Перемена участи
Глава 4 (продолжение)
05/06/80
На самом деле мне бы сейчас не дневником заниматься, а засесть за все колдовские книги, пылящиеся в отечественных спецхранах. Попробовать хотя бы в первом приближении разобраться с чертовщиной, которая закручивается вокруг меня. Не делаю этого только потому, что шанс найти объяснение в старинных фолиантах (точнее - понять, как древние слова объясняют новые события) ничтожен, если вообще существует.
По порядку. Вчерашний визит Игоря. Выглядит ужасно, бледный, веки покраснели, рубашка мятая. Постоянно вертит разные предметы в пальцах, пока они (предметы, конечно) не сломаются. За время беседы я лишилась двух шариковых ручек, а сегодня утром обнаружила, что он еще и серебряную ложечку погнул, так мне ее толком распрямить и не удалось. И все из-за латышской бляди, которая теперь ему еще и рога наставляет. Я, конечно, тоже была не сахар, но до такого состояния близко не доводила.
История Игоря - пересказываю, поскольку она имеет самое прямое отношение к моим последним злоключениям. В декабре 77 года родители уговорили нас поехать в дом отдыха в Латвию, чтобы попытаться восстановить обваливающийся фасад семейной жизни. Там мы, разумеется, этот фасад раздолбали окончательно, а заодно поломали мебель, расколотили унитазы и подпилили газовую трубу. В конце концов, я выпалила, что это скорбное зрелище мужем едва ли назовешь, и пусть он знает, что у меня никогда с ним не получалось. Он в ответ бросил, что сама я хороша, в постели бревно бревном, только с Лениным на субботнике и трахаться. А я ему тогда сообщила про А., и он хлопнул дверью. После этого мы встретились уже в Москве, через неделю, поговорили и с облегчением отправились в загс разводиться. А с Игорем, когда он хлопнул дверью, произошло вот что: он направился прямиком на станцию, сел в полуночную электричку, а та его вместо Риги привезла в город мертвых Кабали. Там он встретился с нашим общим бывшим одноклассником Цветовым, которого на каникулах между 4 и 5 курсами зарезали в драке, а помимо Цветова повстречал любовь всей своей жизни - эту самую Аурелию, актриску из провинциального театра, не знавшую ни слова по-русски и покончившую с собой аж в 1938 году. На следующий день Кабали со всеми его обитателями обвалился на темную сторону, а его как случайно затесавшегося живого человека посадили в поезд и отправили в Москву. Весной он спускался в Сумеречную зону, словно некий Орфей, но обнаружил, что Аурелия вообще его не помнит и скучно трахается с инфернальным героем-любовником.
Самое странное - он уверен, что рассказал мне о своих похождениях еще когда мы разводились, и я даже давала ему мудрые советы, сверяясь с книгами чар и заклинаний. Не было этого. Потому и последовавшие события надо, наверное, воспринимать с определенными reserves [1].
Теперь второй акт, октябрь прошлого года. В Москву на похороны отца приезжает Ларионова, звонит моему бывшему мужу на работу и сообщает, что раскопала в парижской библиотеке старинный манускрипт, в котором излагается способ вытащить мертвую красавицу с того света. Что это был за способ, Игорь не рассказал, только уши у него предательски покраснели, и он сказал, что Ларионова «тоже пошла на жертвы». Он спустился на темную сторону, там встретился со своим главным страхом и вынужден был предаться ему телом и душой. Еще пусть спасибо скажет, что главный страх у него в женском обличье, а не комиссар-педераст, как у А. Правда, Игорь утверждает, что это реальная женщина, старшая сестра Люды Родионовой из параллельного класса, с которой он еще в школе, до меня, потерял девственность, чтобы научиться, «как это делать». Но это тоже явный морок - главный страх всегда нежить, и реальной женщиной он не бывает. Впрочем, это проблема Игоря, а моя состоит в том, что, предавшись во власть своего страха, он оказался в замкнутой пещере, полной гнилых костей и черепов, и должен был выбить изнутри каменную плиту, которая закрывала выход. Как только ему это удалось, кости сложились в скелеты, скелеты облеклись гнилой плотью и военной формой старого образца, и мертвые комиссары бросили к ногам моего бывшего мужа соответствующую эвридику, то есть Аурелию. Излишне пояснять, что это оказались те самые комиссары, которые по моей неосторожности выкопались из братской могилы в августе 68 года. Потом Ларионова при помощи какого-то колдовства позволила им выбраться с темной стороны в развалины церкви на Юго-Западе, в подвалах которой во время гражданской войны каждую ночь расстреливали врагов мирового пролетариата. При этом, по словам Игоря, она комиссаров вообще не видела, была уверена, что выводит только его обожаемую Аурелию - а те, едва оказавшись на поверхности, растворились в темноте, и с тех пор он с ними не сталкивался.
Что касается этой Аурелии - по условиям договора с божествами аутсайда она выучила русский язык и получила все документы, позволяющие на законных основаниях жить в Союзе. Игорь благополучно на ней женился, прописал в своей новой квартире, помог устроиться в театр - после чего немедленно обнаружилось, что мадам о любви вообще представления не имеет и заедает его жизнь всеми доступными способами. В аду, говорят, черти по разному людей мучают, но она одна заменяет собой целое пекло - заплел он из Ивлина Во. Вот до чего его довела! Зато она с готовностью ложится под любого ведущего актера или под режиссера, который соблаговолит дать ей роль в новой пьесе. Par ses traits beaux elle appartient à tous, tandis que par ses traits défectueux elle n’appartienne qu’à lui [2]. Сейчас ее пригласили сниматься в многосерийном фильме по роману Вилиса Лациса, о преимуществах советской власти над здравым смыслом, и она вообще перестала дома ночевать. Я предложила Игорю плюнуть на кооператив и развестись, раз такие дела, но оказалось, что все гораздо хуже: его закляли на эту блядь до конца дней, и ни на какую другую женщину у него просто не встанет! Даже на Люду Родионову, в которую он был безумно влюблен до меня, и которая в прошлом году, после затяжных скандалов и драк, развелась, наконец, со своим недоделанным Шацем и наверняка была бы очень даже непрочь. Причем темные божества честно предупредили его, что, если он отдастся своему страху, то будет заклят на эту Аурелию навек, а он, не раздумывая, согласился.
Вот такая история. Сейчас Игорь подал заявление об отправке военным корреспондентом в Афганистан. Я даже не могла его разубеждать - а что ему еще остается?!
Пока мы с ним говорили, опять звонил питерский Владик, я на него наорала, сказала, что лежу в постели с любовником, и бросила трубку. А как я сдуру влюбилась в него прошлым летом! Даже А. на какое-то время забыла - впрочем, не надолго.
Ночью вообще не спала, накачивалась крепким кофе и размышляла о том, что даже самые соблазнительные договоренности с темной стороной всегда таят в себе отвратительный подвох. Хотя, конечно, моя история с историей моего бывшего мужа ничего общего не имеет. А что, если А. будет мне изменять? Вот этого я точно не вынесу. Нет, А. не такой, если он меня любит, никаким темным силам не удастся эту любовь убить. Мою же не смогли! Я хочу А. и готова на все, как та девушка, с израненной душой, ничему не обученная, из Колетт. Но вот чего мне следует всерьез опасаться - это Ларионовой, которая как-то обучилась колдовству в своем Париже: в условиях для темной стороны обязательно надо оговорить, чтобы ее не стало.
Где-то часа в три ночи, поняв, что все равно не уснуть, выбралась из дома и побрела без цели вдоль Берсеневской набережной. Ожидала увидеть полное безлюдье - ночь дурного предзнаменования, ночь извращенных поэтов и колдунов, ночь зловещего и жестокого романтизма, населенную преступными душами и кошмарными снами (вспомнить бы, откуда это). Ан нет: тут и там прохаживаются молодые люди с недвусмысленными прическами и в одинаковых тускло-синих костюмах, сидящих на них, как военная форма. Готовятся обеспечить государственную безопасность в дни Олимпиады. Один раз остановили меня, предъявили удостоверения в красной коже и попросили показать документы. За проститутку приняли, что ли? Видно не все еще для меня потеряно в этой жизни.
Только отделалась от навязчивых провинциальных гэбешников, стосковавшихся по женской ласке, подошла к кондитерской фабрике - тут снова начались мистические игры. Киносъемка - та же, что была накануне утром и среди дня. Опять снимают сталинские годы (судя по военной форме с петлицами вместо погон), опять я их заметила в последний момент, уже фактически пройдя мимо. А главное - снова полное безмолвие: на моих глазах лопнул один из юпитеров, осколки во все стороны, даже мне под ноги, и ни звука.
Ну, тут я, конечно, не выдержала. Особенно после того, как Игорь мне рассказал, что в его городе мертвых совершенно реальные советские киношники снимали патриотическое варево о войне, используя временно оживших мертвецов в качестве расходного материала. Не будь он в таком разобранном состоянии и не стой я на прошлой неделе над выбитой им бетонной пломбой Depositum custodi [3] - обязательно решила бы, что это очередная его страшилка школьных и институтских времен. Подхожу ближе, тут же мне наперерез бросается лысоватый мужчина лет сорока, 120 сантиметров с кепкой, настольный вариант Геракла - и, страшно жестикулируя, пытается оттеснить подальше. Дескать, не лезь в кадр, кому сказано! Не порти шедевр отечественного кинематографа. При этом рот у него распялен, лицо складывается в ужасающие гримасы из мультфильмов. Явно кричит что-то достаточно злобное, а я ничего не слышу.
Послушно отошла к бордюру набережной и напрягаю свои математические мозги, силясь понять происходящее и вообще - на каком свете я нахожусь, и почему. Киношники снимают советскую пародию на любовное свидание: из ворот фабрики выходят работницы со смены, в платочках и одинаковых платьицах с рукавами фонариком, две девушки отделяются от группы и направляются к скромно дожидающимся стройным молодым людям в военной форме, перетянутым ремнями и в пилотках. Ясно, что по темным кулуарам истории к ним подбирается мировая война, и им еще больше хочется жить, хочется друг друга - единственное время в советском кино, когда разрешено хотеть заняться любовью, это 21 июня 1941 года. Сладкий болезненный запах крови висит в темнеющем воздухе и обостряет наше возбуждение, наши привязанности, нашу фривольность. Вручаются довольно жалкие букетики, завязывается оживленная беседа, камера кружит, берет крупные планы. В это время в кадр вваливаются двое в тускло-синих костюмах и проходят сквозь актеров, никто ничего не замечает - ни исполнители ролей, ни оператор, ни лысый коротышка, только что прогнавший меня на другую сторону улицы, ни даже бдительные охранители госбезопасности, хотя им сам бог велел. Одни в одном мире, другие в другом, и только я тилипаюсь между, не ведая, к какому берегу прибьет.
Единственный путь, который, возможно, позволит мне понять, что происходит - найти некрасивую женщину в съемочной группе, ту, которую я видела во сне с Игорем. А ее и искать не надо - вот она, получает наставления от носатого режиссера. Когда они стоят вот так, друг напротив друга, явно проступают общие фамильные черты. Возможно, отец и дочь или, как минимум, дядя и племянница. Подхожу с темной стороны (дядюшка Фрейд - ау!), стараясь не попасть под софиты, осторожно протягиваю руку - если сейчас пальцы пройдут сквозь, убегу, не оборачиваясь, до самого дома, запрусь на все замки и с головой спрячусь под одеяло, несмотря на жару.
Режиссер и его дочь/племянница одновременно поворачиваются и исследуют меня недоуменными взглядами. Моя рука замирает в сантиметрах от плеча женщины. Немая сцена. Затем немой диалог: губы шевелятся, до меня не доносится ни звука, я произношу «извините…», они явно не слышат. Переглядываются, не зная, что предпринять. Женщина поднимает руку, приближает к моей ладони…
Спустя миг - долгожданный контакт! Рука как рука, человеческая - не когти, не кости, даже не ледяное прикосновение из прозекторской. Теперь есть время хорошенько разглядеть друг друга. Режиссер мне не интересен, я его никогда не видела. Дочь/племянница - невысокая, с костистым лицом, массивным носом, скорее даже не еврейским, а кавказским, с пышной щеткой волос цвета воронова крыла. Демонстративную некрасивость отчасти скрашивают большие миндалевидные глаза - обычно считается, что в таких глазах отражается все печаль избранного народа, а еще они бывают у спаниелей. Нет, я ее точно нигде не встречала, кроме того сна с Игорем.
Со зрением и осязанием все нормально, только звук не проходит. Продолжить знакомство по переписке? Мелом на асфальте?
Полузнакомая женщина находит лучшее решение: откуда-то появляется блокнот, и вот она поспешно черкает напрашивающийся вопрос: «Ты кто?» «Оля». «Юля. Ты с той стороны?»
Поди ответь! Я-то со своей стороны, а вот эта Юля с какой?
Немного подумав, пишу: «Москва, 05.06.1980». Ответ следует незамедлительно: «Ты в Сумеречной зоне?»
Вот оно что! Следовало бы догадаться раньше. Тем более, что Игорь всего несколько часов назад именно о Сумеречной зоне и рассказывал. «Надеюсь, что нет. Но вижу ваши съемки уже в третий раз». «Как тебе это удается?» «Хотела бы я знать».
Мы стоим, друг напротив друга - обе в растерянности, у нее эта растерянность растет из изумления, у меня, похоже, из испуга. А ведь странно: если бродят души покойников, то все хорошо, есть, значит, загробное движение души - почему же это так страшно?
Наконец приходит в голову вопрос, ответ на который может хоть что-то прояснить - или окончательно закрыть дверь для коммуникации. «Ты Игоря Климова знаешь?»
Сквозь режиссера ко мне подходят двое из моего мира, с характерной стрижкой. У одного в ладони предусмотрительно раскрытое удостоверение: «Гражданка, будьте добры, ваши документы, пожалуйста». Наверное, их специально к Олимпийским играм обучают вежливому обращению - медведя лет пяти-шести учили, как себя вести… Некрасивая Юля лихорадочно царапает в блокноте: «Что с ним???»
Протягиваю паспорт. «Я здесь живу, на углу, посмотрите прописку». Юля оперативников не видит и недоуменно пялится на повисший в воздухе документ, страницы которого перелистываются сами собой.
Вы извините, гражданка, качает головой гэбешник, возвращая паспорт. Вынужден вас попросить покинуть территорию. У нас здесь учения через 15 минут, присутствие посторонних лиц нежелательно…
Юля сует мне блокнот прямо через грудную клетку оперативника. «Что с ним???» Увы! - ответить не могу, меня вежливо, но непреклонно выставляют вон. Обескуражено развожу руками: Что ж, учения так учения, желаю успеха…
Вернулась домой с твердой решимостью прямо с утра дозвониться Игорю и выяснить, что это за Юля такая, и с чего это вдруг я ее вижу и даже могу потрогать. По всей вероятности, переживание оказалось настолько сильным, что по возвращении домой мне даже удалось поспать до десяти.
Во сне я украла у Ларионовой какую-то ценную шкатулку (комментариев не требует), причем она жила не у себя на Ленинградке, и не у родителей на улице Володарского, а за Киевским вокзалом, в переулках около Кутузовского. Но, когда я уносила оттуда ноги с заветной шкатулкой, погода резко испортилась, началось наводнение, потоки серо-коричневой воды неслись откуда-то сверху, затопив мосты и сметая машины. Тут появился ЖД (в номенклатурном облике, что придало ему немалый авторитет в глазах обслуживающего персонала и остального человечества) и пристроил меня на кораблик, нечто вроде речного трамвая, который поднялся, лавируя против течения, и добрался до суши уже в районе станции метро «Улица 1905 года». ЖД вел себя дружественно, но предупредил, чтобы я ни в коем случае не пыталась продолжить контакты с женщиной из Сумеречной зоны. Я-то думала, это твоих рук дело, попеняла я, а он замахал руками и заявил, что всегда был мне другом и защитником, потому что хотел стать учителем и мужем, а это происки какой-то неведомой ему злой силы, которая пытается совлечь меня, живую, в мир погибших насильственной смертью и навечно заточить там с преступниками, застреленными при попытке к бегству, и всякими подонками, зарезанными в пьяных драках. Эта злая сила явно не желает, чтобы я заключила договор и получила свою награду, так что мне стоило бы поторопиться с решением, а то не получилось бы как у Селина - пока в Византии определяли пол ангелов, турки уже лезли на стены Константинополя. На этом мы расстались, я спустилась по трапу трамвайчика, еще какое-то время шла вверх по переулку под дождем вперемешку со снегом (снег должен что-то означать, так как весь предыдущий сюжет разворачивался летом), а потом попала в развалины студенческого общежития, которые надо было непременно пересечь, а я никак не могла найти тропинку между грудами битого кирпича, зловещими пиками арматуры и бездонными провалами вскрытых погребов, откуда тянуло нездешним духом.
Проснувшись, набрала домашний номер Игоря, но никто не брал трубку. На работе его тоже не оказалось, секретарша в редакции объяснила, что сегодня товарищ Климов в вечерней смене, с 16.00. И тогда, не зная, куда себя девать (оставаясь на месте, быстрее стареешь, учит Джеймс Данливи), села в троллейбус у дома и отправилась бесконечным маршрутом на Юго-Запад, туда, откуда освободились наши страхи. По пути созрело решение встретиться с девушкой Ниной и рассказать ей, по крайней мере, историю моего бывшего мужа. Ведь она еще в первом классе знала о расстрельных подвалах в церкви, где Игорь вывел из аутсайда свою мертвую во всех отношениях белесую сучку, вот уже более полугода успешно убивающую его самого.
От конечной остановки троллейбуса до нужного квартала предстоял еще долгий путь - полчаса пешком или 10 минут на крайне неудобном автобусе - с ожиданием на остановке и возвращением потом через весь микрорайон выходят те же полчаса. Все же выбрала автобус, неохота по такой жаре тащиться мимо унылых башен Ленинского проспекта. А пока транспорт не подошел, позвонила из ближайшего автомата Нине, сразу же согласившейся меня принять.
Девушка жила в такой же панельной девятиэтажке, какая была у А. 12 лет назад, в такой же небольшой трехкомнатной квартире с кукольной кухней. Это родительская, объяснила она, нам с Миничкой приходится снимать, но теперь будет ребенок, нас уже трое, есть возможность устроить кооператив. Прорвемся… опять же, связи старшего поколения…
Она выглядела усталой, личико припухло, под глазами наплыли темные полукружия. Развела руками: «Жара, чего ты хочешь, догадал меня Бог рожать в июне». Рассказ о злоключениях моего бывшего мужа, предваренный кратким разъяснением о комиссарах 68 года, выслушала, не перебивая, только время от времени кивала головой. Казалось, история не произвела на нее особого впечатления - по крайней мере, ничуть не удивила. Когда я закончила излагать, девушка с усилием потянулась в кресле, охнула и сказала: «Послушай, Оля, тут кое-что надо проверить. Если ты не против, давай спустимся в твой подвал, где вы тогда заточили духов, а потом в церковь, откуда твой бывший муж вытащил хеббета». Я поинтересовалась, с чего вдруг она решила, что вредная Аурелия непременно хеббет, а не просто оживший мертвец, она в ответ: «Дорогая моя, но душой-то там не пахло! Душу выжгли в торментах, как чаще всего с самоубийцами случается, телом управляет, скорее всего, главный страх твоего бывшего. Вкапался он капитально. А теперь подумай, зачем твоей лучшей подруге понадобилось его так страшно подставлять».
Ну, здесь Нина ошибается. Не стоит объяснять злым умыслом то, что можно объяснить глупостью, это как мой злосчастный сеанс вызова духов в августе 68 года, в новой квартире родителей А. Наверняка Ларионова совершенно случайно набрела в библиотеке на античный рецепт извлечения эвридик из аидов и решила помочь старому другу своего мужа. Хотела, как лучше… Нина явно Ларионову ненавидит - скорее всего, какие-то автобиографические ассоциации. В психоанализе это называется контртрансфер - неосознанное перенесение отношения к значимой для врача личности на личность пациента.
Мы вышли на улицу - на ступеньках Нину пришлось поддерживать, девушка так и не привыкла носить живот впереди себя, нащупывала ногой ступеньки и отчаянно злилась. Не переживай, это скоро пройдет, попыталась я ее успокоить, на что она убежденно заявила: «Не женское это дело - быть матерью».
Подвал дома, где 12 лет назад жил А., оказался, по обыкновению, заперт. Но Нина, оказывается, предусмотрела самое простое решение - вытащила из сумочки отвертку и попросила меня отвинтить одно из ушек, на которых держался амбарный замок. «Да ты что, не стесняйся, по любому в последний раз сюда ходишь! Сама бы сделала, да, видишь, мне в последние месяцы ремесло взломщика противопоказано». Внизу запасливая Нина зажгла фонарик, осмотрела дыру и разрушенную затычку. Ну, что скажешь? - спросила я. Как и предполагалось, fuck! Даже временно закрыть не смогу эту штуку, я сейчас слабенькая, так что еще какое-то время комиссары продолжат свободно гулять и, может быть, даже тебя обидят. Когда Миничка вернется, он первым делом приедет сюда и наложит пломбу с заклятием, но это только через две недели.
Потом мы проследовали в церковь, все так же кариозным зубом торчащую на краю микрорайона. Ее пытались взорвать к 50-летию Октябрьской революции, разобрать к столетию Ильича-первого и даже реставрировать к Олимпиаде-80, да все без толку. В конце концов, просто отгородили забором из гофрированной жести, но местная ребятня уже успела проделать в нем несколько дырок достаточного размера. Нина показала, где она оставила свои заклинания и защитные знаки в 68 году, где Ларионова их стерла в 79-м, и где они были потом восстановлены - жаль, что поздно. Ты точно не ощущала присутствия своего Железного дровосека до прошлого месяца? Это очень плохо - значит, у тебя слабая сопротивляемость, он может с тобой выделывать множество унизительных и пакостных штук, а ты и не заметишь. Решишь, что сама во всем виновата, что сама все испортила, или что ты вообще мазохистка, лесбиянка, подстилка нечистая или что там еще. Вот эта твоя подруга-врагиня, она точно свою бессмертную душу повредила, и наверняка имела зловещий тайный интерес выпустить нежить из аутсайда. А твой бывший муж, боюсь, совсем пропал, уж извини. От мира мертвых вообще стоит держаться подальше, а уж влюбляться в мертвую, этого хуже нет, даже если бы мертвая принцесса его тоже полюбила. Можно было бы спуститься в подвалы и поискать следы, которые помогут остановить нежить, но мне сейчас нельзя. Там мы наверняка увидим существа из аутсайда, а это нехорошо. Помнишь доктора Гезелиуса из Шеридана ле Фану? Он предупреждал, что у каждого человека в мозгу есть барьер, не позволяющий видеть и ощущать существ с той стороны, проникающих в наш мир, чтобы его испортить. Сами-то они действовать не могут, поскольку беспрепятственно проходят сквозь любую материю. Но, если у человека - по причине безумия, злой воли или нездорового любопытства, как в нашем с тобой случае - барьер портится или падает, эти существа немедленно проникают в него через органы чувств, чтобы нанести максимальный вред. Ему или, его руками, окружающим.
Тут я ей рассказала о троекратном видении киношников из Сумеречной зоны, и Нина отреагировала примерно так же, как ЖД, с тем только отличием, что первым делом заподозрила самого Дровосека в попытках низвести меня в мир мертвых и оставить там на вечную муку. Впрочем, с сомнением добавила она, какой ему смысл так поступать, пока ты не отдала формулу? А в договоре, он не может не понимать, ты по любому оговоришь свою безопасность от Сумеречной зоны, от Кабали, от торментов и прочих малодобровещих мест… А не может так случиться, что на тебя охотится не только твой главный страх, но и еще какой-нибудь нежить поужаснее?
После этого разговор постепенно сполз в область философских обобщений - действует ли принцип Оккама в аутсайде и имеет ли смысл умножать число нежитей сверх необходимого для решения моих проблем. Расстались у ее дверей: последняя реплика Нины - «нет, это надо же, как нас судьба пересекла! Ведь это мы с Миничкой твоему бывшему мужу показали путь в Сумеречную зону в апреле 78 года… Пытались, конечно, отговорить, да где там! Впрочем, тогда ведь он и не был заклят…»
[1] оговорками (фр.)
[2] Ее прекрасные черты принадлежат всем и каждому, а черты дефектные - исключительно ему (фр.)
[3] Стереги доверенное (лат.)