Московские французы. Перед нашествием.
В предвоенной Москве проживало около 1600 французов. В это время случилось несколько событий репрессивного характера в отношении иностранцев, которые описаны в работах исследователей истории этого периода.
Классическим примером такого события и весьма показательным фактом является случай, когда повар московского губернатора графа Ростопчина, бельгиец Теодор Арно Турне (Tournay), говоря о Наполеоне, сказал "наш император".
За это Турне был подвергнут наказанию плетьми и высылке, как утверждалось, в Сибирь. Со слов священника отца Ладрага (отец Ладраг - А.Гадаруэль - это не тот Ладраг, что был библиофилом и библиотекарем графа Уварова в конце XIX века),
"Он был препровожден на Красную площадь, раздет, растянут на скамье и получил 25 ударов плетью. Прямо в своей рабочей одежде он был отправлен в Сибирь"
Для французов Сибирь - это жупел, ментальный кошмар!
На самом деле, выдвинутым против Турне обвинением было "за внушения разного рода, клонящиеся к преклонению умов к французам". Проведя часть ссылки в Перми, а часть в Казани, он поселился в Казани, открыл там кондитерский магазин. Жена его впоследствии приехала к нему. Кондитерский магазин Турне пользовался в Казани большим успехом. Умер Турне в 1842 году на 73 году жизни.
Московский генерал-губернатор, главнокомандующий, граф Федор Ростопчин на портрете кисти Ореста Кипренского. Фрагмент. 1809 год. Из собрания Государственной Третьяковской галереи.
Известен эпизод наказания плетьми и высылка в Нерчинск иностранцев Токе и Шнейдера, "за лживое пророчество, что Наполеон будет обедать в Москве 15 августа". Больше всего, наверное, известен кровавый эпизод с купеческим сыном Верещагиным, вошедший в роман Толстого "Война и мир".
Но самым массовым является эпизод высылки сорока иностранцев "в Сибирь". Это были не только французы. Список подлежащих высылке был больше на шесть человек, но остальных не было возможности выслать по причине их отсутствия в Москве или тяжелой болезни . Известно, что Блонден выехал в Санкт-Петербург; Шарне в Казань; Перру находился в Голицынской больнице на излечении; Бено в Каширском уезде в деревне госпожи Лихаревой; шевалье Блинель, он же Дейнинг, был в Калуге; некий аббат, живший у госпожи Грибоедовой, выехал вместе с нею в деревню.
Группа высылаемых иностранцев была отправлена на барке, которая через два месяца прибыла в Нижний Новгород. Во время плавания узников охранял один конвоир. Барка причаливала к берегу в крупных населенных пунктах и узники могли сходить за продовольствием. По всему видно, что ссыльные вняли словам графа Ростопчина, который обратился к ним перед отправкой:
"Французы, Россия дала вам пристанище, а вы не переставали строить козни против нее. С тем чтобы избегнуть смертоубийства и не запачкать страницы нашей истории подражанием вашему отвратительному революционному бешенству, правительство считает себя вынужденным удалить вас. Вы покидаете Европу, вы отправляетесь в Азию, вы будете жить среди гостеприимного, верного своим клятвам народа, который слишком презирает вас, чтобы трогать вас; постарайтесь стать там хорошими подданными, поскольку вам не удастся заразить его вашими дурными принципами... Сядьте в лодку, соберитесь с мыслями и постарайтесь не превратить ее в лодку Харона".
В действительности эта группа сосланных иностранцев благополучно провела в Нижнем Новгороде время до разрешения им вернуться в Москву в 1814 году. Но Нижний Новгород в сознании французов и сейчас ассоциируется с Сибирью, а нынешние французские исследователи проецируют свои страхи Сибири на исторический факт, обстоятельства которого уже давно известны: ссылка в Сибирь оказалась ссылкой в Нижний Новгород.
Вряд ли перечисленное можно назвать "террором" - французы после начала всех революций в терроре разбираются прекрасно. Для них революционный террор ассоциируется, прежде всего, с гильотинами. Популярен был у простого французского народа другой вид казни - растерзать на кусочки. Буквально разорвать человека руками.
Со стороны московских властей это были обычные превентивные меры, тем более, что Ростопчин действовал в рамках полученных от императора полномочий - он выполнял свой долг.
Имя Франсуа-Доминика Рисса не упоминается в конфликтных эпизодах, скорее всего, по причине его полной благонадежности и лояльности. Подданные России иностранного происхождения не подлежали "разбору" и могли заниматься своей торговлей с учетом конкретных политических и военных обстоятельств.
Среди высланных 40 иностранцев было двое, кто имел отношение к книготорговле. Это книготорговец Морис Аллар (Allart) и Огюст Семан (Огюст-Рене Семен, фр. Auguste-René Semen), впоследствии ставший известным типограф и издатель Август Иванович Семен.
Август Семен. Фотография из статьи Б.Л. Модзалевского "Август Иванович Семен" в журнале "Печатное искусство". 1903 г.
Граф Ростопчин в письме императору от 7 июня 1812 года писал:
"Здесь есть два проповедника иллюминатства: один типографщик Семен, другой книгопродавец Алларт. Я поручил наблюдать за ними человеку весьма способному; но эти люди, также как и Мартинисты, игроки и все плуты высшего разряда, приутихли: они хотят узнать, как я буду управлять, чтобы определить потом и свой образ действий".
Впоследствии он так объяснил их высылку из Москвы:
"Француз Семен, употребленный в типографии г. Всеволожского, человек хитрый и умный, принадлежит, так как и книгопродавец Аллар, к секте иллюминатов. Он покушался много раз завести ложу и, по найденным у него бумагам несколько лет назад, оказался человеком весьма злонамеренным против правительства, но дело сие, способом покровительства, осталось без дальнего следствия. Участие же, приемлемое господином Всеволожским, происходит от связей семейных, ибо Семен женат на дочери его жены".
Я думаю, что тогдашнее мнение Ростопчина о хитрости и уме Августа Семена и Аллара было вполне справедливо, а опасения иллюминатства - оправданы. Они оба были масонами. Иллюминаты и самые разнообразные секты, включая возглавляемый Селивановым корабль скопцов, посещаемый представителями императорской фамилии, пышным цветом расцвели в России в мирную эпоху дальнейшего правления Александра I.
Август Семен был женат на падчерице князя Николая Сергеевича Всеволожского. По благополучному возвращению из ссылки в 1814 году Семен продолжил работать в типографии князя. Впоследствии в 1818 году он занял должность инспектора Московской Синодальной типографии и проработал в этой должности до 1857 года.
С 1820 года арендовал типографию Медико-хирургической академии, также в 1828 году купил свою собственную типографию. Затем он в 1829 году открыл на Кузнецком Мосту книжную лавку для продажи своих изданий. Он выслужил российское потомственное дворянство.
Российское книгопечатание невозможно представить без имени Августа Семена.
Титульный лист Евгения Онегина, изданного в типографии Августа Семена при Императорской Медико-Хирургической Академии в 1826 году.
Некоторые исследователи отмечают, что в книжных лавках московских французов перед 1812 годом все больше стало продаваться русских книг. Это обстоятельство вполне понятно: французские жители Москвы обжились, обрусели и, учитывая волну русского патриотизма, возникшую в России накануне Отечественной войны 1812 года, следовали за книжным спросом, что было естественным коммерческим ответом на конкретные рыночные обстоятельства. Многие французы в Москве считали Наполеона своим врагом, что было вполне логично, а впоследствии доказано фактически.
Кстати, за годы, предшествовавшие французскому вторжению в Россию, когда слухи о победах Наполеона в Европе были достоянием российских газет, а могущество Великой армии, готовой напасть, признавалось в России, никто из московских французов не тронулся с места, чтобы покинуть хорошо насиженные московские дома и лавки и вернуться во Францию.
Кто знает, что они думали! Но нельзя исключать, их радовали мысли, что Наполеон завоюет Россию. Это ощущение у них, наверно, усилилось, когда армия Наполеона вторглась в пределы России, взяла Смоленск и направилась к Москве.