(no subject)
К черту фейсбук.
Оцепенение полное. Хлипкое состояние замирания. Только чтобы не сорваться, только чтобы не зарыдать, не зареветь, не заорать, не свернуться клубочком, разодрав предварительно руки и спину в кровь, до чего достанешь. От бессилия, от страха, от безысходности, от того, что "оттебяничегонезависит" и от "тыничегонеможешьизменить".
Вот он пишет тебе, что он на военных сборах, и сразу же блядская война приобретает его лицо.
Вы уже давным давно, с пару лет как, перешли в стадию "как дай вам бог любимым быть другим", но почему-то все равно режете друг другу по сердцу. Тут же, конечно же, как в лучших фильмах, вы договариваетесь о том, как выпьете кофе "послевойны" и о том, что, конечно же, он будет беречь себя и своих солдат. Еще пару дежурных шуток и ты, под звук вовремя пришедшей сирены, сползаешь по стеночке, еле дыша, с обновленным вкусом горьковишневых воспоминаний на губах.
А еще ты думаешь, сбивчиво, переменчиво, что в этой стране ведь никогда не будет иначе, что будут вечные мальчики в яблонях, что сводки новостей всегда будут складываться в мозаику дорогих тебе лиц, что любое перемирие, на данный момент, это лишь кратковременная передышка, а кардинальных изменений не будет, что длительность передышки будет зависеть, в конечном итоге, только от количества фотографий мальчиков в черных рамках на первых страницах газет. И еще с ужасом и тоской думаешь, что ни за что на свете не хочешь иметь детей, особенно мальчика, в этой отчаянно-смелой маленькой стране.
Оцепенение полное. Хлипкое состояние замирания. Только чтобы не сорваться, только чтобы не зарыдать, не зареветь, не заорать, не свернуться клубочком, разодрав предварительно руки и спину в кровь, до чего достанешь. От бессилия, от страха, от безысходности, от того, что "оттебяничегонезависит" и от "тыничегонеможешьизменить".
Вот он пишет тебе, что он на военных сборах, и сразу же блядская война приобретает его лицо.
Вы уже давным давно, с пару лет как, перешли в стадию "как дай вам бог любимым быть другим", но почему-то все равно режете друг другу по сердцу. Тут же, конечно же, как в лучших фильмах, вы договариваетесь о том, как выпьете кофе "послевойны" и о том, что, конечно же, он будет беречь себя и своих солдат. Еще пару дежурных шуток и ты, под звук вовремя пришедшей сирены, сползаешь по стеночке, еле дыша, с обновленным вкусом горьковишневых воспоминаний на губах.
А еще ты думаешь, сбивчиво, переменчиво, что в этой стране ведь никогда не будет иначе, что будут вечные мальчики в яблонях, что сводки новостей всегда будут складываться в мозаику дорогих тебе лиц, что любое перемирие, на данный момент, это лишь кратковременная передышка, а кардинальных изменений не будет, что длительность передышки будет зависеть, в конечном итоге, только от количества фотографий мальчиков в черных рамках на первых страницах газет. И еще с ужасом и тоской думаешь, что ни за что на свете не хочешь иметь детей, особенно мальчика, в этой отчаянно-смелой маленькой стране.