К построению теории глоттогенеза
А. Н. Барулин
К построению теории глоттогенеза
Опубликовано в сб. "Лингвистическая компаративистика в культурном и историческом аспектах. Материалы V Международной конференции по сравнительно-историческому языкознанию" / под общей редакцией В. А. Кочергиной. М.: Изд-во Московского университета. 2007 г., с. 9 - 44
0. Еще в позапрошлом веке Французское лингвистическое общество наложило запрет на публикацию каких бы то ни было рассуждений по поводу происхождения языка. До этого французская академия наук запретила публикации о находках первооткрывателя останков первобытных людей Буше де Перта, а самого его высмеяла в прессе. В конце XIX в. французские академики обвинили благородного испанского гранда Марселино де Саутуолу в фальсификации рисунков первобытных людей в принадлежащей ему пещере Альтамира. Казалось бы, два этих последних примера говорят о том, что запреты научных организаций на развитие той или иной проблематики вряд ли стоит воспринимать как меру вполне оправданную. Тем не менее, решительные действия Французского лингвистического общества так сильно подействовали на воображение некоторых отечественных лингвистов, что они и до сих пор рассматривают любые разговоры на эту тему как нечто совершенно неприличное.
Между тем, ситуация и в самой Франции и в других западных странах переменилась настолько, что в Париже более двух десятилетий назад был организован центр по изучению проблемы глоттогенеза, а международное лингвистическое сообщество решило каждые два года организовывать всемирные конгрессы, посвященные происхождению языка.
Как пишет, например, эдинбургский исследователь В. Зуидема (W. H. Zuidema) «Language evolution is a booming field, there can be no doubt about it. Christiansen & Kirby (2003c) counted 94 published papers per year in the period 1990 - 2002 in the on-line database. «ISI Web of Science». Science, Nature and other high-profile journals publish many papers per year on the topic. There is a biennial conference, which had its fifth edition in March 2004, numerous workshops, and a book-series by Oxford University Press. Each year, collections of academic papers on language evolution are published (Hurford, Studdert-Kennedy& Knight, 1998; Knight, Hurford & Studdert-Kennedy, 2000; Briscoe, 2002b; Wray, 2002; Cangelosi & Parisi, 2002; Christiansen & Kirby, 2003a), as well as numerous popular science articles and books. There are funding opportunities earmarked for language evolution research, specialized research groups, and a large number of university courses.
В России едва ли наберется с десяток специалистов, активно интересующихся проблемой глоттогенеза, а специалистов, активно работающих и получающих какие-то результаты в этой области, мне известно всего три. Работы в этом направлении не спонсируются, конференции не проводятся. В Российских университетах, насколько мне известно, нет ни одного лингвистического курса, посвященного проблеме происхождения языка, хотя замечательными учеными, внесшими в эту проблематику серьезный вклад, наша страна не обделена, достаточно назвать имена Л. С. Выготского, А. Р. Лурии, Н. И. Жинкина, из наших современников - Вяч. Вс. Иванова.
В прежние времена, эта ситуация могла быть объяснена тем, что на тему глоттогенеза публиковалось довольно много умозрительных теоретических построений. Научной базы не было почти никакой. Однако за последние десятилетия ситуация в корне изменилась. Можно констатировать, что полностью сменилась научная парадигма ученых, занимающихся этой проблематикой. Если раньше на темы глоттогенеза писали, в основном, философы и редкие антропологи, то сейчас, кроме них, ее разрабатывают специалисты по искусственному интеллекту, нейрофизиологи, психологи, биологи, (по большей части этологи и генетики), археологи, лингвисты и семиологи. Таков, например, был состав ученых, выступавших на конгрессе Evolution of Language в 2000 г. в Париже, в 2002 г. в Гарвардском университете, в Институте Макса Планка в Лейпциге в 2004 г.
Поскольку тема эта изначально характеризовалась как междисциплинарная, бурно растут временные научные коллективы, в которые входят специалисты нескольких разных профилей. Один из последних примеров образования такого коллектива - тройка крупных ученых, двое из которых представляют Гарвардский университет (заведующий этологической лабораторией М. Хаузер, и сотрудник Отдела организменной и эволюционной биологии Т. Фитч), а третий - Массачусетский технологический институт (лингвист, основатель и глава школы порождающей грамматики Н. Хомский). В 2002 г. на страницах журнала Science они открыли дискуссию, предложив свое видение проблемы происхождения языка. Дискуссия эта привлекла к себе внимание большой части европейской и американской научной общественности, на нее откликнулись крупнейшие лингвисты, психологи, биологи, антропологи, нейрофизиологи. Из наиболее известных фамилий можно упомянуть Рея Джакендоффа и Стивена Пинкера. Создается впечатление мозгового штурма проблемы. И еще создается впечатление, что если ХХ век был веком дешифровки генетического кода, то XXI в. станет веком, в который будет открыта, наконец, тайна глоттогенеза. Дискуссия, открытая Хомским и его коллегами продолжается до сих пор и то, что у нас о ней не опубликовано ни строчки, свидетельствует только о том, что мы все еще находимся под гипнозом позапрошлого века и готовы, если не подтвердить запрет на тему, то, по крайней мере, считать, что она не может быть такой важной для российской лингвистики, как, скажем, изучение вида или языковой картины мира, методика исследования которых по фундированности сильно уступает методике исследования глоттогенеза.
Научной основой исследований в рамках новой научной парадигмы является общая теория эволюции и сравнительный анализ анатомии, нейрофизиологии и поведения человека и животных, в том числе и сравнительный анализ социального и коммуникативного поведения. К настоящему моменту в рамках различных наук собран большой корпус проверенных фактов, на основе которых можно строить не умозрительные, а вполне научные гипотезы [1].
Приведу лишь один пример. До недавнего времени невозможно было ни доказать ни опровергнуть какие бы то ни было высказывания относительно времени появления человеческого языка в промежутке от времени отделения человеческой эволюционной ветви от ветви шимпанзе, т. е. приблизительно от 8 млн. лет назад до 40-30 тыс. лет назад. В 1999 г. появилась серьезная работа англичанок Энн МакЛарнен и Гвен Хьюит, в которой было указано, что у неандертальцев и кроманьонцев диаметр грудного отдела позвоночного канала заметно больше, чем у homo erectus и более ранних наших предшественников. Увеличение диаметра позвоночного канала относится ко времени появления неандертальцев (порядка 300 тыс. лет назад). Как показано в статье, это может быть связано с иннервированием грудного отдела из позвоночника. Авторы объясняют это изменение приспособлением к контролю за вертикальным положением тела, возросшими трудностями при родах, потерями в выносливости при беге, и мерами предохранения от возросшей опасности попадания пищи в дыхательное горло в связи с опущением надгортанника. В качестве еще одной причины называется увеличение контроля за дыханием при речи. Главные мышцы, задействованные в управлении речевым дыханием - межреберные мышцы и пучок брюшных мышц. Все они иннервированы из грудного отдела позвоночника. Переход к спокойному дыханию очень существен для речи, поскольку именно он позволяет производить длинные фразы на одном дыхании, прерываемом быстрыми короткими вдохами при значимых речевых паузах. Еще одним важным следствием этого изменения является возможность управления давлением воздушной струи на связки, позволяющая также контролировать ударение и интонацию. Таким образом, речь идет о выработке у неандертальцев и кроманьонцев нового режима дыхания, отличного от режимов бега, ходьбы, покоя и сна. Впервые подробно этот режим дыхания был описан одним из моих учителей, Н. И. Жинкиным, в работе «Механизмы речи» (Жинкин 1958), высоко оцененной Р. О. Якобсоном. У неандертальцев имеются анатомические и нейрофизиологические особенности, которые все же не дают оснований для того, чтобы делать выводы о существовании у них речи: лобные доли мозга у них имели ту же клювовидную форму, что и у архантропов (см. по этому поводу, например, Яблоков и др. 1998), у них по-другому было устроено ухо (см. по этому поводу Spoor et al., 1994); среди ученых есть разногласия относительно того, каким был речевой тракт у неандертальцев, однако последние исследования в этой области подтверждают выводы Ф. Либермана и Е. С. Крелина об уникальности угловой величины базикраниума (cranial base angulation) у кроманьонца. Поскольку же величина этого угла коррелирует со структурой верхних дыхательных путей, а эти последние - с конфигурацией фаринкса (см. по этому поводу Jeffry 2005), можно утверждать, что у неандертальца речевой тракт не был приспособлен к речепроизводству. Новый режим речевого дыхания они могли использовать, видимо, лишь для звукоподражания, которое отсутствует у обезьян и, скорее всего, отсутствовало у эректусов, звуковых сигналов на охоте и, возможно для звукового оформления ритуалов. Из этого следует, что речь могла появиться только у кроманьонцев, что сужает допустимый промежуток времени для глоттогенеза до периода от 180 - 140 тыс. лет до 40-30 тыс. лет назад.
1. Одной из главных проблем развития системы знаний о глоттогенезе в настоящий момент, на мой взгляд, является построение приемлемой, по возможности полно учитывающей факты, теории глоттогенеза. Как представляется, главная роль в построении такой теории должна быть отведена лингвистам и семиологам, поскольку именно они имеют наиболее полное представление о том, как должен выглядеть конечный продукт эволюции коммуникативной системы приведшей к возникновению языка. Хотя сразу надо оговориться, без помощи специалистов смежных областей знания вряд ли теоретическая конструкция, построенная лингвистом, может быть чем-то серьезным.
В этой области сделано также уже немало. Наибольший интерес представляют теоретические построения таких крупных ученых, как Н. Хомский, Р. Джэкендофф, С. Пинкер, хотя не всегда научный вес ученого в достаточной мере соответствует весу его научных аргументов. Так, на мой взгляд, имеющий из всех перечисленных выше исследователей наибольший научный вес Н. Хомский в обоснованности своих аргументов значительно уступает Р. Джэкендоффу и его единомышленнику С. Пинкеру.
Позиция Хомского и его соавторов по упомянутой выше статье о глоттогенезе в вопросе о происхождении языка выглядит следующим образом. По крайней мере, три теоретических концепции скрестили шпаги в вопросе о происхождении языка. Первой и старейшей проблемой является проблема уникальности или разделенности с другими видами феномена языка. Большинство исследователей сходятся на том, что, несмотря на наличие у пчел «языка» танца, у птиц - пения, у шимпанзе - хрюкания, системы коммуникации животных вряд ли могут сравниться с языком человека, хотя бы потому, что человеческий язык сильно превосходит зоосемиотические системы по богатству средств выражения и представляет собой открытую семиотическую систему (основанием этой открытости является рекурсивный механизм). Эволюционной загадкой является сам путь, который привел человека от закрытых семиотических систем к открытым (от тех к этим). Вторая проблема состоит в том, постепенно или спонтанно возник язык. Она отличается от первой поскольку существующие в настоящее время виды (в том числе и человек) могли развиться постепенно. Однако этот последний вопрос вертится вокруг дилеммы происхождения деталей, из которых выстроилась речь. Они могли появиться в результате долгой эволюции, или быстро перепрофилироваться из уже существовавших. Например, мог слегка измениться ранее существовавший навык счета, уже выработанный механизм построения макиавеллиевых сценариев управления социумом, или сценариев изготовления орудий. Исследователи занимают в этих вопросах крайнюю или промежуточную позицию, что приводит к большому разбросу мнений по всем этим базовым и не зависящим друг от друга проблемам. В настоящее время, однако, по мнению авторов статьи, устанавливается коллективное согласие по вопросу о том, что, несмотря на наличие большого числа модулей, которые являются общими для человека и животных, в процессе эволюции человека за те 6 млн. лет, которые прошли с момента отделения человеческой ветви от обезьяньей, произошла серьезная эволюционная модернизация. Предстоит эмпирически выяснить, что дошло до нас в неизменном виде, что изменилось лишь слегка и что является качественно новым. Дополнительной проблемой здесь является выяснение того, какое селекционное давление привело к адаптационным изменениям и установить, какие ограничения направляли эволюционный процесс. Для ответа на эти вопросы необходимо объединить усилия биологов, лингвистов, антропологов и психологов.
Авторы работы не преследуют здесь цели полностью покрыть все поле исследований и сделать полный обзор литературы по теме. Они хотели бы сосредоточиться на некоторых эмпирических сравнительных данных, соотносимых с теорией языковой способности. По их предположению, если мы хотим продвинуться в решении проблемы, мы должны четко эксплицировать вычислительные требования к языковой способности, роль эволюционной теории в проверке гипотез о ходе эволюционного процесса и предложить исследовательскую программу сотрудничества лингвистов и биологов.
Тем самым Хомский и его соавторы предлагают следующую методику исследования проблемы: первый этап: расчленение единого речевого механизма на составляющие его компоненты; второй этап: рассмотрение каждого из этих компонентов на предмет его уникальности у человека или разделенности его с другими видами, прослеживание «морфологической» эволюции каждого из них, а затем, третий этап: прослеживание функциональной эволюции каждого из выделенных механизмов, в том числе перепрофилирование механизмов на нужды языковой способности. В качестве первого шага в разработке проблемы предлагается исследовать совместными усилиями биологов и лингвистов уже описанный (???) Хомским вычислительный механизм, порождающий структуру предложений, а еще более узко - механизм рекурсии. Утверждается при этом, что именно синтаксический рекурсивный механизм является специфичным только для человека и его языка. Прочие «части» языка либо являются специфичными для человека, но не специфичными для языка, либо не специфичными для человека.
На мой взгляд, уже сама предложенная методика исследования вызывает большие сомнения. Поясню свою мысль примером. Поставим перед собой простую задачу исследовать эволюцию такой элементарной семиотической системы как шлагбаум. Даст ли нам что-нибудь для решения проблемы рассуждение о том, является ли бревно, из которого сделан главный сигнальный механизм, устройство для подъема и опускания стрелы шлагбаума, принципы, заложенные в механизмы подъема и опускания, специфичными для данной семиотической системы и для человека, или нет? Возможно, мы выясним, что механизм подъема шлагбаума первоначально был заимствован у колодезного журавля, а бревна используются еще и для строительства домов. Однако, эти открытия не прольют света на то, из каких семиотических систем развилась данная семиотическая система и в результате каких процессов. Наибольший интерес у нас вызвало бы все же открытие, по которому шлагбаум выполняет ту же функцию запрета на продвижение в заданном направлении, что и символический пучок травы, положенный на границе территории или символы богов или предков, охраняющих территорию, как это описывает ван Геннеп (Геннеп 1999), а эти символы в свою очередь уходят корнями в известный способ пометки своей территории животными.
Исследование эволюции того же самого вычислительного механизма - это другая задача, чем исследование происхождения языка. Сам вычислительный механизм не является предком языка, его предком может быть только такая же коммуникативная система, как и язык, система, выполняющая в социуме те же самые функции, что и язык или сходные с ними. Исследование эволюции некоторого объекта - это исследование того, какие у него были предки и какие процессы привели к тому, что от этих предков произошел объект-потомок. Если авторы считают, что язык произошел не из коммуникативных систем животных, то им придется вначале дать свое определение эволюционной идентичности объектов, для чего необходимо исчислить существенные свойства объектов А1 и А2, из которых А1 предшествовал во времени А2, позволяющие объекту А1 считаться предком объекта А2 или хотя бы подходящим кандидатом для того, чтобы быть предком. Если же авторы считают, что у языка не было предков, что язык совершенно оригинальный объект, они должны признать, что они занимаются не проблемой эволюции языка, а какой-то другой проблемой, например, проблемой его синтеза из уже существовавших в организме других частей.
[1] См. в этой связи обстоятельные обзоры работ по проблематике глоттогенеза в работах антропологов С. Н. Соломона (2001), А. Г. Козинцева (2004) и лингвиста С. А. Бурлак (Бурлак 2007), а также Пинкер 2004, Jackendoff 2002, Hauser, Chomsky, Fitch 2002, 2005, Jackendoff, Pinker 2005, Christiansen & Kirby, 2003b, c, Zuidema 2005 и др.