(no subject)
- Упоительного вам вечера! - сказала мне продавщица семечек.
До вечера между тем было ещё часов пять, и, чтобы их скоротать, мы с Грифоном пошли по дворам. Во дворах было сыро и туманно, на совершенно ещё юной и нежной, как детская мочалка, траве лежали тяжеленные золотые листья, а с подъездного козырька свисал мокрый выцветший плющ и колебался в такт с висящими на балконе мокрыми выцветшими трусами. И столько в этом было упоительной гармонии, что моё сердце дрогнуло и чуть было не забилось. Но передумало в последний момент. Депрессия - так депрессия.
Зашли в магазин, купили духи с запахом хэштега. Хэштег пах чьим-то чужим детством и карамельками. На выходе из магазина повздорили с вороной, и она нас лягнула - по счастью, клюв её был занят шоколадным сырком, а то бы мы так легко не отделались. Выловили из лужи медное колечко с лабрадоритом - оказалось, они хорошо ловятся на уроненный в ту же лужу зонтик. Не кольцо, а чистый Жюль-Верн - параллели, меридианы, сияние синих волн, жёлтых прерий и зелёных гор. На нижнем балконе конструктивистского дома видели древнее зеркало с мутной амальгамой, в котором с наступлением сумерек стали мелькать какие-то нэпманы и крашеные тётки с завитками на щеках.
А когда стемнело, было так странно идти по совершенно чёрному, совершенно стеклянному асфальту, и видеть, как там, внизу, у тебя под ногами кипит какая-то параллельная жизнь, какой-то град Китеж с размытыми конструктивистскими домами, жёлтыми фонарями и жёлтыми окнами, и непонятно, откуда так сильно пахнет творожным пирогом - сверху или снизу. И где-то внизу звонил трамвай, а где-то вверху - церковный колокол, а где-то посередине какой-то невидимый мужик спрашивал у кого-то, такого же невидимого, что такое ге-те-ро-сек-су-аль-ный. Это тот, кто любит гетер, думала я, хлюпая промокшими туфлями. А из дверей пространственно-временного клуба «Коперник», что на углу между Мытной и какой-то там ещё, слышались разгульный смех и звон бокалов.
До вечера между тем было ещё часов пять, и, чтобы их скоротать, мы с Грифоном пошли по дворам. Во дворах было сыро и туманно, на совершенно ещё юной и нежной, как детская мочалка, траве лежали тяжеленные золотые листья, а с подъездного козырька свисал мокрый выцветший плющ и колебался в такт с висящими на балконе мокрыми выцветшими трусами. И столько в этом было упоительной гармонии, что моё сердце дрогнуло и чуть было не забилось. Но передумало в последний момент. Депрессия - так депрессия.
Зашли в магазин, купили духи с запахом хэштега. Хэштег пах чьим-то чужим детством и карамельками. На выходе из магазина повздорили с вороной, и она нас лягнула - по счастью, клюв её был занят шоколадным сырком, а то бы мы так легко не отделались. Выловили из лужи медное колечко с лабрадоритом - оказалось, они хорошо ловятся на уроненный в ту же лужу зонтик. Не кольцо, а чистый Жюль-Верн - параллели, меридианы, сияние синих волн, жёлтых прерий и зелёных гор. На нижнем балконе конструктивистского дома видели древнее зеркало с мутной амальгамой, в котором с наступлением сумерек стали мелькать какие-то нэпманы и крашеные тётки с завитками на щеках.
А когда стемнело, было так странно идти по совершенно чёрному, совершенно стеклянному асфальту, и видеть, как там, внизу, у тебя под ногами кипит какая-то параллельная жизнь, какой-то град Китеж с размытыми конструктивистскими домами, жёлтыми фонарями и жёлтыми окнами, и непонятно, откуда так сильно пахнет творожным пирогом - сверху или снизу. И где-то внизу звонил трамвай, а где-то вверху - церковный колокол, а где-то посередине какой-то невидимый мужик спрашивал у кого-то, такого же невидимого, что такое ге-те-ро-сек-су-аль-ный. Это тот, кто любит гетер, думала я, хлюпая промокшими туфлями. А из дверей пространственно-временного клуба «Коперник», что на углу между Мытной и какой-то там ещё, слышались разгульный смех и звон бокалов.