По Фергане. 3. Новый и Старый Маргелан
Оригинал взят у rus_turk в По Фергане. 3. Новый и Старый Маргелан
Е. Л. Марков. Россия в Средней Азии: Очерки путешествия по Закавказью, Туркмении, Бухаре, Самаркандской, Ташкентской и Ферганской областям, Каспийскому морю и Волге. - СПб., 1901.
Предыдущие отрывки: [ Путешествие из Баку в Асхабад]; [ Попутчица]; [ Текинский Севастополь]; [ В русском Асхабаде]; [ Из Асхабада в Мерв]; [ Мерв: на базарах и в крепости]; [ «Железная цепь»]; [ Мост через Амударью]; [ Пестрые халаты Бухары]; [ Самарканд: русский город и цитадель]; [ Тамерлановы Ворота, Джизак, Голодная степь]; [ Сардобы Голодной степи, Чиназ]; [ Покоритель Туркестана]; [ Визит к Мухиддин-ходже]; [ Долинами Чирчика и Ангрена. Селение Пскент], [ Приближаясь к Ходженту. Мурза-Рабат], [ Ходжент], [ От Костакоза до Кокана], [ Кокан, столица ханства].
Город Маргелан тоже среди голой степи. Издали - это огромный зеленый лес, приосененный далекими белыми пирамидами снеговых гор. Тополям тут числа нет. Тут целые полки, целые армии гигантских тополей, и один стройнее, один выше другого. Наша среднеазиатская военная администрация везде с особенным старанием насаждала пирамидальный тополь. Асхабад, Самарканд, Ташкент, Кокан, Маргелан - это прежде всего бесконечные густые аллеи громадных тополей. Это дерево юга действительно очень удобно. Оно не затеняет так жилищ и не отнимает столько места, как развесистые деревья; оно опрятно и красиво, как никакое другое; оно растет так скоро и так неприхотливо, как никакое другое, и потом оно сразу делает пейзаж местности южным пейзажем. Но мне кажется, что привычное к равненью строя, к постройке в колонны и шеренги военное сердце чувствует, кроме того, невольное пристрастие к этому, так сказать, дисциплированному, сжатому и подобранному дереву, так легко поддающемуся солдатскому ранжиру, чуть не готовому маршировать вдоль прямых длинных улиц своими неподвижно вытянутыми, будто армия на смотру, зелеными рядами.
Аллея пирамидальных тополей в г. Скобелеве
Насаждениями этими Маргелан и другие города Ферганской области обязаны бывшему талантливому губернатору области, генералу Абрамову, который, вместе с генерал-губернатором Кауфманом, был одушевлен особенною ревностью к древонасаждениям всякого рода. Теперешний губернатор, Корольков, тоже славится как любитель и знаток древонасаждения и, как я слышал, даже был вызван в Закаспийскую область, в Государево имение Байрам-Али, для совещаний относительно хорошо знакомого ему вопроса разведения садов и лесов; свою подготовленность к этому делу он доказал еще бывши помощником губернатора в Самарканде, где им так удачно сделаны почти все многочисленные насаждения его.
Но кроме бесконечных рядов тополей, в Маргелане и бесконечные ряды казарм, лагерей, батарей. Тут стоят две артиллерийские батареи, из которых одна горная, конная, особенно потребная в подобных местностях, три линейных батальона по 4 роты каждый, один казачий полк, - целый внушительный отряд, способный держать в почтении и страхе не совсем смирившийся дух разных дикокаменных киргизов, кипчаков и других воинственных племен Кокана, так недавно еще боровшихся с нами с оружием в руках. Немудрено, что теперь все здесь тихо и спокойно. А выведите завтра войско, и все перевернется кверху ногами. Впрочем, здешние сарты и в мирном положении доезжают нас. Осмотревшись повнимательнее после первого страха, нагнанного на них скобелевским разгромом, они убедились, что русская власть не на словах только, а на деле применяет ко всем русским подданным одну мерку закона, что русский суд одинаково доступен, одинаково беспристрастен к сарту и киргизу, как и к русскому. И вот охрабрились до наглости, постигли живо всякую судебную кляузу, всякие ловкие гешефты с векселями, контрактами, залогами, стали брать подряды и поставки на войско, научились понимать и говорить по-русски все, что им нужно говорить и понимать, и, как жиды в Белоруссии, сцепившись друг с другом в неразрывный кагал, завладели мало-помалу всею торговлею и промышленностью края, отбили у русских решительно все выгодные дела. В русском Маргелане - бо́льшая часть домов их, магазины, склады - их.
Все это с искренним прискорбием развивал нам один из местных артиллерийских начальников, И. Р. В-ий, к которому мы имели письмо от своего ташкентского родственника, товарища его по службе, и у которого нам с женою пришлось обедать на другой день нашего приезда в Маргелан, в компании нескольких почтенных его сослуживцев. Гостеприимный земляк наш явился к нам в тот же вечер, как мы приехали, и хотя жил на холостую ногу, настаивал, чтобы мы с женою переехали в его квартиру из малоудобных номеров почтовой станции. Но перевозиться так надоело, что жена не решилась на новую перекочевку, и мы остались ночевать на станции, условившись с И. Р. В-м отобедать у него завтра. На другой день, в 7 часов утра, коляска В-ского и его конный джигит были уже у нашего подъезда. Нам хотелось до обеда осмотреть подробно Маргелан.
Русский Маргелан называется Новым Маргеланом, в отличие от Старого, Кокандского Маргелана, до которого отсюда целых 12, если не 15 верст. Если все туземные города Средней Азии похожи друг на друга как две капли воды, то и русские среднеазиатские города, в свою очередь, до неразличимости напоминают один другой.
Новый Маргелан отличается от Ташкента и Самарканда разве еще бо́льшим обилием и большею густотою зелени. Положительно, это один тополевый сад. Необозримые перспективы деревьев-колоссов открываются во все стороны, перекрещиваясь друг с другом. Эти сплошные зеленые стены бесконечной длины, огромной высоты, - оригинальны и красивы чрезвычайно. Веселое несмолкающее журчание арыков, струящихся у их корней, еще больше переносит воображение в сферу садов и деревенской природы.
Тополевые аллеи делают город очень обширным; в Маргелане десятки таких широких тенистых улиц, отлично вымощенных, ежедневно поливаемых водою арыков и освещенных вместе с тем фонарями, как всякий цивилизованный город.
Губернаторская улица - главная артерия города. Там все местные учреждения; там, между прочим, и превосходный двухэтажный дом военного собрания с роскошными балконами и террасами в восточном вкусе, окруженный цветниками и садом. Внутри - множество комнат, отделанных с большим вкусом, огромная танцовальная зала, с изящным паркетом, возвышенная платформа для концертов и спектаклей, гостиные и уборные, полные модной мебели, читальни со всевозможными газетами и журналами. Трудно поверить, что находишься в недавнем царстве Худояр-хана, в стране кипчаков и киргизов.
Новый дом губернатора области строится на той же улице и уже совсем почти готов. Теперешняя же резиденция губернатора и своим скромным видом, и своим положением скорее похожа на дачу. В нее въезжают через аллеи Губернаторской улицы.
На другом конце этой улицы городской сад, очень тенистый и уютный. Несколько широких утрамбованных аллей, обсаженных высокими деревьями, идут вдоль улицы, другие лучами сходятся в центральной площадке. Там маленькая деревянная церковь, временно заменяющая собою строющийся неподалеку новый собор.
В Маргелане есть два училища, одно женское, другое городское четырехклассное с шестилетним курсом. Оба имеют свои поместительные и удобные дома.
Скобелев. Овощной базар
Есть и азиатский базар, в котором нет ровно ничего интересного и в котором вся торговля, за исключением каких-нибудь 2-3 русских лавчонок, в руках местных сартов.
Есть порядочные магазины и в городе, Захо, Филатова и др., но вообще торговля здесь тихая, хотя Маргелан - официальная столица Ферганской области, резиденция ее губернатора и высших военных властей края.
Город Скобелев (с 1876 по 1910 г. - Новый Маргелан,
с 1924 г. - Фергана). Памятник М. Д. Скобелеву
Чтобы убить в глазах туземцев прежнее господствующее значение Кокана и лишить его опасного исторического престижа, главенство покоренного ханства перенесено было на новосозданный Маргелан, подобно тому, как и при завоевании Крыма Екатериною старый Бахчисарай, резиденция Гиреев, - был разжалован в заштатный город и должен был отдать свое былое первенство ничтожной Ак-Мечети, пожалованной в губернский город и переименованной Симферополем. По той же причине уничтожено было самое имя Кокандского ханства, которому было придано древнее арабское название его - Ферганы, Ферганской области.
Скобелев. Мечеть на площади Катта-базар
Нельзя сказать, чтобы выбор новой столицы области был сделан особенно удачно. Климат Нового Маргелана считается одним из самых вредных в Туркестане. Лихорадки жестоко мучают здесь русских, особенно новоприбывших. Приписывают его слишком большой близости подпочвенной влаги, что объясняет, с другой стороны, роскошный и необыкновенно быстрый рост здешних деревьев.
Сарты тоже болеют и мрут в Маргелане, но, как растения уже акклиматизированные, страдают от жары и сырости значительно меньше, чем русские, оттого они могут и работать здесь, в привычных им условиях, лучше русского, хотя вообще и силою, и сметкою своею русский рабочий гораздо выше туземного.
______
Поездку в Старый Маргелан мы предприняли уже на извозчике; как везде на южных окраинах наших, извозчики здесь с хорошими, удобными экипажами и на бойких лошадях. Г-н В-ий прислал нам, кроме того, надежного сарта, знающего по-русски и опытного во всяких торговых делах, на случай, если бы нам захотелось делать покупки в сартском базаре. Мы закупили кое-чего на дорогу, в предвидении долгих странствований по закоулкам туземного города, и веселою рысью двинулись по прекрасному шоссе, окруженному садами. Тут уже много подгородних имений, приобретаемых и русскими. Хотя дачных обиталищ построено еще не особенно густо, но можно предсказать, что все пространство между Новым и Старым Маргеланом очень скоро обратится в одну громадную подгородную слободу. Уже здесь открываются помаленьку заводы и фабрики; Фирсов устроил здесь пивоварню, чуть ли не единственную пока в Ферганской области.
Яр-Базар [Яр-Мазар - rus_turk] - первый кишлак, встретившийся нам на пути. Прежде это была крепость, оберегавшая со стороны гор Старый Маргелан; в ней жил родной брат кокандского хана, управляющий Маргеланом как одним из важнейших центров политической и торговой жизни ханства. Крепость отчасти уцелела и до сих пор, но большие постройки, когда-то наполнявшие ее, уже разрушены; теперь в ней высится, среди старых садов, только мечеть с окружающими ее хазретами и мазарами, да неизбежный базар.
Немного дальше Яр-Базара другие развалины, и тоже крепости. Здесь был сначала основан Скобелевым Новый Маргелан. Но место оказалось слишком неудобным, и генерал Абрамов перевел город несколько выше к горам, на теперешнее его место.
От самых садов Нового Маргелана нас все время провожал, громко журча и пенясь, глубокий арык. По его следам, нигде его не покидая, шоссе сбегает вниз к Старому туземному Маргелану. Это такой же типический сартский город, как Кокан и другие большие города Туркестана, поэтому описывать его узкие переулочки, его бесконечные дувалы, слепые кубики его глиняных домов было бы повторением много раз уже сказанного. Арыки тут особенно обильны водою, звонко журчат и падают каскадами с уступа на уступ; сады особенно густы и роскошны, деревья нередко чудовищной высоты. Множество «мазара́», посвященных разным чтимым «хазаретам», то и дело попадаются на дороге, в тени этих деревьев-гигантов, над говорливыми струями этих арыков. И все мазара́ отделаны с замечательным вкусом и большою тщательностью: колонки и потолки галереек затейливо расписаны яркими и пестрыми восточными красками. Везде бараньи и козлиные рога венчают портики, везде перед входом конские хвосты с медными шарами и разноцветные тряпки на высоких шестах, - наивная дань уважения народного своим прославленным чем-нибудь покойникам. Мечети разубраны в таком же вкусе. Переметы широких галерей, их столбы с оригинальными резными капителями, их потолки и стены - все это расписано зелеными и желтыми букетами по красному, красным и желтым по зеленому, в таком ярко грубом и наивно-красивом колере, в котором расписываются московские сундуки. Собственно говоря, эти глубокие поместительные галереи - и суть мечети. Они охватывают собою с трех сторон маленькое закрытое помещение, в котором молятся только зимою, а весь народ почти исключительно толпится под наружным навесом. Внутреннего убранства в кокандских мечетях так же мало, как и в бухарских, и в ташкентских. В кибле - ровно ничего, кафедры нет, а вместо нее оштукатуренные кирпичные ступеньки в виде лесенки.
Мы заглянули и в бани Маргелана, по-здешнему «хаммам». Они тут же на базаре, откуда спускаются в них; опрятная и просторная зала, до половины скрытая в земле, уставлена мягкими тахтами, устлана коврами и войлоками; вокруг всех ее стен устроено что-то вроде длинных полатей или хор, на которых кейфуют, улегшись на матрацах и подушках, полуголые сарты, только что вкусившие сладость горячей бани. Внизу тоже возлежит, сидит и неспешно распивает чай распотевшая до́красна публика. На полках сверкающие ряды больших оловянных чашек, на высоко подтянутых веревках бесцеремонно сушатся всякие цветные принадлежности сартского туалета, вымытые ради дешевизны тут же в бане собственными руками владельцев, так сказать, даровым материалом и даровым трудом. Большие часы украшают стены, по полу наставлены сундуки с бельем. Вообще, чисто и уютно, гораздо чище, уютнее и удобнее, чем в наших «общих русских банях для простого народа», большею частью поражающих своим свинством.
Интересные базары Маргелана на этот раз оказались не особенно интересными. По случаю байрама почти все лавки были заперты, и только аш-хане да чай-хане залиты были толпами разодетого праздного народа. Но живописную и характерную толпу эту нужно описывать не пером, а кистью или карандашом художника.
Должно быть, русские не особенно часто посещают Старый Маргелан, потому что появление наше с женою возбудило среди многочисленной публики базаров немалое любопытство. Не скажу также, чтобы это любопытство выражалось особенно дружелюбно относительно нас. Взрослые, конечно, сдерживали себя и о действительном расположении их к нашему брату русскому, не пугавшему их видом сабли и пистолета или нагайкою джигита, можно было судить только по их злобно-враждебным взглядам. Но туземные детишки, более искренние в своих порывах и менее благоразумные, чем их отцы, - нисколько не стеснялись кричать нам в глаза хотя и непонятные нам, но, по-видимому, очень выразительные вещи, грозить своими смуглыми кулачонками, и даже, где было можно, пускать нам вслед маленькие камешки…
Когда мы, мирно и ласково настроенные, должны были волей-неволей быть свидетелями этой грубой незаслуженной вражды со стороны людей, никогда нас не видавших и ничего о нас не знающих, - мне пришло в голову, что человек сам по себе хорошая тварь, но есть вещи, которые делают из него злого зверя. Вот и эти маргеланцы, - трудолюбивые садовники, искусные оросители, мирные торговцы, - добрые соседи друг другу, любящее своих жен и детей, усердно постящиеся в уразу, ежечасно молящиеся в мечетях, подающие помощь бедному и сирому. А вот стоило им только увидать нас, - и они ощетинились как волки, и все доброе глубоко спряталось в них, и оскалились на нас злобою одни их звериные зубы… Таков печальный плод войны, фанатизма и невежества.
Байрам помешал нам ознакомиться с интересовавшими нас местными фабриками шелковых изделий и медной посуды. Работ нигде не было, и наши поездки туда оказались напрасными.
Сарт из Старого Маргелана с сыновьями. Начало 1900-х
______
За обедом у гостеприимного В-ского мы много расспрашивали своих бывалых собеседников о местном крае в местных людях, и узнали от них немало любопытного. Узнали, между прочим, что в горах Ферганской области кроме множества ядовитых змей водится туземный змей-удав, боа-констриктор своего рода, которого покойный натуралист-герой Северцов, бывший, как известно, не от мира сего, в своей философской рассеянности раз схватил спящего голыми руками. Узнали мы также, что некоторые местности, лежащие в горных долинах Ферганы, иногда подвергаются ужасным опустошениям от так называемого «силя», то есть внезапного прорыва сквозь ледники скопившейся в них воды. Как и в Ташкенте, все здесь жаловались на слишком несвоевременное введение новых судов с неподходящими к Азии приемами следствий и судебных процессов и приписывали вредному влиянию этой реформы все усиливающуюся распущенность туземного населения. Порядок и послушание поддерживаются, по словам наших собеседников, только там, где еще держится прежняя военная строгость, где еще не расшатан разными кляузами авторитет власти; а там, где начальство слабо или где русской силы слишком мало (как, напр., в Кокане) - туземцы делаются до́нельзя дерзки и даже нередко бьют наших солдат.
______
Выехали мы из Маргелана только в 6 часов вечера. Крайним оплотом его с западной стороны служит цитадель своего рода, обнесенная стенами и башнями, - Новомаргеланский тюремный замок, в обширных дворах и корпусах которого можно, кажется, без труда поместить всех сартов и киргизов Ферганской области. Это хотя и печальная, но весьма существенная узда для разбойничьих нравов до сих пор враждебного нам кокандского народа, а на случай весьма возможной опасности - надежный «редюит» для защитников нового русского города.
Целый день моросил тихий дождик, и туманный воздух, пропитанный водяными парами, как глухим занавесом закрыл от нас все перспективы далеких гор. Пейзаж сделался серым и будничным, так что полудремлющему глазу казалось, будто мы едем унылыми осенними полями русской черноземной равнины, пробираясь из какого-нибудь села Покровского в село Теребуж. Мелькнули впереди две фигуры всадников, и мне искренно померещилось, что я вижу белую фуражку деревенского кавалера, провожающего верхом черную амазонку из соседней помещичьей усадьбы. Вблизи, однако, оказалась белая азиатская чалма рядом с черным азиатским халатом. Было совсем темно, когда мы добрались до станции Куа, в 26½ верстах от Маргелана. Смотритель тут одинокий, без всякого хозяйства. Но самоварчик, конечно, нашелся, и мы уселись около него, совсем как приезжие в русском постоялом дворе в добрую русскую зиму, болтая о своих впечатлениях и пощелкивая жаренные с солью фисташки, который здесь очень удобно заменяют наши семячки и развлекают путешественника в праздные часы его длинных и однообразных переездов. Впрочем, нас развлекали на этой станции и оригинальные жители ее. По обычаю, укоренившемуся в Средней Азии, вероятно, с давних веков, ласточки свободно вьют гнезда в комнатах азиатского дома, постоянно сообщающегося с вольным воздухом через его вечно открытые окна и двери. Я видел ласточкины гнезда даже в некоторых казенных учреждениях Ташкента; а уж степные почтовые станции, где публика то и дело входит и выходит, вносит и выносит свои вещи, - обратились естественным образом в привилегированные резиденции этих проворных птичек. В комнате, где мы распивали чай, все 4 угла над карнизами были застроены жилищами этих бесцеремонных птиц. Черные самки и самцы поочередно сидели на своих гнездах, спустившись в них пушистою грудью и далеко выставляя из них свои длинные развильчатые хвостики, а из серых кошельков, слепленных из грязи, выглядывали набитые туда, как грузди в плетушку, маленькие желторотые птенчики. Только один осиротевший самец, может быть, случайно залетевший в эту компанию своих зажиточных собратьев, торчал бесприютно посредине комнатного карниза, и вот на этого-то пернатого пролетария то и дело накидывались, гневно срываясь с своих гнезд и поочередно теребя его своими клювами, домовитые хозяева и почтенные отцы семейств, возмущенные опасною близостью к их мирному очагу неведомого бездомного бродяги. И бродяга этот, должно быть, сам чувствовал свою вину перед почтенными оседлыми обывателями почтовой станции, потому что метался от них в ужасе, не зная, где приткнуться, колотясь по очереди о все рамы окон и о все углы карнизов и не помышляя о защите.
Мы давно уже лежали на своих постелях, затушив огонь, а шумная травля четырьмя одного все еще продолжалась над нашими головами. Зато скорпионы и фаланги, которыми, по всеобщим рассказам, кишат станции в этой местностиг совсем не тревожили нас. Нельзя сказать этого самого о других хозяевах края - о сартах эдешнего кишлака. Вероятно, по случаю байрама, кутеж их затянулся далеко за полночь, и противные гортанные звуки их полудиких песен долетали до нас даже сквозь плотно запертые окна и двери. Напиваются они обыкновенно своею самодельною бузою, приготовляемой из джугары, которая, впрочем, запрещается нашим акцизным ведомством. Пьют сарты, конечно, достаточно много и вина, но вино все-таки дороже и опаснее, поэтому и не так часто появляется на туземных вечеринках.
В 4 часа утра мы уже тронулись в путь. Дул резкий, холодный ветер. Все поры кожи съежились. Местность тоже по плечу погоде, пустынная и однообразная; кишлаки и сады ушли влево, к берегам Сырдарьи, где они зеленеют вдали широкою и длинною полосою. Только согревшись чайком на станции Ассаке, после 26 верст дороги, мы опять пришли в обычное светлое настроение духа. Маргеланский уезд здесь кончается, и от реки Большого Шароханя начинается Андижанский уезд, самый плодородный во всей Ферганской области. Пейзаж опять становится оживленным, и дорога идет многолюдными кишлаками среди садов, жилищ и полей, усеянных дынями. Справа появились, на радость глазам, и горы. Только уже не далекие и не сплошные, а отдельными утесистыми хребтами и островами, из-за которых выглядывают белые черепа снеговых великанов Алая. Лёссовая почва из желтой и белой сделалась темною, как кофе, и еще более плодородною. Весело ехать не очень жарким синим днем среди этих старых уютных садов, переполненных орехами, винными ягодами, урюком, тутом, лоховником, среди домовитых, давно насиженных хозяйств, по зеленым берегам глубоких древних арыков, бегущих, журчащих и прыгающих с уступа на уступ, как настоящее горные ручьи.
Внизу, в тени громадных густых деревьев, прячется в обрывах берега какая-нибудь мельница-колотовка с своим малосильным, брызгающим колесом, у которого сидит весь белый от муки старый сарт-мельник в красной тюбетейке на голом затылке. Везде в кишлаках прохладные узкие переулочки, таинственные проходцы и дверочки, высокие стены, осененные нависшими ветвями деревьев, с окошечками и балкончиками плоскокрыших глиняных домов, наивно расписанные галереи-мечети без минаретов, приютившиеся над каким-нибудь мутным прудком, везде живописная толкотня крытых базарчиков на курьих ножках, с их глиняными «супами», медными самоварами и кумганами, с их вечно одинаковой публикой разноцветных тюрбанов и ярких халатов, распивающей день и ночь свой неизменный «кок-чай» и взирающей с суровым изумлением на проезжающую мимо них русскую барыню.
Поля тут - чистые огороды; после деревянного клина, именуемого здесь плугом, вся земля размешивается, словно каша ложкою, железною круглою лопатою, не шутя очень похожею на ложку. Эта тяжелая работа рук происходит с зари до зари на страшном припеке солнца почти совсем голыми рабочими, у которых, как у африканских негров, только коротенькие белые штаны наполовину прикрывают ляжки. Немудрено, что земледельцы эти кажутся нам издали гнедыми, как лошади. Бабы нигде здесь не работают в поле, и это, пожалуй, одна из выгод их затворничества. Несмотря на весеннее время, дыни уже везде сильно раскустились, и, конечно, не долго еще ждать их спелости. Это обычная здесь пища народа, к которой желудки его отлично приспособились, и потому он истребляет бесчисленное количество дынь не только летом, но и зимою, так как здешние дыни могут сохраняться до весны. Впрочем, и на желудки проезжих туземная душистая дыня не действует вредно и нисколько не напоминает в этом отношении пресловутых дынь-болтушек нашей малороссийской бахчи.
Здешние сарты приятно поражают своим трудолюбием. Тут никого почти не видишь праздно сидящего за трубкою, между тем как плоские крыши домов в турецких и арабских деревнях постоянно полны бородатыми лентяями с наргиле в зубах, проводящими чуть не целые дни в неподвижном кейфе…
Удод - обычная домашняя птица сартских деревень. Он толчется во всех дворах, во всех садах, у каждого арыка, то и дело вздергивая и опуская свою пестренькую головку, заостренную кпереди длинным клювом, а кзади длинною косичкою. Мы с женою не раз любовались изумительною быстротою и точностью, с какою удод клевал вокруг себя ползающих и летающих комашек, проворно работая своей головой-молоточком и вправо и влево, и назад и вперед, и проглатывая в каких-нибудь несколько секунд целый рой насекомых.
Сартовские дети во дворе дома. Ферганская обл. Начало 1900-х
Детишки толкутся тут тоже везде, как и удоды, и еще пестрее, еще проворнее удодов. У всякой дверочки дувала непременно яркая толпа девчонок и мальчуганов. Маленькие мальчишки большею частью начисто голы, как мать их родила; слиты крепко, как кирпичики, и медно-красные, как кирпичики; плечисты, мускулисты, ножисты, и у всех здоровый смуглый румянец на щеках, у всех черные как угольки сверкающие глазенки и черные как смоль волосы, - все сплошь красавцы и все сплошь черномазые; белокурого по ошибке не найдешь среди них. Но девочки, даже и самые маленькие, все тщательно приодеты; у всех завитые змейками черные косички висят по плечам, иногда даже ниже стана; все в ситцевых бешметиках и широких шароварах, ярко-желтых или ярко-пунцовых, с такими же яркими букетами; все в красненьких и желтеньких плоских шапочках. По их наряду и по их типу лица вы вполне можете судить о нарядах и лицах здешних молодых девушек и женщин, закрывающихся от нас, по крайней мере при мужчинах, непроницаемыми покрывалами.
Детки здесь не только у калиток и на заборах, но и верхами. Вон один такой мордатый босоногий бутуз преважно правит конем, покровительственно оглядываясь на двухлетнюю девчонку, что сидит за ним, раскорячившись крошечными ноженками и крепко уцепившись за его одежду. Немудрено тут сделаться джигитом, когда хребет коня делается привычным средством передвижения даже для младенцев, еще не умеющих говорить. Проезжающие арбы тоже набиты разодетыми по-праздничному детишками, особенно девочками, которых везут с собою напоказ родным и сватам завешенные черными чадрами чучела здешних баб. А нередко увидишь и двуногих коней, заседланных тоже детишками. Какой-нибудь седобородый старик самого злющего вида, готовый, кажется, съесть вас глазами, - идет вдруг вам навстречу, неся предобродушнейшим образом на своей стулом согнутой спине черномазого внука или внучку.
Тут уж попадается другой, совсем для нас новый тип сарта, с тонкими длинными губами, редкоусый, редкобородый, злого вида, напоминающий турецкого евнуха, с резким перевесом монгольской крови над иранскою. И все больше и чаще попадаются настоящие киргизы. Это все крепкий, плотный, ширококостый народ, здоровый и сильный, с наклонностью к ожиренью; смуглы до0p1;черна, с всклоченными, черными бородами, сурового и смелого взгляда, всегда в нахлобученных на глаза характерных острых колпаках с разрезными вверх загнутыми полями из белого войлока. Эти белые шапки еще резче оттеняют черноту их лица и их волос и придают им еще более воинственный вид. Кажется, это кара-киргизы, то есть черные, или каменные киргизы, живущие по Алайским горам, потому что в других местах Ферганской области мы уже встречали иной тип киргиза.
Когда такой смелый и ловкий наездник едет на своем лихом скакуне, увешанном со всех сторон вьюками, вы его сейчас отличите от целой толпы сартских всадников, среди которых он выделяется как коршун среди галок решительностью и уверенностью всех движений своих, своею молодецкой посадкой, всем своим видом хорошо оснащенного и смелого хищника. Сейчас виден рыцарь степных разбоев, былой владыка края, привыкший к быстрой расправе и к бесцеремонному распоряжению чужою собственностью и чужою жизнью.
У Оша киргизов уже очень много: над кишлаками сартов нам видны издали бобровые шалаши их кибиток, усеявшие пяты гор, где начинаются их степи. На Алае и его отрогах они кочуют в огромном множестве, и вообще кочевья их охватывают с обеих сторон, и с юга и с севера, плодоносную долину Сырдарьи. Везде, где хоть немножко запахнет привольем степей, где сады, кишлаки, поля и арыки дадут хотя маленький простор дикой траве, там сейчас, как грибы из влажной почвы, высыпают кибитки киргиза.
Народы, племена появляются на лице земном как-то сами собою, по роковым законам природы, тут киргиз, там сарт, там туркмен, совершенно так же, как в растительном мире одна местность вдруг на сотни верст покрывается какою-нибудь ассафетидой, другая на такие же сотни верст - диким хреном или красными цветами мака. Киргиз, как и ассафетида, сыт, живуч и могуч своею безлюдною пустынею и черпает из ее по-видимому бесплодного лона, как жирные стебли ассафетиды из солончаков Голодной степи все свои обильные соки…
(Продолжение следует)Другие материалы по теме:
• Н. П. Остроумов. Автобиография кокандского поэта Закирджана Фирката;
• В. И. Кушелевский. Материалы для медицинской географии и санитарного описания Ферганской области;
• В. Н. Гартевельд. Среди сыпучих песков и отрубленных голов. Путевые очерки Туркестана (1913).
Е. Л. Марков. Россия в Средней Азии: Очерки путешествия по Закавказью, Туркмении, Бухаре, Самаркандской, Ташкентской и Ферганской областям, Каспийскому морю и Волге. - СПб., 1901.
Предыдущие отрывки: [ Путешествие из Баку в Асхабад]; [ Попутчица]; [ Текинский Севастополь]; [ В русском Асхабаде]; [ Из Асхабада в Мерв]; [ Мерв: на базарах и в крепости]; [ «Железная цепь»]; [ Мост через Амударью]; [ Пестрые халаты Бухары]; [ Самарканд: русский город и цитадель]; [ Тамерлановы Ворота, Джизак, Голодная степь]; [ Сардобы Голодной степи, Чиназ]; [ Покоритель Туркестана]; [ Визит к Мухиддин-ходже]; [ Долинами Чирчика и Ангрена. Селение Пскент], [ Приближаясь к Ходженту. Мурза-Рабат], [ Ходжент], [ От Костакоза до Кокана], [ Кокан, столица ханства].
Город Маргелан тоже среди голой степи. Издали - это огромный зеленый лес, приосененный далекими белыми пирамидами снеговых гор. Тополям тут числа нет. Тут целые полки, целые армии гигантских тополей, и один стройнее, один выше другого. Наша среднеазиатская военная администрация везде с особенным старанием насаждала пирамидальный тополь. Асхабад, Самарканд, Ташкент, Кокан, Маргелан - это прежде всего бесконечные густые аллеи громадных тополей. Это дерево юга действительно очень удобно. Оно не затеняет так жилищ и не отнимает столько места, как развесистые деревья; оно опрятно и красиво, как никакое другое; оно растет так скоро и так неприхотливо, как никакое другое, и потом оно сразу делает пейзаж местности южным пейзажем. Но мне кажется, что привычное к равненью строя, к постройке в колонны и шеренги военное сердце чувствует, кроме того, невольное пристрастие к этому, так сказать, дисциплированному, сжатому и подобранному дереву, так легко поддающемуся солдатскому ранжиру, чуть не готовому маршировать вдоль прямых длинных улиц своими неподвижно вытянутыми, будто армия на смотру, зелеными рядами.
Аллея пирамидальных тополей в г. Скобелеве
Насаждениями этими Маргелан и другие города Ферганской области обязаны бывшему талантливому губернатору области, генералу Абрамову, который, вместе с генерал-губернатором Кауфманом, был одушевлен особенною ревностью к древонасаждениям всякого рода. Теперешний губернатор, Корольков, тоже славится как любитель и знаток древонасаждения и, как я слышал, даже был вызван в Закаспийскую область, в Государево имение Байрам-Али, для совещаний относительно хорошо знакомого ему вопроса разведения садов и лесов; свою подготовленность к этому делу он доказал еще бывши помощником губернатора в Самарканде, где им так удачно сделаны почти все многочисленные насаждения его.
Но кроме бесконечных рядов тополей, в Маргелане и бесконечные ряды казарм, лагерей, батарей. Тут стоят две артиллерийские батареи, из которых одна горная, конная, особенно потребная в подобных местностях, три линейных батальона по 4 роты каждый, один казачий полк, - целый внушительный отряд, способный держать в почтении и страхе не совсем смирившийся дух разных дикокаменных киргизов, кипчаков и других воинственных племен Кокана, так недавно еще боровшихся с нами с оружием в руках. Немудрено, что теперь все здесь тихо и спокойно. А выведите завтра войско, и все перевернется кверху ногами. Впрочем, здешние сарты и в мирном положении доезжают нас. Осмотревшись повнимательнее после первого страха, нагнанного на них скобелевским разгромом, они убедились, что русская власть не на словах только, а на деле применяет ко всем русским подданным одну мерку закона, что русский суд одинаково доступен, одинаково беспристрастен к сарту и киргизу, как и к русскому. И вот охрабрились до наглости, постигли живо всякую судебную кляузу, всякие ловкие гешефты с векселями, контрактами, залогами, стали брать подряды и поставки на войско, научились понимать и говорить по-русски все, что им нужно говорить и понимать, и, как жиды в Белоруссии, сцепившись друг с другом в неразрывный кагал, завладели мало-помалу всею торговлею и промышленностью края, отбили у русских решительно все выгодные дела. В русском Маргелане - бо́льшая часть домов их, магазины, склады - их.
Все это с искренним прискорбием развивал нам один из местных артиллерийских начальников, И. Р. В-ий, к которому мы имели письмо от своего ташкентского родственника, товарища его по службе, и у которого нам с женою пришлось обедать на другой день нашего приезда в Маргелан, в компании нескольких почтенных его сослуживцев. Гостеприимный земляк наш явился к нам в тот же вечер, как мы приехали, и хотя жил на холостую ногу, настаивал, чтобы мы с женою переехали в его квартиру из малоудобных номеров почтовой станции. Но перевозиться так надоело, что жена не решилась на новую перекочевку, и мы остались ночевать на станции, условившись с И. Р. В-м отобедать у него завтра. На другой день, в 7 часов утра, коляска В-ского и его конный джигит были уже у нашего подъезда. Нам хотелось до обеда осмотреть подробно Маргелан.
Русский Маргелан называется Новым Маргеланом, в отличие от Старого, Кокандского Маргелана, до которого отсюда целых 12, если не 15 верст. Если все туземные города Средней Азии похожи друг на друга как две капли воды, то и русские среднеазиатские города, в свою очередь, до неразличимости напоминают один другой.
Новый Маргелан отличается от Ташкента и Самарканда разве еще бо́льшим обилием и большею густотою зелени. Положительно, это один тополевый сад. Необозримые перспективы деревьев-колоссов открываются во все стороны, перекрещиваясь друг с другом. Эти сплошные зеленые стены бесконечной длины, огромной высоты, - оригинальны и красивы чрезвычайно. Веселое несмолкающее журчание арыков, струящихся у их корней, еще больше переносит воображение в сферу садов и деревенской природы.
Тополевые аллеи делают город очень обширным; в Маргелане десятки таких широких тенистых улиц, отлично вымощенных, ежедневно поливаемых водою арыков и освещенных вместе с тем фонарями, как всякий цивилизованный город.
Губернаторская улица - главная артерия города. Там все местные учреждения; там, между прочим, и превосходный двухэтажный дом военного собрания с роскошными балконами и террасами в восточном вкусе, окруженный цветниками и садом. Внутри - множество комнат, отделанных с большим вкусом, огромная танцовальная зала, с изящным паркетом, возвышенная платформа для концертов и спектаклей, гостиные и уборные, полные модной мебели, читальни со всевозможными газетами и журналами. Трудно поверить, что находишься в недавнем царстве Худояр-хана, в стране кипчаков и киргизов.
Новый дом губернатора области строится на той же улице и уже совсем почти готов. Теперешняя же резиденция губернатора и своим скромным видом, и своим положением скорее похожа на дачу. В нее въезжают через аллеи Губернаторской улицы.
На другом конце этой улицы городской сад, очень тенистый и уютный. Несколько широких утрамбованных аллей, обсаженных высокими деревьями, идут вдоль улицы, другие лучами сходятся в центральной площадке. Там маленькая деревянная церковь, временно заменяющая собою строющийся неподалеку новый собор.
В Маргелане есть два училища, одно женское, другое городское четырехклассное с шестилетним курсом. Оба имеют свои поместительные и удобные дома.
Скобелев. Овощной базар
Есть и азиатский базар, в котором нет ровно ничего интересного и в котором вся торговля, за исключением каких-нибудь 2-3 русских лавчонок, в руках местных сартов.
Есть порядочные магазины и в городе, Захо, Филатова и др., но вообще торговля здесь тихая, хотя Маргелан - официальная столица Ферганской области, резиденция ее губернатора и высших военных властей края.
Город Скобелев (с 1876 по 1910 г. - Новый Маргелан,
с 1924 г. - Фергана). Памятник М. Д. Скобелеву
Чтобы убить в глазах туземцев прежнее господствующее значение Кокана и лишить его опасного исторического престижа, главенство покоренного ханства перенесено было на новосозданный Маргелан, подобно тому, как и при завоевании Крыма Екатериною старый Бахчисарай, резиденция Гиреев, - был разжалован в заштатный город и должен был отдать свое былое первенство ничтожной Ак-Мечети, пожалованной в губернский город и переименованной Симферополем. По той же причине уничтожено было самое имя Кокандского ханства, которому было придано древнее арабское название его - Ферганы, Ферганской области.
Скобелев. Мечеть на площади Катта-базар
Нельзя сказать, чтобы выбор новой столицы области был сделан особенно удачно. Климат Нового Маргелана считается одним из самых вредных в Туркестане. Лихорадки жестоко мучают здесь русских, особенно новоприбывших. Приписывают его слишком большой близости подпочвенной влаги, что объясняет, с другой стороны, роскошный и необыкновенно быстрый рост здешних деревьев.
Сарты тоже болеют и мрут в Маргелане, но, как растения уже акклиматизированные, страдают от жары и сырости значительно меньше, чем русские, оттого они могут и работать здесь, в привычных им условиях, лучше русского, хотя вообще и силою, и сметкою своею русский рабочий гораздо выше туземного.
______
Поездку в Старый Маргелан мы предприняли уже на извозчике; как везде на южных окраинах наших, извозчики здесь с хорошими, удобными экипажами и на бойких лошадях. Г-н В-ий прислал нам, кроме того, надежного сарта, знающего по-русски и опытного во всяких торговых делах, на случай, если бы нам захотелось делать покупки в сартском базаре. Мы закупили кое-чего на дорогу, в предвидении долгих странствований по закоулкам туземного города, и веселою рысью двинулись по прекрасному шоссе, окруженному садами. Тут уже много подгородних имений, приобретаемых и русскими. Хотя дачных обиталищ построено еще не особенно густо, но можно предсказать, что все пространство между Новым и Старым Маргеланом очень скоро обратится в одну громадную подгородную слободу. Уже здесь открываются помаленьку заводы и фабрики; Фирсов устроил здесь пивоварню, чуть ли не единственную пока в Ферганской области.
Яр-Базар [Яр-Мазар - rus_turk] - первый кишлак, встретившийся нам на пути. Прежде это была крепость, оберегавшая со стороны гор Старый Маргелан; в ней жил родной брат кокандского хана, управляющий Маргеланом как одним из важнейших центров политической и торговой жизни ханства. Крепость отчасти уцелела и до сих пор, но большие постройки, когда-то наполнявшие ее, уже разрушены; теперь в ней высится, среди старых садов, только мечеть с окружающими ее хазретами и мазарами, да неизбежный базар.
Немного дальше Яр-Базара другие развалины, и тоже крепости. Здесь был сначала основан Скобелевым Новый Маргелан. Но место оказалось слишком неудобным, и генерал Абрамов перевел город несколько выше к горам, на теперешнее его место.
От самых садов Нового Маргелана нас все время провожал, громко журча и пенясь, глубокий арык. По его следам, нигде его не покидая, шоссе сбегает вниз к Старому туземному Маргелану. Это такой же типический сартский город, как Кокан и другие большие города Туркестана, поэтому описывать его узкие переулочки, его бесконечные дувалы, слепые кубики его глиняных домов было бы повторением много раз уже сказанного. Арыки тут особенно обильны водою, звонко журчат и падают каскадами с уступа на уступ; сады особенно густы и роскошны, деревья нередко чудовищной высоты. Множество «мазара́», посвященных разным чтимым «хазаретам», то и дело попадаются на дороге, в тени этих деревьев-гигантов, над говорливыми струями этих арыков. И все мазара́ отделаны с замечательным вкусом и большою тщательностью: колонки и потолки галереек затейливо расписаны яркими и пестрыми восточными красками. Везде бараньи и козлиные рога венчают портики, везде перед входом конские хвосты с медными шарами и разноцветные тряпки на высоких шестах, - наивная дань уважения народного своим прославленным чем-нибудь покойникам. Мечети разубраны в таком же вкусе. Переметы широких галерей, их столбы с оригинальными резными капителями, их потолки и стены - все это расписано зелеными и желтыми букетами по красному, красным и желтым по зеленому, в таком ярко грубом и наивно-красивом колере, в котором расписываются московские сундуки. Собственно говоря, эти глубокие поместительные галереи - и суть мечети. Они охватывают собою с трех сторон маленькое закрытое помещение, в котором молятся только зимою, а весь народ почти исключительно толпится под наружным навесом. Внутреннего убранства в кокандских мечетях так же мало, как и в бухарских, и в ташкентских. В кибле - ровно ничего, кафедры нет, а вместо нее оштукатуренные кирпичные ступеньки в виде лесенки.
Мы заглянули и в бани Маргелана, по-здешнему «хаммам». Они тут же на базаре, откуда спускаются в них; опрятная и просторная зала, до половины скрытая в земле, уставлена мягкими тахтами, устлана коврами и войлоками; вокруг всех ее стен устроено что-то вроде длинных полатей или хор, на которых кейфуют, улегшись на матрацах и подушках, полуголые сарты, только что вкусившие сладость горячей бани. Внизу тоже возлежит, сидит и неспешно распивает чай распотевшая до́красна публика. На полках сверкающие ряды больших оловянных чашек, на высоко подтянутых веревках бесцеремонно сушатся всякие цветные принадлежности сартского туалета, вымытые ради дешевизны тут же в бане собственными руками владельцев, так сказать, даровым материалом и даровым трудом. Большие часы украшают стены, по полу наставлены сундуки с бельем. Вообще, чисто и уютно, гораздо чище, уютнее и удобнее, чем в наших «общих русских банях для простого народа», большею частью поражающих своим свинством.
Интересные базары Маргелана на этот раз оказались не особенно интересными. По случаю байрама почти все лавки были заперты, и только аш-хане да чай-хане залиты были толпами разодетого праздного народа. Но живописную и характерную толпу эту нужно описывать не пером, а кистью или карандашом художника.
Должно быть, русские не особенно часто посещают Старый Маргелан, потому что появление наше с женою возбудило среди многочисленной публики базаров немалое любопытство. Не скажу также, чтобы это любопытство выражалось особенно дружелюбно относительно нас. Взрослые, конечно, сдерживали себя и о действительном расположении их к нашему брату русскому, не пугавшему их видом сабли и пистолета или нагайкою джигита, можно было судить только по их злобно-враждебным взглядам. Но туземные детишки, более искренние в своих порывах и менее благоразумные, чем их отцы, - нисколько не стеснялись кричать нам в глаза хотя и непонятные нам, но, по-видимому, очень выразительные вещи, грозить своими смуглыми кулачонками, и даже, где было можно, пускать нам вслед маленькие камешки…
Когда мы, мирно и ласково настроенные, должны были волей-неволей быть свидетелями этой грубой незаслуженной вражды со стороны людей, никогда нас не видавших и ничего о нас не знающих, - мне пришло в голову, что человек сам по себе хорошая тварь, но есть вещи, которые делают из него злого зверя. Вот и эти маргеланцы, - трудолюбивые садовники, искусные оросители, мирные торговцы, - добрые соседи друг другу, любящее своих жен и детей, усердно постящиеся в уразу, ежечасно молящиеся в мечетях, подающие помощь бедному и сирому. А вот стоило им только увидать нас, - и они ощетинились как волки, и все доброе глубоко спряталось в них, и оскалились на нас злобою одни их звериные зубы… Таков печальный плод войны, фанатизма и невежества.
Байрам помешал нам ознакомиться с интересовавшими нас местными фабриками шелковых изделий и медной посуды. Работ нигде не было, и наши поездки туда оказались напрасными.
Сарт из Старого Маргелана с сыновьями. Начало 1900-х
______
За обедом у гостеприимного В-ского мы много расспрашивали своих бывалых собеседников о местном крае в местных людях, и узнали от них немало любопытного. Узнали, между прочим, что в горах Ферганской области кроме множества ядовитых змей водится туземный змей-удав, боа-констриктор своего рода, которого покойный натуралист-герой Северцов, бывший, как известно, не от мира сего, в своей философской рассеянности раз схватил спящего голыми руками. Узнали мы также, что некоторые местности, лежащие в горных долинах Ферганы, иногда подвергаются ужасным опустошениям от так называемого «силя», то есть внезапного прорыва сквозь ледники скопившейся в них воды. Как и в Ташкенте, все здесь жаловались на слишком несвоевременное введение новых судов с неподходящими к Азии приемами следствий и судебных процессов и приписывали вредному влиянию этой реформы все усиливающуюся распущенность туземного населения. Порядок и послушание поддерживаются, по словам наших собеседников, только там, где еще держится прежняя военная строгость, где еще не расшатан разными кляузами авторитет власти; а там, где начальство слабо или где русской силы слишком мало (как, напр., в Кокане) - туземцы делаются до́нельзя дерзки и даже нередко бьют наших солдат.
______
Выехали мы из Маргелана только в 6 часов вечера. Крайним оплотом его с западной стороны служит цитадель своего рода, обнесенная стенами и башнями, - Новомаргеланский тюремный замок, в обширных дворах и корпусах которого можно, кажется, без труда поместить всех сартов и киргизов Ферганской области. Это хотя и печальная, но весьма существенная узда для разбойничьих нравов до сих пор враждебного нам кокандского народа, а на случай весьма возможной опасности - надежный «редюит» для защитников нового русского города.
Целый день моросил тихий дождик, и туманный воздух, пропитанный водяными парами, как глухим занавесом закрыл от нас все перспективы далеких гор. Пейзаж сделался серым и будничным, так что полудремлющему глазу казалось, будто мы едем унылыми осенними полями русской черноземной равнины, пробираясь из какого-нибудь села Покровского в село Теребуж. Мелькнули впереди две фигуры всадников, и мне искренно померещилось, что я вижу белую фуражку деревенского кавалера, провожающего верхом черную амазонку из соседней помещичьей усадьбы. Вблизи, однако, оказалась белая азиатская чалма рядом с черным азиатским халатом. Было совсем темно, когда мы добрались до станции Куа, в 26½ верстах от Маргелана. Смотритель тут одинокий, без всякого хозяйства. Но самоварчик, конечно, нашелся, и мы уселись около него, совсем как приезжие в русском постоялом дворе в добрую русскую зиму, болтая о своих впечатлениях и пощелкивая жаренные с солью фисташки, который здесь очень удобно заменяют наши семячки и развлекают путешественника в праздные часы его длинных и однообразных переездов. Впрочем, нас развлекали на этой станции и оригинальные жители ее. По обычаю, укоренившемуся в Средней Азии, вероятно, с давних веков, ласточки свободно вьют гнезда в комнатах азиатского дома, постоянно сообщающегося с вольным воздухом через его вечно открытые окна и двери. Я видел ласточкины гнезда даже в некоторых казенных учреждениях Ташкента; а уж степные почтовые станции, где публика то и дело входит и выходит, вносит и выносит свои вещи, - обратились естественным образом в привилегированные резиденции этих проворных птичек. В комнате, где мы распивали чай, все 4 угла над карнизами были застроены жилищами этих бесцеремонных птиц. Черные самки и самцы поочередно сидели на своих гнездах, спустившись в них пушистою грудью и далеко выставляя из них свои длинные развильчатые хвостики, а из серых кошельков, слепленных из грязи, выглядывали набитые туда, как грузди в плетушку, маленькие желторотые птенчики. Только один осиротевший самец, может быть, случайно залетевший в эту компанию своих зажиточных собратьев, торчал бесприютно посредине комнатного карниза, и вот на этого-то пернатого пролетария то и дело накидывались, гневно срываясь с своих гнезд и поочередно теребя его своими клювами, домовитые хозяева и почтенные отцы семейств, возмущенные опасною близостью к их мирному очагу неведомого бездомного бродяги. И бродяга этот, должно быть, сам чувствовал свою вину перед почтенными оседлыми обывателями почтовой станции, потому что метался от них в ужасе, не зная, где приткнуться, колотясь по очереди о все рамы окон и о все углы карнизов и не помышляя о защите.
Мы давно уже лежали на своих постелях, затушив огонь, а шумная травля четырьмя одного все еще продолжалась над нашими головами. Зато скорпионы и фаланги, которыми, по всеобщим рассказам, кишат станции в этой местностиг совсем не тревожили нас. Нельзя сказать этого самого о других хозяевах края - о сартах эдешнего кишлака. Вероятно, по случаю байрама, кутеж их затянулся далеко за полночь, и противные гортанные звуки их полудиких песен долетали до нас даже сквозь плотно запертые окна и двери. Напиваются они обыкновенно своею самодельною бузою, приготовляемой из джугары, которая, впрочем, запрещается нашим акцизным ведомством. Пьют сарты, конечно, достаточно много и вина, но вино все-таки дороже и опаснее, поэтому и не так часто появляется на туземных вечеринках.
В 4 часа утра мы уже тронулись в путь. Дул резкий, холодный ветер. Все поры кожи съежились. Местность тоже по плечу погоде, пустынная и однообразная; кишлаки и сады ушли влево, к берегам Сырдарьи, где они зеленеют вдали широкою и длинною полосою. Только согревшись чайком на станции Ассаке, после 26 верст дороги, мы опять пришли в обычное светлое настроение духа. Маргеланский уезд здесь кончается, и от реки Большого Шароханя начинается Андижанский уезд, самый плодородный во всей Ферганской области. Пейзаж опять становится оживленным, и дорога идет многолюдными кишлаками среди садов, жилищ и полей, усеянных дынями. Справа появились, на радость глазам, и горы. Только уже не далекие и не сплошные, а отдельными утесистыми хребтами и островами, из-за которых выглядывают белые черепа снеговых великанов Алая. Лёссовая почва из желтой и белой сделалась темною, как кофе, и еще более плодородною. Весело ехать не очень жарким синим днем среди этих старых уютных садов, переполненных орехами, винными ягодами, урюком, тутом, лоховником, среди домовитых, давно насиженных хозяйств, по зеленым берегам глубоких древних арыков, бегущих, журчащих и прыгающих с уступа на уступ, как настоящее горные ручьи.
Внизу, в тени громадных густых деревьев, прячется в обрывах берега какая-нибудь мельница-колотовка с своим малосильным, брызгающим колесом, у которого сидит весь белый от муки старый сарт-мельник в красной тюбетейке на голом затылке. Везде в кишлаках прохладные узкие переулочки, таинственные проходцы и дверочки, высокие стены, осененные нависшими ветвями деревьев, с окошечками и балкончиками плоскокрыших глиняных домов, наивно расписанные галереи-мечети без минаретов, приютившиеся над каким-нибудь мутным прудком, везде живописная толкотня крытых базарчиков на курьих ножках, с их глиняными «супами», медными самоварами и кумганами, с их вечно одинаковой публикой разноцветных тюрбанов и ярких халатов, распивающей день и ночь свой неизменный «кок-чай» и взирающей с суровым изумлением на проезжающую мимо них русскую барыню.
Поля тут - чистые огороды; после деревянного клина, именуемого здесь плугом, вся земля размешивается, словно каша ложкою, железною круглою лопатою, не шутя очень похожею на ложку. Эта тяжелая работа рук происходит с зари до зари на страшном припеке солнца почти совсем голыми рабочими, у которых, как у африканских негров, только коротенькие белые штаны наполовину прикрывают ляжки. Немудрено, что земледельцы эти кажутся нам издали гнедыми, как лошади. Бабы нигде здесь не работают в поле, и это, пожалуй, одна из выгод их затворничества. Несмотря на весеннее время, дыни уже везде сильно раскустились, и, конечно, не долго еще ждать их спелости. Это обычная здесь пища народа, к которой желудки его отлично приспособились, и потому он истребляет бесчисленное количество дынь не только летом, но и зимою, так как здешние дыни могут сохраняться до весны. Впрочем, и на желудки проезжих туземная душистая дыня не действует вредно и нисколько не напоминает в этом отношении пресловутых дынь-болтушек нашей малороссийской бахчи.
Здешние сарты приятно поражают своим трудолюбием. Тут никого почти не видишь праздно сидящего за трубкою, между тем как плоские крыши домов в турецких и арабских деревнях постоянно полны бородатыми лентяями с наргиле в зубах, проводящими чуть не целые дни в неподвижном кейфе…
Удод - обычная домашняя птица сартских деревень. Он толчется во всех дворах, во всех садах, у каждого арыка, то и дело вздергивая и опуская свою пестренькую головку, заостренную кпереди длинным клювом, а кзади длинною косичкою. Мы с женою не раз любовались изумительною быстротою и точностью, с какою удод клевал вокруг себя ползающих и летающих комашек, проворно работая своей головой-молоточком и вправо и влево, и назад и вперед, и проглатывая в каких-нибудь несколько секунд целый рой насекомых.
Сартовские дети во дворе дома. Ферганская обл. Начало 1900-х
Детишки толкутся тут тоже везде, как и удоды, и еще пестрее, еще проворнее удодов. У всякой дверочки дувала непременно яркая толпа девчонок и мальчуганов. Маленькие мальчишки большею частью начисто голы, как мать их родила; слиты крепко, как кирпичики, и медно-красные, как кирпичики; плечисты, мускулисты, ножисты, и у всех здоровый смуглый румянец на щеках, у всех черные как угольки сверкающие глазенки и черные как смоль волосы, - все сплошь красавцы и все сплошь черномазые; белокурого по ошибке не найдешь среди них. Но девочки, даже и самые маленькие, все тщательно приодеты; у всех завитые змейками черные косички висят по плечам, иногда даже ниже стана; все в ситцевых бешметиках и широких шароварах, ярко-желтых или ярко-пунцовых, с такими же яркими букетами; все в красненьких и желтеньких плоских шапочках. По их наряду и по их типу лица вы вполне можете судить о нарядах и лицах здешних молодых девушек и женщин, закрывающихся от нас, по крайней мере при мужчинах, непроницаемыми покрывалами.
Детки здесь не только у калиток и на заборах, но и верхами. Вон один такой мордатый босоногий бутуз преважно правит конем, покровительственно оглядываясь на двухлетнюю девчонку, что сидит за ним, раскорячившись крошечными ноженками и крепко уцепившись за его одежду. Немудрено тут сделаться джигитом, когда хребет коня делается привычным средством передвижения даже для младенцев, еще не умеющих говорить. Проезжающие арбы тоже набиты разодетыми по-праздничному детишками, особенно девочками, которых везут с собою напоказ родным и сватам завешенные черными чадрами чучела здешних баб. А нередко увидишь и двуногих коней, заседланных тоже детишками. Какой-нибудь седобородый старик самого злющего вида, готовый, кажется, съесть вас глазами, - идет вдруг вам навстречу, неся предобродушнейшим образом на своей стулом согнутой спине черномазого внука или внучку.
Тут уж попадается другой, совсем для нас новый тип сарта, с тонкими длинными губами, редкоусый, редкобородый, злого вида, напоминающий турецкого евнуха, с резким перевесом монгольской крови над иранскою. И все больше и чаще попадаются настоящие киргизы. Это все крепкий, плотный, ширококостый народ, здоровый и сильный, с наклонностью к ожиренью; смуглы до0p1;черна, с всклоченными, черными бородами, сурового и смелого взгляда, всегда в нахлобученных на глаза характерных острых колпаках с разрезными вверх загнутыми полями из белого войлока. Эти белые шапки еще резче оттеняют черноту их лица и их волос и придают им еще более воинственный вид. Кажется, это кара-киргизы, то есть черные, или каменные киргизы, живущие по Алайским горам, потому что в других местах Ферганской области мы уже встречали иной тип киргиза.
Когда такой смелый и ловкий наездник едет на своем лихом скакуне, увешанном со всех сторон вьюками, вы его сейчас отличите от целой толпы сартских всадников, среди которых он выделяется как коршун среди галок решительностью и уверенностью всех движений своих, своею молодецкой посадкой, всем своим видом хорошо оснащенного и смелого хищника. Сейчас виден рыцарь степных разбоев, былой владыка края, привыкший к быстрой расправе и к бесцеремонному распоряжению чужою собственностью и чужою жизнью.
У Оша киргизов уже очень много: над кишлаками сартов нам видны издали бобровые шалаши их кибиток, усеявшие пяты гор, где начинаются их степи. На Алае и его отрогах они кочуют в огромном множестве, и вообще кочевья их охватывают с обеих сторон, и с юга и с севера, плодоносную долину Сырдарьи. Везде, где хоть немножко запахнет привольем степей, где сады, кишлаки, поля и арыки дадут хотя маленький простор дикой траве, там сейчас, как грибы из влажной почвы, высыпают кибитки киргиза.
Народы, племена появляются на лице земном как-то сами собою, по роковым законам природы, тут киргиз, там сарт, там туркмен, совершенно так же, как в растительном мире одна местность вдруг на сотни верст покрывается какою-нибудь ассафетидой, другая на такие же сотни верст - диким хреном или красными цветами мака. Киргиз, как и ассафетида, сыт, живуч и могуч своею безлюдною пустынею и черпает из ее по-видимому бесплодного лона, как жирные стебли ассафетиды из солончаков Голодной степи все свои обильные соки…
(Продолжение следует)Другие материалы по теме:
• Н. П. Остроумов. Автобиография кокандского поэта Закирджана Фирката;
• В. И. Кушелевский. Материалы для медицинской географии и санитарного описания Ферганской области;
• В. Н. Гартевельд. Среди сыпучих песков и отрубленных голов. Путевые очерки Туркестана (1913).