Танаис II. Река Дану
Попробуем теперь объяснить природу смешения Дона и Сырдарьи в одном образе Танаиса.
Круг земли
Сведения, что об одной, что о другой реке попадают к грекам довольно поздно. От начала активной колонизации Северного Причерноморья (VII в. до н.э.) до основания, наконец, в устье Дона города Танаис (кон. III в до н.э.) прошло более 400 лет. Азовское море было столь непохоже на привычное грекам море (θάλασσα), что обычно называлось «озером» или даже «болотом».
О реках Средней Азии Геродот имел крайне приблизительные сведения, по сути, ему был известен только так называемый «Аракс», в общих чертах соответствующий Амударье (известной позднее как Окс). И это уже было большим прогрессом: его предшественник Гекатей Милетский (550 - 490 гг. до н. э.) только-только начал вводить в древнегреческий кругозор сведения о западном побережье Каспия и ничего не знал даже о закаспийском Араксе.
Предпосылки к отождествлению с Танаисом реки в дальних северо-восточных пределах Ойкумены появились, как только к грекам стали поступать сведения о Сырдарье и коренятся они в древнегреческой картине мира.
Мы привыкли смотреть на карту «сверху», где местность открывается нам во всей пространственной полноте. Центр карты обычно соответствует центру интересующей карту местности. Архаические греки (как и все остальные древние народы с географическими познаниями) осмысляли мир иначе - в виде Земного Круга (Γῆς περίοδος), окружающего «наблюдателя», который резонно полагал, что находится в его центре. Этот круг делился на сектора в соответствии с наблюдаемым движением Солнца и понятиями сторон света. Зачастую каждый сектор характеризовался населённым одним народом. В такой картине мира было естественно сливать все объекты выделяемого сектора в некое единство.
Посмотрим, что видели греки, смотря на восточную часть мира из района Эгейского моря.
В единый образ «Кавказа» сливались горные системы Азии, уходящие далеко на восток. Северный сектор занимали скифы над Понтом (Чёрным морем). На северо-востоке текла большая река Танаис, которую точно так же можно было продолжать дальше по мере того, как к грекам из Персидской державы стали поступать сведения о пограничной реке между царством Ахеменидов и «скифами». При секторальном мышлении Танаис идеально подходит в качестве границы Скифии (причисляемой к Европе) и Азии (подчинённой персам).
Если Геродотов сугубо локальный Меотийский Танаис не претендует на то, чтобы служить границей Европы и Азии (такой границей у Геродота является Фасис в Колхиде, то есть современная Риони), то Ктесий, который впервые упоминает понятие о Танаисе как о такой границе, говорил, прежде всего, уже о Танаисе-Сырдарье. Его сведения, черпаемые, несомненно, от персидских информаторов, сообщают о Ниле и Танаисе как о крайних пределах именно Азии. Эта Ктесиева Азия, видимо, просто-напросто тождественна державе Ахеменидов, а две великие реки очерчивают её границы. Европа «за Танаисом» - это «не-Азия», примыкающая к Азии=Персидскому царству с севера (и северо-запада, если брать другие границы). За Танаисом жили «скифы»-кочевники, не подчинявшиеся власти Ахеменидов.
После того как греки сами расселились по Азии, помимо инерции секторального мышления с центром в Элладе, на отождествление Дона и Сырдарьи работала неспособность оценить расстояния в нехоженой местности, то есть недостаток абстрактности мышления. Ведь если путь по Азии вдоль «Кавказа» можно было померить и оценить, то расстояние между Кирополем (Ходжентом) на Танаисе и устьем Танаиса в Меотиде никто не мерил «ногами». Дальние расстояния в «неизвестных» краях довольно естественно преуменьшаются в человеческом сознании. (Можем сравнить, насколько хорошо мы оцениваем расстояния на знакомой местности и по знакомым маршрутам и как расплывчато наше представление о расстояниях между двумя объектами в краях, где мы никогда не бывали. Москвичу может казаться, что Тверь от Москвы - это довольно далеко, а Новосибирск и Омск - где-то там в Сибири рядом). В результате расстояния по Скифии в представлении древних греков резко «схлопывались» и спутникам Александра, достигшим Сырдарьи, казалось, что они практически у Меотиды.
Возможно, то же самое казалось Дарию Великому, который пошёл в поход на понтийских скифов и, судя по рассказу Геродота, форсировал Танаис. Дарий мог намереваться захватить всю страну, лежащую к северу от Ахеменидской империи, с выходом в Согдиану и Бактрию - для чего, возможно, и повелел сжечь через 60 дней мост через Истр (Дунай), по которому он переправился в Скифию. Несмотря на то, что центр мира для Дария располагался куда восточнее и устье Дона и Сырдарья должны были располагаться в удалённых секторах персидского «круга земли», фактор «схлопывания» расстояний в далёких неизведанных краях мог действовать и на него. Кроме того, Дарий мог опираться непосредственно на географические построения греков - вспомним посланную им экспедицию Скилака.
В этой связи стоит, однако, заметить, что Танаис у Геродота не являлся ещё «концептуальной» рекой Скифии и тёк с севера, так что вполне возможно, что Дарий форсировал Северский Донец, а не Дон (впрочем, возможно, Донец Геродот отделял от Дона, называя его Сиргисом). Зато интенсифицировавшиеся в результате этого похода контакты со скифским миром могли привести к получению сведений о том, что основное течение могучей реки Танаис направлено с именно востока, что стало общим местом после Геродота. Эти данные могли стать достоянием и персов, и греков (которые также принимали участие в походе), синтезировавшись в образ непрерывной северной реки.
Бескрайняя Скифия
Другой фактор отождествления Дона и Сырдарьи - это, безусловно, сам Скифский мир. Удивительное культурное единство сформировавшегося в VII в. мира кочевников евразийских степей простиралось от Дуная и до неведомых тогда Монголии и окраин Китая и было фактом как для греков, так и для персов, которые знали всех кочевников под именем saka-. Это единство не могло не поражать более южные народы, привыкшие к относительно «компактным» странам (др.греч. ἔθνοι, др.перс. dahyu) и локальным границам расселения племён. Единство было, видимо, совершенно реальным не только в культурном плане: язык и этническая основа скифов-саков на всём пространстве степей, возможно, вплоть до юэчжей, были ещё крайне схожими. Наоборот, сарматы, скорее всего, выглядят вторичными вторженцами из более южных районов Средней Азии, начавшими теснить и раскалывать географически изначально единый скифский мир.
Когда воины Александра увидели на берегах Сырдарьи «тех же самых» скифов, что и в Причерноморье, они «не могли ошибиться», признав в Сырдарье великую реку Скифии, текущую с востока.
Скифский вопрос, безусловно, является важным во вскрытии топонимического фактора в представлениях греков о Танаисе. Греч. Τάναϊς, по всей видимости, действительно отражает др.иран. *dānu-, заимствованное от припонтийских скифов (и осложнённое на греческой почве суффиксом -ις < *-id-s, Gen.sg. -ιδος).
Это же *dānu- послужило предком славянского названия реки: др.рус. Донъ. Последнее, однако, скорее восходит к сарматскому слову - впрочем, и здесь нельзя делать скоропалительных выводов: осет. дон «вода», «река», формант гидронимов, происходит из алан. *dān, где ān > оn заведомо позднее раннеславянской эпохи.
Славянское Донъ явно находится в ряду других «сарматских» гидронимов Причерноморья, вытеснивших раннеантичные скифские названия: Дънѣпръ (из чего-то, что дало греч. Δάναπρις, впервые в Перипле, II в. н.э., вм. Βορυσθένης, возможно, через среднеиранскую сарматскую форму < *dānu- apara- «дальняя река», «дальний Дон»); Дънѣстръ (греч. Δάναστρις, лат. Danastius, впервые у Аммиана, IV в. н.э., вм. Τύρας - вероятно, из *dān(a)-istr «река Истр», «Дон-Истр»). Во всех них обращает на себя внимание передача иран. *ā через славянский краткий или редуцированный о/ъ, что может свидетельствовать о посредничестве других языков или же восходить к неизвестному сарматскому диалекту с ранней утратой долгот.
В связи с тем, что греки называли Танаисом и Дон, и Сырдарью, известный исследователь античной географии И.В. Пьянков (Бактрия в античной традиции, Душанбе 1982 , стр. 34) упоминает высказывавшееся предположение, что и в ираноязычной среде Сырдарья именовалась *Dānu- как нарицательное «большая река». Это действительно индоиранское слово, санскр. dā́nu- n. значит «жидкость», «капля», «роса». В иранском значение смещено именно в сторону речной воды, потока. В Авесте оно используется в стереотипной формуле, описывающей пространство: zəm.fraϑaŋha. dānu.drājaŋha. huuarə.barəzaŋha. (Y 60.4) - «на ширину земли, на длину реки, на высоту солнца», где dānu.drājaŋha. глоссируется сред.перс. rōd-dranāy «в длину реки».
А также это название упоминается как поток-преграда, сложный для пересечения из-за своей глубины: pairiϑβō. bauuaiti. paṇtā̊. təm. yim. dānuš. apaiiāiti. jafra. frabuna. taciṇtiš. hāu. dit̰. aēuuō. apairiϑβō. yō. vaiiaoš. anamarždikahe. (Aog. 77) - «Проходимым бывает путь, который преграждает Река, вытекающая из глубин, но не проходим тот, что принадлежит немилосердному Вайю» (dānu- здесь мужского рода). За пределами Авесты это слово известно исключительно в скифском и сармато-осетинском, где стало нарицательным для ‘воды’ и отложилось в гидронимах рек Северного Причерноморья.
Архаичность этого слова для Авесты, представление о глубоком Дану как о преграде, сравнимой с посмертной преградой на драматичном пути души, и наоборот, широкое употребление слова в мире ираноязычных кочевников - всё это как будто указывает на возможность того, что «скифы» Сырдарьи и/или персы могли называть Сырдарью *Dānu-. Особенно рьяно защищал такую интерпретацию Абаев (Абаев В.И. Скифский быт и реформа Зороастра - Избранные труды. Религия, фольклор, литература - Владикавказ, 1990, стр. 31), писавший прямо, что авест. dānu - это именно Сырдарья, длинная пограничная со скифским миром река, а не ‘река’ вообще.
Дану-Сырдарья?
Аргументацию Абаева вряд ли можно назвать безупречной: слишком архетипичен и мифологичен авестийский dānu-, чтобы быть названием конкретной реки. Апелляция к скифам также слабо достоверна - скифский комплекс, выводимый широкими мазками учёным из Авесты, в принципе представляет собой, скорее, исследовательское преувеличение. Кроме того, нет никаких положительных данных, что «скифы» Сырдарьи называли эту реку именно dānu- (ср. известие в предыдущем посте, что местные скифы называли Яксарт Silis). Греческий Τάναϊς-Сырдарья вряд ли может служить свидетельством, поскольку это собственно греческое образование на основе скифского корня с греческим суффиксом.
Положим, греки, достигшие Сырдарьи или прослышавшие о ней, узнали, что местные называют реку словом dānu-. Как они смогли интерпретировать его именно как Τάναϊς в собственном языке, а не заимствовать dānu- заново, возможно, в отличающейся форме? Это предполагало бы хорошее знакомство интерпретатора со скифским языком Северного Причерноморья, что маловероятно.
Куда проще предполагать, что имя Τάναϊς появилось у греков единожды, в Северном Причерноморье, а потом уже переносилось ими на другие реки в соответствии с их географическими умозрениями - ровно как «Кавказ» или «Тавр». Тогда посредство скифов или персов в именовании Танаисом Сырдарьи просто избыточно.
Имя Τάναϊς несёт отпечатки специфичности языка причерноморских скифов. Прежде всего, это начальное *t-, резко отличающееся не только от авест. dānu-, осет. дон и поздних сарматских названий Днепра и Днестра, но и от нынешнего названия Дона. Оно именно раннее скифское, попавшее однажды в греческую традицию через Геродота и с тех пор воспроизводившееся исключительно по письменной традиции. Так, турец. Tın или Ten (Tän) воспроизводит генуэзское название Tana, как называлась и колония Генуи, которую после захвата её турками сменил Азов. Несомненно, это название восходит к «классическому» имени Дона - Τάναϊς, лат. Tanais. Там же корни реки Танаквисль из «Круга Земного» Снорри Стурлусона (др.исл. Tanakvísl, «рукав Тана»). Наоборот, у народов, знакомившихся с Доном без посредства Геродота, мы видим более позднее название - ср. в др.венг. хронике Ethul id est Don - сарматского происхождения.
Видимо, замещавшие скифов сарматы смогли легко «пересчитать» фонематически скиф. *tānu- в своё *dānu-. Собственно, глухой звук на месте общеиран. *d- = праИЕ *d- совсем нередко обнаруживается в греческих заимствованиях именно из раннего скифского (ср. интерпретации имени прародителя скифов Таргитая (Ταργιτάος) через *darga- «длинный»). Крайне периферийный иранский язык причерноморских (только ли?) скифов мог сохранять такие глубокие архаизмы как глоттализованный глухой *t’, ставший непридыхательным звонким *d во всех остальных индоиранских и большинстве ИЕ.
Далее, Τάναϊς вряд ли восходит непосредственно к *t’ānu- = *dānu-. Либо это адаптация родительного падежа *dānauš, либо вообще образование на основе *dānau̯a (> др.греч.*ΤάναF-ις). Как известно, данавы - это имя враждебных существ в Авесте и Ведах, связанных, видимо, с dānu-. В Авесте в двух их всех трёх упоминаний данавов (Yt 13.37, Yt 5.73) эти враги именуются tūra- «туранцами». Всё это служит Абаеву подтверждением того, что эти враги - туранцы-скифы с Дану-Сырдарьи. Проблематичность отождествления «туранцев» со скифо-саками обсуждалась в другом месте, здесь же стоит отметить, что данавы - персонажи и древнеиндийской мифологии и там они тоже враждебны. Уж индийских демонов-данавов определённо невозможно связывать с взаимоотношениями со скифским миром.
Архетипичность данавов, «духов большой реки», вполне очевидна, но что-то могло побудить скифов назвать их именем Придонье - возможно, как *Dānau̯a-, «страна данавов» (тождество этнонимов и названий стран типичны для древнеиранских языков), которое и отразилось в греч. Τάναϊς. Скифы и правда могли воспринимать данавов как положительных персонажей - и это никак не свидетельствует прямо о взаимозависимости таких представлений с мнением о данавах на юге Средней Азии и в Индии.
Итак, можно сделать вывод, что смешение представлений о Доне и Сырдарье в одном образе великого Танаиса, вопреки Абаеву, коренится в собственно греческих географических представлениях. Несмотря на изначальное скифское название Танаиса, подлинный расцвет в качестве нарицательного обозначения ‘воды’ и компонента многих топонимов западной части Евразиских степей лексема *dānu- приобретает только в сарматскую эпоху.