Россия и Грузия история отношений. II часть
Безусловно, возвращение Ирана в ранг великой державы было лишь видимостью, реально эпоха Каджаров стала периодом тяжелейшего упадка, но в тот момент этого никто не мог знать, зато успехи Ага-Магомеда были очевидны, а перспективы правления Фатх-Али современники расцени-вали как радужные. Однако, невзирая на все это, Тбилиси в труднейшем 1797 Продолжая разговор, хотел бы от души поблагодарить активных участников дискуссии, прежде всего уважаемого ra2005, возражения которого лишний раз показали мне правиль-ность моего видения событий, и уважаемого beroma, чьи точные и логичные вопросы по-ставили меня перед необходимостью сделать некоторые уточнения, что и будет осуществле-но в завершающей части материала. В целом, насколько я могу судить, тезисы о нарушении Россией Георгиевского трактата и "бросании её на съедение мусульманам" в предыдущих частях были опровергнуты достаточно убедительно. А теперь, заранее извиняясь за обилие в тексте цитат, ссылки на которые готов прдъявлять по первому требованию, поговорим о коварном лишении Грузии независимости.
a. Сказать, что нашествие Ага-Магомеда, сравнимое с разорительными нашествиями шаха Аббаса в начале 17 века, отбросило Грузию на две сотни лет назад, значит, не сказать ниче-го. Оно поставило её на грань не-существования. Если в «аббасовские» времена у страны все же имелся некий «запас прочности», то к концу 18 века он явно и очевидно иссяк. Ин-фраструктуры фактически не существовало, экономика рухнула, население не могло платить налоги. В таком раскладе на повестку дня ситуации вновь встал вопрос о политической ориентации: по-прежнему надеяться на Россию или восстановить традиционные связи с Ираном, причем по логике, «южный вариант», безусловно, выглядел намного предпочти-тельнее «северного». В самом деле, Россия была далека, не горела энтузиазмом в плане помощи и вообще имела тенденцию решать собственные проблемы без учета интересов Грузии (только так субъективно можно было истолковать спешный уход армии Зубова), то Иран был близко, живо интересовался делами Кавказа и явно был на подъеме. Правда, мешал «че-ловеческий фактор» (Ираклий и Ага-Магомед были личностно несовместимы ), но это обстоятельство уже не «играло»: шах в 1797-м стал жертвой заговорщиков, а царь так и не оправился после разгрома Тбилиси, понемногу угасая и становясь чисто номинальной фигурой. Зато Фатх-Али, племянник и наследник Ага-Магомеда, не менее «сильная рука», чем дядя (он был одним из лучших его генералов), в то же время отличался миролюбием, серьезным по восточным меркам гуманизмом и был не чужд симпатий к Грузии.году подтвер-ждает верность «северной» доктрине. Царь (вернее, царь и его наследник Георгий, в связи с состоянием отца в это время уже фактически его соправитель) ведут активную переписку с СПб.Они просят военной помощи, а главное - денег. Причем немало: миллион рублей серебром. СПб не отказывает, но запрашивает насчет гарантий. Обсуждение этого вопроса растягивается на весь 1797 год. В уже не раз упомянутой статье «Правда о Георгиевском трактате» (см. ссылку в первой части) неготовность России выделить заем сразу же рассматривается как очередное «проявление враждебности», но, думается, это не так. «Лимон» серебром - сумма солидная. Весь бюджет РИ на 1797 год равен примерно 80 миллионам, Грузия очевидный банкрот без каких-либо перспектив раскрутки, а такое чудо природы, как беспроцентные и безвозвратные кредиты «развивающимся странам» политики еще не при-думали. Так что улита едет. А пока она едет, отметим: Ираклий уже далеко не тот автократ, каким был еще лет десять назад, а Георгий по характеру далеко не отец; в это время реаль-ную роль возвращает себе дарбази, совещательный орган знати при царе, состоящий из лиц самых разных политических взглядов. Однако ни о каком активном или хотя бы пассивно-открытом противодействии со стороны дарбази новому туру раскрутки «северной» доктрины нам неизвестно. То есть, большинство грузинской элиты по-прежнему рассматривает Россию как лучший вариант. Вот в такой обстановке в начале 1798 года умирает переживший себя самого Ираклий. На престол венчается его сын от первого брака Георгий. И практически сразу СПб «просыпается». Что позволяет сделать вывод: российские власти просто не хотели иметь дело лично с Ираклием. Кому как, но я не могу объяснить это нежелание чем-либо иным, нежели нехорошей памятью властей России о «зигзагах» покойного царя вокруг Георгиевского трактата.
b. Тем временем системный кризис в Грузии усугубляется. Денег по-прежнему нет, а со-бранные с бору по сосенке копейки полностью уходят на реставрацию сожженных персами храмов и дотации Церкви. Это необходимо для излечения социального невроза, но для «земной» жизни это безвозвратные затраты. Однако переговоры с Россией идут все удачнее, начинает поступать финансовая помощь - разумеется, не пресловутый «миллионный» кредит, а куда более скромные суммы, зато безвозвратные, проведенные финансистами Импе-рии по статье «пенсион» (субсидии). А весной 1799.в Грузию прибывает официальный российский представитель - Коваленский (с 1787 года русская миссия в Тбилиси, предусмот-ренная Георгиевским трактатом, не функционировала, что, кстати, еще раз подчеркивает позицию России по отношению к сепаратному миру Ираклия с турками). Коваленского со-провождает полк солдат. Формально это охрана, но сам масштаб охраны однозначно пока-зывает соседям типа лезгин и азербайджанских ханов, да и Тегерану, что пользоваться со-стоянием Грузии не рекомендуется. Именно так это расценивают и в Тбилиси, поскольку командир конвоя, генерал Лазарев, вопреки всяческому протоколу, участвует в банкетах и официозных мероприятиях на тех же правах, что и дипломаты (забегая впередЮ отметим, что это не только демонстрация: уже 7 ноября 1800 года, получив подкрепление, русские войска при участии местных ополченцев наголову разбили у Какабети войско аварцев, полтора десятилетия безнаказанно терзавших Грузию). Наконец, "около" по-сольства крутится еще и «тихий россиянин» в штатском, граф Мусин-Пушкин, личный представитель Императора, имеющий полномочия вести неофициальные переговоры о кон-кретных деталях обновленного союза. По итогам консультаций Мусин-Пушкин уведомляет Павла I , что Грузия готова дать любые гарантии неповторения впредь «зигзагов», и что это «искреннее желание как самого царя… (так и) всех сословий народа грузинского», и Павел, исходя из этой докладной, дает «добро» на прием грузинского посольства, каковое и прибы-вает в СПб летом 1799 года. Инструкции Георгия ХII послам однозначны: «Предоставьте им все мое царство и мое владение, как жертву чистосердечную и праведную и предло-жите его не только под покровительство (…) императорского престола, но и предо-ставьте вполне их власти и попечению, чтобы с этих пор царство картлосианов считалось принадлежащим державе Российской с теми правами, которыми пользуются находящи-еся в России другие области (…) чтобы с этих пор царство картлосианов считалось при-надлежащим державе Российской с теми правами, которыми пользуются находящиеся в России другие области". В соответствии с инструкциями, в первом же пункте проекте доку-мента, поданного послами русскому правительству, указывалось, что царь Георгий XII «усердно желает с потомством своим, духовенством, вельможами и со всем подвластным ему народом однажды навсегда принять подданство Российской империи, обещаясь свято исполнять все то, что исполняют россияне». Текст, конечно, по-тогдашнему вычурный, однако смысл ясен: здесь речь идет уже не о какой-то форме зависимости, не о возобновле-нии Георгиевского трактата, а о качественно ином соглашении - прошении о включении Восточной Грузии в состав РИ. На правах рядовой губернии. То есть, отметим по ходу, хре-стоматийная строка Лермонтова насчет "вручал России свой народ" точна не только художе-ственно, но и документально. Именно "вручал", именно "народ" и именно "России". Оста-ется лишь удивляться тому, что авторы статьи "Правда о Георгиевском трактате" и анало-гичных публикаций по непонятным мне причинам "забывают" об этих немаловажных документах. Впрочем, это в порядке отступления. По сути же следует добавить, что един-ственной «конфидентной» просьбой тяжело больного Георгия было желание, чтобы в пол-ном объеме договор вступил в силу после его смерти, а генерал-губернатором был назначен его наследник Давидом с правом передачи поста по наследству и формальным сохранением царского титула. Просьба была уважена частично. Георгию обещали оставить за ним титул и право царя до конца жизни, а затем утвердить Давида «правителем» губернии, предвари-тельно названной «Царство Грузинское», однако вопрос о титуле был снят с обсуждения (по причинам, которые мы проанализируем позже). В связи с чем Георгию было дано время на изучение российских поправок и подтверждение своего ходатайства или отказ от него. От-каза не последовало. Через пару месяцев в Тбилиси уже почти умирающий (он скончался 28 декабря) царь с наследником и всем двором принес присягу в качестве подданного (!) Рос-сийской империи. А 22 декабря1800 года Павел I подписал манифест, о присоединении Грузии к России и признании Давида XII «временным правителем» страны до решения вопроса о его титуле и полномочиях. Такова в общих чертах канва событий, завершившихся тем, что некоторые мои оппоненты именуют "коварным и насильственным лишением Грузии независимости".
Хоть и не очень в это верится, однако перевал пройден. Казавшийся бесконечным "грузинский сюжет" понемногу приближается у завершению. Хотя чует мое сердце, что придется Вам, други, вытерпеть еще не одно, а скорее два, хотя возможно и три рассуждения на эту тему. Еще раз повторив на всякий случай, что целью нашей является не приукрашивание истории и не защита кого бы то ни было, а всего лишь защита беспомощного, самому за себя постоять неспособного прошлого, переходим к вопросу о предательском уничтожении тысячелетней монархии и отстранении от престола династии Багратиони...
Отметим прежде всего, что в мире не существует ничего вечного. Ни гор, ни морей, ни государств, ни престолов, ни занимающих их династий. Не говоря о временах давних, уже на моих и моих ровесников глазах пали Соломонова династия в Эфиопии, насчитывавшая, если верить историкам, около 2 тысяч лет, включая легендарные времена, и Иранская Империя, ведущая свое начало с 6 века до Р.Х. Увы, все бренно. Но для нас в данном случае важны не общие рассуждения, а факты. Факт же заключается в том, что манифест Павла, закрывающий вопрос о статусе Грузии, был документом «общего» характера. Нюансы подразумевались. В частности, неявной, но актуальной оставалась проблема учета местной специфики при интеграции Грузии в Империю, и как уже говорилось, основная часть «конфидентных» пожеланий Георгия была удовлетворена, вплоть до сохранения поста генерал-губернатора за главой рода Багратиони с правом наследования. Промолчал Петербург только по поводу царского титула, но всем было ясно, что эта просьба уважена не будет, как входящая в противоречие с одной из основных идеологем Империи. В принципе, сама по себе просьба о титуле не представляла собою что-то из ряда вон выходящее; российские власти довольно легко позволяли сохранять традиционные звания как владыкам полуавтономных регионов Империи (например, ханам Букеевской Орды), так и экс-династам небольших государств, автономию утративших полностью (например, Ханы-Нахичеванские). Однако в этих случа-ях речь шла о народах иноверных. В рамках же православного эгрегора термин «царь», в отличие от сугубо политического термина «император», имел ярко выраженную политико-сакральную нагрузку, отражая роль монарха, как «священного лидера» всей православной Ойкумены, наследника кесарей Восточного Рима. В этом смысле царь Грузии мало чем отличался от царя «Великия, Малыя и Белыя», а если и отличался, то в выгодную сторону (учитывая старшинство «священства» и другие, специфически религиозные моменты). Иными словами, в православной Империи не могло быть двух венчанных православных царей, а формальное, без венчания и помазания вличание «царь Грузинский» было бы бессмысленной профанацией, дискредитирующей сам титул.
Так что само собой подразумева-лось, что Давиду XII - в лучшем случае - предстоит довольствоваться титулом «правитель». Однако этим «категорическим императивом» нюансы не исчерпывались. Тбилисская элита, даже наиболее пророссийски настроенная, неявно надеялась, что (пусть и в статусе «обычной провинции») некоторые элементы автономии все же явочным порядком будут сохране-ны. Петербург против этого, как следует из манифеста Павла, ничего против не имел, поскольку учет местных традиций вполне укладывался в русло российской политики (кайсац-кие ханства, калмыцкая орда, башкирские «дороги» и пр.). Вопрос, однако, нуждался в серьезной проработке. 19 век только-только начинался, колониальные империи находились в самом зародыше и система иерархии управления, впоследствии доведенная до совершенства бриттами, лишь начинала формироваться. Очевидны были только основные условия. Традиции присоединяемых территорий могли учитываться тем более, чем более эффективно их элиты могли обеспечивать лояльность и стабильность. Так впоследствии, «буйные» княжества Индии уходили под прямой контроль Ост-Индской Компании, а «спокойные» сохраняли «договорный суверенитет» аж до 1948 года. Так позже и в российской сфере влияния «спокойные» Хива и Бухара имели статус «зависимых», а хронически нестабильный Коканд довольно скоро этот статус утратил. И вот в этом-то смысле «грузинский вопрос» был более чем сложен. Ибо на рубеже 18-19 веков века Восточная Грузия пребывала в состоянии жесточайшего застоя. Попытки реформ стабильно проваливались. Они, собственно, и держались-то на «ручном управлении» и воле Ираклия, его даровитого сына Левана и крохотного кружка энтузиастов. Однако Леван умер слишком рано, Ираклий же старел и терял хватку. В итоге все начинания (от идеи создания войска, основанного на всеобщей воинской обязанности, до попыток развития хоть какой-то промышленности и создать что-то похожее на нормальную бюрократию взамен системы наследственных должностей) сошли на нет. Ситуация очень напоминала то, что происходило несколько позже в Турции, где все попытки модернизации либо завершались трагически для реформаторов (Селим III), либо в итоге «зависали» (Махмуд II). Безусловно, на то были реальные экономические причины (страна просто не имела ресурсов для рывка), но главной помехой на пути развития была все же традиционная система общественного устройства - не доросший даже до уровня «просвещенного абсолютизма» и предельно загнивший феодализм, исключавший возможность хоть какого-то развития. Психология тбилисской элиты застряла на уровне 15 века, ярким свидетельством чего стала Крцанисская битва с Ага-Магомедом, когда князья и царевичи Грузии со своими дружинами стояли неподалеку от поля боя, где погибал их царь, отец и дед, не спеша вмешиваться в процесс. Еще один характерный признак развала - борьба за власть при тбилисском дворе, где царица Дареджан, вторая жена Ираклия, вовсю плела интриги против наследников мужа от первого брака. Однажды ей удалось даже выдавить из больного Георгия XII «добро» на возвращение к лествичному порядку - отказу от прямого наследования и передаче престола «по старшинству». То есть, к откату в раннее средневековье, к порядкам, с которыми боролся еще Давид Восстановитель. Правда, вскоре Георгий отменил этот закон, но сам факт стал началом дикой склоки. А ведь были еше и родственники по бо-ковым линиям, тоже спавшие и видевшие себя на троне.
И каждый, разумеется, со своей «группой поддержки». О каком-либо намеке если не на патриотизм, то хотя бы на осознание степени кризиса речи вообще не шло: некоторые обделенные кузены обивали приемные султана, некоторые искали поддержки персов, а особо продвинутые, вроде царевича Алек-сандра, племянника Ираклия, не брезговали и наводить на страну горцев. В целом, уровень политического и правого сознания тогдашней грузинской элиты ярко иллюстрирует эпизод с убийством вдовствующей царицей Мариам генерала Лазарева, явившегося к ней, чтобы сообщить о предстоящей высылке в Россию. Безусловно, Лазарев вел себя по-хамски, без-условно, сам факт высылки был насилием, безусловно, наконец, калбатоно Мариам была достойной дочерью гордого рода Цицишвили… Но все же лично пырять ножом чиновника, находящегося при исполнении, не совсем, так сказать, царское дело. То есть, возможно, и царское, прецеденты есть (Яков II Стюарт в 1452 году собственноручно заколол Черного Дугласа, нарушив письменные гарантии безопасности), но по меркам Европы начала 19 века такие методы уже рассматривались, как чистой воды азиатчина. По законам Империи убийство однозначно каралось каторгой. И хотя Петербург, судя по мере наказания (убийца отде-лалась ссылкой в Белгород), понимал и учитывал местную специфику, сам факт, что ни говори, показателен. Болезнь была запущена настолько, что что терапия умыла руки. Эволюция остановилась. Для выхода из кризиса необходима была хирургия. Та самая, через которую прошли практически все страны Европы. В Англии и Франции мощь гнилых, но цепких элит была сломлена в три этапа (Война Роз - абсолютизм Генриха VIII и Елизаветы - Революция; гугенотские войны - режимы Ришелье и «короля-солнца» - опять же Революция). В Греции и Болгарии, с которыми нынешний тбилисский официоз любит сравнивать Грузию, роль революционеров сыграли турки, физически «зачистившие» старый истеблишмент. И коль скоро собственными силами сломать Старый Порядок грузинское об-щество не могло, роль «локомотивов прогресса» (объективно, безо всякого на то осознанного желания) взяла на себя (как в Греции и Болгарии) внешняя сила. Весной 1801 года Давид (XII), явно и очевидно не способный справиться с политическим хаосом, был снят с поста «правителя». Наиболее активные царевичи (за исключением успевших бежать под турецкую «крышу») оказались под гласным надзором. Позже род Багратиони был в несколько приемов выслан на жительство в Россию, где, разумеется, пользовался всеми правами и привилегиями, положенными высшей имперской знати. Что же до новоприобретенной губернии, то там, в соответствии с манифестом Александра I от 12 сентября 1801 года, вводилось прямое правление.