РАЗГАДКА ЯРОПОЛЕЦКОЙ ЦЕРКВИ. Часть 2
Какую же информацию несет обнаруженный в Музее архитектуры новый ярополецкий чертеж? С одной стороны, он проливает свет на более ранний этап в истории церкви, а с другой, ставит новые вопросы, пока остающиеся без ответа. Наконец-то проясняется первоначальный замысел основателя усадьбы Захара Чернышева, визуально оформленный еще до привлечения к ярополецкому строительству К.И. Бланка и В.И. Баженова.
Проект «План и фасад церкви и оград» в усадьбе Ярополец Чернышевых. Фрагмент. ГНИМА имени А.В. Щусева. Публикуется впервые
Важно то, что в проекте двухкупольное здание с башней предстает вовсе не как комплекс из церкви и усыпальницы. Его правая северо-восточная половина (если стоять лицом к усадьбе) действительно является церковью. Это прямоугольное помещение с четырьмя опорными пилонами и граненой апсидой, ориентированной на восток с существенным смещением. Отмечено место алтаря, над куполом возвышается крест. Храм запроектирован на месте отцовского, возведенного в 1742 г., это видно по ранним межевым планам Яропольца 1770-х гг. К началу строительства усадьбы в 1760-х гг. это было единственное каменное здание на всей территории. Оно и определило местоположение и конфигурацию главной площади.
А вот левая юго-западная часть, будучи внешне абсолютно идентичной, явно не связана с церковной темой. Имея опознавательные приметы церкви в виде купола и апсиды, корпус предназначался для каких-то светских функций. Помещение делилось на семь комнат, вход был только через одну, из которой показаны проходы еще в четыре. Строение не могло служить ни усыпальницей, ни театром (как про существующее ныне здание гласит поздняя краеведческая легенда). Над левым куполом на чертеже развевается флаг, так же как и над четырехъярусной башней въездных ворот, скрепляющей оба объема. Их арка предполагалась сквозной и задумывалась как главный въезд на площадь с волоколамской дороги (как раз те самые настоящие «ворота» из переписки графини Чернышевой). Внутри проезда предполагался вход в церковь. В левый корпус вход запроектирован лишь в центре фасада, обращенного вовне, а не на усадебную площадь. Башня увенчана острым «шпицом», в третьем ее ярусе помещены часы, второй предполагался под колокола церковной звонницы. Таким образом, изображенное здание архитектурно и типологически является уникальным во всей известной русской усадебной архитектуре.
Увы, планировавшаяся функция левого купольного корпуса никак не прокомментирована в известных источниках. Вряд ли здесь задумывалась богадельня, как порой бывало при действовавших храмах в имениях военачальников. Пока более реалистичным кажется вариант размещения волостного или вотчинного правления - административного центра имения, своего рода, ратуши чернышевского майората. Внутренняя нарезка помещений вполне соответствует устройству конторского здания, а внешняя представительность архитектуры с куполом и башенной вертикалью вызывает аллюзии с ратушами и магистратами европейских городов. Можно вспомнить хорошо знакомые Чернышеву ратушные здания в управляемых им бывших городах Речи Посполитой - губернском Могилеве и уездном Витебске. Они неизменно служили доминантами городского пространства, визуально и высотно акцентировали места пребывания городских властей.
а) Ратуша в Могилеве. 1679-1698 гг. б) Ратуша в Витебске. 1775 г. Реконструкция первоначального облика В.А. Чантурии
Самое интересное, что у ярополецкого замысла обнаруживается и более конкретный источник в плане объединения в общую двойную структуру ратуши и церкви. Это знаменитая старая ратуша в немецком Мангейме, столице курфюрстов Пфальца (1700-1710, арх. И.Я. Ришер). Ее уникальная ситуация была в том, что к зданию ратуши была пристроена почти идентичная по объему католическая церковь св. Себастьяна с колокольней, одновременно служившей и ратушной башней. Запрет протестантского большинства в городском совете на возведение купола привел к тому, что оба симметричных здания, ратуши и церкви, получили одинаковые высокие крыши. Церковь снаружи опознавалась по установленным на коньке кровли крестам, а ратуша - по флажкам.
Старая ратуша в Мангейме. Из кн.: Thesaurus Palatinus (Band 1): Heidelberg und Mannheim. Heidelberg, 1747-1752 гг. Ссылка: https://digi.ub.uni-heidelberg.de/diglit/thesauruspalatinusbd1
Площадь и Старая ратуша в Мангейме. Гравюра XVIII в.
Старая ратуша в Мангейме
Структурно и фасадно мангеймская ратуша-церковь - самый близкий аналог тому, что изображено на ярополецком чертеже. Конкретных доказательств связи между этими двумя проектами нет, но Захар Чернышев мог сам видеть и отметить оригинальность мангеймской ратуши в ходе рейда русского военного корпуса князя В.Н. Репнина на Рейн в 1748 г., в котором принимал участие. Мангеймский пример мог быть известен графу и по многочисленным изображениям. Двор пфальцских Виттельсбахов был широко известен в XVIII в. как один из самых политически влиятельных в Германии. Среди пфальцских курфюрстов были известные военачальники и меценаты.
Построенная в Мангейме барочная резиденция славилась помимо прочего и показным превосходством над Версалем в количестве дворцовых окон. К слову, мангеймский дворец (1720-1726 гг.) имел планировку с двумя квадратами служебных дворов по сторонам, которая очень рифмуется с планировкой ярополецкого дворца З.Г. Чернышева. А замкнутая регулярная структура города в Мангейме, нарезанного на районы, получившие название «квадраты», находит параллели в перепланировке подаренного Чернышеву белорусского Чечерска. Полагаю, возможный мангеймский (как и вообще германский) след в содержательной и художественной программе двух центров чернышевского майората, Яропольца и Чечерска, заслуживает более пристального отдельного изучения. Не исключаю, что немецких аллюзий в замыслах Чернышева окажется даже больше, чем традиционно считающихся основными для России 1760-1770-х гг. французских. Пока же можно констатировать очевидное сходство замысла ярополецкой церкви с мангеймским примером и реконструировать вероятную логику замысла Захара Чернышева: в главном центре майоратного имения торжественно презентовался синтез властной и религиозной основ чернышевского «графства».
Дворец курфюрстов Пфальца в Мангейме (из кн.: Thesaurus Palatinus (Band 1): Heidelberg und Mannheim. Heidelberg, 1747-1752 гг.) и план главного дома усадьбы Ярополец Чернышевых
План Мангейма (гравюра 1715 г.) и план Чечерска в 1780-х гг. (по В.А. Чантурии)
Типология въездных башен архитипически восходит к устройству любого огражденного поселения или комплекса, будь то город, кремль, монастырь, укрепленный замок или парадная резиденция замкнутого типа. Для «партикулярной» русской усадьбы, группировавшейся вокруг барского дома, это был не самый характерный элемент застройки. Тем не менее, в период барокко и раннего классицизма такие примеры встречались и в русском усадебном строительстве, преимущественно крупном, связанном с большими средствами и амбициями. Въездные башни присутствовали в развитых планировках, где предполагались периметрально обстроенные парадные дворы или площади. Захар Чернышев, чья молодость была связана с пребыванием при русском посольстве в Вене и военными кампаниями, проходившими по территориям Речи Посполитой, Австрии, германских княжеств и Пруссии, мог неоднократно встречать схожие по устройству ренессансные и барочные замки дворцового типа, служившие резиденциями королей, принцев и курфюрстов. В Потсдаме он, например, должен был видеть городской дворец с его изящной въездной башней (1755-1752 гг., арх. Г. В. фон Кнобельсдорф).
а) Городской дворец в Потсдаме. Проект Г.В. фон Кнобельсдорфа. 1744 г. б) Въездная башня замка Радзивиллов в Олыке. Фото нач. ХХ в.
Разные вариации данной темы присутствовали в резиденциях польской знати - в Олыке и Несвиже Радзивиллов, в Корце Чарторыйских и т.д. Последние заслуживают особого внимания, поскольку отстраивавшие их магнаты были участниками бурных политических событий, непосредственно связанных с Россией. К тому же Чернышевы настаивали на своем польском происхождении, отличались свойственным польской шляхте развитым самосознанием, с выраженным чувством избранности и завышенным самомнением. Есть основания считать, что Захар Чернышев с особым вниманием относился ко всему, что было связано с исторической родиной семьи. Не следует забывать, что он в течении десятилетия успешно управлял недавними польскими территориями, внимательно вникая в их экономическую, религиозную и культурную специфику. Кстати, в олыкской резиденции Радзивиллов (1737-1755 гг.) в объеме надвратной башни была устроена дворцовая капелла, что перекликается с расположением ярополецкой церкви при въезде на замкнутую территорию усадьбы.[19]
Из близких к Яропольцу по времени аналогов в русской архитектуре можно назвать спроектированную, но так и не реализованную башню дворца герцога Бирона в Рундале (проект Ф.Б. Растрелли, 1736 г.), известную также по чертежам башню усадьбы графа А.П. Бестужева-Рюмина в Петербурге (1740-е гг.), сохранившуюся башню усадебного дворца графа Р.И. Воронцова в Андреевском (1770-е гг.). Из сохранившихся еще стоит упомянуть башню, включенную в комплекс Богородицкого дворца под Тулой, возведенного в 1773-1784 гг. И.Е. Старовым для внебрачного сына Екатерины II и Г.Г. Орлова Алексея Бобринского. Она была построена чуть раньше усадьбы, в 1760-х, на месте проездной башни тогда еще действовавшей Богородицкой крепости и служила волостным правлением (оно занимало помещения над воротами), одновременно являясь звонницей расположенной по соседству Казанской церкви. Эта аналогия, находящая свои пусть и не прямые параллели с упоминавшейся ратушей-церковью в Мангейме, чрезвычайно важна в свете интерпретации ярополецкого проекта. Выходит, что и в русском контексте существовали примеры архитектурного объединения ратушных и церковных функций. И наверняка не все они нам сегодня известны.
а) Въездная башня усадьбы графа А.П. Бестужева-Рюмина на Неве в Санкт-Петербурге. Чертеж 1740-х гг. Национальный музей, Стокгольм б) Въездная башня усадьбы Андреевское графов Воронцовых. Чертеж арх. Н. фон Берга. 1770-е гг. Аукционный дом «Литфонд», 2021 г.
а) Въездная башня дворца герцога Бирона в Рундале. Чертеж Ф.Б. Растрелли. 1736 г. Галерея Альбертина. Вена. б) Въездная башня усадьбы Богородицк графа А.Г. Бобринского. Фото нач. ХХ в.
После типологического и функционального анализа проекта неизбежно встает вопрос о его датировке и возможном авторстве. Если считать фасады застройки площади проектным предложением, а не фиксацией уже существовавших строений, то чертеж следует датировать не позже середины 1760-х гг. К 1766 г., судя по «Экономическим примечаниям» периметр площади уже имел и ограду с воротами, и «замковые башни». Даже если допустить, что описания составлялись на перспективу и фиксировали в качестве существующих еще только возводимые или запроектированные постройки, это не сильно меняет временные границы проекта. Если же допустить, что на проектном чертеже церкви помимо нее изображен уже сформировавшийся в 1760-е архитектурный контекст площади, то датировка может сдвинуться к середине 1770-х гг., когда после учреждения майората у Захара Чернышева созрела мысль о перестройке отцовской церкви. У нас слишком мало данных, чтобы настаивать на каком-то из этих вариантов. В логике развития семейной истории Чернышевых и эволюции ярополецкого комплекса предпочтительнее вторая дата - 1770-е гг. Поскольку мы не знаем, как точно выглядел периметр площади на 1760-е гг., нельзя отвергать версию, что на чертеже показан план его реконструкции спустя десятилетие, например, с заменой некоторых уже по каким-то причинам не устраивавших владельца строений, например, ворот и т.д. Так что вопрос остается открытым. Нет и четкого понимания, была ли полностью заменена церковь 1742 г. на новую или только перестроена. Удивительным образом высота колокольни «со шпицом» на чертеже соответствует тем самым 20 саженям в сведениях о старой колокольне. В остальном, мы не знаем, как выглядела церковь, не имеем ее планов, кроме очень условных обозначений ее положения на общих планах местности.
Если на чертеже мысленно отсечь левую (предположительно «ратушную»)половину здания, останется компактный храм с высокой колокольней, который вполне мог быть возведен Г.П. Чернышевым в начале 1740-х гг. Это архитектура в духе скромного постпетровского (аннинского или раннеелизаветинского) барокко, весьма сдержанно использовавшего язык классических форм. При желании такому зданию можно подобрать ряд близких по объемно-планировочным и силуэтным характеристикам аналогов. Хронологически они все укладываются в период с конца 1730-х по конец 1760-х гг. и представляют более скромную в декоративном отношении линию, существовавшую параллельно с пышным придворным вариантом барокко, в основном представленным творчеством Ф.Б. Растрелли. Но и у самого Растрелли, особенно в поздний период 1760-х гг., когда он выполнял уже сильно ограниченные по бюджету проекты вернувшегося из ссылки курляндского герцога Э.И. Бирона, тоже можно найти примеры стилистически сдержанных церковных проектов с простыми структурами и отсутствием объемного ордера (проект православной церкви для Митавы, 1760-е гг.).
а) Гипотетическая реконструкция Казанской церкви 1742 г. в усадьбе Ярополец Чернышевых (на основе чертежа из ГНИМА имени А.В. Щусева) б) Проект церкви в Яблоницах под Санкт-Петербургом. Неизвестный архитектор. 1750-е гг. НИМ РАХ. в) Проект православной церкви в Митаве. Арх. Ф.Б. Растрелли. 1767 г.
Подобная стилистика, в России уходящая корнями в петровские времена, а в Европе ориентированная на обширный пласт классицизирующего барокко северных стран (немецких земель, Швеции, Дании, Нидерландов, отчасти Речи Посполитой), была устойчива в архитектурной практике всех этих территорий вплоть до 1770-х и даже 1780-х гг. Даже когда при дворе Екатерины II господствовали идеалы «классического вкуса», некоторые круги заказчиков демонстрировали явный консерватизм, ориентируясь в своем строительстве на стиль, словно законсервировавшийся с середины XVIII в. Об этом, например, говорят постройки усадьбы Андреевское графов Воронцовых, по формам и декору довольно архаичные для 1770-х гг. и более уместные для елизаветинского Петербурга 1740-х. Эта архитектура, сформировавшаяся еще до яркого всплеска растреллиевской барочной роскоши, поразительно рифмуется с екатерининской архитектурой раннего классицизма, с ее примесью упрощенного рококо, полным или частичным отказом от монументальных ордерных форм, но с сохранявшейся тягой к избирательному фасадному декору и выразительности, а иногда даже и гротескности силуэтов.
В России эта архитектура ко всему прочему долго сохраняла и поддерживала характерные петровские мотивы, как, например, шпили или «шпицы» на церквях и колокольнях, как и сам зальный тип церквей. Этот образ был вновь актуализирован в 1760-е в связи с восстановлением пострадавшего от пожара в 1756 г. Петропавловского собора в Петербурге. В 1764 г. почти все крупные архитекторы выступили со своими проектными предложениями, так или иначе обыгрывавшими знаковый тип петровской колокольни (была восстановлена лишь к 1775 г.). Популярность высоких шпилей была характерным явлением в т.ч. и для строительства в провинции все екатерининское время. Можно привести в пример Благовещенский собор в Шлиссельбурге (1764, колокольня - 1788-1795 гг.), Ильинскую церковь в Мичуринске, бывшем уездном Козлове (1781-1801 гг.), многочисленные «шпицы» купеческих храмов Великого Устюга и заводских храмов Урала. В столице эту тему многократно разрабатывал архитектор Адмиралтейства С.И. Чевакинский, активно проектировавший все 1760-е гг.
а) Проект восстановления колокольни Петропавловского собора в Санкт-Петербурге. Арх. С.И. Чевакинский. 1766 г. ГМИ СПб. б) Ильинская церковь в Мичуринске (бывш. Козлове). Фото нач. ХХ в.
Колокольня Троицкого собора в Колпине. Арх. С.И. Чевакинский. 1758-1773 гг. Фото нач. ХХ в.
Изображенная на ярополецком чертеже колокольня своим графичным плоскостным декором и «шпицом» вызывает в памяти также знаменитую башню Адмиралтейства, существовавшую до 1800-х гг. в редакции М.И. Коробова 1730-х. Велик соблазн предположить, что Захар Чернышев решил при перестройке сохранить и даже «удвоить» облик отцовской церкви, напоминавшей первые знаковые постройки Петербурга и во всем родственной петровской эпохе. Возведенной к тому же одним из верных сподвижников Петра и одним из первых руководителей Адмиралтейств-коллегии, коим был его отец.
Вид Адмиралтейства в Санкт-Петербурге. Гравюра Н.Л. де Леспинаса (по рисунку М.И. Махаева). 1783 г.
Однако против этой заманчивой версии говорят сведения, что в 1782 г. «новая церковь строится и отстроена до половины» и сетования князя А.М. Голицына после обрушения колокольни, что та была строена поспешно, «на живую нитку», непрочно и т.д. Голицын при жизни З.Г. Чернышева неоднократно посещал Ярополец и не мог не видеть прежнего церковного здания, чтобы так характеризовать простоявшую более 40 лет колокольню. Очевидно, что если прежняя церковь как-то и сохранялась в новом проекте, то максимум в виде реконструируемой коробки стен. Другое дело, что при разработке нового проекта сын мог включить в него какие-то архитектурные черты отцовской постройки, например, повторить высоту и силуэт «петровской» колокольни.
Начало:
Продолжение:
ПРИМЕЧАНИЯ:
[19] Kowalczyk, Jerzy. Rezydencje późnobarokowe na Wołyniu. Warszawa, 1997. С. 54-56