Проект "Старое радио": Белинский - эпизоды жизни.
Порудоминский В - Белинский - эпизоды жизни (радиоспектакль) реж.Лия Веледницкая уч.Г.Бортников, Игорь Кваша. - Проект «Старое радио».
К эпизоду с Булгариным. Пусть своими впечатлениями (а может, и сплетнями) поделится женщина (Панаева Авдотья Яковлевна. ВОСПОМИНАНИЯ):
"Я была очень дружна с женой Межевича, которую знала еще в девушках; она была очень хорошенькая, образованная и умная, и была не пара Межевичу, человеку доброму, но без всяких принципов. (89) Межевич давно был влюблен в мою приятельницу и делал ей предложение, когда жил в Москве. Через год по приезде своем в Петербург, устроившись редактором «Полицейской Газеты», он во второй раз сделал предложение и писал своему московскому другу, что, если получит опять отказ от давно любимой им девушки, то застрелится. Это письмо друг Межевича показал моей приятельнице, у которой был свой несчастный роман; она, не рассчитывая более на личное свое счастье и не желая быть причиной смерти Межевича, вышла за него замуж.
(89) Василий Степанович Межевич (1814-1849), плодовитый литератор Булгаринской партии, редактор официальных «Ведомостей Петербургской городской полиции», выгнанный со службы за растрату казенных денег. Человек слабохарактерный, но добрый.
Приезд Белинского в Петербург и его непосредственное сотрудничество в «Отечественных Записках» обидели Межевича; он не мог рассчитывать на работу в журнале, как прежде, и перебежал к Булгарину. В доме Межевича мне случилось встретить Булгарина. Он считал своею обязанностью являться с поздравлением к жене Межевича в торжественные дни года. Черты его лица были, вообще, непривлекательны, а гнойные, воспаленные глаза, огромный рот и вся фигура производили неприятное впечатление. Голос у него был грубый, отрывистый; говорил он нескладно, как бы заикался на словах.
Мне рассказывала Межевич, что Булгарин, в своей семейной жизни, был точно чужой, как хозяин дома не имел никакого значения, сидел всегда у себя в кабинете. Его жена, немка, и ее тетка распоряжались по своему произволу домом, детьми, деньгами. Булгарину давалась ничтожная сумма на карманные расходы, а все доходы от газеты от него отбирались. Булгарин тщательно скрывал от жены свои мелкие доходцы, получаемые от фруктовых магазинов, лавочек и винных погребов, восхваляемых им в своей газете".
В. Порудоминский
БЕЛИНСКИЙ
эпизоды жизни
Инсценировка
Действующие лица и исполнители
Рассказчик - В. Зубарев
Белинский - Г. Бортников
Жена Белинского - Е. Коровина
Некрасов - И. Кваша
Панаева - н. Литвинова
Его превосходительство - М. Погоржельский
Булгарин - П. Павленко
Режиссер-постановщик Л. Веледницкая
Душная, белесая петербургская ночь. В маленьком кабинете, который одновременно и гостиная, бессильно лежит на кушетке худой, изможденный человек. Вот уже несколько месяцев, как он не может говорить в полный голос, не может взять перо в руки, каждый вздох дастся ему с трудом. Человек этот в забытьи, он хрипло, прерывисто дышит, иногда бредит. И вдруг он приподнимается и ясным, страстным, звучным голосом говорит, словно обращаясь к громадной массе людей: «Проснитесь! Пора!» У постели трое- измученная тревогой жена, четырехлетняя дочь Оля и... еще кто-то, одетый в красивый голубой мундир, стоящий молча и неподвижно, как будто в ожидании. Перед внутренним взором умирающего - не его собственная жизнь, трудная и прекрасная, не жена и ребенок, которые остаются без всяких средств. Перед ним Россия, которую он узнал глубоко и которую хотел бы видеть освобожденной, миллионы крепостных и тысячи голубых мундиров… Он «говорит речь к народу» и говорит её так страстно, как говорил о правде, о свободе и справедливости всю свою недолгую жизнь. Белинский умер утром 26 мая 1848 года, не дожив четырех дней до своего 37-летия. Это о нем сказал Некрасов: «Учитель! Перед именем твоим позволь смиренно приклонить колени...» Да, он, действительно, был учителем. А учениками его были передовые люди, причем не только 30-х -40-х годов XIX столетия…
Буквально за несколько недель до смерти Белинского настойчиво приглашали в Третье жандармское отделение, где ему был обещан «самый ласковый и радушный прием». Почти при смерти, Белинский написал, что, если бы он сумел встать и явиться по этому «любезному» приглашению, долгожданное свидание не принесло бы никакого результата: «я очень боюсь, что его превосходительство, вместо того, чтобы из разговора со мною узнать, что я за человек, узнает только, что я кашляю до рвоты и до истерических слёз…» Жандармы не захотели ждать, пока он хоть немного окрепнет. И ночью с 25-го на 26 мая на квартиру к умирающему литератору явился адъютант генерала Дюбельта. В «гости»… Чтобы засвидетельствовать начальству, что «возмутительный» (так тогда называли «бунтовщиков) журналист действительно не «отлынивает». А умирает.
А. И. Герцен вспоминал: «Скобелев, комендант Петропавловской крепости, говорил шутя Белинскому, встречаясь на Невском проспекте; «Когда же к нам? У меня совсем готов тепленький каземат, так для вас его и берегу...»
Белинского преследовали и после смерти. Его имя было запрещено публиковать в печати. А за одно только чтение его «Письма к Гоголю» людей приговаривали к смерти, ссылали в Сибирь, отдавали в солдаты...
«Это гениальная вещь, да это, кажется, и завещание его», - сказал Герцен об этом великом документе эпохи, подводившем общий итог всей героической деятельности «Неистового Виссариона». В нем (написанном в июле 1847 года за границей, где критик лечился от смертельной в те времена легочной болезни) Белинский горячо вступился за «оскорбленное чувство истины, человеческого достоинства», попранное Гоголем в его последней книге. Недаром продажные журналисты типа Булгарина со злобой называли Белинского «бульдогом», «крикуном-мальчишкой» еще задолго до появления «Письма». Всего за 14 лет этот «выскочка». «недоучившийся гимназист», сын уездного лекаря буквально перевернул «с ног на голову» все устоявшиеся в страшную пору «безвременья» (после поражения декабристского восстании) литературно-критические каноны...
А между тем этот «грозный, ужасный» критик, этот гневный обличитель был застенчивым, скромным до конфузливости человеком, зачастую совершенно терявшимся в «светском кругу», вечно находившимся в нищете, в долгах, ютившимся в крохотных меблированных комнатках, где нечем было дышать к негде разогнуться. Он не блистал в салонах, не отличался решительно никакими талантами по части установлении «ловких» связей. И сам не раз говорил, что лучше с голоду умереть, чем пойти против своей совести. Он и был совестью своего времени - «центральной фигурой» своего времени. Если перелистать страницы воспоминаний современников - поразишься тому, как этот «провинциал», исключенный из Московского университета якобы «по ограниченности способностей» (а на самом деле за организацию философского кружка и создание антикрепостнической драмы «Дмитрий Калинин», где он со всем пылом молодости напал на это «гибельное право»), буквально с первого же шага стал «ни на кого не похож».
23-летний, уже больной чахоткой, вчерашний студент опубликовал громадную, выходившую с продолжениями, статью с символическим названием «Литературные мечтания» и подзаголовком «Элегия в прозе». Сразу же имя его стало знаменитым.
И с 1834 года Белинский становится подлинным вождем революционной критики, олицетворением смелого вызова примиренческим оценкам, а заодно зачисляется полицией в разряд «возмутителей».
«Статья Белинского судорожно ожидались молодёжью в Москве и Петербурге с 25 числа каждого месяца. Пять раз хаживали студенты в кофейные спрашивать, получены ли «Отечественные записки»; тяжелый номер рвали из рук в руки.
«Есть Белинского статья?» - «Есть», - и они поглощалась с лихорадочным сочувствием, со смехом, со спорами… и трех-четырех верования, уважений как не бывало» (А. И. Герцен).
Белинский стал критиком и историком русской литературы. Его по праву можно считать создателем истинной истории словесности. Именно он открыл Пушкина, Лермонтова, Гоголя, «натуральную школу», показал путь, по которому должны были идти литераторы, стремившиеся не просто к «искусству для искусства», а к исследованию и критике действительной жизни. Когда И. С. Тургенев впервые познакомился с этим «страшным» человеком, имя которого гремело в России, он «увидел человека небольшого роста, сутуловатого, с неправильным, но замечательным и оригинальным лицом, с нависшими на лоб белокурыми волосами и с тем суровым и беспокойным выражением, которое так часто встречается у застенчивых и одиноких людей...»
«Но в этом застенчивом человеке, в этом хилом теле обитала мощная, гладиаторская натура! Да, это был сильный боец! Он не умел проповедовать, поучать, ему надобен был спор... Когда он чувствовал себя «уязвленным», когда касалось до его дорогих убеждений, когда у него начинали дрожать мышцы щек и голос прерываться, тут надобно было его видеть: он бросался на противника барсом, он рвал его на части, делал его жалким и по дороге с необычайной силой, с необычайной поэзией развивал свою мысль... Притесняемый денежно литературными подрядчиками, притесняемый нравственно цензурой... закабаленный литератор со скрежетом зубов брался за перо и писал те ядовитые статьи, трепещущие от негодования, то обвинительные акты, которые так поражали читателя... С грозным вдохновением говорил он, приправляя серьезные слова убийственными колкостями» (А. И. Герцен). Блистательные стилистически, порой вдохновенно пророческие, яркие и необычайно живые, словно подлинная слышимая страстная речь, статьи Виссариона Григорьевича Белинского о литературе, театре, политике не ушли в архивное прошлое. Они до сих пор являются основой, почвой. из которой, словно разветвленное плодоносящее дерево, вырастает современная литература. Белинского и сегодня читают, а не просто «изучают», с тем же увлечением, с каким в его время поглощались «тяжелые нумера» «Отечественных записок», «Телескопа», «Молвы», Современника». И как всё все живое, произведении «Неистового Виссариона» словно заново рождаются с каждым поколением, воспитывая понимание прекрасного, осознание смысла творчества, смысла самой жизни.
М. Бабаева
К эпизоду с Булгариным. Пусть своими впечатлениями (а может, и сплетнями) поделится женщина (Панаева Авдотья Яковлевна. ВОСПОМИНАНИЯ):
"Я была очень дружна с женой Межевича, которую знала еще в девушках; она была очень хорошенькая, образованная и умная, и была не пара Межевичу, человеку доброму, но без всяких принципов. (89) Межевич давно был влюблен в мою приятельницу и делал ей предложение, когда жил в Москве. Через год по приезде своем в Петербург, устроившись редактором «Полицейской Газеты», он во второй раз сделал предложение и писал своему московскому другу, что, если получит опять отказ от давно любимой им девушки, то застрелится. Это письмо друг Межевича показал моей приятельнице, у которой был свой несчастный роман; она, не рассчитывая более на личное свое счастье и не желая быть причиной смерти Межевича, вышла за него замуж.
(89) Василий Степанович Межевич (1814-1849), плодовитый литератор Булгаринской партии, редактор официальных «Ведомостей Петербургской городской полиции», выгнанный со службы за растрату казенных денег. Человек слабохарактерный, но добрый.
Приезд Белинского в Петербург и его непосредственное сотрудничество в «Отечественных Записках» обидели Межевича; он не мог рассчитывать на работу в журнале, как прежде, и перебежал к Булгарину. В доме Межевича мне случилось встретить Булгарина. Он считал своею обязанностью являться с поздравлением к жене Межевича в торжественные дни года. Черты его лица были, вообще, непривлекательны, а гнойные, воспаленные глаза, огромный рот и вся фигура производили неприятное впечатление. Голос у него был грубый, отрывистый; говорил он нескладно, как бы заикался на словах.
Мне рассказывала Межевич, что Булгарин, в своей семейной жизни, был точно чужой, как хозяин дома не имел никакого значения, сидел всегда у себя в кабинете. Его жена, немка, и ее тетка распоряжались по своему произволу домом, детьми, деньгами. Булгарину давалась ничтожная сумма на карманные расходы, а все доходы от газеты от него отбирались. Булгарин тщательно скрывал от жены свои мелкие доходцы, получаемые от фруктовых магазинов, лавочек и винных погребов, восхваляемых им в своей газете".
В. Порудоминский
БЕЛИНСКИЙ
эпизоды жизни
Инсценировка
Действующие лица и исполнители
Рассказчик - В. Зубарев
Белинский - Г. Бортников
Жена Белинского - Е. Коровина
Некрасов - И. Кваша
Панаева - н. Литвинова
Его превосходительство - М. Погоржельский
Булгарин - П. Павленко
Режиссер-постановщик Л. Веледницкая
Душная, белесая петербургская ночь. В маленьком кабинете, который одновременно и гостиная, бессильно лежит на кушетке худой, изможденный человек. Вот уже несколько месяцев, как он не может говорить в полный голос, не может взять перо в руки, каждый вздох дастся ему с трудом. Человек этот в забытьи, он хрипло, прерывисто дышит, иногда бредит. И вдруг он приподнимается и ясным, страстным, звучным голосом говорит, словно обращаясь к громадной массе людей: «Проснитесь! Пора!» У постели трое- измученная тревогой жена, четырехлетняя дочь Оля и... еще кто-то, одетый в красивый голубой мундир, стоящий молча и неподвижно, как будто в ожидании. Перед внутренним взором умирающего - не его собственная жизнь, трудная и прекрасная, не жена и ребенок, которые остаются без всяких средств. Перед ним Россия, которую он узнал глубоко и которую хотел бы видеть освобожденной, миллионы крепостных и тысячи голубых мундиров… Он «говорит речь к народу» и говорит её так страстно, как говорил о правде, о свободе и справедливости всю свою недолгую жизнь. Белинский умер утром 26 мая 1848 года, не дожив четырех дней до своего 37-летия. Это о нем сказал Некрасов: «Учитель! Перед именем твоим позволь смиренно приклонить колени...» Да, он, действительно, был учителем. А учениками его были передовые люди, причем не только 30-х -40-х годов XIX столетия…
Буквально за несколько недель до смерти Белинского настойчиво приглашали в Третье жандармское отделение, где ему был обещан «самый ласковый и радушный прием». Почти при смерти, Белинский написал, что, если бы он сумел встать и явиться по этому «любезному» приглашению, долгожданное свидание не принесло бы никакого результата: «я очень боюсь, что его превосходительство, вместо того, чтобы из разговора со мною узнать, что я за человек, узнает только, что я кашляю до рвоты и до истерических слёз…» Жандармы не захотели ждать, пока он хоть немного окрепнет. И ночью с 25-го на 26 мая на квартиру к умирающему литератору явился адъютант генерала Дюбельта. В «гости»… Чтобы засвидетельствовать начальству, что «возмутительный» (так тогда называли «бунтовщиков) журналист действительно не «отлынивает». А умирает.
А. И. Герцен вспоминал: «Скобелев, комендант Петропавловской крепости, говорил шутя Белинскому, встречаясь на Невском проспекте; «Когда же к нам? У меня совсем готов тепленький каземат, так для вас его и берегу...»
Белинского преследовали и после смерти. Его имя было запрещено публиковать в печати. А за одно только чтение его «Письма к Гоголю» людей приговаривали к смерти, ссылали в Сибирь, отдавали в солдаты...
«Это гениальная вещь, да это, кажется, и завещание его», - сказал Герцен об этом великом документе эпохи, подводившем общий итог всей героической деятельности «Неистового Виссариона». В нем (написанном в июле 1847 года за границей, где критик лечился от смертельной в те времена легочной болезни) Белинский горячо вступился за «оскорбленное чувство истины, человеческого достоинства», попранное Гоголем в его последней книге. Недаром продажные журналисты типа Булгарина со злобой называли Белинского «бульдогом», «крикуном-мальчишкой» еще задолго до появления «Письма». Всего за 14 лет этот «выскочка». «недоучившийся гимназист», сын уездного лекаря буквально перевернул «с ног на голову» все устоявшиеся в страшную пору «безвременья» (после поражения декабристского восстании) литературно-критические каноны...
А между тем этот «грозный, ужасный» критик, этот гневный обличитель был застенчивым, скромным до конфузливости человеком, зачастую совершенно терявшимся в «светском кругу», вечно находившимся в нищете, в долгах, ютившимся в крохотных меблированных комнатках, где нечем было дышать к негде разогнуться. Он не блистал в салонах, не отличался решительно никакими талантами по части установлении «ловких» связей. И сам не раз говорил, что лучше с голоду умереть, чем пойти против своей совести. Он и был совестью своего времени - «центральной фигурой» своего времени. Если перелистать страницы воспоминаний современников - поразишься тому, как этот «провинциал», исключенный из Московского университета якобы «по ограниченности способностей» (а на самом деле за организацию философского кружка и создание антикрепостнической драмы «Дмитрий Калинин», где он со всем пылом молодости напал на это «гибельное право»), буквально с первого же шага стал «ни на кого не похож».
23-летний, уже больной чахоткой, вчерашний студент опубликовал громадную, выходившую с продолжениями, статью с символическим названием «Литературные мечтания» и подзаголовком «Элегия в прозе». Сразу же имя его стало знаменитым.
И с 1834 года Белинский становится подлинным вождем революционной критики, олицетворением смелого вызова примиренческим оценкам, а заодно зачисляется полицией в разряд «возмутителей».
«Статья Белинского судорожно ожидались молодёжью в Москве и Петербурге с 25 числа каждого месяца. Пять раз хаживали студенты в кофейные спрашивать, получены ли «Отечественные записки»; тяжелый номер рвали из рук в руки.
«Есть Белинского статья?» - «Есть», - и они поглощалась с лихорадочным сочувствием, со смехом, со спорами… и трех-четырех верования, уважений как не бывало» (А. И. Герцен).
Белинский стал критиком и историком русской литературы. Его по праву можно считать создателем истинной истории словесности. Именно он открыл Пушкина, Лермонтова, Гоголя, «натуральную школу», показал путь, по которому должны были идти литераторы, стремившиеся не просто к «искусству для искусства», а к исследованию и критике действительной жизни. Когда И. С. Тургенев впервые познакомился с этим «страшным» человеком, имя которого гремело в России, он «увидел человека небольшого роста, сутуловатого, с неправильным, но замечательным и оригинальным лицом, с нависшими на лоб белокурыми волосами и с тем суровым и беспокойным выражением, которое так часто встречается у застенчивых и одиноких людей...»
«Но в этом застенчивом человеке, в этом хилом теле обитала мощная, гладиаторская натура! Да, это был сильный боец! Он не умел проповедовать, поучать, ему надобен был спор... Когда он чувствовал себя «уязвленным», когда касалось до его дорогих убеждений, когда у него начинали дрожать мышцы щек и голос прерываться, тут надобно было его видеть: он бросался на противника барсом, он рвал его на части, делал его жалким и по дороге с необычайной силой, с необычайной поэзией развивал свою мысль... Притесняемый денежно литературными подрядчиками, притесняемый нравственно цензурой... закабаленный литератор со скрежетом зубов брался за перо и писал те ядовитые статьи, трепещущие от негодования, то обвинительные акты, которые так поражали читателя... С грозным вдохновением говорил он, приправляя серьезные слова убийственными колкостями» (А. И. Герцен). Блистательные стилистически, порой вдохновенно пророческие, яркие и необычайно живые, словно подлинная слышимая страстная речь, статьи Виссариона Григорьевича Белинского о литературе, театре, политике не ушли в архивное прошлое. Они до сих пор являются основой, почвой. из которой, словно разветвленное плодоносящее дерево, вырастает современная литература. Белинского и сегодня читают, а не просто «изучают», с тем же увлечением, с каким в его время поглощались «тяжелые нумера» «Отечественных записок», «Телескопа», «Молвы», Современника». И как всё все живое, произведении «Неистового Виссариона» словно заново рождаются с каждым поколением, воспитывая понимание прекрасного, осознание смысла творчества, смысла самой жизни.
М. Бабаева