на плечо закинув как калаш её забрал, только не прогонял.
На «похоронах» брата - ела больше всех, и мокрыми трясущимися пальцами, сильными, словно металлическими отрывала лучшие куски. Женщина, которая умела обходиться без ножа на кухне.
Она была голодна. Её голодный взгляд и сбивчивое тяжелое дыхание, шрам, который шел по щеке и мешал целовать. Слишком грубым он был, и кислым на вкус. Слишком сильные ноги для женщины, Марату подумалось, что в скорости они станут такими же нервными, но стальными, как и пальцы. Она искусала его всего, Арта и впрямь была слишком голодна, чтобы просто так насытится. И её панический страх родов. Она ни за что не хотела беременеть, потому что слишком жутко было рожать, не зная, что под сердцем носишь. По её мнению - лучше быть растерзанным мутантом снаружи, чем взорваться мясной бомбой при его попытке выбраться изнутри. Марат все понял и больше никогда не пробовал её склонить к этому.
Стая гуляла поблизости от входов уже несколько месяцев, начиналась зима и как смекнул Марат, потолковав со своим замом Серегой Бланшем, они хотели сытности. Зима всегда страшна, в те годы, когда события эти происходили - была еще страшнее. Уже прорывалось на несколько недель вялое дождливое, фонящее как кал стигмата лето, Ядерная Зима была позади, но все напоминало о ней. И Стаи непонятных существ, чей вой не давал спать прошедшие несколько месяцев, - они тоже напоминания жуткого Голода, который испытал весь животный мир, гнетом двух великих сил - Радиации и Низкой Температуры. Эти два ваятеля за десяток лет изменили мир настолько, что теперь всем оставшимся там, за чертой Перемен приходилось расхлебывать заваренную генную кашу.
Бланш раскрыл все карты: они скоро полезут внутрь. Ворота закрыли, сварили и завалили, но была вентиляция, и были многочисленные тоннели от соседних станций. Двух первых подстреленных Алчущих - так их прозвали - уже пытались, и варить и коптить, но есть это было невозможно. А вот были не против человечины, совсем не против. А значит все складывалось очень плохо, ведь когда тебя едят с удовольствием, а тебе остается только огрызаться, закопавшись в нору и жрать себе подобных и листочки со мхом да грибами и ставшими вдруг редкостью-деликатесом крысами - что может быть хуже. Это конец.
А теперь еще и Ганза, вновь образовавшая в свою вторую попытку, и развязавшая войну с Красными решила перекрыть воздух всем торгующим наркотой станциям. Это был плохой конец, о котором с радостью поведали караванщики, потолков до этого о чем-то между собой, при этом ехидно хихикая и поглядывая, то на гордо стоявшую Арту, то на угрюмого Марата. Они обещали, что еще раз вернутся и привезут столько оружия и патронов, сколько смогут в тяжелое военное время. Намекнули, что цена будет высокой и свалили, оглядываясь назад, как будто за ними кто-то гнался.
Марат плюнул им вслед. Серый последовал его примеру. На патронах были следы заделки. Упаковки лекарств были какие-то смятые, многие ампулы раздавлены, но никто не возмущался. А какой смысл? Те просто свалят и на своей карте поставят крест на этой станции, и больше сюда никто не поедет.
Прошла Черная Неделя. С первого дня её стали пропадать люди. Перекрыли все боковые тоннели и отступили с сотого метра на пятидесятый, так, чтобы при случае было не только слышно, но и видно караульных. К концу недели, Ворпал, самый опытный из сталкеров Коломенской, вернувшись с «охоты» на поверхности притащил новенький Абакан и четыре смятые кем-то или чем-то обоймы к нему, еще какую-то мелочь и самое важное - известие о начале заморозков. Правда это уже чувствовалось на станции - ночами люди жались ближе друг к дружке, чтобы согреться, даже не будучи мужем и женой. Электричество еще поступало с Севастопольской, но все меньшими и меньшими «порциями». Видимо и там уже подумывали - а не поставить ли им на карте еще один крестик? Но пока не решались, так как, наверное, каким-то чутьем чуяли, что скоро сами из-за удаленности от Кольца могут оказаться в такой же ситуации.
И вот они повалили. Все началось не то, чтобы внезапно - были уже готовы к чему-то подобному, но первый крик часовых и пулеметный стук заставил Марата сжать руку Арты в своей зеленовато-черной палатке. Он медленно сел, достал из кармана сигарету, быстрым движением закурил, нащупал в темноте приклад Ак-47 под подушкой, пару раз вдохнул дым. Почувствовал теплые руки Арты, накинувшей ему на плечи плащ и забравшие сигарету. Поднялся и вышел, на ходу раздавая приказы.
Арта задумчиво докуривала за ним, щупая рукой левую грудь, которая была заметно больше правой, предательски болела и натирала под бронежилетом.
-Предательница. - Беззвучно шептали ей губы. Но потом, видимо решившись, она сжала в кулаке бычок и принялась за дело.
Волну Алчущих встретили всем, чем смогли. В «штыки», как говорили раньше. Свинцовый ливень смел их и размазал останки по стенам, в этот раз патронов не жалели, надеясь напугать, отучить сюда бегать, доказать что Коломенская - плохое место для кормежки, и закусывая её обитателями так просто жир на зиму не нагуляешь, только кишки расплескаешь.
Тоннель наполнился сизым дымом.
-Сволочная заделка… - Жевал свою отвисшую губу Коловратий, их «канонир», умевший почти снайперски цеплять короткими очередями бегущих из слабо освещаемой темноты тоннеля существ. - Ох уж попадись мне эти торгаши.
-Они еще приедут, старик, не трать свой порох - зажжешь, когда увидишь сытые рыла Ганзы. - Молодой паренек, Витька, прозванный за свой нрав Лихим, повернулся к стоявшему как статуя Петра в тумане Питерском Марату. - Давай их грабанем в следующий раз Начальник? Все равно ведь сказали - больше не придут.
-Так они на нас всю Ганзу натравят, с огнеметами сюда заявятся.
-Да пущай огнеметчики. Мне по барабану, главное - не эти с игольчатыми зубами, не Алчущие. Не нравятся мне они что-то. Этих так просто не отвадить, они еще придут. Что делать?
-Минировать.
-Завалимся!
-Ну и хрен с ним. Все равно мы считай отрезаны.
-Есть же чем? Марат, давай мины делать? Это их отучит до конца зимы, а там перебьемся!
Марат все так же, статей стоял в слабо озаряемом лучами прожекторных ламп тоннельном проходе, в его спину упиралось дуло пулемета. Дым долго не хотел рассеиваться, а Коловратий охал и, поглядывая во тьму, чистил дуло Корду, сетуя на заделку и некачественные отсыревшие патроны.
-Нет. - Наконец он открыл рот и заговорил глухим голосом без эха. - Мины мы ставить не будем и грабить их тоже.
-А чего так? - Не выдержал Витька Лихой, закидывая за спину свой калаш со штык ножом. Тут же получил по затылку от пулеметчика, но продолжал вопрошать у фигуры начальства всем своим видом.
-Просто не будем и все.
-Так они же враги! - Воскликнул Витька. Коловратий прекратил свое занятие и уставился на него. - А мы скажем, что за красных теперь - и пущай присылают хоть армию. Заодно и зачистят эти тоннели от нечисти.
-И от нас зачистят, - подал голос один из резавшихся в карты стрелков. Он вполглаза смотрел на спину Начальства, готовый в любую секунду спрятать колоду в рукаве.
-Враги не враги, - Марат обернулся и криво усмехнулся, подскребывая давнишнюю щетину, - а мы не будем и все! - Проходя мимо смирно сидевших в обнимку со стволами караульных, он внезапно изогнулся и быстрым движением достал колоду из рукава Ильи. Тот даже не успел никак среагировать. Марат потасовал её и снял верхнюю карту. Долго не решался перевернуть, потом все же сделала это.
-Дама. Червей. - Снова поскреб щетину. - Ладно, бывайте.
Вечером прибыла заветная «Последняя». Наглости у торговцев не поубавилось, зато выросла Жадность. Отросла настолько, что они без всякого снисхождения выменивали все, представляющее хоть какую-нибудь ценность на такие же, заделанные некачественные патроны и просроченные лекарства. Даже личные вещи. Самый толстый их торгашей долго мялся и не знал, как ему приступиться, но вконец решился. Подойдя к Танюшке - дочери Коловрата что-то зашептал ей на ухо. Та кинулась в слезы. Коловрат в штыки, но пара торгашей быстро отскочила к дрезине, и выставила вперед оружие. Пришлось Марату всех успокаивать.
-Что он хотел, замуж что ли? - Спросил он с улыбкой у Таньки. Та плачет, не может слова вымолвить. Вокруг все собрались, кто не работал или не стоял в дозоре в этот момент.
-Н-нет. Дочку выменять на лекарства собрался.
-Как дочку. - Не понял Марат. - Твою, что ли?
Таня кивнула, стирая слезы. Её дочь росла красивенькой и внешне здоровой, жизнерадостной среди хмурых лиц её окружавших. Как прямой стебель, тянущийся к солнцу, среди пожухлых и кривых, пытающихся ползком выжить к земле держась поближе.
Марат задумался, поглядывая на нервных караванщиков. Подозвал Танькиного отца и сказал ему прямо, что сам решай, как хочешь. Или пусть она решит, - кивнул в сторону еще плачущей Татьяны.
-А что тут решать-то? - Зло бросил Коловрат. - Моя дочь, моя и внучка. Никому не отдам, тем более этим. Если сгинет - то при мне. А что они там с ней сделают, еще неизвестно.
Марат посмотрел на настороженных караванщиков и хмыкнул.
-Моя она! - прокричал, ощетинившись, старик и положил руку на кобуру. Было видно, как сразу напряглись все торговцы, как у их охранников побелели пальцы на курках оружия, все еще согласно церемонии устремленного стволам в пол, хоть и выставленного вперед как щиты.
-Правильно. - Согласился Марат, рассматривая свою обувь. - Если сгинуть, то всем вместе.
Когда он, проводив последний караван, вернулся в свою палатку, Арты там не было. Расстегнув ботинки, Марат, снял их, чувствуя себя ужасно разбитым. Огляделся.
На столике под лампой, лежало письмо. Всего две строчки.
«Когда человек смертельно болен, милосердные врачи прекращают его агонию одним движением руки…», было написано там.
-Только не говори мне, что твои грудные боли тебя док… - Марат дернулся, словно ужаленный и рывком приподнял постель. Оцинкованный ящик был пуст. Открыт - рядом валялся кодовый замок - и полностью опустошен. Пропало все: патроны, медикаменты, все ему подведомственные запасы станции. Вид «начальства», бегущего босиком по перрону в караулку, за которой находились склады, вызывал у немногочисленных ночных обитателей Коломенской улыбку. А зря вызывал - Марат уже знал, что он там обнаружит, точнее чего не обнаружит.
-Ты почему её пропустил?
Алешка, маленький и щупленький, но умеющий не спать неделями, к тому же меткий стрелок качает головой, словно болванчиком.
-Так вы же… она же… при вас же…
Получает оплеуху, от которой летит на землю и продолжает повторять как заведенный, что Арта «была при Начальстве». Марат приказывает ему никому ничего не говорить и караулить как прежде, а сам, пробежав весь перрон обратно так же босиком до палатки с мирно чаевничавшими Коловратом и Серегой.
-Надо догнать дрезину!
-Да какой там! Я-то дурак, вот дурак. Они же на мотодрезине прибыли. Я отметил еще, что не спроста, но сдуру решил - боятся как бы не нашли вместо Коломенской базу мутантов, вот и перестраховались. Они еще это тогда задумали - сговорились падлы, чтобы без боеприпасов нас оставить и нажиться на этом.
-Кто же знал, что она такая! - Воскликнул Сережка Бланш. Он продолжал держать в руке кружку с чаем, на лице играли желваки.
-Нужно думать.
-А что тут думать, догонять надо! - Вскричал Коловрат и, вскочив, кинулся вон из палатки, расплескав свой чай.
-Стой! И куда ты? Они все продумали, малыми силами там ничего не сделаешь. А если всем ломануться - кто на станции останется? Эти гады все просчитали, приехали в самый момент.
Старик остановился и нехотя повернул назад.
-Но нужно решиться!!! Ты голова - ты и говори, что делать? А пока решать будем - они уйдут.
-Нет, ты не понял. Они УЖЕ ушли и теперь ты их не догонишь!
Коловрат напрягся и, выскочив из палатки, силой затащил туда сопротивлявшуюся женщину.
-Танька. Подслушивала падла! Что, все бабы заодно нас со света решили сжить?
Таня плачет. Марат смотрит на неё, трет подбородок и становится темнее тучи.
-Лидочка. - Глотая слезы, шепчет она. - Лидочка с ними, она, Арта, сказала, что позаботится о ней. Что все будет хорошо! И сказала, чтобы вы не пробовали догонять. Вам передать…
Коловрат вытаскивает нож, Таня кричит, мужики хватаются враз за его старые жилистые руки и вяжут. Нож выпадает из ослабевшей ладони, Таня хватает его и, крича на всю станцию, убегает.
***
Станция молчит. Её обитатели не знают, что все уже решено. Коловрат дежурит с Маратом, пулемет расчехлен заранее. Вчера случилось что-то непоправимое, старик чернее самого темного тоннеля под Москвой. У них нет резервов людских и минимальны запасы, а впереди зима, но она уже никого не волнует.
Раздается знакомый вой. В темноте что-то щелкает. Включается прожектор. Мигнув, он озаряет сотни метров перед собой. Внезапно, замигав морзянкой, он тухнет до еле светящейся красноватой лампы.
-Приехали. - Говорит спокойно Коловрат и опускает дуло почти вслепую. - Будь они прокляты, эти ваши Севастопольцы. - И добавляет. - Со своими крестиками, мы еще брат повоюем, привыкли уже к темноте.
Из клубящегося странного утреннего тумана выплывают тени, они двигаются мягко и почти бесшумно. Вой идет издалека, твари пытаются сбить им чувство пространства у человека, нарушить его глазомер. От этих протяжных звуков холодеет все внутри и в глазах начинает двоиться.
Первая тварь в прыжке нарывается на очередь и ломается пополам, как разорванная книга с начинкой из костей. Крови мало, какое-то желе выплескивается на рельсы в десятке метров от засевших за мешками с песком Марата и часовых. Звук раздается наипротивнейший, в ушах сразу все глохнет, как после контузии.
-Что за хрень!..
Из тьмы теперь в полней уже тишине к ним летят, по-собачьи встав на все четыре конечности прежде прямоходящие Алчущие. Пулемет, привычно дергавшийся до этого в руках у Коловрата, внезапно смолкает. Старик кашляет и морщинистой рукой пытается нащупать, обжигаясь, затвор, все вокруг наполнено странно едким синеватым дымом. «Вот сволочи а, даже патронов нормальных в конец пожалели…» - раздается у него в голове, когда пасть алчущего на лету вцепляется в его глотку. Пулеметчик запрокидывается навзничь, раздается хруст. Сбоку в тушу впивается штык Витька. Рядом отстреливаются Марат со штрафником Алешкой. Мимо летят трассирующие пули, в брызгах искр и в полной тишине рикошетирующие от стен и труб - это стреляют со станции, спешащие к ним на пятидесятый метр. Конечный бой вся станция встречает в полном составе.
Раздается свист. Протяжный, слишком высокий и нереальный в этой гулкой тишине, его слышат все, даже оглушенный воем Алчущих часовые. Твари прекращают свой бег, и начинается суматоха, она бросаются кто куда, две затевают драку прямо под сплошным в упор огнем у окровавленных мешков дзота. Остальные бьются об стены тоннеля так, словно и впрямь надеются их проломить. Свист доносится издалека, заставляя поток тварей отхлынуть, снова встав на задние конечности, вялой трусцой они отступают вглубь тоннеля. Через мгновение оттуда, из дрожащей сизой мглы вновь раздается их вой, но он уже другой, в нем полное одиночество и надвигающаяся зима сливаются с чем-то беспредельно обреченным. Вой обрывается так же внезапно. К окровавленном Марату подходит Серый Бланш и что-то говорит ему на ухо, не подозревая, что сейчас их командир ничего не слышит, как и остальные из его патруля. Впрочем, их уже нет: Алешка лежит, раскинув руки, на лице огорчение, наверное, он огорчен, что ног у него нет. Схватившийся за рану на животе Витек пытается оттащить от него двух здоровенных дохлых Алчущих, не веря в то, что его другу уже не поможешь.
-Что? - Марат поворачивается к своему заму. - Я тебя не слышу!
И тут он начинает слышать, они все слышат. Звук, похожий на шипение в трубе и как будто шарканье. Из тумана выплывает фигура, здоровенная, метра два с половиной ростом, скрюченная в три погибели, если её поставить прямо - наверное, все три будут. Нос, с огромными вздувшимися наростами шумно втягивает воздух, лицо удлиненное, как у волка и с кривых клыков натурально капает слюня. Глубоко посаженные синие глаза, кажется, принадлежат совсем не ему, а какому-то существу, которое носит это странное тело как доспехи.
-Черт мну за ногу… - Бормочет, нервно поглаживая свой Абакан Серый. - Это он, Проповедник!
Еще раз вздохнув воздух, проповедник сплевывает и как-то странно смотрит на лежащие повсюду тела.
-Вой-на бу-дет… - Его голос напоминает срежет железа об железо, со скрипом пополам и каким-то вибрирующим рыком. Марат, покачиваясь как пьяный подходит к Витьку Лихому и, схватив за плечи, оттаскивает от Алешки. Бланшу кажется, что Проповедник сейчас почешет тыковку и скажет: «А что же я к вам забрел? А вот - забыл…» Проповедовать он точно не желает, но то и к лучшему.
Подняв свою огромную, непропорционально длинную, почти двух метровую руку, Проповедник вытягивает её в сторону Марата.
-Ты!..
Марат останавливается.
-Ну, я?..
-Ты главный? - Кажется, что ему трудно говорить и за долгие годы он просто этому разучился, а сейчас заново вспоминает, как же это делается. - Уходи! Отсюда. Живо!
-Нам некуда идти. - Марат помолчал. - А мне тем более. - Он повернулся к Проповеднику и спросил. - А почему ты все время бродишь от станции к станции? Что, нигде не можешь ужиться с таким ростом? Потолки низкие или бабы твоего размера нету?
Серый усмехнулся - если Марат шутит, значит не все еще потеряно.
-Бабы?.. - Проповедник замолчал, а потом добавил. - Баба не нужна, у меня уже есть ребенок. - Подойдя к пучку труб, он тронул его своей огромной лапищей, приведя в движение. - Качается…
***
Коломенская пережила эту зиму, но следующая для неё стала последней. Марат перебрался с друзьями на Севастопольскую, да и все обитатели рассосались по Московскому Метро. Большинство из них сгинуло во время войны Красных с Ганзой, когда собирались огромные дружины «смертников», шедшие на штурм вражеской станции первыми, чтобы настоящие бойцы не потеряв инициативы, смогли потом по их телам не только пробиться, но еще и закрепиться. Стая Алчущих куда-то ушла, возможно, перебралась за пределы Москвы. Наверное, их так напугал жуткий ультразвуковой свист Проповедника, что больше под землю к людям они не лазили наращивать жиры перед зимовьем, а может просто зимы стали мягче. Зато вместо них пришли другие, не боящиеся ультразвука подобно собакам. Проповедник сгинул где-то во время одного из своих длительных переходов, поговаривали, что он ушел куда-то «вниз», ища самую глубокую точку метро, и не вернулся. Марат до самой своей смерти думал, что его зря причисляли к темным, бродя по бескрайнему, такому изменчивому Метро, он пытался нести свет его обитателям и иногда даже у него это получалось. Правда потом все равно приходила тьма, та, что брела всегда за ним, повторяя все его шаги, как мим-пересмешник.
-Это не легенда, я сам его видел! - Твердит один. Огонек папиросы, явно краденой из общаги станции утверждает обратное - он накрывает его руками, словно спрятать стремясь от взглядов сидящий вокруг людей.
Слухи ходят, множатся, как крысы в забытых богом тоннелях, отражаются эхом от почти вросших в стены людей. Слухи о Нем, вечно бредущем от станции к станции, шаркающей походкой подтягивая давно усохшие ноги. Живой скелет, обтянутый в желтую кожу - говорят одни. Страшный, сплошные вздувшиеся жилы да мышцы, рельсу в узел завяжет - говорят другие. Все по-разному, но все сходятся в одном - он есть, правда, не вымысел.
-Проповедник Существует! - Говорит глухой голос уставшего человека. И никто с ним не спорит. А зачем? Существует - и бог с ним. На свете много чего существует. Но еще больше - во Тьме, которая везде, под нами, над нами, вокруг и внутри нас. Так говорят её проповедники, сторонники тьмы, они заочно причислили того Проповедника в свои ряды и теперь носят его на знаменах.
-Говорят, его боятся все - и люди и твари, говорят, он никогда не останавливается, двигаясь по кольцу Ганзы, забредает и на самые конечные, даже отрезанные от основного метро станции. Как и почему, зачем ему туда, что он ищет - вот вопросы.
-Брехня все это! - Человек забивает трубку, и она отдает червоточиной в его легких, он тяжело и хрипло кашляет, вздохи человека сочтены, злость заменяет ему молитву, ярость - отвагу в бою. Таких - легион в любую войну. Их лица скрывает саван истории, про них предпочитают умалчивать историки. Но они есть - всю свою жизнь подобные люди кричат всему миру, что существуют и падают в безымянные могилы, проклинаемые всеми.
-Это все бред. - Добавляет он, ловя взгляды сомнения. - Ему не пройти туда, если он не привидение, а призрак не может нанести вред живым, ни твари, ни человеку. Его остановили бы на первом кордоне, раздели и на рельсы положили. Все это глупость. Слухи, людям нравится дым. - Человек в ушанке смотрит на кривую деревянную трубку. Она почернела от времени. - Они едят этот дым, так легче.
И с ним молчаливо соглашаются. Дым нужен всем. А Проповедник - Проклятие Московского Метро. Его боятся и ненавидят, обвиняют во всех напастях и проклинают всюду. Его появление - призрак беды. Там, где он пройдет - никогда больше не родятся здоровые дети, их вывернет наизнанку еще в животах матерей и то, что появится оттуда - разобьют об стену и бросят в мусорное ведро. Им пугают детей, а взрослым - им нет до Проповедника дела, если остались еще не завершенные дела, есть еще работа. Но стоит им с чувством удовлетворенности сделанным за день присесть у общего, такого теплого, роняющего искры, и уютного, согревающего душу костра, как снова в глубине души проснется тьма. Все взрослые - лишь дети, вынужденные заниматься не теми делами, которые нужны им, и приспособившиеся к этому. Покалеченные дети.
***
Коломенская - еще жива. Она бьется с приступами агонии, которая грозит остановкой дыхания для её немногочисленных обитателей, но пока бьется успешно. Выживает не сильнейший - выживает наиболее приспособленный. А значит все еще живые - приспособились, пусть даже в чем-то и ослабли при этом, но приспособились! Приспособились к тому, чтобы по полдня отстреливать напиравшую с поверхности нечисть, а оставшиеся часы - вкалывать в дохлой оранжереи, стремясь вырастить там хоть что-то, хоть какую-нибудь зелень, за которую добыть патроны, ведь с молчащим оружием останется несколько часов, за которые тошно будет и молиться.
Кто знает, откуда по метро столько наркоты развелось? Где её выращивали? Секреты жизни, если тебе не повезло с рождением, просты - делай все что можешь, чтобы выжить! Так и поступили, странное у этой станции было расположение, было…
Но пока она еще жива. У них слишком мало женщин, да и рожать они теперь не в силах - все здоровые переквалифицировались в солдат, все больные… того что случилось с ними, лучше никому не знать. Караванщики - люди наглые и не честны на руку, но законы Цивилизованного Общества они блюдут, как библию когда-то святые отцы чтили. То есть для вида, но с нечеловеческим остервенением. И стоит им пронюхать о настоящем положении вещей на станции - и всей подпольной торговле придет конец.
После смерти прежнего главы станции Марат Измайлов занял его «пост». Ему досталось немногое, в том числе и сестра прежнего главы Арта: молодая еще, но уже нюхавшая пороху. Как брат её отправился в могилу, она сразу переметнулась к новому главе, заняла своим скрабом прожженную, как и его душа, палатку и отказалась уходить. Цеплялась за него так, словно хотела, чтобы он и в могилу на плечо закинув как калаш её забрал, только не прогонял.
На «похоронах» брата - ела больше всех, и мокрыми трясущимися пальцами, сильными, словно металлическими отрывала лучшие куски. Женщина, которая умела обходиться без ножа на кухне.
Она была голодна. Её голодный взгляд и сбивчивое тяжелое дыхание, шрам, который шел по щеке и мешал целовать. Слишком грубым он был, и кислым на вкус. Слишком сильные ноги для женщины, Марату подумалось, что в скорости они станут такими же нервными, но стальными, как и пальцы. Она искусала его всего, Арта и впрямь была слишком голодна, чтобы просто так насытится. И её панический страх родов. Она ни за что не хотела беременеть, потому что слишком жутко было рожать, не зная, что под сердцем носишь. По её мнению - лучше быть растерзанным мутантом снаружи, чем взорваться мясной бомбой при его попытке выбраться изнутри. Марат все понял и больше никогда не пробовал её склонить к этому.
Стая гуляла поблизости от входов уже несколько месяцев, начиналась зима и как смекнул Марат, потолковав со своим замом Серегой Бланшем, они хотели сытности. Зима всегда страшна, в те годы, когда события эти происходили - была еще страшнее. Уже прорывалось на несколько недель вялое дождливое, фонящее как кал стигмата лето, Ядерная Зима была позади, но все напоминало о ней. И Стаи непонятных существ, чей вой не давал спать прошедшие несколько месяцев, - они тоже напоминания жуткого Голода, который испытал весь животный мир, гнетом двух великих сил - Радиации и Низкой Температуры. Эти два ваятеля за десяток лет изменили мир настолько, что теперь всем оставшимся там, за чертой Перемен приходилось расхлебывать заваренную генную кашу.
Бланш раскрыл все карты: они скоро полезут внутрь. Ворота закрыли, сварили и завалили, но была вентиляция, и были многочисленные тоннели от соседних станций. Двух первых подстреленных Алчущих - так их прозвали - уже пытались, и варить и коптить, но есть это было невозможно. А вот были не против человечины, совсем не против. А значит все складывалось очень плохо, ведь когда тебя едят с удовольствием, а тебе остается только огрызаться, закопавшись в нору и жрать себе подобных и листочки со мхом да грибами и ставшими вдруг редкостью-деликатесом крысами - что может быть хуже. Это конец.
А теперь еще и Ганза, вновь образовавшая в свою вторую попытку, и развязавшая войну с Красными решила перекрыть воздух всем торгующим наркотой станциям. Это был плохой конец, о котором с радостью поведали караванщики, потолков до этого о чем-то между собой, при этом ехидно хихикая и поглядывая, то на гордо стоявшую Арту, то на угрюмого Марата. Они обещали, что еще раз вернутся и привезут столько оружия и патронов, сколько смогут в тяжелое военное время. Намекнули, что цена будет высокой и свалили, оглядываясь назад, как будто за ними кто-то гнался.
Марат плюнул им вслед. Серый последовал его примеру. На патронах были следы заделки. Упаковки лекарств были какие-то смятые, многие ампулы раздавлены, но никто не возмущался. А какой смысл? Те просто свалят и на своей карте поставят крест на этой станции, и больше сюда никто не поедет.
Прошла Черная Неделя. С первого дня её стали пропадать люди. Перекрыли все боковые тоннели и отступили с сотого метра на пятидесятый, так, чтобы при случае было не только слышно, но и видно караульных. К концу недели, Ворпал, самый опытный из сталкеров Коломенской, вернувшись с «охоты» на поверхности притащил новенький Абакан и четыре смятые кем-то или чем-то обоймы к нему, еще какую-то мелочь и самое важное - известие о начале заморозков. Правда это уже чувствовалось на станции - ночами люди жались ближе друг к дружке, чтобы согреться, даже не будучи мужем и женой. Электричество еще поступало с Севастопольской, но все меньшими и меньшими «порциями». Видимо и там уже подумывали - а не поставить ли им на карте еще один крестик? Но пока не решались, так как, наверное, каким-то чутьем чуяли, что скоро сами из-за удаленности от Кольца могут оказаться в такой же ситуации.
И вот они повалили. Все началось не то, чтобы внезапно - были уже готовы к чему-то подобному, но первый крик часовых и пулеметный стук заставил Марата сжать руку Арты в своей зеленовато-черной палатке. Он медленно сел, достал из кармана сигарету, быстрым движением закурил, нащупал в темноте приклад Ак-47 под подушкой, пару раз вдохнул дым. Почувствовал теплые руки Арты, накинувшей ему на плечи плащ и забравшие сигарету. Поднялся и вышел, на ходу раздавая приказы.
Арта задумчиво докуривала за ним, щупая рукой левую грудь, которая была заметно больше правой, предательски болела и натирала под бронежилетом.
-Предательница. - Беззвучно шептали ей губы. Но потом, видимо решившись, она сжала в кулаке бычок и принялась за дело.
Волну Алчущих встретили всем, чем смогли. В «штыки», как говорили раньше. Свинцовый ливень смел их и размазал останки по стенам, в этот раз патронов не жалели, надеясь напугать, отучить сюда бегать, доказать что Коломенская - плохое место для кормежки, и закусывая её обитателями так просто жир на зиму не нагуляешь, только кишки расплескаешь.
Тоннель наполнился сизым дымом.
-Сволочная заделка… - Жевал свою отвисшую губу Коловратий, их «канонир», умевший почти снайперски цеплять короткими очередями бегущих из слабо освещаемой темноты тоннеля существ. - Ох уж попадись мне эти торгаши.
-Они еще приедут, старик, не трать свой порох - зажжешь, когда увидишь сытые рыла Ганзы. - Молодой паренек, Витька, прозванный за свой нрав Лихим, повернулся к стоявшему как статуя Петра в тумане Питерском Марату. - Давай их грабанем в следующий раз Начальник? Все равно ведь сказали - больше не придут.
-Так они на нас всю Ганзу натравят, с огнеметами сюда заявятся.
-Да пущай огнеметчики. Мне по барабану, главное - не эти с игольчатыми зубами, не Алчущие. Не нравятся мне они что-то. Этих так просто не отвадить, они еще придут. Что делать?
-Минировать.
-Завалимся!
-Ну и хрен с ним. Все равно мы считай отрезаны.
-Есть же чем? Марат, давай мины делать? Это их отучит до конца зимы, а там перебьемся!
Марат все так же, статей стоял в слабо озаряемом лучами прожекторных ламп тоннельном проходе, в его спину упиралось дуло пулемета. Дым долго не хотел рассеиваться, а Коловратий охал и, поглядывая во тьму, чистил дуло Корду, сетуя на заделку и некачественные отсыревшие патроны.
-Нет. - Наконец он открыл рот и заговорил глухим голосом без эха. - Мины мы ставить не будем и грабить их тоже.
-А чего так? - Не выдержал Витька Лихой, закидывая за спину свой калаш со штык ножом. Тут же получил по затылку от пулеметчика, но продолжал вопрошать у фигуры начальства всем своим видом.
-Просто не будем и все.
-Так они же враги! - Воскликнул Витька. Коловратий прекратил свое занятие и уставился на него. - А мы скажем, что за красных теперь - и пущай присылают хоть армию. Заодно и зачистят эти тоннели от нечисти.
-И от нас зачистят, - подал голос один из резавшихся в карты стрелков. Он вполглаза смотрел на спину Начальства, готовый в любую секунду спрятать колоду в рукаве.
-Враги не враги, - Марат обернулся и криво усмехнулся, подскребывая давнишнюю щетину, - а мы не будем и все! - Проходя мимо смирно сидевших в обнимку со стволами караульных, он внезапно изогнулся и быстрым движением достал колоду из рукава Ильи. Тот даже не успел никак среагировать. Марат потасовал её и снял верхнюю карту. Долго не решался перевернуть, потом все же сделала это.
-Дама. Червей. - Снова поскреб щетину. - Ладно, бывайте.
Вечером прибыла заветная «Последняя». Наглости у торговцев не поубавилось, зато выросла Жадность. Отросла настолько, что они без всякого снисхождения выменивали все, представляющее хоть какую-нибудь ценность на такие же, заделанные некачественные патроны и просроченные лекарства. Даже личные вещи. Самый толстый их торгашей долго мялся и не знал, как ему приступиться, но вконец решился. Подойдя к Танюшке - дочери Коловрата что-то зашептал ей на ухо. Та кинулась в слезы. Коловрат в штыки, но пара торгашей быстро отскочила к дрезине, и выставила вперед оружие. Пришлось Марату всех успокаивать.
-Что он хотел, замуж что ли? - Спросил он с улыбкой у Таньки. Та плачет, не может слова вымолвить. Вокруг все собрались, кто не работал или не стоял в дозоре в этот момент.
-Н-нет. Дочку выменять на лекарства собрался.
-Как дочку. - Не понял Марат. - Твою, что ли?
Таня кивнула, стирая слезы. Её дочь росла красивенькой и внешне здоровой, жизнерадостной среди хмурых лиц её окружавших. Как прямой стебель, тянущийся к солнцу, среди пожухлых и кривых, пытающихся ползком выжить к земле держась поближе.
Марат задумался, поглядывая на нервных караванщиков. Подозвал Танькиного отца и сказал ему прямо, что сам решай, как хочешь. Или пусть она решит, - кивнул в сторону еще плачущей Татьяны.
-А что тут решать-то? - Зло бросил Коловрат. - Моя дочь, моя и внучка. Никому не отдам, тем более этим. Если сгинет - то при мне. А что они там с ней сделают, еще неизвестно.
Марат посмотрел на настороженных караванщиков и хмыкнул.
-Моя она! - прокричал, ощетинившись, старик и положил руку на кобуру. Было видно, как сразу напряглись все торговцы, как у их охранников побелели пальцы на курках оружия, все еще согласно церемонии устремленного стволам в пол, хоть и выставленного вперед как щиты.
-Правильно. - Согласился Марат, рассматривая свою обувь. - Если сгинуть, то всем вместе.
Когда он, проводив последний караван, вернулся в свою палатку, Арты там не было. Расстегнув ботинки, Марат, снял их, чувствуя себя ужасно разбитым. Огляделся.
На столике под лампой, лежало письмо. Всего две строчки.
«Когда человек смертельно болен, милосердные врачи прекращают его агонию одним движением руки…», было написано там.
-Только не говори мне, что твои грудные боли тебя док… - Марат дернулся, словно ужаленный и рывком приподнял постель. Оцинкованный ящик был пуст. Открыт - рядом валялся кодовый замок - и полностью опустошен. Пропало все: патроны, медикаменты, все ему подведомственные запасы станции. Вид «начальства», бегущего босиком по перрону в караулку, за которой находились склады, вызывал у немногочисленных ночных обитателей Коломенской улыбку. А зря вызывал - Марат уже знал, что он там обнаружит, точнее чего не обнаружит.
-Ты почему её пропустил?
Алешка, маленький и щупленький, но умеющий не спать неделями, к тому же меткий стрелок качает головой, словно болванчиком.
-Так вы же… она же… при вас же…
Получает оплеуху, от которой летит на землю и продолжает повторять как заведенный, что Арта «была при Начальстве». Марат приказывает ему никому ничего не говорить и караулить как прежде, а сам, пробежав весь перрон обратно так же босиком до палатки с мирно чаевничавшими Коловратом и Серегой.
-Надо догнать дрезину!
-Да какой там! Я-то дурак, вот дурак. Они же на мотодрезине прибыли. Я отметил еще, что не спроста, но сдуру решил - боятся как бы не нашли вместо Коломенской базу мутантов, вот и перестраховались. Они еще это тогда задумали - сговорились падлы, чтобы без боеприпасов нас оставить и нажиться на этом.
-Кто же знал, что она такая! - Воскликнул Сережка Бланш. Он продолжал держать в руке кружку с чаем, на лице играли желваки.
-Нужно думать.
-А что тут думать, догонять надо! - Вскричал Коловрат и, вскочив, кинулся вон из палатки, расплескав свой чай.
-Стой! И куда ты? Они все продумали, малыми силами там ничего не сделаешь. А если всем ломануться - кто на станции останется? Эти гады все просчитали, приехали в самый момент.
Старик остановился и нехотя повернул назад.
-Но нужно решиться!!! Ты голова - ты и говори, что делать? А пока решать будем - они уйдут.
-Нет, ты не понял. Они УЖЕ ушли и теперь ты их не догонишь!
Коловрат напрягся и, выскочив из палатки, силой затащил туда сопротивлявшуюся женщину.
-Танька. Подслушивала падла! Что, все бабы заодно нас со света решили сжить?
Таня плачет. Марат смотрит на неё, трет подбородок и становится темнее тучи.
-Лидочка. - Глотая слезы, шепчет она. - Лидочка с ними, она, Арта, сказала, что позаботится о ней. Что все будет хорошо! И сказала, чтобы вы не пробовали догонять. Вам передать…
Коловрат вытаскивает нож, Таня кричит, мужики хватаются враз за его старые жилистые руки и вяжут. Нож выпадает из ослабевшей ладони, Таня хватает его и, крича на всю станцию, убегает.
***
Станция молчит. Её обитатели не знают, что все уже решено. Коловрат дежурит с Маратом, пулемет расчехлен заранее. Вчера случилось что-то непоправимое, старик чернее самого темного тоннеля под Москвой. У них нет резервов людских и минимальны запасы, а впереди зима, но она уже никого не волнует.
Раздается знакомый вой. В темноте что-то щелкает. Включается прожектор. Мигнув, он озаряет сотни метров перед собой. Внезапно, замигав морзянкой, он тухнет до еле светящейся красноватой лампы.
-Приехали. - Говорит спокойно Коловрат и опускает дуло почти вслепую. - Будь они прокляты, эти ваши Севастопольцы. - И добавляет. - Со своими крестиками, мы еще брат повоюем, привыкли уже к темноте.
Из клубящегося странного утреннего тумана выплывают тени, они двигаются мягко и почти бесшумно. Вой идет издалека, твари пытаются сбить им чувство пространства у человека, нарушить его глазомер. От этих протяжных звуков холодеет все внутри и в глазах начинает двоиться.
Первая тварь в прыжке нарывается на очередь и ломается пополам, как разорванная книга с начинкой из костей. Крови мало, какое-то желе выплескивается на рельсы в десятке метров от засевших за мешками с песком Марата и часовых. Звук раздается наипротивнейший, в ушах сразу все глохнет, как после контузии.
-Что за хрень!..
Из тьмы теперь в полней уже тишине к ним летят, по-собачьи встав на все четыре конечности прежде прямоходящие Алчущие. Пулемет, привычно дергавшийся до этого в руках у Коловрата, внезапно смолкает. Старик кашляет и морщинистой рукой пытается нащупать, обжигаясь, затвор, все вокруг наполнено странно едким синеватым дымом. «Вот сволочи а, даже патронов нормальных в конец пожалели…» - раздается у него в голове, когда пасть алчущего на лету вцепляется в его глотку. Пулеметчик запрокидывается навзничь, раздается хруст. Сбоку в тушу впивается штык Витька. Рядом отстреливаются Марат со штрафником Алешкой. Мимо летят трассирующие пули, в брызгах искр и в полной тишине рикошетирующие от стен и труб - это стреляют со станции, спешащие к ним на пятидесятый метр. Конечный бой вся станция встречает в полном составе.
Раздается свист. Протяжный, слишком высокий и нереальный в этой гулкой тишине, его слышат все, даже оглушенный воем Алчущих часовые. Твари прекращают свой бег, и начинается суматоха, она бросаются кто куда, две затевают драку прямо под сплошным в упор огнем у окровавленных мешков дзота. Остальные бьются об стены тоннеля так, словно и впрямь надеются их проломить. Свист доносится издалека, заставляя поток тварей отхлынуть, снова встав на задние конечности, вялой трусцой они отступают вглубь тоннеля. Через мгновение оттуда, из дрожащей сизой мглы вновь раздается их вой, но он уже другой, в нем полное одиночество и надвигающаяся зима сливаются с чем-то беспредельно обреченным. Вой обрывается так же внезапно. К окровавленном Марату подходит Серый Бланш и что-то говорит ему на ухо, не подозревая, что сейчас их командир ничего не слышит, как и остальные из его патруля. Впрочем, их уже нет: Алешка лежит, раскинув руки, на лице огорчение, наверное, он огорчен, что ног у него нет. Схватившийся за рану на животе Витек пытается оттащить от него двух здоровенных дохлых Алчущих, не веря в то, что его другу уже не поможешь.
-Что? - Марат поворачивается к своему заму. - Я тебя не слышу!
И тут он начинает слышать, они все слышат. Звук, похожий на шипение в трубе и как будто шарканье. Из тумана выплывает фигура, здоровенная, метра два с половиной ростом, скрюченная в три погибели, если её поставить прямо - наверное, все три будут. Нос, с огромными вздувшимися наростами шумно втягивает воздух, лицо удлиненное, как у волка и с кривых клыков натурально капает слюня. Глубоко посаженные синие глаза, кажется, принадлежат совсем не ему, а какому-то существу, которое носит это странное тело как доспехи.
-Черт мну за ногу… - Бормочет, нервно поглаживая свой Абакан Серый. - Это он, Проповедник!
Еще раз вздохнув воздух, проповедник сплевывает и как-то странно смотрит на лежащие повсюду тела.
-Вой-на бу-дет… - Его голос напоминает срежет железа об железо, со скрипом пополам и каким-то вибрирующим рыком. Марат, покачиваясь как пьяный подходит к Витьку Лихому и, схватив за плечи, оттаскивает от Алешки. Бланшу кажется, что Проповедник сейчас почешет тыковку и скажет: «А что же я к вам забрел? А вот - забыл…» Проповедовать он точно не желает, но то и к лучшему.
Подняв свою огромную, непропорционально длинную, почти двух метровую руку, Проповедник вытягивает её в сторону Марата.
-Ты!..
Марат останавливается.
-Ну, я?..
-Ты главный? - Кажется, что ему трудно говорить и за долгие годы он просто этому разучился, а сейчас заново вспоминает, как же это делается. - Уходи! Отсюда. Живо!
-Нам некуда идти. - Марат помолчал. - А мне тем более. - Он повернулся к Проповеднику и спросил. - А почему ты все время бродишь от станции к станции? Что, нигде не можешь ужиться с таким ростом? Потолки низкие или бабы твоего размера нету?
Серый усмехнулся - если Марат шутит, значит не все еще потеряно.
-Бабы?.. - Проповедник замолчал, а потом добавил. - Баба не нужна, у меня уже есть ребенок. - Подойдя к пучку труб, он тронул его своей огромной лапищей, приведя в движение. - Качается…
***
Коломенская пережила эту зиму, но следующая для неё стала последней. Марат перебрался с друзьями на Севастопольскую, да и все обитатели рассосались по Московскому Метро. Большинство из них сгинуло во время войны Красных с Ганзой, когда собирались огромные дружины «смертников», шедшие на штурм вражеской станции первыми, чтобы настоящие бойцы не потеряв инициативы, смогли потом по их телам не только пробиться, но еще и закрепиться. Стая Алчущих куда-то ушла, возможно, перебралась за пределы Москвы. Наверное, их так напугал жуткий ультразвуковой свист Проповедника, что больше под землю к людям они не лазили наращивать жиры перед зимовьем, а может просто зимы стали мягче. Зато вместо них пришли другие, не боящиеся ультразвука подобно собакам. Проповедник сгинул где-то во время одного из своих длительных переходов, поговаривали, что он ушел куда-то «вниз», ища самую глубокую точку метро, и не вернулся. Марат до самой своей смерти думал, что его зря причисляли к темным, бродя по бескрайнему, такому изменчивому Метро, он пытался нести свет его обитателям и иногда даже у него это получалось. Правда потом все равно приходила тьма, та, что брела всегда за ним, повторяя все его шаги, как мим-пересмешник.