ОПИЛКИ В БАРХАТЕ
Думаю, всякий, кто работал в театре, со мной согласится: смотреть спектакль вовсе не так увлекательно, как его готовить и играть.
И сама театральная жизнь много интереснее любой пьесы.
Конечно, когда на сцене мастера, "это другое".
Но рядовой спектакль не идёт ни в какое сравнение с вечным кипением закулисной жизни любого, даже самого захолустного театра.
С бурлящими там страстями.
С новыми затеями, новыми надеждами, вечной битвой амбиций - и с вечными уморительными курьёзами.
Эти курьёзы очень украшают жизнь.
Причём в театре так было всегда.
Теперь больше в ходу оговорки и "забывалки".
В старину же конфузы подстерегали на каждом шагу.
Сам уклад тогдашнего театра порождал их.
Премьеры тогда следовали одна за другой.
Каждую неделю, особенно в провинции.
Ведь театральной публики там было не так уж много.
Пересматривать одно и то же по десять раз она не желала.
Несколько репетиций - и пожалуйте на сцену:
Актёры не всегда успевали выучить роли.
А раз так, то многие и вовсе ролей не учили.
Принципиально.
Такой жрец Мельпомены надеялся на свою опытность, темперамент - и на суфлёра:
Суфлёр был обязательной и важной фигурой.
Он был довольно уютно и разумно устроен, если показать сцену в разрезе:
То есть голова на сцене, а ноги в трюме.
Спаситель забывчивых лицедеев всегда выглядывал из суфлёрской будки, держа в руках текст пьесы:
Зрителям суфлёр не виден, а вот актёр взаимодействует со своим помощником непосредственно - вот так:
Не только неумелые халтурщики, но и многие звёзды императорской сцены ролей не знали и славились "отсебятиной".
О них существует множество анекдотов.
Анекдотов в старинном значении этого слова - то есть вполне реальных историй.
Несколько из моих любимых.
Вот этот случай не легенда - он был зафиксирован многими зрителями.
Давали "На бойком месте" А.Н.Островского в Александринском театре.
Играли прославленные К.А. Варламов и В.Н. Давыдов, любимцы публики.
То были короли смеха - и отсебятины.
Выглядели оба потрясающе.
Константин Варламов:
Владимир Давыдов:
Тут оба знаменитых толстяка с актрисой Смельской:
Итак, играют эти двое Островского.
Сцена на постоялом дворе.
Оба корифея, как обычно, текста не знают совершенно.
А суфлёр, как на грех, куда-то отлучился.
Такое тоже бывало - суфлёр живой человек, мало ли что.
Что делать, что говорить?
Надо самим что-то сочинять. Раз постоялый двор, то о лошадях?
Давыдов: Ну, что, братец, коней распряг, овса им задал?
Варламов: Распряг коней, батюшка, овса им задал, всё сделал.
Длинная пауза.
Суфлёра всё нет.
Приходится снова что-то выдумывать.
Давыдов: Волнуюсь я: как там наши кони? Распряг ли ты их, братец? Задал ли овса, не забыл?
Варламов: Не изволь беспокоиться. Распряг я коней, батюшка, и овса задал.
Снова тягучая пауза.
Актёры с тоской смотрят на пустую суфлёрскую будку:
Выход нашел Давыдов, причём совсем не по Островскому:
- Ну, вот что я скажу тебе. Иди запрягай снова, а то мы отсюда никогда в жизни не уедем.
Публика понимает, в чём дело, хохочет, а Варламов радостно удаляется за кулисы искать суфлёра.
Но даже с помощью суфлёра не все актёры справлялись с невыученной ролью.
Особенно трудно бывало, если в тексте попадались мудрёные слова.
Довольно известный провинциальный актёр Н. Выходцев не раз попадал впросак, безбожно перевирая текст.
Играл он серьёзную роль волхва в трагедии "Смерть Иоанна Грозного" А.Толстого.
Вот суфлёр подсказывает:
- В Рафлях и Зодее три дня читали...
Рафли это старинная гадательная книга, а Зодея содержит толкование знаков Зодиака.
По этим книгам волхв и предсказал царю смерть:
Но Выходцев ничего этого не знал.
Потому бойко сообщил:
- И вафли у злодеев мы едали:
Или идёт опять же трагедия - на сей раз "Торквато Тассо" Гёте.
Выходцев о пьесе, как водится, понятия не имеет.
Как и о главном герое - итальянском поэте XVI века Торквато Тассо:
Выходцев и должен-то был всего-навсего объявить выход Тассо.
Суфлёр подаёт:
- А вот и сам Торквато Тассо!
Выходцев удивлённо молчит.
Суфлёр повторяет реплику:
Лицо Выходцева проясняется - понял!
Он торжественно произносит:
- А вот и сам квартальный Тарасов!
Квартальный выглядел так:
Понятно, что в трагедии Гёте об эпохе Ренессанса он так и не появился.
Часто нерадивому артисту приходилось "схватить" от суфлёра чужую реплику.
Снова получался конфуз!
В Малом театре начинающий актёр вдруг взял и повторил за суфлёром:
- Как! Вы даже не хотите назвать меня тётенькой?
Актриса Е.М.Левкеева, игравшая тётеньку (и реплика была её), сначала удивилась:
Но тут же поправила партнёра:
- Нет, это вы не хотите назвать меня тётенькой.
Зал хохотал.
Хорошо, что давали комедию!
"Схватить" можно было не только чужую реплику, но и ремарку.
И.П. Киселевский, выпускник морского кадетского корпуса, оставил карьеру нотариуса ради сцены:
Этот светский красавец успешно играл в провинции и в театре Корша в амплуа "трагика и драматического резонёра".
Выглядел благородно, манеры имел отменные.
Его сотоварищи поддразнивали, называя то "генералом", то "губернатором".
Он генералов и князей разных сортов в самом деле часто играл:
Но вот ролей никогда не знал.
Принципиально не учил.
Получив под расписку от рассыльного роль, он засовывал её за зеркало в гримёрке и забывал навсегда.
Однажды он совсем запамятовал сюжет пьесы и никак не хотел вовремя покинуть сцену.
Хотя давно было пора.
- Уходите! - говорит ему суфлёр и указывает рукой на кулису, куда герой Киселевского должен был уйти:
Киселевский кивает, гневно указывает рукой на ту же кулису и требует от партнёра:
- Уходите! Уходите сейчас же!
Суфлёр в ужасе:
- Уходите со сцены, Иван Платонович! Вы сами уходите! Вы!
Киселевский наконец-то понимает свою ошибку и снова набрасывается на партнёра:
- Так вы не желаете уходить? Тогда я сам уйду!
И наконец удаляется.
В другой пьесе Киселевский был занят только в первом и пятом актах.
Естественно, он поджидал свой последний выход в буфете.
Появившись на сцене в финале, он сюжета не вспомнил, подсказки суфлёра не расслышал.
Как быть?
По привычке решил потянуть время за счёт "отсебятины".
Он принялся разглагольствовать о героине пьесы.
В конце своего монолога он обратился к актёру, игравшему лакея:
- Приехала ли графиня? Я жду её с минуты на минуту, чтобы выразить своё восхищение.
На что обескураженный "лакей" сообщил:
- Их сиятельство изволили скончаться во втором действии.
Именно Киселевский - герой одного из самых знаменитых театральных, как сказали бы теперь, мемов.
Уже отыграв спектакль, он с удивлением сказал товарищу по гримёрке:
- Надо же! А роль-то, оказывается, в стихах была.
Картинка эта для настроения - театральная гримёрка.
Чарли Чаплин и Бастер Китон в "Огнях рампы":
Другой талант, не любивший репетиций и выучивания ролей - трагик М.Т. Иванов-Козельский:
Этот темпераментный актёр тоже привычно расцвечивал действие пьесы своими выдумками.
Как-то, вслушиваясь в невнятный шёпот суфлёра и ничего не понимая, он решил чем-то заполнить паузу.
Потому обратился к актёру, который во вчерашнем спектакле играл лакея:
- А пока, голубчик, принеси-ка мне стакан воды.
На что получил ответ:
- Помилуйте, Митрофан Трофимович, я сегодня граф-с:
Конфузы на сцене случались не только от небрежности, но и от излишнего старания исполнителей.
Провинциальный трагик Н.К. Милославский славился бурным темпераментом.
Бурное проявление эмоций в трагедии вообще считалось обязательным, потому трагики были особенно возбудимы и гневливы:
Ведь от них требовалось заводить публику и заражать сильными эмоциями:
Николай Милославский был трагиком в полном смысле этого слова.
Актёром взрывного темперамента.
Как и Киселевский, он был дворянином. Бывший кавалерист:
Но в отличие от Киселевского, роли свои он знал.
Как и пьесы, в которых играл.
Потому забывчивые и небрежные актёры его просто бесили.
Как-то актёр, игравший дядюшку героя Милославского, забыл текст и переврал подсказку суфлёра.
- Я твой дядюшка Окуньков, - ляпнул он.
Милославский просто взорвался:
- Вы принимаете меня за другого! Кто вы такой? У меня никогда не было дядюшки Окунькова!
- Но позвольте…
- Не позволю! - возопил Милославский.- А коли мне не верите, то хоть в афише поглядите, какая у дядюшки фамилия.
Не церемонился Милославский и со зрителями.
Играл он как-то в летнем театре в городском саду.
Билет в сад стоил 30 копеек "с правом смотреть пьесу".
Примерно таким был тот театр:
Милославский играл слезливую драму - его персонаж был ранен, лежал в кровати и трогательно умирал.
Говорил он, естественно, тихо.
- Громче! Не слышно ничего! Громче! - стали кричать из последних рядов.
Милославский приподнялся со смертного одра и громовым голосом пояснил:
- Я умираю! Не может умирающий громко говорить. А вы, милостивые государи, платили 30 копеек, чтобы пьесу смотреть, а не слушать.
После чего снова лёг и с тихим стоном "умер":
Некий юный актёр с нетерпением ждал дебюта в спектакле, где знаменитый уже Милославский играл кардинала Ришелье.
Молодой человек должен был объявить выход кардинала.
Только-то.
Дебютант без конца повторял и повторял отведённые ему два слова, перечитывал пьесу:
На репетициях он вполне справлялся со своей задачей.
И вот премьера.
Эффектная сцена: двор и король замерли в ожидании кардинала:
Гнетущая тишина, долгая пауза.
Появляется дебютант, трясясь от волнения, и громко объявляет:
- Радикал Кишелье!
Через мгновение на сцену врывается Милославский в красной мантии:
Он хватает беднягу за грудки и трясёт с криком:
- Я Ришелье! И не радикал, а кардинал, каналья! Я кардинал Ришелье!
Сцена получилась драматичная, но публика покатилась со смеху.
Что говорить о дебютантах, если даже великие мастера сцены могли (и могут!) и забыть реплику, и оговориться!
К.С. Станиславский долго играл полковника Вершинина в "Трёх сёстрах" Чехова:
Он же сам и поставил спектакль.
Но однажды он нечаянно представился Лужскому, который играл Андрея Прозорова, так:
- Прозоров.
Лужский оторопел:
И не нашёл ничего лучшего, чем ответить:
- Как странно - я тоже.
Пришлось Станиславскому-Вершинину представляться заново.
Такое, впрочем, может случиться и теперь.
Когда актёры прилежно учат роли и боятся режиссёра куда больше, чем немилосердной и смешливой публики.