как набоков гитлеру ухо проиграл - сон
C тех пор как соседи завели канарейку, я просыпаюсь на час раньше обычного, запоминая сны. Завели они её два дня уже как. Толку от канарейки никакого кроме снов. Но, наверное, надо и с этим заканчивать. Потому что я не высыпаюсь, а лежу ещё час, слушая её дурацкий свист, хохот её хозяйки (пышнотелая полячка с двумя детьми, поют они напару с канарейкой, иногда все четверо по утрам), их телевизор на кухне, и потрясённый ужасом от сновидений. Не там я поставил кровать. Решил поставить в маленькой комнатке-гробике-норке, а там стена совсем тонкая, а у соседей там кухня. Было очень уютно в этой комнатушке спать и экономно относительно отопления, ах, если бы не канарейка теперь. А просыпаться в холод я не очень люблю. Т.е., иногда вообще не люблю в холод просыпаться. Иногда наоборот: свежо так, что иногда я сплю без отопления с открытым балконом, и утром так бодренько, мне нравится, что холодно. А вот иногда мне надо проснуться в тёплый уютный подчёркнуто мир. Ну да. С такими-то снами. Написал соседке записку, что жить так не могу, с канарейкой за стеной моей спальни по утрам. Сны ей описывать не стал.
Я устроился работать в маленькую гостиницу в горах библиотекарем. Приехал отдыхать Владимир Набоков с женой. Мы много общались и катались на лыжах. Мне он показался скучным склизлым выёбистым типом, и я попросил его подписать все его книги из моей домашней библиотеки. Он всё проделал это. Я все книги эти с автографом подарил своей экс-фрау, которая его большая поклонница, и за это она вообще отдала мне ребёнка на летние каникулы целиком.
И вот на летние каникулы мы поехали втроём (я, Маша, Матиас) в горы тоже, в маленькую гостиницу. Там был рядом музей со странным названием "Анатомический театр толерантности", местная достопримечательность.
В одной красивой трёхлитровой банке были заспиртованы два уха и надпись: "Уши Гитлера и Набокова. 1943 г.". Я спросил у какой-то девушки-смотрительницы как такое может быть, что ухо Набокова тоже в этой банке, мы с Набоковым два месяца назад встречались, оба уха у него были на месте.
А дело вот в чём: Набоков проиграл в карты Гитлеру одно ухо, когда вывозил из Германии свою жену-еврейку (?), и уши жены проиграл тоже, и её ноздри, потому у него жена уродом жила, пока он не получил Нобелевскую премию, которую почти сразу всю потратил на пластические операции по наращиванию ноздрей и ушей. Однако жену он вывез из Берлина на последнем поезде (?), а в музее эта банка символизирует то, что в одной банке ухо тирана и его жерты могут оказаться, то есть равенство всех перед чем-то там.
Мы шли с Машей по Москве. И она мне говорит: папа, а ты можешь докинуть фотоаппарат до вон того окна? Да, - говорю, - какие проблемы. Размахиваюсь и закидываю фотоаппарат в окно какого-то дома. Моментально приезжает милиция. Спрашивают документы. Мой паспорт тут же рвут на мелкие куски и выкидывают, в Машином паспорте пишут другую дату рождения, ставят несколько печатей и тащат её в машину, говоря мне, что я должен буду привезти немалую сумму денег к завтра, если я не хочу, чтобы её трахнули все, кто есть в иммиграционной тюрьме, потому как она по новой дате рождения уже совершеннолетняя. Я в ужасе. Роюсь в своей сумке в поисках телефона адвоката или просто телефона. Подбегает что-то похожее на слоника, но с большими развесистыми сиськами, которые оставляют кровавый след на асфальте. Оно сбивает меня с ног и топчет мою сумку и ссыт на растоптанное, потом утрамбовывает меня и обоссанные вещи сиськами, как асфальтоукладчик, и откатывается на газон. Конец связи.
Я устроился работать в маленькую гостиницу в горах библиотекарем. Приехал отдыхать Владимир Набоков с женой. Мы много общались и катались на лыжах. Мне он показался скучным склизлым выёбистым типом, и я попросил его подписать все его книги из моей домашней библиотеки. Он всё проделал это. Я все книги эти с автографом подарил своей экс-фрау, которая его большая поклонница, и за это она вообще отдала мне ребёнка на летние каникулы целиком.
И вот на летние каникулы мы поехали втроём (я, Маша, Матиас) в горы тоже, в маленькую гостиницу. Там был рядом музей со странным названием "Анатомический театр толерантности", местная достопримечательность.
В одной красивой трёхлитровой банке были заспиртованы два уха и надпись: "Уши Гитлера и Набокова. 1943 г.". Я спросил у какой-то девушки-смотрительницы как такое может быть, что ухо Набокова тоже в этой банке, мы с Набоковым два месяца назад встречались, оба уха у него были на месте.
А дело вот в чём: Набоков проиграл в карты Гитлеру одно ухо, когда вывозил из Германии свою жену-еврейку (?), и уши жены проиграл тоже, и её ноздри, потому у него жена уродом жила, пока он не получил Нобелевскую премию, которую почти сразу всю потратил на пластические операции по наращиванию ноздрей и ушей. Однако жену он вывез из Берлина на последнем поезде (?), а в музее эта банка символизирует то, что в одной банке ухо тирана и его жерты могут оказаться, то есть равенство всех перед чем-то там.
Мы шли с Машей по Москве. И она мне говорит: папа, а ты можешь докинуть фотоаппарат до вон того окна? Да, - говорю, - какие проблемы. Размахиваюсь и закидываю фотоаппарат в окно какого-то дома. Моментально приезжает милиция. Спрашивают документы. Мой паспорт тут же рвут на мелкие куски и выкидывают, в Машином паспорте пишут другую дату рождения, ставят несколько печатей и тащат её в машину, говоря мне, что я должен буду привезти немалую сумму денег к завтра, если я не хочу, чтобы её трахнули все, кто есть в иммиграционной тюрьме, потому как она по новой дате рождения уже совершеннолетняя. Я в ужасе. Роюсь в своей сумке в поисках телефона адвоката или просто телефона. Подбегает что-то похожее на слоника, но с большими развесистыми сиськами, которые оставляют кровавый след на асфальте. Оно сбивает меня с ног и топчет мою сумку и ссыт на растоптанное, потом утрамбовывает меня и обоссанные вещи сиськами, как асфальтоукладчик, и откатывается на газон. Конец связи.