ФРАЙБУРГСКОЕ КАЗАЧЬЕ ВОЙСКО. КАЗАКИ ВЕЛИКОЙ АРМИИ. I. (Черн).
** La cavalerie orientale, Восточная Конница. Император Наполеон действительно был совершенно увлечён этой идей - уже в первые недели 1812го, когда уже было решено бесповоротно: начинается Великий Поход на северо-восток, на Россию.
В составе Великой Армии непременно должна появиться, - и скорее, - лёгкая иррегулярная кавалерия, на крепких, чудовищно вынослвых, азиатских лошадках, - стремительная и не по-христиански жестокая. Не эскадрон пышных мамелюков, когда-то вывезенный из Египта, - а настоящая многотысячная ударная сила.
В эти дни Наполеон уже напористо старался втянуть в новую войну - Османскую Империю.
(Эту громадную, овеянную было грозной славой, но теперь - неуклюжую, беспокойноую изнутри, неустойчуивую многоязычную страну Император Франции, в общем, считал архаическим недоразумением. Ещё за полтора года до 1812го Наполеон увлечённо обсуждал конкретные планы раздела Османии с русским Царём. Но - теперь, накануне похода на Россию, - кстати было вспомнить и о турках).
15 февраля 1812 года имперский посол в Константинополе, дивизионный генерал барон Мари Виктор Николя де Латур-Мобур де Фэй, получил секретную инструкцию лично от Императора: Османия обязана объявить России - Джихад. Собственно, Султан воевал против России уже шестой год. Но Наполеон считал, что изнурительные, но вялые пограничные столкновения в Молдавии и на Кавказе - бессмысленны. Нужная священная война. В марте, в апреле 1812го барон де Латур-Мобур принимал всё более обширные планы секретного договора.
Граф Альбер де Вандаль в своём обширном труде цитирует секретное :
« Император … хочет народной священной войны, поголовного ополчения, призыва всех войск и резервов Востока, и массового вторжения в пределы России. Его желание - вызвать на свое правом крыле движение целой части света. Он надеется, что по его голосу воскреснет старое Оттоманское государство, что оно вернется к героическому периоду своей истории, кода султаны лично водили в бой свои народы и время от времени бросали Азию на Европу. Ему важно, чтобы султан Махмуд дал точное обязательство покинуть Константинополь и стать во главе своих войск; чтобы было поднято священное знамя Порока; чтобы до 15 мая, по крайней мере, сто тысяч человек были двинуты на Дунай.
После переправы через Дунай и занятия княжеств главная часть этих войск должна вступить на враждебную территорию, тогда как отряд в 40 000 человек, составленный преимущественно из кавалерии, направится на север и соединится с нашей армией в центре России».
В эти же дни для координации действий в Константинополь был намечен новый полномочный и чрезвычайный министр - особо доверенный агент Императора, дивизионный генерал "Times New Roman";mso-ansi-language:RU;mso-fareast-language:RU;mso-bidi-language:
AR-SA">граф Антуан Франсуа д’Андреосси, "Times New Roman";mso-ansi-language:RU;mso-fareast-language:RU;mso-bidi-language:
AR-SA">едва ли не лучший наполеоновский дипломат, до того - посланник в Лондоне и в Вене; после этих столиц османская столица казалась местом для суровой ссылки.
Но это не было проявлением императорского гнева, наоборот: это означало, что перед Русским походом Стамбул в проектах Наполеона был важнее, чем союзная Вена и враждебный Лондон.
Следует отметить, что за тринадцать лет до этого молодой "Times New Roman";mso-ansi-language:RU;mso-fareast-language:RU;mso-bidi-language:
AR-SA">Антуан д’Андреосси приобщился к опыту военных действий на Востоке: он - один из самых ярких участников экспедиции в Египет, герой сражения при Пирамидах, один из организаторов Института Египта в Каире. В Стамбул граф "Times New Roman";mso-ansi-language:RU;mso-fareast-language:RU;mso-bidi-language:
AR-SA">д’Андреосси "Times New Roman";mso-ansi-language:RU;mso-fareast-language:RU;mso-bidi-language:
AR-SA">прибыл 28 мая 1812 года, в дни, когда Великая Армия подступала совсем близко к границам России.
В начале апреля в сверхсекретной переписке по османскому направлению - промелькнула фраза, решающе важная для данного исследования. В депеше от 8 апреля 1812 года министр иностранных дел Гюг Маре герцог де Бассано уточнял: «Оттоманскую кавалерию можно будет с пользой употребить против казаков. Его Величество ценит ее храбрость, и обращенный к ней призыв являет яркое доказательство его доверия».
Три слова высветили - смысл устремления Наполеона. Поптыка создания Восточной кавелерии - не была эстетическим капризом или стратегическим экспериментом. "Против казаков" - это был основной импульс для Наполеона.
Вопреки устоявшемуся мнению, Наполеон вполне осознавал, что в распоряжении российского командования было оружие, - предельно грозное, - которым сам Наполеон не располагал: русская восточная кавалерия - казачья.
Казаки - сумрачная легенда Европы ещё со времён тяжких войн XVII века. Французские войска уже неоднократно имели дело с казаками - и это были не случайные стычки, - в Италии в 1799ом, в срединно-европейской кампании 1805 года, в Польше и в Восточной Пруссии в 1806ом и 1807ом.
Казаки были символом, эмблемой российской армии, - настолько, что ещё во времена Итальянской войны 1799го росийский главнокомандующий - Souvaroff, - изображался иногда карикатуристами как огромный дикий казак с чёрной бородой, золотой серьгой в ухе и в экзотической косматой шапке.
Наполеон искал - в последние месяцы перед походом, - действенную силу, которую он может противопоставить казакам. И тревожился, поскольку изыскать такую силу оказалось весьма сложно.
19 мая 1812го - движение на Восток уже началось.
Наполеон выехал в Дрезден, - туда стягивались корпуса, там Император должен был устроить смотр своей огромной армии, самой большой на планете. Но - пришло известие: все надежды на союзника на Востоке рухнули, 22 мая Османия подписала с Россией мирный договор. Тем не менее, - отказываться от идеи делибашей в составе Великой Армии Наполеон не желал.
** И вот - выявилась ещё одна возможность. О которой Наполеон не подозревал.
В пределах его влияния, - в Герцогстве Варшавском, - существовал народ, небольшой и не слишком известный, - который, казалось, мог заменить гипотетических османских всадников.
Об этом варианте первым напомнил бригадный генерал Михал Сокольницки герба Новина, шеф Специального Бюро, - военной разведки, нацеленной на Россию.
( Это был пожилой уже ветеран, воевавший без малого двадцать лет во всех наполеоновских войнах; он побывал он даже в экспедиции на Гаити, а оттуда вернулись очень немногие польские офицеры).
16 июня 1812 года, - за неделю до вступления в Россию, - генерал Сокольницки подал Наполеону записку с предложением создать особое формирование из литовских татар: «Их честность и порядочность, вместе с храбростью неоднократно подвергались серьезным испытаниям. Они сгорают от желания служить родине».
1 июля 1812го Наполеон подписал указ о создании нового государства, - на месте прежних российских губерний; точнее - о восстановлении старой европейской державы: Великого Герцогства Литва, le Grand Duchе de Lithuanie.
Уже через неделю, 8 июля проявился предвестник наполеоновской восточной конницы - офицер Великой Армии, Мацей Азулевич, майор 8го уланского полка Великого Герцогства Варшавского, бывший ротмистр польской службы, и - природный литовский татарин. Азулевич подал записку на имя военного комиссара Литовской Генеральной Конференции. Он предложил воссоздать Татарский конный полк в составе войск Великого Герцогства Литовского.
...................................................
Полк этот для литовских татар стал в те дни важнейшим самосознания - как единой общности, как сплочённой, вооружённой силы, способной влиять на события. Перед ними распахнулась дверь - в Большую Историю. В какой-то степени эта кавалерия стала авангардом национального движения, и даже, если угодно - религиозного: пусть небольшой, но вполне явственный зелёный проблеск Ислама - в многоцветии Великой Армии.
Через две недели после того, как майор Азулевич подал прошение, началось формирование нового подразделения Великой Армии, - Татарской кавалерии. Отвечал за этот проект непосредственно генерал-губернатор Вильно дивизионный генерал граф Дирк ван Гогендорп, голландец, давно служивший Наполеону.
Был назначен командир: Мустафа мурза Ахмат-Ахматович, отставной подполковник 1го полка Передней Стражи.
В июне 1812го он вступил в Великую Армию, с понижением, - в чине майора 8го уланского полка.
Ахматовичи герба Ахмат, семья, имевшая право на княжеский титул, в то время. да и после, оставалась едва ли не самой этнически сохранившейся, наиболее устойчиво-татарской среди литовско-татарского шляхетства; предок Ахматовичей прибыл из Большой Орды, из Заволжья, в 1520х годах; по последним данным. этот род принадлежал к племени ушун (уйсунь).
Отец командира наполеоновских татар, тоже - Мустафа мурза Ахмат-Ахматович, был полковником польской службы, весьма полупятрным в воё время в польской кавалерии% он умер в 1794 году.
Мустафа мурза Ахматович младший стал также безусловным лидером татарских бонапартистов; такой термин, пусть и весьма экзотический, вполне имеет право на существование - если внимательно всматриваться в движение осени 1812го, а также в цепь событий, им порождённых.
Ближайшмми сподвижниками Ахатовича стали два татарских офицера, отставные польские ротмистры, поступивших в Великую Армию с чинами капитанов: Абрахам мурза Корыцкий и князь Султан Самуэль мурза Улан. Они стали заместителями командира.
** Несмотря на содействие военного губернатора, почему-то в первые два месяца формирование Татарской конницы не получалось.
В «Литовского курьере», № 60, 2 августа 1812 года, было напечатано воззвание Военного комитета Великого Герцогства - К литовским татарам. Они были призваны встать плечом к плечу с литовцами и сражаться где их призывали формировать национальные части и встать плечом к плечу рядом с литовцами для защиты общего отечества:
«Татарский народ! Ты многие века славил себя мужеством и пользовался милостью Отчизны, которая приняла тебя как сына. Посвятить свою жизнь для ее блага было всегда твоей целью и Отчизна не сомневается, что и ныне последуешь примеру своих предков. Спешите, шляхтичи, встать под польские знамена с орлом...».
Только 24 августа 1812 года Мустафа мурза Ахматович получил официальное разрешение на создание подразделения. Были собраны необходимые средства, и Ахматович разослал призывы во все повяты - к татарской шляхте.
НАПОЛЕОН В МОСКВЕ: КАЗАЧЬЯ МЕЧТА.
Арман Огюст маркиз де Коленкур, герцог де Весанс, дивизионный генерал, по должности в 1812ом - Grand Écuyer, управляющий походным двором Императора, - в своих мемуарах особенно отчётливо зафиксировал - казачий проект Наполеона; не предложения, которые получал Император от агентов, а - то, что обуревало самого Наполеона.
Арман де Коленкур долго, - с ноября 1807го по май 1811го, - был послом в России, и считался специалистом по всем российским вопросам. поэтому Наполеон часто разговаривал с ним о том, что он, собственно намерен делать дальше - в глубинной России.
Мемуары Коленкура давно известны; но вот это тонкая линия, пронизывающая москвоское дни Наполеона, - казачья, - кажется, ещё не выслежена и не отмечена - так, как должно.
В последние дни сентября 1812го Наполеон уже, с судорожным нетерпением, ждал: когда в его распоряжении окажется эта лёгкая конница, способная к резким стремительным ударам; что самое главное - сила вполне азиатская; секретное оружие, внезапно извлечённое уже - из завоёванных пространств, из недр мучительно чуждого до сих пор Востока.Для Наполеона это была не просто - ещё одна конная дивизия; это была, если угодно - инициация. Трудно сказать, - осознавал ли он это: Наполеон часто отдавался потоку интуиции, не заботясь о том. Чтобы отливать свои ощущения в металл твёрдых формулировок.
Но - ясно: если появятся наполеоновские cossaques, казаки Великой Армии, - это и будет означать: что Наполеон действительно перешагнул порог Азии; что Восток Континента , что Азия начала признавать тяжкую власть Императора Запада. Сила, порождённая именно такой чуждой и странной, страны, точно совпадающая - с волчьей таинственностью народа, - казаки.
В своих воспоминаниях Коленкур, герцог Винченцкий, сообщил о том, что Наполеон был совершенно одержим казачьей мечтой - в первые дни октября, в Москве.
Первый разговор о казаках, который Коленкур отметил - после миссии маркиза де Лористона, после очередного неясного провала переговоров с Императором России. То есть где-то между 25ым и 27ым сентября.
Коленкур:
«По возвращении Лористона император разговаривал со мной о его миссии, и на этот раз начала разговор благосклонным тоном, к чему я не привык:
- … Сегодня он (Александр) мог бы покончить дело одним словом. Но кто знает, что будет в следующую кампанию? У меня есть деньги и больше войск, чем мне нужно. Ко мне прибудут скоро 6 тысяч польских казаков, а в следующую кампанию у меня их будет 15 тысяч. У меня уже есть опыт этой войны. Моя армия ознакомилась на опыте со страной и с войсками, с которыми ей придется иметь дело. Это - неисчислимые преимущества. Если я расположусь на зиму здесь и в Калуге, даже в Смоленске или Витебске, то Россия погибнет».
Это и есть уже - план: создание гигантского утеплённого форта, в котором устроится у очагов на зиму вся Великая Армия, - в недрах России. Намечены две предполагаемые линии, на которых возникнет это фантастическое укрепление: Москва-Калуга или Смоленск-Витебск. Тогда же, 29 сентября, Император написал герцогу де Бассано в Вильно: торопил с формированием Татарской кавалерии.
В это же время, 29 сентября Император написал герцогу Бассано, министру иностранных дел Империи, - (герцог находился в Вильно и, по сути, управлял Великим Герцогством, - что с формированием татарской кавалерии надо поспешить.
Коленкур, первые дни октября 1812 года:
«Император был очень озабочен и начинал, без сомнения, сознавать затруднительность положения, тогда как до сих пор он старался скрывать это даже от себя. Ни потери, понесенные в бою, ни состояние кавалерии и ничто вообще не беспокоило его в той мере, как это появление казаков в нашем тылу. При беседах во время прогулки, а также вечером после обеда, когда собирались обычно приглашенные им маршалы, генералы и видные лица из числа придворных, император, по-прежнему, говорил о хорошей погоде, о том, как мы проведем зиму в Москве, о блокгаузах, которые он построит, чтобы обеспечить безопасность тех пунктов, где расквартированы войска, и таким образом охранять эти пункты, не утомляя солдат и не заставляя их мерзнуть, о своем проекте оттянуть кавалерию за линию фронта, о польских казаках, которых он ожидал и собирался протувопоставить русским. … Он говорил также, что, по сообщениям Бассано, в Польше произведены большие рекрутские наборы, и скоро прибудут 6 тысяч польских казаков».
И - далее:
«….- Значит, вы думаете, что я покину Москву?
- Да, государь.
- Это еще не наверное. Нигде мне не будет лучше, чем в Москве.
И он начал подробно перечислять преимущества, которые ему дает этот город благодаря тому, что здесь сохраняются приспособленные для всяких нужд здания; по словам императора, надо предпочесть Москву всякому иному месту. Он говорил о способах снабжения, о тех запасах, которые еще сохранились в Москве, и о тех, которые он дополнительно собрал здесь. Правда, он подробно остановился на тех затруднениях, которые испытывало наше снабжение из-за казаков, но, по его мнению, такие же затруднения будут везде, пока он не получит польских казаков, чтобы противопоставить их русским. Отсюда он делал вывод, что, не говоря уже о больших политических выгодах пребывания в Москве, эту позицию надо предпочесть еще и со многих других точек зрения, хотя бы из-за тех приспособленных зданий, которые были здесь спасены от пожара. Что же касается нападений казаков, то, по его словам, он имел возможность устранить эту помеху при помощи пехотных отрядов, которые он разместит в блокгаузах, с таким расчетом, чтобы они образовали оборонительную линию; все это он организует после сражения, которое даст Кутузову, чтобы отбросить его и обрести спокойствие.
… он соглашался, что очень неприятно, когда нас тревожат на наших коммуникационных путях, начиная от самых дверей штаба главного командования, и с этой точки зрения было бы выгоднее отойти ближе к Смоленску, то есть поближе к своим остальных корпусам, резервам и базам, тогда как неприятель будет ослаблен, отдалившись от организованных им баз; но он подчеркнул со свойственной ему глубиной мысли, что этот вопрос является одновременно и политическим, и военным, а поэтому надо хорошо взвесить все соображения, прежде чем принять какое-либо решение; как мне показалось, он склонялся в пользу пребывания в Москве.
Император все время возвращался к вопросу о том, как он использует зимою польских казаков, подкрепив их пехотными постами в блокгаузах, чтобы обеспечить армии спокойствие. Это была его излюбленная идея. Так как мир можно заключить только в Москве, то он обдумывал всяческие способы, чтобы держаться в Москве, подобно человеку, который, поверив, что он преследует выгодные и даже необходимые цели, долго обдумывает дело и в конце коноцов начинает верить также и в его возможность, убеждается в этом и хочет, чтобы другие были также убеждены. Исходя из этих предположений, он говорил о возможности расположить армию в Калуге и о большом наступлении на этот город (причем в Москве останется только гарнизон), - хотя бы для того, чтобы посмотреть, что будет делать русская армия. Он жаловался, что наборы в Польше проходят медленно, что г-н де Прадт ничего не делает, не выполняет задач представительства, ничего не соображает и своей скупостью и бестактностью испортил дела в Варшаве.
- Если б я послал Талейрана, - прибавил он, - то у меня было бы уже 6 тысяч казаков и мои дела тотчас бы приняли другой оборот».
** Но развернуть следующие эскадроны Татарской кавалерии не удалось, - шли уже переломные дни войны, - вторая половина октября 1812го.
18 октября - разгром авангарда Великой Армии, большей части Резервной кавалерии - при Тарутино. 19го Великая Армия начала выступление из Москвы, пока что - в неведомом направлении. Правда, казалось, именно в эти дни Великое Герцогство Литва становится решающей позицией в решении судьбы континента. Наиболее вероятным казалось, - что Император остановится на линии Смоленск-Витебск, и снова начнёт Восточный Поход.
В составе Великой Армии непременно должна появиться, - и скорее, - лёгкая иррегулярная кавалерия, на крепких, чудовищно вынослвых, азиатских лошадках, - стремительная и не по-христиански жестокая. Не эскадрон пышных мамелюков, когда-то вывезенный из Египта, - а настоящая многотысячная ударная сила.
В эти дни Наполеон уже напористо старался втянуть в новую войну - Османскую Империю.
(Эту громадную, овеянную было грозной славой, но теперь - неуклюжую, беспокойноую изнутри, неустойчуивую многоязычную страну Император Франции, в общем, считал архаическим недоразумением. Ещё за полтора года до 1812го Наполеон увлечённо обсуждал конкретные планы раздела Османии с русским Царём. Но - теперь, накануне похода на Россию, - кстати было вспомнить и о турках).
15 февраля 1812 года имперский посол в Константинополе, дивизионный генерал барон Мари Виктор Николя де Латур-Мобур де Фэй, получил секретную инструкцию лично от Императора: Османия обязана объявить России - Джихад. Собственно, Султан воевал против России уже шестой год. Но Наполеон считал, что изнурительные, но вялые пограничные столкновения в Молдавии и на Кавказе - бессмысленны. Нужная священная война. В марте, в апреле 1812го барон де Латур-Мобур принимал всё более обширные планы секретного договора.
Граф Альбер де Вандаль в своём обширном труде цитирует секретное :
« Император … хочет народной священной войны, поголовного ополчения, призыва всех войск и резервов Востока, и массового вторжения в пределы России. Его желание - вызвать на свое правом крыле движение целой части света. Он надеется, что по его голосу воскреснет старое Оттоманское государство, что оно вернется к героическому периоду своей истории, кода султаны лично водили в бой свои народы и время от времени бросали Азию на Европу. Ему важно, чтобы султан Махмуд дал точное обязательство покинуть Константинополь и стать во главе своих войск; чтобы было поднято священное знамя Порока; чтобы до 15 мая, по крайней мере, сто тысяч человек были двинуты на Дунай.
После переправы через Дунай и занятия княжеств главная часть этих войск должна вступить на враждебную территорию, тогда как отряд в 40 000 человек, составленный преимущественно из кавалерии, направится на север и соединится с нашей армией в центре России».
В эти же дни для координации действий в Константинополь был намечен новый полномочный и чрезвычайный министр - особо доверенный агент Императора, дивизионный генерал "Times New Roman";mso-ansi-language:RU;mso-fareast-language:RU;mso-bidi-language:
AR-SA">граф Антуан Франсуа д’Андреосси, "Times New Roman";mso-ansi-language:RU;mso-fareast-language:RU;mso-bidi-language:
AR-SA">едва ли не лучший наполеоновский дипломат, до того - посланник в Лондоне и в Вене; после этих столиц османская столица казалась местом для суровой ссылки.
Но это не было проявлением императорского гнева, наоборот: это означало, что перед Русским походом Стамбул в проектах Наполеона был важнее, чем союзная Вена и враждебный Лондон.
Следует отметить, что за тринадцать лет до этого молодой "Times New Roman";mso-ansi-language:RU;mso-fareast-language:RU;mso-bidi-language:
AR-SA">Антуан д’Андреосси приобщился к опыту военных действий на Востоке: он - один из самых ярких участников экспедиции в Египет, герой сражения при Пирамидах, один из организаторов Института Египта в Каире. В Стамбул граф "Times New Roman";mso-ansi-language:RU;mso-fareast-language:RU;mso-bidi-language:
AR-SA">д’Андреосси "Times New Roman";mso-ansi-language:RU;mso-fareast-language:RU;mso-bidi-language:
AR-SA">прибыл 28 мая 1812 года, в дни, когда Великая Армия подступала совсем близко к границам России.
В начале апреля в сверхсекретной переписке по османскому направлению - промелькнула фраза, решающе важная для данного исследования. В депеше от 8 апреля 1812 года министр иностранных дел Гюг Маре герцог де Бассано уточнял: «Оттоманскую кавалерию можно будет с пользой употребить против казаков. Его Величество ценит ее храбрость, и обращенный к ней призыв являет яркое доказательство его доверия».
Три слова высветили - смысл устремления Наполеона. Поптыка создания Восточной кавелерии - не была эстетическим капризом или стратегическим экспериментом. "Против казаков" - это был основной импульс для Наполеона.
Вопреки устоявшемуся мнению, Наполеон вполне осознавал, что в распоряжении российского командования было оружие, - предельно грозное, - которым сам Наполеон не располагал: русская восточная кавалерия - казачья.
Казаки - сумрачная легенда Европы ещё со времён тяжких войн XVII века. Французские войска уже неоднократно имели дело с казаками - и это были не случайные стычки, - в Италии в 1799ом, в срединно-европейской кампании 1805 года, в Польше и в Восточной Пруссии в 1806ом и 1807ом.
Казаки были символом, эмблемой российской армии, - настолько, что ещё во времена Итальянской войны 1799го росийский главнокомандующий - Souvaroff, - изображался иногда карикатуристами как огромный дикий казак с чёрной бородой, золотой серьгой в ухе и в экзотической косматой шапке.
Наполеон искал - в последние месяцы перед походом, - действенную силу, которую он может противопоставить казакам. И тревожился, поскольку изыскать такую силу оказалось весьма сложно.
19 мая 1812го - движение на Восток уже началось.
Наполеон выехал в Дрезден, - туда стягивались корпуса, там Император должен был устроить смотр своей огромной армии, самой большой на планете. Но - пришло известие: все надежды на союзника на Востоке рухнули, 22 мая Османия подписала с Россией мирный договор. Тем не менее, - отказываться от идеи делибашей в составе Великой Армии Наполеон не желал.
** И вот - выявилась ещё одна возможность. О которой Наполеон не подозревал.
В пределах его влияния, - в Герцогстве Варшавском, - существовал народ, небольшой и не слишком известный, - который, казалось, мог заменить гипотетических османских всадников.
Об этом варианте первым напомнил бригадный генерал Михал Сокольницки герба Новина, шеф Специального Бюро, - военной разведки, нацеленной на Россию.
( Это был пожилой уже ветеран, воевавший без малого двадцать лет во всех наполеоновских войнах; он побывал он даже в экспедиции на Гаити, а оттуда вернулись очень немногие польские офицеры).
16 июня 1812 года, - за неделю до вступления в Россию, - генерал Сокольницки подал Наполеону записку с предложением создать особое формирование из литовских татар: «Их честность и порядочность, вместе с храбростью неоднократно подвергались серьезным испытаниям. Они сгорают от желания служить родине».
1 июля 1812го Наполеон подписал указ о создании нового государства, - на месте прежних российских губерний; точнее - о восстановлении старой европейской державы: Великого Герцогства Литва, le Grand Duchе de Lithuanie.
Уже через неделю, 8 июля проявился предвестник наполеоновской восточной конницы - офицер Великой Армии, Мацей Азулевич, майор 8го уланского полка Великого Герцогства Варшавского, бывший ротмистр польской службы, и - природный литовский татарин. Азулевич подал записку на имя военного комиссара Литовской Генеральной Конференции. Он предложил воссоздать Татарский конный полк в составе войск Великого Герцогства Литовского.
...................................................
Полк этот для литовских татар стал в те дни важнейшим самосознания - как единой общности, как сплочённой, вооружённой силы, способной влиять на события. Перед ними распахнулась дверь - в Большую Историю. В какой-то степени эта кавалерия стала авангардом национального движения, и даже, если угодно - религиозного: пусть небольшой, но вполне явственный зелёный проблеск Ислама - в многоцветии Великой Армии.
Через две недели после того, как майор Азулевич подал прошение, началось формирование нового подразделения Великой Армии, - Татарской кавалерии. Отвечал за этот проект непосредственно генерал-губернатор Вильно дивизионный генерал граф Дирк ван Гогендорп, голландец, давно служивший Наполеону.
Был назначен командир: Мустафа мурза Ахмат-Ахматович, отставной подполковник 1го полка Передней Стражи.
В июне 1812го он вступил в Великую Армию, с понижением, - в чине майора 8го уланского полка.
Ахматовичи герба Ахмат, семья, имевшая право на княжеский титул, в то время. да и после, оставалась едва ли не самой этнически сохранившейся, наиболее устойчиво-татарской среди литовско-татарского шляхетства; предок Ахматовичей прибыл из Большой Орды, из Заволжья, в 1520х годах; по последним данным. этот род принадлежал к племени ушун (уйсунь).
Отец командира наполеоновских татар, тоже - Мустафа мурза Ахмат-Ахматович, был полковником польской службы, весьма полупятрным в воё время в польской кавалерии% он умер в 1794 году.
Мустафа мурза Ахматович младший стал также безусловным лидером татарских бонапартистов; такой термин, пусть и весьма экзотический, вполне имеет право на существование - если внимательно всматриваться в движение осени 1812го, а также в цепь событий, им порождённых.
Ближайшмми сподвижниками Ахатовича стали два татарских офицера, отставные польские ротмистры, поступивших в Великую Армию с чинами капитанов: Абрахам мурза Корыцкий и князь Султан Самуэль мурза Улан. Они стали заместителями командира.
** Несмотря на содействие военного губернатора, почему-то в первые два месяца формирование Татарской конницы не получалось.
В «Литовского курьере», № 60, 2 августа 1812 года, было напечатано воззвание Военного комитета Великого Герцогства - К литовским татарам. Они были призваны встать плечом к плечу с литовцами и сражаться где их призывали формировать национальные части и встать плечом к плечу рядом с литовцами для защиты общего отечества:
«Татарский народ! Ты многие века славил себя мужеством и пользовался милостью Отчизны, которая приняла тебя как сына. Посвятить свою жизнь для ее блага было всегда твоей целью и Отчизна не сомневается, что и ныне последуешь примеру своих предков. Спешите, шляхтичи, встать под польские знамена с орлом...».
Только 24 августа 1812 года Мустафа мурза Ахматович получил официальное разрешение на создание подразделения. Были собраны необходимые средства, и Ахматович разослал призывы во все повяты - к татарской шляхте.
НАПОЛЕОН В МОСКВЕ: КАЗАЧЬЯ МЕЧТА.
Арман Огюст маркиз де Коленкур, герцог де Весанс, дивизионный генерал, по должности в 1812ом - Grand Écuyer, управляющий походным двором Императора, - в своих мемуарах особенно отчётливо зафиксировал - казачий проект Наполеона; не предложения, которые получал Император от агентов, а - то, что обуревало самого Наполеона.
Арман де Коленкур долго, - с ноября 1807го по май 1811го, - был послом в России, и считался специалистом по всем российским вопросам. поэтому Наполеон часто разговаривал с ним о том, что он, собственно намерен делать дальше - в глубинной России.
Мемуары Коленкура давно известны; но вот это тонкая линия, пронизывающая москвоское дни Наполеона, - казачья, - кажется, ещё не выслежена и не отмечена - так, как должно.
В последние дни сентября 1812го Наполеон уже, с судорожным нетерпением, ждал: когда в его распоряжении окажется эта лёгкая конница, способная к резким стремительным ударам; что самое главное - сила вполне азиатская; секретное оружие, внезапно извлечённое уже - из завоёванных пространств, из недр мучительно чуждого до сих пор Востока.Для Наполеона это была не просто - ещё одна конная дивизия; это была, если угодно - инициация. Трудно сказать, - осознавал ли он это: Наполеон часто отдавался потоку интуиции, не заботясь о том. Чтобы отливать свои ощущения в металл твёрдых формулировок.
Но - ясно: если появятся наполеоновские cossaques, казаки Великой Армии, - это и будет означать: что Наполеон действительно перешагнул порог Азии; что Восток Континента , что Азия начала признавать тяжкую власть Императора Запада. Сила, порождённая именно такой чуждой и странной, страны, точно совпадающая - с волчьей таинственностью народа, - казаки.
В своих воспоминаниях Коленкур, герцог Винченцкий, сообщил о том, что Наполеон был совершенно одержим казачьей мечтой - в первые дни октября, в Москве.
Первый разговор о казаках, который Коленкур отметил - после миссии маркиза де Лористона, после очередного неясного провала переговоров с Императором России. То есть где-то между 25ым и 27ым сентября.
Коленкур:
«По возвращении Лористона император разговаривал со мной о его миссии, и на этот раз начала разговор благосклонным тоном, к чему я не привык:
- … Сегодня он (Александр) мог бы покончить дело одним словом. Но кто знает, что будет в следующую кампанию? У меня есть деньги и больше войск, чем мне нужно. Ко мне прибудут скоро 6 тысяч польских казаков, а в следующую кампанию у меня их будет 15 тысяч. У меня уже есть опыт этой войны. Моя армия ознакомилась на опыте со страной и с войсками, с которыми ей придется иметь дело. Это - неисчислимые преимущества. Если я расположусь на зиму здесь и в Калуге, даже в Смоленске или Витебске, то Россия погибнет».
Это и есть уже - план: создание гигантского утеплённого форта, в котором устроится у очагов на зиму вся Великая Армия, - в недрах России. Намечены две предполагаемые линии, на которых возникнет это фантастическое укрепление: Москва-Калуга или Смоленск-Витебск. Тогда же, 29 сентября, Император написал герцогу де Бассано в Вильно: торопил с формированием Татарской кавалерии.
В это же время, 29 сентября Император написал герцогу Бассано, министру иностранных дел Империи, - (герцог находился в Вильно и, по сути, управлял Великим Герцогством, - что с формированием татарской кавалерии надо поспешить.
Коленкур, первые дни октября 1812 года:
«Император был очень озабочен и начинал, без сомнения, сознавать затруднительность положения, тогда как до сих пор он старался скрывать это даже от себя. Ни потери, понесенные в бою, ни состояние кавалерии и ничто вообще не беспокоило его в той мере, как это появление казаков в нашем тылу. При беседах во время прогулки, а также вечером после обеда, когда собирались обычно приглашенные им маршалы, генералы и видные лица из числа придворных, император, по-прежнему, говорил о хорошей погоде, о том, как мы проведем зиму в Москве, о блокгаузах, которые он построит, чтобы обеспечить безопасность тех пунктов, где расквартированы войска, и таким образом охранять эти пункты, не утомляя солдат и не заставляя их мерзнуть, о своем проекте оттянуть кавалерию за линию фронта, о польских казаках, которых он ожидал и собирался протувопоставить русским. … Он говорил также, что, по сообщениям Бассано, в Польше произведены большие рекрутские наборы, и скоро прибудут 6 тысяч польских казаков».
И - далее:
«….- Значит, вы думаете, что я покину Москву?
- Да, государь.
- Это еще не наверное. Нигде мне не будет лучше, чем в Москве.
И он начал подробно перечислять преимущества, которые ему дает этот город благодаря тому, что здесь сохраняются приспособленные для всяких нужд здания; по словам императора, надо предпочесть Москву всякому иному месту. Он говорил о способах снабжения, о тех запасах, которые еще сохранились в Москве, и о тех, которые он дополнительно собрал здесь. Правда, он подробно остановился на тех затруднениях, которые испытывало наше снабжение из-за казаков, но, по его мнению, такие же затруднения будут везде, пока он не получит польских казаков, чтобы противопоставить их русским. Отсюда он делал вывод, что, не говоря уже о больших политических выгодах пребывания в Москве, эту позицию надо предпочесть еще и со многих других точек зрения, хотя бы из-за тех приспособленных зданий, которые были здесь спасены от пожара. Что же касается нападений казаков, то, по его словам, он имел возможность устранить эту помеху при помощи пехотных отрядов, которые он разместит в блокгаузах, с таким расчетом, чтобы они образовали оборонительную линию; все это он организует после сражения, которое даст Кутузову, чтобы отбросить его и обрести спокойствие.
… он соглашался, что очень неприятно, когда нас тревожат на наших коммуникационных путях, начиная от самых дверей штаба главного командования, и с этой точки зрения было бы выгоднее отойти ближе к Смоленску, то есть поближе к своим остальных корпусам, резервам и базам, тогда как неприятель будет ослаблен, отдалившись от организованных им баз; но он подчеркнул со свойственной ему глубиной мысли, что этот вопрос является одновременно и политическим, и военным, а поэтому надо хорошо взвесить все соображения, прежде чем принять какое-либо решение; как мне показалось, он склонялся в пользу пребывания в Москве.
Император все время возвращался к вопросу о том, как он использует зимою польских казаков, подкрепив их пехотными постами в блокгаузах, чтобы обеспечить армии спокойствие. Это была его излюбленная идея. Так как мир можно заключить только в Москве, то он обдумывал всяческие способы, чтобы держаться в Москве, подобно человеку, который, поверив, что он преследует выгодные и даже необходимые цели, долго обдумывает дело и в конце коноцов начинает верить также и в его возможность, убеждается в этом и хочет, чтобы другие были также убеждены. Исходя из этих предположений, он говорил о возможности расположить армию в Калуге и о большом наступлении на этот город (причем в Москве останется только гарнизон), - хотя бы для того, чтобы посмотреть, что будет делать русская армия. Он жаловался, что наборы в Польше проходят медленно, что г-н де Прадт ничего не делает, не выполняет задач представительства, ничего не соображает и своей скупостью и бестактностью испортил дела в Варшаве.
- Если б я послал Талейрана, - прибавил он, - то у меня было бы уже 6 тысяч казаков и мои дела тотчас бы приняли другой оборот».
** Но развернуть следующие эскадроны Татарской кавалерии не удалось, - шли уже переломные дни войны, - вторая половина октября 1812го.
18 октября - разгром авангарда Великой Армии, большей части Резервной кавалерии - при Тарутино. 19го Великая Армия начала выступление из Москвы, пока что - в неведомом направлении. Правда, казалось, именно в эти дни Великое Герцогство Литва становится решающей позицией в решении судьбы континента. Наиболее вероятным казалось, - что Император остановится на линии Смоленск-Витебск, и снова начнёт Восточный Поход.