Последний патрон
Грустно даже не то что я сорвался со скалы, так никому и не рассказав об этой записке. А другое. Когда я лежал внизу, щурясь от солнца, усиленного линзами слез, я думал о том, что никто не узнает что это было мое любимое дерево - не потому, что я особенно много времени проводил под ним, хотя и поэтому тоже. Никто никогда не узнает о том, что ветки того дерева, простертые над моей пятнадцатилетней головой были мне лучшим утешением когда-то. Для кого-то это просто дерево. Его может даже обоссать какой-нибудь невежественный дог. И ни его хозяин, хотя какое мне дело до его хозяина, ни вообще кто-либо не будет знать что это не просто дерево. Это мое дерево. Потому что оно научило меня тому, как не сойти с ума.
Оно всегда было там. Можно лежать в кровати, пытаясь взглядом заморозить уже видимые на стене напротив часы, вскочить и выбежав на улицу, найти его на том же месте. И ему будет все равно, сдал ли я алгебру или разбил чайник, или даже не чайник. Оно будет там как и пятьдесят лет назад. Ему просто безразлично. Я завидовал ему.
Но теперь я понял, что ему безразлично не только, то, что со мной происходит, но и мое существование вообще. Я лежал у подножия скалы цвета запекшейся крови, напрочь забыв и о тайнике и о записке. Дерево заняло все мои мысли. Я думал о том, что сейчас там глубокая ночь, и оно, должно быть, стоит по пояс в едком тумане, такое же безразличное как и всегда. И даже если они найдут эту записку на мне, это ничего не изменит - той девочки давно уже нет, ее имя носит неизвестная мне волчица с глазами из сапфира.
Вместе с паспортом люди должны менять имя. В двадцать один, в двадцать семь и в сорок четыре года. Это какой-то заговор. Наверное раньше так и было, но потом кто-то решил что так за всеми не уследишь и отменил этот обычай. Когда я буду богом, я его верну.
Я разглядывал нездешнюю скалу цвета запекшейся крови, о которую цеплялось брюхом всякое зазевавшееся облако, размышляя о том, сколько жизней на счету у этой скалы и за каким чертом меня сюда понесло. И тут до меня дошло - все это было ради того, чтобы я нашел этот тайник со злополучным клочком бумаги, спрятанный за тем уступом, где я собирался передохнуть. Отличное слово. Вот и передох. Хотя, еще не совсем. Я мыслю, следовательно, существую. И все же, падать с высоты двенадцати метров в мои планы не входило. Значит, это были не мои планы. Или их не было вообще.
Как вести себя с теми, кто носит имя того, кто пятнадцать лет назад был твоим последним патроном?
- Я когда-то жил в этом доме, еще до войны. Можно посмотреть?
- Ммммдддда-да, проходите.
- Как ту все стало... Современно. Вот тут у нас стоял шкаф. Я прятался в его антресолях от цыган.
- Да что вы говорите.
Хозяйка обняла себя за плечи, хотя не похоже что тут холодно, и ходит за вами по пятам и ее неловкость, природу которой вы не понимаете, тут же передается вам как радиоволна.
- А тут у нас был немецкий рояль. Не пианино, представляете - рояль!
- А это разве не одно и то же?
- Нннннет. Рояль он такой... Можно я отогну ковер?
- Что? Как зачем зачем ковер? - смотрит на мужа.
- Может в другой раз?
- Я хотел показать вам следы, показать какой большой был рояль...
- Не думаю что. Мы с тех пор уже десять раз все переделали.
- Это же паркет. А ну да, понимаю. Ну что ж, я уже кажется опаздываю у меня пара встреч в этом районе.
- Вы заходите.
- Угу.
Вот примерно так все и происходит.
Наверно, нельзя оставлять последний патрон. Его нужно истратить. А гильзу, если повезет, потом подберет какой-нибудь мальчуган и сделает из нее свистульку.
Оно всегда было там. Можно лежать в кровати, пытаясь взглядом заморозить уже видимые на стене напротив часы, вскочить и выбежав на улицу, найти его на том же месте. И ему будет все равно, сдал ли я алгебру или разбил чайник, или даже не чайник. Оно будет там как и пятьдесят лет назад. Ему просто безразлично. Я завидовал ему.
Но теперь я понял, что ему безразлично не только, то, что со мной происходит, но и мое существование вообще. Я лежал у подножия скалы цвета запекшейся крови, напрочь забыв и о тайнике и о записке. Дерево заняло все мои мысли. Я думал о том, что сейчас там глубокая ночь, и оно, должно быть, стоит по пояс в едком тумане, такое же безразличное как и всегда. И даже если они найдут эту записку на мне, это ничего не изменит - той девочки давно уже нет, ее имя носит неизвестная мне волчица с глазами из сапфира.
Вместе с паспортом люди должны менять имя. В двадцать один, в двадцать семь и в сорок четыре года. Это какой-то заговор. Наверное раньше так и было, но потом кто-то решил что так за всеми не уследишь и отменил этот обычай. Когда я буду богом, я его верну.
Я разглядывал нездешнюю скалу цвета запекшейся крови, о которую цеплялось брюхом всякое зазевавшееся облако, размышляя о том, сколько жизней на счету у этой скалы и за каким чертом меня сюда понесло. И тут до меня дошло - все это было ради того, чтобы я нашел этот тайник со злополучным клочком бумаги, спрятанный за тем уступом, где я собирался передохнуть. Отличное слово. Вот и передох. Хотя, еще не совсем. Я мыслю, следовательно, существую. И все же, падать с высоты двенадцати метров в мои планы не входило. Значит, это были не мои планы. Или их не было вообще.
Как вести себя с теми, кто носит имя того, кто пятнадцать лет назад был твоим последним патроном?
- Я когда-то жил в этом доме, еще до войны. Можно посмотреть?
- Ммммдддда-да, проходите.
- Как ту все стало... Современно. Вот тут у нас стоял шкаф. Я прятался в его антресолях от цыган.
- Да что вы говорите.
Хозяйка обняла себя за плечи, хотя не похоже что тут холодно, и ходит за вами по пятам и ее неловкость, природу которой вы не понимаете, тут же передается вам как радиоволна.
- А тут у нас был немецкий рояль. Не пианино, представляете - рояль!
- А это разве не одно и то же?
- Нннннет. Рояль он такой... Можно я отогну ковер?
- Что? Как зачем зачем ковер? - смотрит на мужа.
- Может в другой раз?
- Я хотел показать вам следы, показать какой большой был рояль...
- Не думаю что. Мы с тех пор уже десять раз все переделали.
- Это же паркет. А ну да, понимаю. Ну что ж, я уже кажется опаздываю у меня пара встреч в этом районе.
- Вы заходите.
- Угу.
Вот примерно так все и происходит.
Наверно, нельзя оставлять последний патрон. Его нужно истратить. А гильзу, если повезет, потом подберет какой-нибудь мальчуган и сделает из нее свистульку.