Коллективный плохишизм (часть 2)
Теперь не мешало бы сказать несколько слов о пресловутом "материализме". Действительно, смешение философского материализма (высшей ступенью которого является диалектико-исторический материализм) с материализмом в смысле "вещизма" представляет собой настолько грубый софизм, что его ложь видна невооруженным глазом. Марксист Франц Меринг в свое время остроумно заметил, что "употребляя слова идеализм и материализм в этом переносном смысле, можно сказать, что исповедание исторического материализма требует высокого нравственного идеализма, так как оно влечет за собою неизменно нищету, преследование и клеветнические наветы, в то время как исторический идеализм приходится как раз на-руку искателем карьеры" (На страже марксизма, М.: 2011, с.31). И все же, определенная связь между материализмом в смысле идеи первичности материи перед сознанием с одной стороны, и материализмом в "обывательском" смысле, в смысле "вещизма", "консюмеризма" (примата материальных, экономических потребностей) с другой, существует. Марксистский социально-исторический материализм, согласно которому развитие общества определяется его экономическим базисом, действительно предполагает, что наиболее фундаментальными, первичными для человека являются именно потребности материально-экономического характера. Человеческое общество не может жить политикой и религией, как выразился сам Маркс, отвечая критикам "Капитала", утверждавшим, что материалистическое понимание истории применимо только к анализу капиталистической эпохи ("Я пользуюсь этим случаем, чтобы вкратце ответить на возражение, появившееся в одной немецко-американской газете по адресу моей работы «К критике политической экономии», 1859. По мнению газеты, мой взгляд, что определённый способ производства и соответствующие ему производственные отношения, одним словом «экономическая структура общества составляет реальный базис, на котором возвышается юридическая и политическая надстройка и которому соответствуют определённые формы общественного сознания», что «способ производства материальной жизни обусловливает социальный, политический и духовный процессы жизни вообще» всё это, по мнению газеты, справедливо по отношению к современному миру, когда господствуют материальные интересы, но неприменимо ни к средним векам, когда господствовал католицизм, ни к древним Афинам или Риму, где господствовала политика. Прежде всего удивительно, что находится ещё человек, который может предположить, что эти ходячие фразы о средних веках и античном мире остались хоть кому-нибудь неизвестными. Ясно, во всяком случае, что СРЕДНИЕ ВЕКА НЕ МОГЛИ ЖИТЬ КАТОЛИЦИЗМОМ, А АНТИЧНЫЙ МИР ПОЛИТИКОЙ. Наоборот, тот способ, каким в эти эпохи добывались средства к жизни, объясняет, почему в одном случае главную роль играла политика, в другом католицизм" - ПСС, т.23, с. 91-92), основой всякого общества является именно производство материальных благ, удовлетворение МАТЕРИАЛЬНЫХ потребностей. И это не порок марксизма, как считают многочисленные критики Маркса (например, подобные аргументы против марксистского исторического материализма выдвигались Бернштейном, Эрнестом Белфорт Баксом, а также Корнелиусом Касториадисом), а наоборот, его положительная сторона. Я сейчас не буду касаться приводимых тем же Касториадисом примеров, "доказывающих" неприменимость исторического материализма для анализа докапиталистических обществ (эти примеры приводились еще Баксом и Бернштейном, которых наголову разбил Каутский, и Касториадис здесь ничего принципиально нового не сказал), но связь между материалистическим пониманием истории и характером мотиваций Касториадис подметил в целом верно:
"Точно так же, как и любая общая и упрощенная теория подобного типа, марксистская теория истории необходимым образом приходит к выводу, что во всех обществах фундаментальные мотивации людей есть и всегда были одни и те же. Производительные или какие-либо другие «силы» могут действовать в истории лишь через активность людей, и говорить, что одни и те же силы везде играют определяющую роль - значит утверждать, что они всегда и везде соответствуют неизменным побудительным причинам. Так, теория, рассматривающая «развитие производительных сил» как движущую силу истории, имплицитно предполагает инвариантный тип основной мотивации людей - в целом экономической: она исходит из того, что во все времена человеческие сообщества имели целью (неважно, сознательно или бессознательно) прежде всего рост производства и потребления" (Воображаемое установление общества, М.: 2003, с. 32).
К сожалению, пониманию этой связи мешает засилье в современном левом движении мелкобуржуазной идеологии "анти-консюмеризма", влиянию которой подвержены не только откровенные оппортунисты, но и те, кто позиционируют себя в качестве пролетарско-революционного крыла социализма. Например, "ортодоксальный ленинист" Гачикус расценил указание мной на наличие связи между историческим материализмом и материализмом в "экономическом" смысле как апологетику экономизма:
"И это пишет человек, называющий себя «маоистом»! Напомню, что ранние, революционные, маоисты, говорили, что «лучше есть траву при социализме, чем деликатесы при капитализме».
Вообще определение "вещизма", "консюмеризма" как «примата материальных потребностей над духовными», которое даёт Бунтарь - это определение либерально-поповское, секуляристское. Из контекста моих сочинений видно, что я понимаю под "вещизмом" и "консюмеризмом" не «примат материальных потребностей над духовными», а «примат непосредственных, узко понятых материальных потребностей над классовыми интересами пролетариата». Из слов Бунтаря же можно сделать вывод, что я по-поповски проливаю крокодиловы слёзы об утрате «духовности», мечтаю о погружении в нирвану «чистой духовности», в молитву, в религиозный транс и т.п. Т.е., Бунтарь не может выйти за рамки противопоставления «вещизм - духовность», для него вопрос стоит в буржуазных рамках - «или вещизм, или духовность», третьего (революционности) не дано. Т.е., по сути, Бунтарь, используя цитаты Маркса в качестве фигового листка, примиряет марксизм с вещизмом, с экономизмом, т.е. подменяет рассмотрение отношений по производству рассмотрением отношений по распределению. Такой постановкой вопроса Бунтарь фактически продаёт революцию за корыто сытости, показывает себя идеологом рабочей аристократии. И это делается в то время, когда буржуи, с одной стороны, нагло навязывают вещизм, отвлекая пролетариат от революции, да ещё подкрепляя это всевозможными подачками, а с другой стороны, через своих попов предлагают тем, кто вдруг потерял веру в это иллюзорное консюмеристское «счастье», погружение в нирвану «чистой духовности» в духе: «если у тебя сосёт под ложечкой от голода - помолись, и всё пройдёт». В современную эпоху марксисты должны подчёркивать отличие марксистского материализма от материализма вульгарного, вещистского, а Бунтарь подчёркивает их сходство...
Давайте поставим вопрос конкретно, без абстрактной «научной» фразы, любителем которой является Бунтарь, и под фиговым листком которой он пытается увильнуть от конкретного ответа на конкретные вопросы - ради чего мы, сознательные пролетарии, идём в революцию? Ради крутых тачек, секса с топ-моделями, отдыха на Канарах и т.п.? Нет (хотя наши союзники из рядов рабочей аристократии идут именно за эти цели, и, как видим, Бунтарь является представителем интересов именно этого класса). Ради какой-то абстрактной, непонятной «высокой духовности», ради «кренделей небесных», ради рая в загробной жизни? Нет. Ради чего же? Насколько я понимаю, ради создания непротиворечивых отношений между людьми - если говорить простыми словами (об этом верно пишет Набхани - но наши «марксисты» его читать не собираются из евроцентристского презрения к исламу). Безусловно, такие непротиворечивые отношения между людьми - это тоже материальный фактор (хоть их и нельзя пощупать), но к таким узко понятым материальным потребностям как «тачки», «тёлки» и прочая роскошь он отношения не имеет" (Софизмы идеологов рабочей аристократии).
Во-первых, данный лозунг никогда официально не выдвигался ни самим Мао Цзэдуном, ни возглавляемой им КПК. Даже зарубежные маоистские теоретики никогда не водружали этот лозунг себе на знамена и не включали его в свое "кредо". Во-вторых, даже если бы этот лозунг в состав "Красной книжечки" Мао, это не отменяет неправильности данного лозунга, поскольку "и на старуху бывает проруха". Противопоставление "социалистической травы" "капиталистическим деликатесам", социальной справедливости и равенства - экономической эффективности, есть проявление домарксистского мышления, о чем я писал ранее в своей статье " Развитие социализма от науки к утопии". Будучи носителем этого домарксистского мышления, Гачикус хочет изобразить любую борьбу пролетариата за увеличение своего потребления "экономизмом", даже когда пролетариат хочет достичь этого путем радикального социального переворота. Но с этой точки зрения и Маркса можно причислить к числу апологетом "экономизма" и "потреблятства", поскольку тот писал, что "действительная экономия - сбережение - состоит в сбережении рабочего времени (минимум - и сведение к минимуму - издержек производства). Но это сбережение тождественно с развитием производительной силы. Следовательно - отнюдь не отказ от потребления, а развитие производительной силы, развитие способностей к производству и поэтому развитие как способностей к потреблению, так и средств потребления. Способность к потреблению является условием потребления, является, стало быть, первейшим средством для потребления, и эта способность представляет собой развитие некоего индивидуального задатка, некоей производительной силы" (ПСС, т.46, ч.2, с.221-222). Если Маркс считал вполне естественным то, что пролетариат идет в революцию в первую очередь по "экономическим" мотивам (не "ради крутых тачек, секса с топ-моделями, отдыха на Канарах", а ради того, чтобы вырваться из болота бедности, в которое его загнала капиталистическая система), то Гачикус валит в одну кучу экономически мотивированную революционную борьбу с "экономизмом" в смысле тред-юнионизма, реформизма. Безусловно, у революция, которая не прячется за вывеску "высоких нравственных идеалов", и без обиняков водружает себе на знамя лозунг "лучше есть деликатесы при социализме, чем траву при капитализме", есть некоторое сходство с пресловутым "экономизмом", но различие между ними гораздо существеннее. Если революционная борьба сродни "разумному эгоизму", то "экономизм" есть эгоизм неразумный, узкий и близорукий. Впрочем, здесь мы имеем дело не столько с неразумностью, сколько с особой мещанской трусостью, которая выражается формулой "лучше синица в руках, чем журавль в небе". Пролетариат потому революционен, что у него нет синицы в руках, следовательно ему в революции "нечего терять, кроме своих цепей", и понимая это, буржуазия стремится подкупить часть рабочего класса синицами, чтобы рабочие не дай бог, не начали охоту на давно поделенных между капиталистами журавлей.
Гачикус считает, что подлинно революционной является только борьба за создание "непротиворечивых отношений между людьми" (т.е. за уничтожение классового антагонизма, за "равенство" и прочую "социальную справедливость") как самоцель, а все разговоры о потреблении уводят революционеров в сторону экономизма, в "корыто сытости", но это лишь свидетельствует о непонимании Гачикусом марксизма. Ни Маркс, ни Энгельс, ни Ленин не боролись за коммунизм ради коммунизма. Еще в 1844 году Маркс писал, что "коммунизм есть необходимая форма и энергический принцип ближайшего будущего, но как таковой коммунизм не есть цель человеческого развития" (ПСС, т.42, с.127). Коммунизм сам по себе ценности не представляет, вопрос состоит в том: что коммунизм может дать человечеству? Если буржуазные экономисты правы, и коммунизм не только не является более эффективным способом ведения хозяйства, чем капитализм, но и ведет к разрушению производства до такой степени, что люди при коммунизме будут есть траву, то у нас не останется ничего другого, кроме замены "непротиворечивых" отношений более "противоречивыми", как в свое время на смену "непротиворечивому" первобытному коммунизму пришли более эффективные с экономической точки зрения эксплуататорские способы производства. Сколько ни повторяй мантру о том, что "лучше есть траву при социализме, чем деликатесы при капитализме", все равно массы будут втайне тяготеть к капитализму и презирать "социалистических" демагогов (поскольку трава и деликатесы есть вещи вполне реальные, а "социальную справедливость" и "отсутствие классовых антагонизмов" на хлеб не намажешь), и при первой же возможности продадут этот "прекрасный-распрекрасный" социализм за банку капиталистического варенья и коробку капиталистического печенья. Гачикусы же из всего этого извлекут лишь один вывод - что "социализм хорош, да вот народ не очень, недостоин он оказался наших высоких идеалов", и закончат все дело шульгинскими проклятьями в адрес народа как "предателя" и "коллективного плохиша".
Но если, то это еще не значит, что мы должны страшиться трудностей переходного периода к коммунизму. Прогресс требует жертв, и даже если людям придется в первые годы после революции попитаться травой, это не говорит против перехода на человечества более высокую ступень развития. В этом отношении лозунг эпохи "большого скачка" в маоистском Китае: "три года упорного труда и 10 тысяч лет счастья" был правилен, в отличие от лозунга о "лучше есть траву при социализме...". Как я отмечал ранее в статье "Что такое прогресс?", социалистическая революция на первых порах должна с большой долей вероятности привести не к улучшению, а наоборот, к ухудшению жизни масс. Если даже отмена крепостного права ударила по крестьянству, о чем писал в свое время Некрасов: "порвалась цепь великая, порвалась - расскочилася: одним концом по барину, другим по мужику!..", то логично будет предположить, что порвавшаяся капиталистическая цепь одним своим концом ударит по рабочему классу. Против политических забастовок антикоммунисты нередко выдвигают следующий аргумент: устраивая массовые политические стачки, рабочие бьют не только против буржуазии, но и по самим себе, поскольку данные забастовки дезорганизуют экономику и снижают уровень жизни рабочего класса. Особенно сильно революционная борьба бьет по рабочей аристократии, которой всегда есть что терять в результате "великих потряснений". Отсюда вытекает и шовинизм рабочей аристократии, которой не выгодно проявлять солидарность с антиимпериалистической борьбой угнетенных народов, поскольку любой удар по империалистической буржуазии неизбежно обернется ударом и по рабочей аристократии тоже: "если эти черножопые выгонят нашу родную Юнайтед Фрут Компани из своей Черножопии, то нам зарплату понизят, а могут и вообще уволить по сокращению штата". Ярким примером такого рабочеаристократического шовинизма могут служить рассуждения национал-социалиста ak747 по сирийскому вопросу:
"Даже самому тупому понятно, что поставляемые в Сирию (а также в Алжир или еще какую-нибудь дружественную страну) ракеты, танки и автомобили падают не с неба по желанию Путина и Едроссии. Все это изготавливают, как было сказано выше, весьма длинные цепочки промышленных предприятий, на которых трудится кто? Правильно, он самый. Учитывая смежные организации, учитывая семьи работников - счет косвенно связанных с "сохранением режимов" идет на миллионы человек...
Что получится при разрыве контрактов и связей в случае падения Сирии? Правильно. У предприятий уменьшится заказ, что, в конечном итоге, пролетариату пользы никакой не принесет и радости не добавит
А если падут все союзники и "империалистическая буржуазия" лишится всех контрактов? Правильно. Это выльется в понижение зарплат и увольнения работников этих самых предприятий. Нет, возможно, в мыслях леваков и существуют некие рабочие-мазохисты...но доказать это леваки все равно не смогут" ( Коммуно-лефтишизм как форма предательства)
Примечательным является также то, что ak747 очень органически сочетает в себе рабочеаристократический "плохишизм" и "экономизм" (например, он сильно возмущается тем, что коммунисты традиционной экономической борьбе предпочитают борьбу либо за "сферическую модель коммунизма в вакууме", либо за "петухов, лесбиянок, чеченских бандитов, мигрантов и наркоманов") с типичной для "авторитарной личности" апологетикой "святых идеалов патриотизма". Все это весьма характерно для представителей рабочей аристократии и мелкой буржуазии: "по отношению к мировой революции мы будем "плохишами", а вот по отношению к своему буржуазному государству - пламенными патриотами, и все как один умрем за яхту Абрамовича", что в очередной раз подтвержает высказанную левым публицистом НКВД мысль: т.н. "аристократический идеализм" является идеологией "взбесившейся мелкой буржуазии, которой не хочется больше потреблять, а хочется подвигов, хочется морального удовлетворения", а точнее - обратной стороной мещанского "материализма".