Лермонтов. Роковая дуэль.

[bettybarklay]

В "Ведомости о прибывших в Москву и выбывших из оной разных особ" в разделе "Прибыли в Москву" за 30 января 1841 года значилось: "В 2 часа пополудни из Ставрополя Тенгинского пехотного полка поручик Лермонтов". В Петербурге он был в первых числах февраля, а 5 февраля был приглашен на бал у графини Воронцовой-Дашковой.

Приехав в двухмесячный отпуск, предоставленный для свидания с бабушкой, Лермонтов не торопился на встречу с ней. Этот отпуск был Лермонтову дан в ответ на прошение бабушки Арсеньевой, оказывавшей сильное и постоянное давление на всех своих влиятельных родственников, чтобы отменить наказание в виде ссылки на Кавказ для единственного внука своего Мишеля. Прощения Мишель не получил, а отпуск дать "для свидания с бабушкой" император позволил.

Лермонтов проводил время в Петербурге, участвуя в светский балах и приемах. Первоначально отъезд Лермонтова к месту службы из Петербурга был назначен на 9 марта, но этот срок прошел, бабушка не ехала, а Лермонтов жил в Петербурге. Стало очевидно, что надо просить о продлении отпуска под предлогом распутицы и плохой дороги, препятствующей приезду бабушки.



Наконец уже в апреле дежурный генерал Главного штаба граф П.А.Клейнмихель вызвал Лермонтова и сообщил ему предписание в 48 часов покинуть Петербург и отправиться на Кавказ в Тенгинский пехотный полк. В 8 часов утра 13 апреля он выехал из Петербурга в Москву, куда прибыл "по полудни в 7 часов" 17 апреля 1841 года. Лермонтов выехал из Москвы в Ставрополь 23 апреля, так и не встретившись с бабушкой.

Лермонтов ехал на Кавказ из "немытой России". Кстати, о немытом. Некоторыми его современниками в описаниях привычек Лермонтова отмечалась его физическая неопрятность. Возможно, это косвенный признак гениальности: как известно, Лев Толстой тоже не очень любил мыться и доставлял гигиенически проблемы своим близким.

В Туле Лермонтов нагнал выехавшего днем ранее Алексея Аркадьевича Столыпина, следовавшего в Тифлис, в Нижегородский драгунский полк. Проехав Ставрополь 10 мая, Лермонтов со Столыпиным поехали в Георгиевск, где Лермонтов уговорил А. А. Столыпина отправиться в Пятигорск.

24 мая был подан Рапорт пятигорского коменданта полковника В. И. Ильяшенкова о болезни Лермонтова и ходатайство о разрешении ему задержаться в Пятигорске для лечения минеральными водами. 8 июня следует Приказ начальника Штаба войск Кавказской линии и Черномории пятигорскому коменданту "отправить Тенгинского пехотного полка поручика Лермонтова по назначению".

В ответ на это 13 июня следует Рапорт Лермонтова командиру Тенгинского пехотного полка полковнику С. И. Хлюпину о том, что он, отправляясь в отряд командующего войсками на Кавказской линии и в Черномории генерал-адъютанта П. X. Граббе, заболел по дороге лихорадкой и получил от пятигорского коменданта позволение остаться в Пятигорске впредь до излечения.

15 июня Лермонтов получил медицинское свидетельство, выданное ординатором пятигорского военного госпиталя лекарем Барклаем де Толли в том, что "Тенгинского пехотного полка поручик Михаил Юрьев, сын Лермонтов, одержим золотухою и цынготным худосочием, сопровождаемым припухлостью и болью десен, также с изъязвлением языка и ломотою ног, от каких болезней, г. Лермонтов, приступив к лечению минеральными водами, принял более двадцати горячих серных ванн, но для облегчения страданий необходимо поручику Лермонтову продолжать пользование минеральными водами в течение целого лета 1841 года; остановленное употребление вод и следование в путь может навлечь самые пагубные следствия для его здоровья".

30 июня генерал Главного штаба граф Клейнмихель еще раз сообщил командиру Отдельного кавказского корпуса генералу Головину о том, что Николай I, "повелеть соизволил..., дабы поручик Лермантов непременно состоял налицо во фронте и чтобы начальство отнюдь не осмеливалось ни под каким предлогом удалять его от фронтовой службы в своем полку".

Очевидно, что Лермонтов всячески уклонялся от военной службы. Он пытался вновь сказаться больным и это ему удалось. В переписке с бабушкой он обсуждал вероятность положительной реакции на свое прошение об отставке, если такое будет им подано. Он требует от нее невозможного: сделать так, чтобы отставка его была гарантировано принята.

Лермонтов рассчитывал лето провести в Пятигорске. Местное общество собиралось в доме генеральши Верзилиной, в котором было три дочери: Эмилия Александровна Клингенберг (1815 года рождения) - дочь генеральши Марии Ивановны от первого брака, Аграфена Петровна Верзилина (1822 года рождения) - дочь генерала Верзилина от первого брака, и Надежда Петровна Верзилина (1826 года рождения) - их совместная дочь. Сам хозяин дома, генерал Петр Семенович Верзилин, в 1841 году служил в Варшаве.

Николай Соломонович Мартынов, вышедший в отставку в начале 1841 года в чине майора, вместе с Михаилом Глебовым, проходившим в Пятигорске лечение после ранения, снимал другой дом, принадлежащий генералу Верзилину и расположенный в этом же квартале по диагонали от дома, где жила семья генерала.

Михаил Лермонтов вместе с Алексеем Столыпиным и князем Васильчиковым сняли неподалеку от дома, где жил Мартынов, на той же самой улице дом, принадлежащий капитану Чиляеву. Позже князь Васильчиков уступил половину своей квартиры в этом доме приехавшему князю Сергею Васильевичу Трубецкому, другому неуемному шутнику и "озорнику" петербургского высшего света, которого император тоже в очередной раз отправил на Кавказ.

Вместе с Трубецким в Пятигорск приехали окончившие весной 1841 года Екатерининский институт сестры Мусины-Пушкины, бывшие свояченицами Трубецкого. Скандальный брак Трубецкого на Екатерине Петровне Мусиной-Пушкиной в феврале 1838 года наделал много шума в Петербурге, поскольку на время свадьбы невеста, фрейлина императрицы Александры Федоровны, была беременна.

Мусины-Пушкины жили в Пятигорске в доме генерала Орлова - старшая сестра их была за ним замужем. Все это общество весело проводило время. "Одержимый золотухой и цынготным худосочием" поручик Лермонтов был душой компании высокосветской молодежи.

Например, 8 июля вечером, друзьями был дан пятигорской публике бал в гроте Дианы возле Николаевских ванн. Было весело, танцевали до утра. По воспоминаниям Эмилии Клингенберг (в браке Шан-Гирей), "...разошлись по домам лишь с восходом солнца в сопровождении музыки". Кроме танцев любимым занятием друзей считались карты.

По словам князя Васильчикова, "Мы жили дружно, весело и несколько разгульно, как живется в этом беззаботном возрасте, двадцать - двадцать пять лет".

Лермонтова он характеризовал так: "Он был шалун в полном ребяческом смысле слова, и день его разделялся на две половины между серьезными занятиями и чтениями, и такими шалостями, какие могут прийти в голову разве только пятнадцатилетнему школьному мальчику; например, когда к обеду подавали блюдо, которое он любил, то он с громким криком и смехом бросался на блюдо, вонзал свою вилку в лучшие куски, опустошал все кушанье и часто оставлял всех нас без обеда".

Также Лермонтов "... считал лучшим своим удовольствием подтрунивать и подшучивать над всякими мелкими и крупными странностями (других людей), преследуя их иногда шутливыми, а весьма часто и язвительными насмешками".

Объектом шуток и язвительных насмешек Лермонтова стал Николай Соломонович Мартынов. Возможно, он имел матримониальные планы в отношении дочери генеральши Верзилиной, Эмилии Клингенберг. Как свидетельствовал при расследовании дела о поединке сам Мартынов, им были предпринята попытка прекратить шутки со стороны Лермонтова: в разговоре он предупреждал и просил его перестать насмехаться.

На какое-то время насмешки Лермонтова прекратились, но ненадолго, и шутник вновь продолжил проявлять свою веселость, намеренно высмеивая Мартынова.

Согласно материалам дела причиной и поводом к последовавшего поединка послужили очередные шутки Лермонтова над Мартыновым в "присутствии дам". Мартынов, выйдя в отставку, в Пятигорске носил черкесскую одежду, и на поясе у него был кинжал в ножнах. В этом не было ничего необычного. например, сам Лермонтов даже написал свой автопортрет в такой одежде. Но одежда Мартынова стала предметом насмешек.

13 июля 1841 года в доме Верзилиных собралась компания, в которой присутствовали все перечисленные персоны, а кроме них был Лев Сергеевич Пушкин, тоже большой шутник и весельчак. Как вспоминал он впоследствии, они с Лермонтовым сидели на диване в гостиной в доме Верзилиных в ту минуту, когда Михаил Юрьевич произнес свою очередную остроту насчет наряда и кинжала Мартынова. Мартынов отреагировал серьезно.

По свидетельству князя Васильчикова, "выходя из дома на улицу, Мартынов подошел к Лермонтову и сказал ему очень тихим и ровным голосом по-французски: "Вы знаете, Лермонтов, что я очень часто терпел ваши шутки, но не люблю, чтобы их повторяли при дамах", - на что Лермонтов таким же спокойным тоном отвечал: "А если не любите, то потребуйте у меня удовлетворения". Мартынов ответил, что пришлет к Лермонтову своего секунданта.

Придя домой, Мартынов спросил, дома ли Глебов, и послал за ним своего человека с просьбой прийти. Глебов пришел через четверть часа, Мартынов спросил его, согласен ли он быть его секундантом, на что Глебов ответил согласием. Секундантом от Лермонтова был князь Васильчиков. Но о предстоящем поединке знали Столыпин и князь Трубецкой, которые, по всей вероятности, тоже присутствовали на дуэли. Чтобы не навлечь на них серьезного наказания, о них не было упомянуто впоследствии в материалах следствия.

Разумеется, все прекрасно понимали, чем они рискуют, участвуя в дуэли в любой роли. Я допускаю, что сама дуэль могла восприниматься продолжением шутки Лермонтова. Возможно, он заигрался настолько, что не видел разницы между вымышленным литературным Печориным, и самим собой. Можно было в воображении своем отождествлять боевого офицера Мартынова с вымышленным Грушницким, поступки и мысли которого в романе Печорин читал, как открытую книгу. Воображаемое в таком случае вступило в конфликт с действительностью, ибо отставной майор, ротмистр Мартынов - это же не начинающий книжный юнкер.

Лермонтов, думая сыграть роль Печорина, вынужден был принять на себя участь Грушницкого. Взрослые люди в дуэли не играют, а если играют, то недолго. Так случилось и с Лермонтовым.

Недолгая жизнь Лермонтова складывалась так, что всегда бабушка решала его проблемы, и оттого он мог по личному опыту надеяться, что конфликт, им созданный, разрешится кем-то другим.

Первая дуэль с де Барантом, добавившая Лермонтову общественной популярности, сделавшая его центром общественного внимания, чего он так жаждал, создала ему и ложный опыт удовольствия от дуэли, когда он был "слегка ранен и в восторге от этого случая, как маленького движения в однообразной жизни".

По многочисленным воспоминаниям тех, кто был вместе с Лермонтовым рядом в дни после вызова на поединок с 13 по 15 июля 1841 года, он был необыкновенно весел и оживлен. Ему вновь хотелось этого восторга!

И другими тоже эта предстоящая дуэль воспринималась, как еще одно развлечение в череде многочисленных забав и удовольствий, сопровождавших их пребывание в Пятигорске летом 1841 года. Как впоследствии вспоминал князь Васильчиков, "15 июля часов в 6-7 вечера мы поехали на роковую встречу; но и тут, в последнюю минуту, мы, и я думаю сам Лермонтов, были убеждены, что дуэль кончится пустыми выстрелами и что, обменявшись для соблюдения чести двумя пулями, противники подадут себе руки и поедут... ужинать".

Дуэль между Лермонтовым и Мартыновым состоялась в половине седьмого вечера 15 июля 1841 года. Пуля, выпущенная из пистолета в руке Мартынова, убила Лермонтова сразу, войдя в правый бок и выйдя навылет через левый:

"При осмотре оказалось, что пистолетная пуля, попав в правый бок ниже последнего ребра, при срастении ребра с хрящом; пробила правое и левое легкое, поднимаясь вверх вышла между пятым и шестым ребром левой стороны и при выходе прорезала мягкие части левого плеча; от которой раны поручик Лермонтов мгновенно на месте поединка помер"

Установлено, что были использованы дальнобойные крупнокалиберные дуэльные пистолеты Кухенройтера (Kuchenreuter) с кремнево-ударными запалами и нарезными стволами, принадлежавшие Алексею Столыпину. Вероятно, что эти пистолеты уже использовались в дуэли Лермонтова с Эрнестом де Барантом в феврале 1840 года.

После выстрела Мартынов, подойдя к безжизненному телу, простился с убитым Лермонтовым и уехал в Пятигорск к коменданту доложить о произошедшем поединке и его результате. Князь Васильчиков поехал за доктором, но ни один доктор не согласился ехать на место дуэли. Затем Глебов и Столыпин уехали в Пятигорск, где наняли телегу и отправили с нею к месту происшествия кучера Лермонтова - Ивана Вертюкова и человека Мартынова - Илью Козлова, которые и привезли тело на квартиру Лермонтова около 11 часов вечера.

В соответствии с установленным порядком, по факту поединка было заведено дело. Мартынов на момент дуэли уже был в отставке, но в случае, когда в деле замешан военный, дело могло быть рассмотрено военным судом. Сначала Мартынов был предан гражданскому суду в Пятигорске, но по его ходатайству дело было передано в пятигорский военный суд. Решение суда подлежало Высочайшей конфирмации.

3 января 1842 года была получена Высочайшая конфирмация по военно-судному делу о майоре Мартынове, корнете Глебове и титулярном советнике князе Васильчикове: "Майора Мартынова посадить в крепость на гоубтвахту на три месяца и предать церковному покаянию, а титулярного советника князя Васильчикова и корнета Глебова простить, первого за внимание к заслугам отца, а второго по уважению полученной им в сражении тяжелой раны".

Два представителя российского дворянства, имевшие прекрасные возможности для реализации того, что было дано им поколениями предков, природой и обществом, имевшие способности и таланты, получившие хорошее образование, не обремененные нуждой, в расцвете лет стрелялись на поединке.

Их жизни были почти параллельными: знакомые с детства, почти сверстники, оба писали стихи, оба учились в одной школе кавалерийских подпрапорщиков, были если не друзьями, то приятелями, оба были офицерами, оба в 1837 году поехали на Кавказ - один "охотником", другой - в ссылку, оба в 1838 году вернулись с Кавказа в Петербург, оба потом вновь вернулись на Кавказ и в военной кампании 1840 года участвовали в боях...

Летом 1841 года оба оказались в Пятигорске: один майор в отставке, а другой, все еще поручик, в очередной раз, уклоняясь от службы и нарушая воинскую дисциплину, приехал в Пятигорск, где увлекся шутками настолько, что, спровоцировав дуэль, был убит в поединке в неполные 27 лет, после чего Мартынов был предан суду.