Постмодернистский цветок зла
Каковы подлинные признаки постмодернистского мышления и мировоззрения? Как мы можем их определить? По каким высказываниям политиков, журналистов и любых других граждан можно догадаться, что человек (возможно, сам того не подозревая) исповедует постмодернистские ценности? Эти вопросы в последнее время всплывают в разных публикациях довольно часто.
Чтобы облегчить задачу себе и другим, я составил своеобразную карту Ингредиентов Постмодернистского Мировоззрения, которая получилась похожа на ромашку:
Все 6 "лепестков" этой ромашки будут мной разобраны в отдельных постах. Пока же просто зафиксируем, что постмодернистское мировоззрение состоит из следующих важных частей:
1. Неолиберализм;
2. Специфическое ("паранояльное") понимание власти;
3. Производственно-волюнтаристская антропология;
4. Гиперинновационность опыта;
5. Шизоиндивидуализм;
6. Поверхностность.
Но начинать понимать лучше не с периферии, а с центра. В чем заключается основное содержание постмодернистской философии и деятельности? В чем целостный смысл постмодерна как программы, обусловливающий цели и задачи постмодернистов? Несмотря на то, что я уже описывал это здесь и здесь, коротко оговорю это еще раз.
Для наглядности мне придется несколько преобразовать схему, точнее чуть иначе интерпретировать "сердцевину" нашего "цветка зла". Дело в том, что это не простой цветок. Это что-то вроде саррацении, мухоловки или росянки. Как бывают растения-хищники, так и философские системы не все и не всегда безобидны (как, впрочем, и люди: иной с виду ботаник на поверку окажется плотоядным пройдохой).
О, этот центр очень редко проговаривается в деталях. И еще реже подается как центр, средоточие мысли. В постмодернистских манифестах его порой приходится вычитывать между строк или в середине книги, до которой еще надо дочитать. Некоторые авторы, и, в особенности, горе-исследователи даже уверяют нас, что постмодерн приницпиально не имеет центра, а постмодернистские тексты лишены смысловой иерархии. Многие верят. Но как бы не так: расскажите кому-нибудь другому. Просто... должен ли людоед сразу, непосредственно при знакомстве объявлять своей потенциальной жертве о том, что ее ждет? Всегда ли паук информирует муху о своих ближайших планах? Будет ли a priori честным по отношению к юным мальчикам педофил? Ответ во всех трех случаях отрицательный. Но это не значит, что у людоеда, паука, педофила нет приоритетов.
Центр цветка и есть, конечно же, "то, ради чего всё". Если не рассмотреть его в самом начале, совершенно непонятно, вокруг чего постмодернисты водят свои хороводы. А между тем, они - служители Танатоса в радужных одеждах. Естественные желания и потребности людей они напрямую подсоединяют к энергии распада. Их постоянные адресаты, паства - и есть будущая пища их божества. А коммуникация - орудие убийства...
Подобные заявления не значат вовсе принятия или отвержения набившего оскомину набора экстраординарных игровых практик. Стать игроком во всеобщее умирание, подключиться к процессу управляемого, сладостного гниения всего и вся - вот то главное состояние, без которого постмодерн принципиально не может быть понят. А с точки зрения паука оно и лучше: чем меньше мух знает, где вывешена паутина, тем верней добыча.
ИГРА СО СМЕРТЬЮ, ИГРА В УМИРАНИЕ. Это не просто игра. Главной, щекочущей нервы, парадоксальной и вместе с тем уже такой тривиальной осью смысла здесь являются кураж, азарт, удовольствие с одной стороны и умирание, разложение, гниение, энтропия с другой. Конфликтуют и примиряются друг с другом "удовольствие и тяга к самоубийству", "суицид и оргия". Умирать быстро страшно. Умирать медленно, в час по чайной ложке - забавно. На этом и делается главный акцент. Я умираю, но гоню от себя страх, стараюсь "расслабиться и получить удовольствие". В этом и есть предельный опыт, предел опыта (limit-experience). Без сосредоточенности на этом не понятны ни один из составляющих постмодернистское мировоззрение ингредиентов, лепестков ромашки.
По сути эти 6 лепестков только иллюстрируют это главное желание, больную мечту постмодерниста - разрушиться красиво и с наслаждением. Разрушиться персонально, профессионально, физически и социально. Отсюда - прогнозы о конце истории, экологической и финансовой ктастрофе, остановке сердца общественного механизма. Все кончилось: осталось только доживать, разлагаться и распадаться. Непристойная игра в ромашку совмещена постмодернистами с русской рулеткой. Лепестки становятся подобны пулям. Отскакивающим, летящим мимо, ранящим. И рано или поздно игра получит финал, а шоу не сможет продолжаться. Модель, описанная некогда Р. Л. Стивенсоном в "Принце Флоризеле". Постмодерн - это глобальный Клуб Самоубийц.
"Полное абсолютное удовольствие... для меня связано со смертью", - писал М. Фуко. (Цит. по: Миллер Дж. Страсти Мишеля Фуко, М., Екатеринбург: Кабинетный ученый, 2013. С. 34). И разворачивал свое суждение: "Познание жизни дается лишь как жестокое, сокращающееся и уже инфернальное знание, желающее лишь умертвить ее" (Там же, с. 37). Если герои Достоевского пытаются почувствовать "живую жизнь", если декаденты и самоубийцы всех мастей стараются приблизиться к "самой смерти", то авторы постмодернистского дискурса постигают "живую смерть", "беременную смерть" (М. Бахтин), повседневные смертельные практики, как они представлены в нашей жизни, быте, государственных и социальных институтах. Именно этим объясняются такой интерес постмодернистов к наркомании, SM, гомосексуализму, кататонии, ипохондрии, шизофрении и вообще болезни, извращениям и т.д. Все это - практики осторожного экспериментирования, практики игры со смертью.
"...Оно ждет вас, это - некий опыт, неизбежное экспериментирование, уже завершенное в тот момент, когда вы его предприняли, и незавершенное, ибо вы не предприняли его. Или же оно может быть ужасающим, может привести вас к смерти" - пишут в "Тысяче плато" Ж. Делез и Ф. Гваттари ( Екатеринбург: У-Фактория; М.: Астрель, 2010. С. 249). Игра со смертью и в самом деле предполагает осмотрительность и выразительность. Если забыть об этом, можно легко и быстро сойти с дистанции. Поэтому нужно все время помнить, с кем ты заигрываешь, к кому приближаешься. Это похоже на полет мотылька к свече: "Не мудрость, но осторожность - как доза, как имманентное правило экспериментирования: инъекции осторожности. Многие проиграли в этой битве" (Там же. С. 250).
Игра со смертью в постмодерне не всегда предполагает непосредственное влечение к смерти и быстрое умирание. Можно просто "ходить по краю", уклоняясь от жала разрушения, но, тем не менее, все равно участвуя в его процессе. Если использовать термины Фрейда, то это, скорее, танатос, выраженный через эрос в тщательной дозировке: "Мы делаем это каждый день. С какой необходимой предосторожностью, искусством дозировок, а также с опасностью, передозировкой. Мы действуем не ударами молота, а с помощью очень тонкого напильника. изобретаем саморазрушения, не смешивающиеся с влечением к смерти. Демонтирование организма никогда не являлось самоубийством, оно скорее, открывает тело соединениям, предполагающим целиком всю сборку, циркуляции, конъюнкции, ступенчатость и пороги, переходы и распределения интенсивности, территории и детерриторизации, измеренные с ловкостью землемера" (Там же, с. 265-266).
В таком экспериментировании, действии тонким напильником, смертоносной игре и заключается главный пафос постмодерна:
Все самое низкое, грязное, непотребное в вековой человеческое практике представляет для постмодерниста интерес. "Когда б вы знали из какого сора растут стихи не вдая стыда..." У постмодерниста эта известная ахматовская строчка вывернется наизнанку: "когда бы вы знали, из каких стихов взят этот сор, не ведая стыда". И нет никакого ОРИГИНАЛЬНОГО постмодернистского взгляда на наркотики, меньшинства, перхоть, экскременты, похоть, карнавал, извращения, болезни. Все это просто-напросто оправдывается, признается, объявляется значимым, поскольку делает возможной Высокую Игру в Низкое. До появления постмодерна обычных людей это в лучшем случае не интересовало (скажите, часто ли Вы думали в своем советском детстве о перхоти?), а в худшем - вызывало брезгливость. Постмодерн вводит все эти милые вещи в повестку дня. Реклама шампуня сообщает целевым группам о наличии перхоти каждый день.
Совсем печально выглядит человек, который живет в постмодернистской парадигме и отказывается в ней разбираться. Он выглядит также печально, как муха в паутине или ребенок, соглашающийся пройти за гаражи за вкусной конфетой со своим новым улыбчивым знакомым. А человек, называющий себя постмодернистом, выбирающий именно этот тип мировоззрения из всех мировоззренческих программ, но не дошедший умом до этого ключевого, но тщательно укрываемого постмодернистами пункта выглядит просто глупо. Не потому ли вымирает сегодня успешная, глянцевая постмодернистская Европа?
Конечно, можно возразить, - мол, в своей пляске смерти постмодернист скорее всего погибнет и сам. Это без сомнения. Но только прежде он погубит всех остальных, с кем бы ни соприкасался. "Сдохни ты сегодня, а я завтра". Пересмотрите, на досуге, финал "Десяти негритят". Постмодернист поступает ровным счетом также, как убийца из этого знаменитого детектива, все технично организовав, со всеми изобретательно разделавшись, и в конце со смехом пустив себе пулю в лоб. Разница только в том, что мотивация его гораздо сложнее. Но подумайте сами, легче ли жертвам хладнокровного убийцы от того, что тот и сам тоже умрет?
Поэтому вполне логично предположить, что любой современный здравомыслящий человек, если он не хочет картинно и красочно умереть в качестве пешки в постмодернистской игре со смертью, должен проситься у хозяев игры в постмодернистские генералы. В мире постмодерна просто необходимо стать Знаковой Персоной. В этом случае ты отсрочишь смерть и тебе пообещают смерть последним. Правда, придется стать жизнерадостным палачом, Палачом-Клоуном, Художником Пулемета. Помните, как у Вл. Вишневского: "Палач не знает роздыха, /Ведь все же, чёрт возьми, - / Работа-то на воздухе, / Работа-то с людьми". Но путь, выбираемый постмодернистом, это даже не путь служения дьяволу ("Нет никакого дьявола!"). Это, скорее, путь булгаковского Берлиоза - надеясь успеть на поезд в Кисловодск, он оказывается в итоге просто материалом для чаши, из которой дьявол пьет за бытие.
Ну, либо надо согласиться с тем, что постмодерн должен быть отвергнут. Тоже вариант.
Чтобы облегчить задачу себе и другим, я составил своеобразную карту Ингредиентов Постмодернистского Мировоззрения, которая получилась похожа на ромашку:
Все 6 "лепестков" этой ромашки будут мной разобраны в отдельных постах. Пока же просто зафиксируем, что постмодернистское мировоззрение состоит из следующих важных частей:
1. Неолиберализм;
2. Специфическое ("паранояльное") понимание власти;
3. Производственно-волюнтаристская антропология;
4. Гиперинновационность опыта;
5. Шизоиндивидуализм;
6. Поверхностность.
Но начинать понимать лучше не с периферии, а с центра. В чем заключается основное содержание постмодернистской философии и деятельности? В чем целостный смысл постмодерна как программы, обусловливающий цели и задачи постмодернистов? Несмотря на то, что я уже описывал это здесь и здесь, коротко оговорю это еще раз.
Для наглядности мне придется несколько преобразовать схему, точнее чуть иначе интерпретировать "сердцевину" нашего "цветка зла". Дело в том, что это не простой цветок. Это что-то вроде саррацении, мухоловки или росянки. Как бывают растения-хищники, так и философские системы не все и не всегда безобидны (как, впрочем, и люди: иной с виду ботаник на поверку окажется плотоядным пройдохой).
О, этот центр очень редко проговаривается в деталях. И еще реже подается как центр, средоточие мысли. В постмодернистских манифестах его порой приходится вычитывать между строк или в середине книги, до которой еще надо дочитать. Некоторые авторы, и, в особенности, горе-исследователи даже уверяют нас, что постмодерн приницпиально не имеет центра, а постмодернистские тексты лишены смысловой иерархии. Многие верят. Но как бы не так: расскажите кому-нибудь другому. Просто... должен ли людоед сразу, непосредственно при знакомстве объявлять своей потенциальной жертве о том, что ее ждет? Всегда ли паук информирует муху о своих ближайших планах? Будет ли a priori честным по отношению к юным мальчикам педофил? Ответ во всех трех случаях отрицательный. Но это не значит, что у людоеда, паука, педофила нет приоритетов.
Центр цветка и есть, конечно же, "то, ради чего всё". Если не рассмотреть его в самом начале, совершенно непонятно, вокруг чего постмодернисты водят свои хороводы. А между тем, они - служители Танатоса в радужных одеждах. Естественные желания и потребности людей они напрямую подсоединяют к энергии распада. Их постоянные адресаты, паства - и есть будущая пища их божества. А коммуникация - орудие убийства...
Подобные заявления не значат вовсе принятия или отвержения набившего оскомину набора экстраординарных игровых практик. Стать игроком во всеобщее умирание, подключиться к процессу управляемого, сладостного гниения всего и вся - вот то главное состояние, без которого постмодерн принципиально не может быть понят. А с точки зрения паука оно и лучше: чем меньше мух знает, где вывешена паутина, тем верней добыча.
ИГРА СО СМЕРТЬЮ, ИГРА В УМИРАНИЕ. Это не просто игра. Главной, щекочущей нервы, парадоксальной и вместе с тем уже такой тривиальной осью смысла здесь являются кураж, азарт, удовольствие с одной стороны и умирание, разложение, гниение, энтропия с другой. Конфликтуют и примиряются друг с другом "удовольствие и тяга к самоубийству", "суицид и оргия". Умирать быстро страшно. Умирать медленно, в час по чайной ложке - забавно. На этом и делается главный акцент. Я умираю, но гоню от себя страх, стараюсь "расслабиться и получить удовольствие". В этом и есть предельный опыт, предел опыта (limit-experience). Без сосредоточенности на этом не понятны ни один из составляющих постмодернистское мировоззрение ингредиентов, лепестков ромашки.
По сути эти 6 лепестков только иллюстрируют это главное желание, больную мечту постмодерниста - разрушиться красиво и с наслаждением. Разрушиться персонально, профессионально, физически и социально. Отсюда - прогнозы о конце истории, экологической и финансовой ктастрофе, остановке сердца общественного механизма. Все кончилось: осталось только доживать, разлагаться и распадаться. Непристойная игра в ромашку совмещена постмодернистами с русской рулеткой. Лепестки становятся подобны пулям. Отскакивающим, летящим мимо, ранящим. И рано или поздно игра получит финал, а шоу не сможет продолжаться. Модель, описанная некогда Р. Л. Стивенсоном в "Принце Флоризеле". Постмодерн - это глобальный Клуб Самоубийц.
"Полное абсолютное удовольствие... для меня связано со смертью", - писал М. Фуко. (Цит. по: Миллер Дж. Страсти Мишеля Фуко, М., Екатеринбург: Кабинетный ученый, 2013. С. 34). И разворачивал свое суждение: "Познание жизни дается лишь как жестокое, сокращающееся и уже инфернальное знание, желающее лишь умертвить ее" (Там же, с. 37). Если герои Достоевского пытаются почувствовать "живую жизнь", если декаденты и самоубийцы всех мастей стараются приблизиться к "самой смерти", то авторы постмодернистского дискурса постигают "живую смерть", "беременную смерть" (М. Бахтин), повседневные смертельные практики, как они представлены в нашей жизни, быте, государственных и социальных институтах. Именно этим объясняются такой интерес постмодернистов к наркомании, SM, гомосексуализму, кататонии, ипохондрии, шизофрении и вообще болезни, извращениям и т.д. Все это - практики осторожного экспериментирования, практики игры со смертью.
"...Оно ждет вас, это - некий опыт, неизбежное экспериментирование, уже завершенное в тот момент, когда вы его предприняли, и незавершенное, ибо вы не предприняли его. Или же оно может быть ужасающим, может привести вас к смерти" - пишут в "Тысяче плато" Ж. Делез и Ф. Гваттари ( Екатеринбург: У-Фактория; М.: Астрель, 2010. С. 249). Игра со смертью и в самом деле предполагает осмотрительность и выразительность. Если забыть об этом, можно легко и быстро сойти с дистанции. Поэтому нужно все время помнить, с кем ты заигрываешь, к кому приближаешься. Это похоже на полет мотылька к свече: "Не мудрость, но осторожность - как доза, как имманентное правило экспериментирования: инъекции осторожности. Многие проиграли в этой битве" (Там же. С. 250).
Игра со смертью в постмодерне не всегда предполагает непосредственное влечение к смерти и быстрое умирание. Можно просто "ходить по краю", уклоняясь от жала разрушения, но, тем не менее, все равно участвуя в его процессе. Если использовать термины Фрейда, то это, скорее, танатос, выраженный через эрос в тщательной дозировке: "Мы делаем это каждый день. С какой необходимой предосторожностью, искусством дозировок, а также с опасностью, передозировкой. Мы действуем не ударами молота, а с помощью очень тонкого напильника. изобретаем саморазрушения, не смешивающиеся с влечением к смерти. Демонтирование организма никогда не являлось самоубийством, оно скорее, открывает тело соединениям, предполагающим целиком всю сборку, циркуляции, конъюнкции, ступенчатость и пороги, переходы и распределения интенсивности, территории и детерриторизации, измеренные с ловкостью землемера" (Там же, с. 265-266).
В таком экспериментировании, действии тонким напильником, смертоносной игре и заключается главный пафос постмодерна:
- Постмодернистский взгляд на общество - это отстаивание шутовского устранения действующих общественных связей. Постмодернистский взгляд на тело - это вопрос подрыва целостности организма, узаконивания негативных для здоровья перверсий.
- Постмодернистский взгляд на искусство - это выхолащивание глубины творчества до "ивента".
- Постмодернистский взгляд на человека - это вопрос о ласковом удушении гуманизма.
- Постмодернистский взгляд на нормы, этику, ценности - это захватывающее экспериментирование с нарушением табу, выходами "за рамки" вплоть до похорон.
- Постмодернистский взгляд на историю - это постановка вопроса о сладостном конце истории.
- Постмодернистский взгляд на семью - это вопрос о контрацепции и сомнительных правах ребенка на просмотр порнографии.
- Постмодернистский взгляд на женщину и пол - это вопрос игнорирования половых отличий.
- Постмодернистский взгляд на власть и свободу...
Все самое низкое, грязное, непотребное в вековой человеческое практике представляет для постмодерниста интерес. "Когда б вы знали из какого сора растут стихи не вдая стыда..." У постмодерниста эта известная ахматовская строчка вывернется наизнанку: "когда бы вы знали, из каких стихов взят этот сор, не ведая стыда". И нет никакого ОРИГИНАЛЬНОГО постмодернистского взгляда на наркотики, меньшинства, перхоть, экскременты, похоть, карнавал, извращения, болезни. Все это просто-напросто оправдывается, признается, объявляется значимым, поскольку делает возможной Высокую Игру в Низкое. До появления постмодерна обычных людей это в лучшем случае не интересовало (скажите, часто ли Вы думали в своем советском детстве о перхоти?), а в худшем - вызывало брезгливость. Постмодерн вводит все эти милые вещи в повестку дня. Реклама шампуня сообщает целевым группам о наличии перхоти каждый день.
Совсем печально выглядит человек, который живет в постмодернистской парадигме и отказывается в ней разбираться. Он выглядит также печально, как муха в паутине или ребенок, соглашающийся пройти за гаражи за вкусной конфетой со своим новым улыбчивым знакомым. А человек, называющий себя постмодернистом, выбирающий именно этот тип мировоззрения из всех мировоззренческих программ, но не дошедший умом до этого ключевого, но тщательно укрываемого постмодернистами пункта выглядит просто глупо. Не потому ли вымирает сегодня успешная, глянцевая постмодернистская Европа?
Конечно, можно возразить, - мол, в своей пляске смерти постмодернист скорее всего погибнет и сам. Это без сомнения. Но только прежде он погубит всех остальных, с кем бы ни соприкасался. "Сдохни ты сегодня, а я завтра". Пересмотрите, на досуге, финал "Десяти негритят". Постмодернист поступает ровным счетом также, как убийца из этого знаменитого детектива, все технично организовав, со всеми изобретательно разделавшись, и в конце со смехом пустив себе пулю в лоб. Разница только в том, что мотивация его гораздо сложнее. Но подумайте сами, легче ли жертвам хладнокровного убийцы от того, что тот и сам тоже умрет?
Поэтому вполне логично предположить, что любой современный здравомыслящий человек, если он не хочет картинно и красочно умереть в качестве пешки в постмодернистской игре со смертью, должен проситься у хозяев игры в постмодернистские генералы. В мире постмодерна просто необходимо стать Знаковой Персоной. В этом случае ты отсрочишь смерть и тебе пообещают смерть последним. Правда, придется стать жизнерадостным палачом, Палачом-Клоуном, Художником Пулемета. Помните, как у Вл. Вишневского: "Палач не знает роздыха, /Ведь все же, чёрт возьми, - / Работа-то на воздухе, / Работа-то с людьми". Но путь, выбираемый постмодернистом, это даже не путь служения дьяволу ("Нет никакого дьявола!"). Это, скорее, путь булгаковского Берлиоза - надеясь успеть на поезд в Кисловодск, он оказывается в итоге просто материалом для чаши, из которой дьявол пьет за бытие.
Ну, либо надо согласиться с тем, что постмодерн должен быть отвергнут. Тоже вариант.