«Женщина без тени» Рихарда Штрауса. Мариинский театр, ноябрь 2013.
«Не самая известная опера не самого известного композитора» - пожалуй, таким будет наиболее точное определение этому шедевру, даже среди меломанов. И в этом весь Штраус. «Женщина без тени» - бесспорно, лучшая опера последнего немецкого романтика. Написанная в 1919 году, она явилась неким итогом развития жанра, вобрав в себя все достижения оперного искусства. Однако подобная квинтэссенция по определению не могла получиться лёгким и доступным продуктом. Сложный философски-сказочный сюжет создаёт серьёзные трудности для постановочной команды, пёстрая оркестровка и безжалостно сложные партии-роли, предъявляют серьёзные требования к дирижёру, оркестрантам и певцам. Идея оперы, само либретто, музыка и вокальные партии, - каждый из этих компонентов настолько насыщен и самодостаточен, что сочетание их даёт такой концентрат, что далеко не каждый способен вынести это «чудо». Что тут скажешь, опера сложная, необычайно чувствительная к малейшему плохому исполнению.
И надо было случиться тому, что своё знакомство с Мариинским театром я начну именно с этого, сколь прекрасного, столь и заковыристого произведения. Хотя, возможно, это было к лучшему, ибо, как говорят, если хочешь узнать театр, приходи на рядовой репертуарный спектакль. А Штрауса либо хорошо, либо никак.
Главной «ожиданной неприятностью» явилось отсутствие за дирижёрским пультом Валерия Гергиева (а ведь именно его трактовка «Женщины» была моим главным интересом). Вместо него в тот вечер махал штатный дирижёр Кристиан Кнапп. Пожалуй, такая расстановка сил сыграла свою злую шутку, но обо всём по порядку.
О плохом.
Все, кто знаком с творчеством Штрауса, знают, что музыкальная материя его произведений - это тончайший механизм, совершенный, но хрупкий, в котором прописаны не только характеры и события, но детально продуманы и заложены все эмоции, малейшие реакции, каждое движение руки, поворот головы и т. д. Степень выразительности достигает предела человеческого восприятия. Прекрасно, но проблема в том, что эту «музыку сфер» совсем не просто заставить звучать. Малейшее отставание или спешка хотя бы одного инструмента могут всё разрушить. Феноменальная эмоционально-образная точность, присущая всей музыке Штрауса, может обрести себя только при абсолютном понимании её дирижёром и скрупулёзной педантичной точности оркестра при её озвучивании. Не без сожаления приходится констатировать, что «тончайший механизм» в руках Кристиана Кнаппа был полностью неисправен. Эта колымага гремела, кряхтела, спотыкалась на каждой колдобине, но ехала, разумеется, без признаков невесомых кружев, драгоценных инкрустаций и прочих изысков, коими изобилует партитура. Оркестр расслаивался бесконечно, в ушах двоилось и троилось, как у пьяницы в глазах. Полная аритмия, отсутствие акцентов, нюансов и пауз. Сплошной 4,5-часовой чёс, во время которого не покидало ощущение, что оркестр собрался на первую репетицию, а дирижёр впервые видит партитуру. В общем, как говорил ослик Иа: «Жалкое зрелище. Душераздирающее зрелище».
Но хуже, чем зрителю, от подобной катавасии в яме приходилось певцам и хору, поскольку с первой же сцены была понятна установка дирижёра: мне не до вас, попадайте в музыку, как хотите! И это, само собой, привело к тому, что расхождения певцов (даже хора) с оркестром доходили порой до катастрофически-смехотворного состояния. Жалость к дедушке Рихарду сменялась жалостью к артистам, оставшимся без малейшего внимания и поддержки. Я понимаю, вещь сложная, это не Глинка, не Верди, и даже не Вагнер, но, как говорится, назвался груздем... Для меня как закоренелого штраусианца такое некачественное воспроизведение музыки было ударом под дых, однако, назвать спектакль неудачным язык не повернётся, поскольку, помимо неряшливого дирижёрско-оркестрового оформления, всё остальное было на очень приличном уровне.
О постановке.
Постановка Джонатана Кента 2009 года классическая добротная, без новомодных режиссёрских закидонов. Чёткое следование тексту, дотошная сценография, немного видеопроекций, немного пластического миманса, в общем, всё как положено. Были в спектакле и откровенные притянутости (нелепый дивертисмент в 1-й сцене, во время рассказа Императора из разряда «на кой?»), и довольно интересные находки (появление ультрамаринового фантома любовника из ультрамариновой краски мужа - это было сильно). Единственным "креативом", который позволил себе режиссёр, был красный Сокол (rote Falke), который в его постановке почему-то золотой, но на провокацию это явно не тянуло, всё-таки главной задачей режиссёра было сделать качественную иллюстрацию либретто (в чём он очень преуспел). А вот заглянуть внутрь произведения, попытаться его как-то осмыслить, в планы постановщика явно не входило. Спору нет, такой подход идеален в 90% случаев, но «Женщина без тени» - философская сказка для взрослых, со сложными изощрёнными психологическими музыкальными эффектами - явно не из их числа. Несмотря на избыточную пастозность внешнего, главное прячется внутри. В постановке Кента из-за однозначного понимания, а точнее, непонимания сути, основные конфликты оперы несколько потеряли свою остроту. Было ярко, красочно, интересно, но о чём, не понятно. Ну да ладно, красиво, и на том спасибо. В наши тяжёлые времена дефицита красоты и бережного отношения к либретто, такая постановка, столь сложного материала, просто счастье!
Фото © Мариинский театр | Наташа Разина, Валентин Барановский
О хорошем. Перейдём на личности.
Жена красильщика Барака, она же Красильщица - женщина без имени (но с тенью).
Интересный образ, многослойный, в котором в очередной раз проявились феноменальные способности Гофмансталя и Штрауса к пониманию женской души. Неспособность за 3 года супружества родить мужу ребёнка доводит Красильщицу до скрытого отчаяния. Причины её остро-негативного восприятия всего и вся, резкости в общении с окружающим, во всё более нарастающем чувстве собственной вины. И на сделку по продаже своей тени и отказе от материнства она идёт не ради плюшек в виде денег, роскоши и мускулистых мужиков, а пытаясь убежать от трудностей и тревог, неопределённости и ответственности повседневной жизни. Увы, как муж ни старался, он не смог дать жене душевного спокойствия, поэтому, окончательно потеряв надежду и разуверившись в семье и материнстве как формуле счастливой жизни, Красильщица идёт на преступление. Режиссёрский подход к этому непростому женскому образу ограничился изображением стервы, женщины-пилы, все беды которой от непомерных аппетитов, как у той пушкинской старухи, которой, то корыто подавай, то стиральную машину. Что ж, такая трактовка всегда была запасным выходом для этой роли.
Ольга Сергеева - настоящая царица бала. Заявленный режиссёром образ жены-прорвы был сделан ею от и до. Несмотря на сложность партии, Сергеева абсолютно свободно жила на сцене: резкое истеричное звучание голоса и пластика отчаянной домохозяйки, бронебойное окончание второго акта, даже потёртость и хрип голоса в третьем, соответствовали душевной изломанности её героини. Когда в конце перед финалом она пропустила свою последнюю фразу:«Gattin zum Gatten! Einziger mir!», я не на шутку перепугалась, думая, что всё, чуть-чуть не дожила, но финал «Nun will ich jubeln» был спет, как ни в чём не бывало, с остервенелым энтузиазмом, легко и непринужденно. В общем, партия шоковая, а Сергеева умеет в ней выживать, да ещё и активно играть. Одиночное «бу!» на поклонах в её адрес было совершенно не в тему! Мужик, шоб ты был здоров, скотина! Сергеева - молодец!
Барак, красильщик, её муж.
Надо сказать, что образ Барака совершенно уникален и вот почему. В творчестве великого мужененавистника Штрауса, это единственный герой-мужчина, который: а) положительный и б) главный (как бы Красильщица и Императрица не боролись за первенство, главный всё равно Барак!). В отличие от всех других героев оперы он имеет имя, профессию, чёткую тень и жизненную позицию. Лишённый иллюзий оплот домостроя и главных человеческих ценностей, он любит жену, хочет детей, только и думает о том, чтобы кормить, одевать, холить и лелеять свою семью. Не мужчина - золото, и попытки сделать из него ничтожество в трениках перед телевизором - совершеннейшая лажа. Аминь!
Эдем Умеров, вокально понравился меньше всех, мне показалось, что в тот вечер он был не совсем здоров, боролся с голосом, пел как-то через силу. К третьему акту совсем сдулся - никакой кантилены в дуэте «Mir anvertraut» не получилось, а жаль. Плюс совершенно невнятный образ, никакой любви к жене и особого желания стать отцом он не проявлял. И чего он, при тотальной флегматичности на протяжении всего спектакля, в конце второго акта саблей размахивал, наверняка для многих осталось загадкой.
Но, как известно, нет худа без добра. Поскольку основной конфликт Барака и его Жены, был решён, мягко говоря, формально, не выходя за рамки семейных кухонных склок, неожиданно ярко зазвучали «волшебные» фрагменты, которые всегда были, скорее, вставными номерами.
Кайзер, он же Император - антипод Барака, не столько в плане социального статуса, сколько идеологически. Не в пример простолюдину, Император - пылко влюблённый, изысканный романтичный молодой человек - слишком влюблён и слишком изыскан, чтобы задумываться о таких прозаичных вещах, как семья, дети, жена, обязательства. Он не думает ни о чём, кроме своей охоты, за что и навлекает на себя страшное проклятие. Сцена и монолог Императора "Falke, Falke, du wiedergefundener", которые, по сути, были музыкальной паузой между разборками четы красильщиков, в этом спектакле обрели своё полнокровное звучание. По сюжету, Император узнаёт о якобы измене жены и собирается её убить, т. е. страдает мужик по полной программе, перебирая при этом орудие для экзекуции возлюбленной. Виктор Луцюк, даже несмотря на то, что ни разу не вступил одновременно с оркестром, настолько искренне передал отчаяние обманутого женщиной мужчины, с гневом, с обидой, со слезами, что заставил заснувших проснуться, а бодрствующих оторваться от не в меру вычурных субтитров. Тенор (всегда аутсайдер штраусиных опер) смог взять все ноты (да, даже ту высокую!) и заставить весь зал затаить дыхание, а это своего рода подвиг. Под рёв оркестра получилась самая яркая сцена спектакля! Удивительно, но Тенор зажёг!
Кормилица - звезда моих очей - нежная и заботливая нанюшка Императрицы и отчаянный мизантроп по совместительству. Волшебница, она люто ненавидит весь род людской, но ради своего бесконечно любимого дитя готова жертвовать не только окружающими, но и собой. Кормилица - классическая Баба-Яга, поэтому вряд ли двойственность её натуры могла кого-нибудь удивить - захочет, поможет Кащея одолеть, а захочет, и на лопату посадит - она такая, противоречивая вся. А если по существу, Ольга Савова очень неплохо соблюла весьма коварный вокальный рисунок, как могла, ловила оркестр, когда пела «про мерзких людишек», ручкой в зал показывала, а финальная нота «Fressendes Feuer in ihr Gebein!» была просто-таки идеальна - округлая сочная долгая! За что ей отдельное спасибо и всяческий респект.
Несмотря на прекрасную Кормилицу, царственную Жену Барака, неожиданно мощного Императора, самое сильное впечатление оставила Кайзерин, она же Императрица в исполнении Ирины Васильевой. Императрица - не просто жена Императора, она дочь подземного царя, женщина неземная, поэтому без тени. Светлая и добра девочка, она меньше других знает о человеческих ценностях и трудностях человеческой жизни. Чтобы добыть себе тень и тем самым спасти любимого мужа от проклятия, она готова на всё! Но постепенно приходит понимание того, что за этим «всё» подразумеваются страшные вещи, что жертвовать ей придётся не собой, а другими, чтобы спасти свою семью, надо будет разрушить чужую, чтобы завести своих детей, ей придётся убить чужих. Вот такую проверку на вшивость уготовила ей судьба. Музыка беспощадна в своей образной конкретике, она требует изобразить женщину не просто юную и прекрасную, но неземную, невесомую и почти бестелесную. Любое приближение к материальности неприемлемо. А поскольку роль достаточно драматичная, часто случается так, что Кайзерин превращается в Брунгильду Вотановну, которая, чуть ли не с копьём в руках отстаивает свои права на женское счастье, таким образом, вместо прозрачной стеклянной женщины мы получаем гипсовую бабу с веслом. Сохранение чистоты и эфемерности, изображение хрупкости и силы слабой женщины, которую гнёт судьба, но всё-таки не ломает, - вот главная сверхзадача роли. Ирина Васильева (как гласит программка, дебютантка в этой партии) справилась со всеми задачами и сверхзадачами. Мало того, что всё было спето чисто: все forte и piano, все убийственные межрегистровые скачки, но было точное попадание в образ. Приятный мягкий светлый тёплый тембр, округлый наполненный звук в котором полное отсутствие резкости и агрессии. Были некоторые технические сложности в отдельных эпизодах, но оба ключевых выхода, первый «Ist mein Liebster dahin» и финальный «Vater, bist du's?» прозвучали невероятно трогательно и деликатно. Свет действительно струился через её тело, через её голос. Однозначное попадание! Brava!
Из маленьких ролей стоит отметить Вестника души (да простит меня артист, программка не сохранилась, фамилию я запамятовала) - 1-й акт хорошо, 3-й акт очень хорошо. Кстати, может, поэтому обложку вышедшего DVD украшает именно он - его красочный обертонистый бас тронул суровую дизайнерскую душу? Кто знает...
И, как всегда, самым сильным и дисциплинированным оказался хор, особенно женский. Несмотря ни на какую провокационную неритмичность оркестра, он всегда вступал вовремя! Поразительно! Ну и пели, конечно, замечательно!
Штрауса либо хорошо, либо никак… Что ж, подводя итоги, можно резюмировать: дирижёр с оркестром никак, остальное хорошо.
Огромен и неоценим вклад худрука Мариинки Валерия Гергиева на поприще просвещения, в частности, относительно немецкой музыки, музыки ХХ века, мало знакомой российским зрителям и исполнителям. Это замечательно, но теперь не менее важно сохранить все эти достижения, обеспечить театр теми дирижёрами и концертмейстерами, которые смогли бы и без Гергиева поддерживать на высоком уровне сложившийся непростой репертуар. Что касается артистов, приятно осознавать, что никто из них за годы существования спектакля не охладел к нему, не потерял интерес, не подошёл формально к исполнению. Самоотверженность и самоотдача, с которой они штурмовали главный шедевр последнего немецкого романтика, радость «священнодейства» вызывали те эмоции, ради которых мы, зрители, ходим в театр. А это главное.
И надо было случиться тому, что своё знакомство с Мариинским театром я начну именно с этого, сколь прекрасного, столь и заковыристого произведения. Хотя, возможно, это было к лучшему, ибо, как говорят, если хочешь узнать театр, приходи на рядовой репертуарный спектакль. А Штрауса либо хорошо, либо никак.
Главной «ожиданной неприятностью» явилось отсутствие за дирижёрским пультом Валерия Гергиева (а ведь именно его трактовка «Женщины» была моим главным интересом). Вместо него в тот вечер махал штатный дирижёр Кристиан Кнапп. Пожалуй, такая расстановка сил сыграла свою злую шутку, но обо всём по порядку.
О плохом.
Все, кто знаком с творчеством Штрауса, знают, что музыкальная материя его произведений - это тончайший механизм, совершенный, но хрупкий, в котором прописаны не только характеры и события, но детально продуманы и заложены все эмоции, малейшие реакции, каждое движение руки, поворот головы и т. д. Степень выразительности достигает предела человеческого восприятия. Прекрасно, но проблема в том, что эту «музыку сфер» совсем не просто заставить звучать. Малейшее отставание или спешка хотя бы одного инструмента могут всё разрушить. Феноменальная эмоционально-образная точность, присущая всей музыке Штрауса, может обрести себя только при абсолютном понимании её дирижёром и скрупулёзной педантичной точности оркестра при её озвучивании. Не без сожаления приходится констатировать, что «тончайший механизм» в руках Кристиана Кнаппа был полностью неисправен. Эта колымага гремела, кряхтела, спотыкалась на каждой колдобине, но ехала, разумеется, без признаков невесомых кружев, драгоценных инкрустаций и прочих изысков, коими изобилует партитура. Оркестр расслаивался бесконечно, в ушах двоилось и троилось, как у пьяницы в глазах. Полная аритмия, отсутствие акцентов, нюансов и пауз. Сплошной 4,5-часовой чёс, во время которого не покидало ощущение, что оркестр собрался на первую репетицию, а дирижёр впервые видит партитуру. В общем, как говорил ослик Иа: «Жалкое зрелище. Душераздирающее зрелище».
Но хуже, чем зрителю, от подобной катавасии в яме приходилось певцам и хору, поскольку с первой же сцены была понятна установка дирижёра: мне не до вас, попадайте в музыку, как хотите! И это, само собой, привело к тому, что расхождения певцов (даже хора) с оркестром доходили порой до катастрофически-смехотворного состояния. Жалость к дедушке Рихарду сменялась жалостью к артистам, оставшимся без малейшего внимания и поддержки. Я понимаю, вещь сложная, это не Глинка, не Верди, и даже не Вагнер, но, как говорится, назвался груздем... Для меня как закоренелого штраусианца такое некачественное воспроизведение музыки было ударом под дых, однако, назвать спектакль неудачным язык не повернётся, поскольку, помимо неряшливого дирижёрско-оркестрового оформления, всё остальное было на очень приличном уровне.
О постановке.
Постановка Джонатана Кента 2009 года классическая добротная, без новомодных режиссёрских закидонов. Чёткое следование тексту, дотошная сценография, немного видеопроекций, немного пластического миманса, в общем, всё как положено. Были в спектакле и откровенные притянутости (нелепый дивертисмент в 1-й сцене, во время рассказа Императора из разряда «на кой?»), и довольно интересные находки (появление ультрамаринового фантома любовника из ультрамариновой краски мужа - это было сильно). Единственным "креативом", который позволил себе режиссёр, был красный Сокол (rote Falke), который в его постановке почему-то золотой, но на провокацию это явно не тянуло, всё-таки главной задачей режиссёра было сделать качественную иллюстрацию либретто (в чём он очень преуспел). А вот заглянуть внутрь произведения, попытаться его как-то осмыслить, в планы постановщика явно не входило. Спору нет, такой подход идеален в 90% случаев, но «Женщина без тени» - философская сказка для взрослых, со сложными изощрёнными психологическими музыкальными эффектами - явно не из их числа. Несмотря на избыточную пастозность внешнего, главное прячется внутри. В постановке Кента из-за однозначного понимания, а точнее, непонимания сути, основные конфликты оперы несколько потеряли свою остроту. Было ярко, красочно, интересно, но о чём, не понятно. Ну да ладно, красиво, и на том спасибо. В наши тяжёлые времена дефицита красоты и бережного отношения к либретто, такая постановка, столь сложного материала, просто счастье!
Фото © Мариинский театр | Наташа Разина, Валентин Барановский
О хорошем. Перейдём на личности.
Жена красильщика Барака, она же Красильщица - женщина без имени (но с тенью).
Интересный образ, многослойный, в котором в очередной раз проявились феноменальные способности Гофмансталя и Штрауса к пониманию женской души. Неспособность за 3 года супружества родить мужу ребёнка доводит Красильщицу до скрытого отчаяния. Причины её остро-негативного восприятия всего и вся, резкости в общении с окружающим, во всё более нарастающем чувстве собственной вины. И на сделку по продаже своей тени и отказе от материнства она идёт не ради плюшек в виде денег, роскоши и мускулистых мужиков, а пытаясь убежать от трудностей и тревог, неопределённости и ответственности повседневной жизни. Увы, как муж ни старался, он не смог дать жене душевного спокойствия, поэтому, окончательно потеряв надежду и разуверившись в семье и материнстве как формуле счастливой жизни, Красильщица идёт на преступление. Режиссёрский подход к этому непростому женскому образу ограничился изображением стервы, женщины-пилы, все беды которой от непомерных аппетитов, как у той пушкинской старухи, которой, то корыто подавай, то стиральную машину. Что ж, такая трактовка всегда была запасным выходом для этой роли.
Ольга Сергеева - настоящая царица бала. Заявленный режиссёром образ жены-прорвы был сделан ею от и до. Несмотря на сложность партии, Сергеева абсолютно свободно жила на сцене: резкое истеричное звучание голоса и пластика отчаянной домохозяйки, бронебойное окончание второго акта, даже потёртость и хрип голоса в третьем, соответствовали душевной изломанности её героини. Когда в конце перед финалом она пропустила свою последнюю фразу:«Gattin zum Gatten! Einziger mir!», я не на шутку перепугалась, думая, что всё, чуть-чуть не дожила, но финал «Nun will ich jubeln» был спет, как ни в чём не бывало, с остервенелым энтузиазмом, легко и непринужденно. В общем, партия шоковая, а Сергеева умеет в ней выживать, да ещё и активно играть. Одиночное «бу!» на поклонах в её адрес было совершенно не в тему! Мужик, шоб ты был здоров, скотина! Сергеева - молодец!
Барак, красильщик, её муж.
Надо сказать, что образ Барака совершенно уникален и вот почему. В творчестве великого мужененавистника Штрауса, это единственный герой-мужчина, который: а) положительный и б) главный (как бы Красильщица и Императрица не боролись за первенство, главный всё равно Барак!). В отличие от всех других героев оперы он имеет имя, профессию, чёткую тень и жизненную позицию. Лишённый иллюзий оплот домостроя и главных человеческих ценностей, он любит жену, хочет детей, только и думает о том, чтобы кормить, одевать, холить и лелеять свою семью. Не мужчина - золото, и попытки сделать из него ничтожество в трениках перед телевизором - совершеннейшая лажа. Аминь!
Эдем Умеров, вокально понравился меньше всех, мне показалось, что в тот вечер он был не совсем здоров, боролся с голосом, пел как-то через силу. К третьему акту совсем сдулся - никакой кантилены в дуэте «Mir anvertraut» не получилось, а жаль. Плюс совершенно невнятный образ, никакой любви к жене и особого желания стать отцом он не проявлял. И чего он, при тотальной флегматичности на протяжении всего спектакля, в конце второго акта саблей размахивал, наверняка для многих осталось загадкой.
Но, как известно, нет худа без добра. Поскольку основной конфликт Барака и его Жены, был решён, мягко говоря, формально, не выходя за рамки семейных кухонных склок, неожиданно ярко зазвучали «волшебные» фрагменты, которые всегда были, скорее, вставными номерами.
Кайзер, он же Император - антипод Барака, не столько в плане социального статуса, сколько идеологически. Не в пример простолюдину, Император - пылко влюблённый, изысканный романтичный молодой человек - слишком влюблён и слишком изыскан, чтобы задумываться о таких прозаичных вещах, как семья, дети, жена, обязательства. Он не думает ни о чём, кроме своей охоты, за что и навлекает на себя страшное проклятие. Сцена и монолог Императора "Falke, Falke, du wiedergefundener", которые, по сути, были музыкальной паузой между разборками четы красильщиков, в этом спектакле обрели своё полнокровное звучание. По сюжету, Император узнаёт о якобы измене жены и собирается её убить, т. е. страдает мужик по полной программе, перебирая при этом орудие для экзекуции возлюбленной. Виктор Луцюк, даже несмотря на то, что ни разу не вступил одновременно с оркестром, настолько искренне передал отчаяние обманутого женщиной мужчины, с гневом, с обидой, со слезами, что заставил заснувших проснуться, а бодрствующих оторваться от не в меру вычурных субтитров. Тенор (всегда аутсайдер штраусиных опер) смог взять все ноты (да, даже ту высокую!) и заставить весь зал затаить дыхание, а это своего рода подвиг. Под рёв оркестра получилась самая яркая сцена спектакля! Удивительно, но Тенор зажёг!
Кормилица - звезда моих очей - нежная и заботливая нанюшка Императрицы и отчаянный мизантроп по совместительству. Волшебница, она люто ненавидит весь род людской, но ради своего бесконечно любимого дитя готова жертвовать не только окружающими, но и собой. Кормилица - классическая Баба-Яга, поэтому вряд ли двойственность её натуры могла кого-нибудь удивить - захочет, поможет Кащея одолеть, а захочет, и на лопату посадит - она такая, противоречивая вся. А если по существу, Ольга Савова очень неплохо соблюла весьма коварный вокальный рисунок, как могла, ловила оркестр, когда пела «про мерзких людишек», ручкой в зал показывала, а финальная нота «Fressendes Feuer in ihr Gebein!» была просто-таки идеальна - округлая сочная долгая! За что ей отдельное спасибо и всяческий респект.
Несмотря на прекрасную Кормилицу, царственную Жену Барака, неожиданно мощного Императора, самое сильное впечатление оставила Кайзерин, она же Императрица в исполнении Ирины Васильевой. Императрица - не просто жена Императора, она дочь подземного царя, женщина неземная, поэтому без тени. Светлая и добра девочка, она меньше других знает о человеческих ценностях и трудностях человеческой жизни. Чтобы добыть себе тень и тем самым спасти любимого мужа от проклятия, она готова на всё! Но постепенно приходит понимание того, что за этим «всё» подразумеваются страшные вещи, что жертвовать ей придётся не собой, а другими, чтобы спасти свою семью, надо будет разрушить чужую, чтобы завести своих детей, ей придётся убить чужих. Вот такую проверку на вшивость уготовила ей судьба. Музыка беспощадна в своей образной конкретике, она требует изобразить женщину не просто юную и прекрасную, но неземную, невесомую и почти бестелесную. Любое приближение к материальности неприемлемо. А поскольку роль достаточно драматичная, часто случается так, что Кайзерин превращается в Брунгильду Вотановну, которая, чуть ли не с копьём в руках отстаивает свои права на женское счастье, таким образом, вместо прозрачной стеклянной женщины мы получаем гипсовую бабу с веслом. Сохранение чистоты и эфемерности, изображение хрупкости и силы слабой женщины, которую гнёт судьба, но всё-таки не ломает, - вот главная сверхзадача роли. Ирина Васильева (как гласит программка, дебютантка в этой партии) справилась со всеми задачами и сверхзадачами. Мало того, что всё было спето чисто: все forte и piano, все убийственные межрегистровые скачки, но было точное попадание в образ. Приятный мягкий светлый тёплый тембр, округлый наполненный звук в котором полное отсутствие резкости и агрессии. Были некоторые технические сложности в отдельных эпизодах, но оба ключевых выхода, первый «Ist mein Liebster dahin» и финальный «Vater, bist du's?» прозвучали невероятно трогательно и деликатно. Свет действительно струился через её тело, через её голос. Однозначное попадание! Brava!
Из маленьких ролей стоит отметить Вестника души (да простит меня артист, программка не сохранилась, фамилию я запамятовала) - 1-й акт хорошо, 3-й акт очень хорошо. Кстати, может, поэтому обложку вышедшего DVD украшает именно он - его красочный обертонистый бас тронул суровую дизайнерскую душу? Кто знает...
И, как всегда, самым сильным и дисциплинированным оказался хор, особенно женский. Несмотря ни на какую провокационную неритмичность оркестра, он всегда вступал вовремя! Поразительно! Ну и пели, конечно, замечательно!
Штрауса либо хорошо, либо никак… Что ж, подводя итоги, можно резюмировать: дирижёр с оркестром никак, остальное хорошо.
Огромен и неоценим вклад худрука Мариинки Валерия Гергиева на поприще просвещения, в частности, относительно немецкой музыки, музыки ХХ века, мало знакомой российским зрителям и исполнителям. Это замечательно, но теперь не менее важно сохранить все эти достижения, обеспечить театр теми дирижёрами и концертмейстерами, которые смогли бы и без Гергиева поддерживать на высоком уровне сложившийся непростой репертуар. Что касается артистов, приятно осознавать, что никто из них за годы существования спектакля не охладел к нему, не потерял интерес, не подошёл формально к исполнению. Самоотверженность и самоотдача, с которой они штурмовали главный шедевр последнего немецкого романтика, радость «священнодейства» вызывали те эмоции, ради которых мы, зрители, ходим в театр. А это главное.