Вырывая с корнем марксистские лейтмотивы в мышлении
Порвать с укоренившимися течениями не так просто даже при всём на то желании. Зачастую даже человек, известный своей непримиримой борьбой против марксизма, продолжает пребывать в его парадигме, пользуясь его терминологией и мысля на его языке. А всё из-за того, что ему не слишком ясно, где именно нормальная, человеческая историография (именуемая марксизмом «буржуазной») отделяется от марксистской. Всё слишком перепутано. Что же, пришло время строго обозначить границы, провести демаркацию, рассказав о некоторых особенностях марксизма применительно исторического процесса.
Подобно Гегелю, на философии которого он основывается, марксизм полагает, что «если теория противоречит фактам, тем хуже для фактов». Ни о каком научном подходе не идёт и речи, рассуждения отталкиваются от личных предпочтений отцов-основателей, имеющих облик апостолов. С целью доказать вечную правоту их когда-то высказанных взглядов, марксизм эксгумирует множество архаичных исторических моделей, отброшенных порой за века его рождения. Так, Энгельс столь активно интересовался первобытным строем, что позднее оный было принято пихать куда только возможно. Как следствие, марксизм искусственно поддерживал взгляды на классическую древность, бытовавшие в XVIII-пер.п.XIX веков, ещё до раскопок Шлимана, которые открыли для нас догреческую бронзовую цивилизацию. Полностью опуская существование последней, марксизм предлагал считать собственно греков племенами, пребывающими в состоянии т.н. «родоплеменного строя», который переживал т.н. «разложение». Гомеровские поэмы же предлагалось считать неким собранием народного творчества, рисующим нам примитивный быт. В них старательно выискивались следы равноначального устройства, эдакого дикого коммунизма. Греков времён Троянской войны полагали устроенными по принципам т.н. «военной демократии», которая только затем, в полисный период, ушла в прошлое. Однако в действительности Гомер был вовсе не народным, а придворным поэтом, певцом аристократии, который оставил нам немало свидетельств о сильнейшем общественном расслоении, в том числе приведя множество примеров индивидуального владения землёй. Достаточно упомянуть о том, что, сравнивая двух бойцов, поэт уподобляет их землевладельцам, побивающими друг друга саженями для измерения земли. Ни о какой демократии не может идти и речи, всем заправляли немногие цари, такие как Агамемнон и Ахилл, они прекрасно вооружены и сражаются верхом на колесницах, тогда как простой люд идёт в бой в составе фаланги. Феодалы владеют землёй, которой распоряжаются, как им вздумается, делят её между наследниками и стараются не отпускать с неё наёмных работников, фетов, которых насильно обращают в крепостных. Порой замки аристократов, подобно нашему Кремлю, становятся затем цитаделями возникших вокруг городов, это Акрополь в Афинах и Кадмея в Фивах. Всё это кажется смутно знакомым - и действительно, для обозначения гомеровской эпохи начиная с 1890-ых применяется термин «(малое) греческое Средневековье».
Всё это, естественно, старательно игнорируется марксизмом, упорно воскрешающим рассыпающиеся, давно отброшенные концепции. Он убеждён, что об исторических периодах можно и нужно отзываться вполне однозначно, и упорно пытается втиснуть в выдуманные им узкие рамки, именуемые им «формациями», сложные и комплексные ситуации, вымарывая всё, что мешает подогнать период под признаки той или иной «формации». Также марксизм полагает исторический процесс неизменно поступательным, и «родовую общину» по его мнению обязан сменить «рабовладельческий строй», а за ним последовать «феодальный тип». Никакого нарушения последовательности не предполагается (кроме, быть может, возможности пропуска стадии). Типичный феодализм Гомеровского века для марксизма помещён неуместно, и потому упорно раскрашивается им под «родовую общину». Наконец, лежащая в основе марксизма утопическая идея о том, что все должны быть равны, заставляет его, обещая, что так именно и будет, подобно Платону аргументировать это тем, что так уже когда-то было. Этот Золотой век равенства помещается во времена той самой «родовой общины», которая, пока не «разложилась», якобы и была тем бесклассовым обществом, не знающим неравенства и угнетения. Однако эту точку зрения в XX веке полностью опровергла антропология, установив, что социальное расслоение человечеству было присуще на всём протяжении его истории. Оно наличествовало и в догомеровской, совсем уж архаической Греции, во времена которой некоторые пробуют оттеснять «общину». Самые первые греческие племена, или фратрии, имели не родовое, но религиозное происхождение, они объединялись вокруг изображений богов или мощей героев. Уже тогда были аристократы, которые исполняли роль жрецов при этих реликвиях.
Марксизм полагает, что как «родовая община», так и «рабовладельческий строй» характерны тем, что производственные отношения там были натуральными, иначе говоря, то, что производилось на месте, теми же и употреблялись. В действительности это противоречит всему, что мы знаем о Греции, земля которой была так бедна, что с неё никак нельзя было бы прокормиться, выращивая на ней себе хлеб. Вместо этого полисы производили другие, дорогие товары, которые продавали, а хлеб закупали. Уже Гомер сообщает о развитой торговле, остров Лемнос при сыне Ясона, похоже, превратился в подобие первой торговой республики, которая снабжала поход греков на Трою и реализовывала добытые ими трофеи. Неизменно марксизмом преувеличивается и роль рабов, на деле вклад которых в производство даже в периоды самого своего пика не превышал 1/3. В действительности, рабы в экономике играли куда большую роль в Новое время, но какие-нибудь США п.пол. XIX века марксизм отнюдь не спешит относить к «рабовладельческой формации». Излюбленной темой марксизма также является рассуждение о борьбе классов, которую он воображает извечным противостоянием неких «пролетариев» некоей «буржуазии». Ничего подобного, однако, мы не увидим среди социальных конфликтов Греции даже если очень постараемся. В Спарте борьбу вели лишь порабощённые илоты, которые жаждали свободы, лично свободные же периэки не выказывали каких-либо жалоб на своих господ-гомеев, военную аристократию. В Афинах противостояли друг другу в основном сельский средний класс геоморов и аристократы-эвпатриды. Безземельные батраки, одни только и способные сойти за марксистских «пролетариев», никогда не бросали вызова другим классам. В конце концов они получили гражданские права, но не в ходе борьбы, а исключительно по инициативе сверху. Покорны были и афинские рабы, что и неудивительно, ведь они, по замечанию псевдо-Ксенофонта, мало чем отличались от граждан.
Важно обнаруживать и выкорчёвывать из своего мышления вышеописанные паттерны в случае, если вы заметите у себя их наличие, а также тщательно фильтровать марксистскую литературу, если уж вам придётся её читать. Но, по правде, наличие в тексте той терминологии, которую мы потрудились тут разобрать, это веский довод для того, чтобы немедленно прекратить чтение. Следует блюсти гигиену своего интеллектуального организма.