Закончив топтать могилы, паломники, повинуясь крикам вожатых, сгруппировались, растянули транспарант, чтобы пропеть мантру и сфотографироваться в память о топтании, как прибежали два смотрителя. Девчонка встала перед фотографом, а мужик стал вырывать транспарант... На этот раз по три тысячи не скидывались.
Распогодилось, стало припекать солнце. Вообще с погодой в Китае повезло.
На могилах Квангэтхо-вана и его сына нажил, похоже, не одного, а нескольких врагов.
Успешно употребив вперемешку с корейским скудные знания китайского, сторговал у торговца за сорок юаней небольшую, сантиметров двадцать пять высотой и в полкило весом, сувенирную копию стелы. По обыкновению, стал хвастать в автобусе покупкой, и тут выяснилось, что мои коллеги купили такие же - кто за сто юаней, кто вообще за родные воны! Надо было видеть их лица! Моя стела пошла по рукам, ее стали царапать пальцами, подкидывать в руках, определяя вес. Осторожнее, это же корейская святыня. Стела вернулась ко мне, общий приговор расстроенных коллег был: стела пластмассовая. А у вас, граждане, она, что, золотая?
Решив впредь вести себя благоразумно, не хвастать, весь оставшийся день жаловался автобусу, что подсунули пластмассовую стелу.
Обедали в северокорейском корейском ресторане "Мёхянсан хотхел чосон сиктан", на берегу Ялуцзяна (кор. Амноккан).
"Северокорейский" означает: шеф-повар, соответственно, кухня, а также девчата-официантки - всё с Севера. Китайского было разве что бранч с lazy Suzy. Товарищи с Севера, ни разу не испытав неудобства из-за различия в политических системах и языках двух стран (например, позабыв про тонму "товарищ", охотно откликались на агасси "агасиськин"), с улыбками, даже запанибратски, быстро обслужили полтораста клиентов, что позволяет мне прогнозировать не столь болезненную ассимиляцию народов после объединения, какую предрекают спецы. Возможно, что товарищи с Севера будут даже побойчее в капиталистическом окружении, чем их, более поднаторевшие в капитализме южные собратья.
После обеда товарищи устроили концерт - девушки в перетянутых на уровне талии веревочками национальных платьях, аккомпанируя себе на барабанах, электрогитарах и клавесине, типично северными, звонкими молодцеватыми голосами, ни разу не запнувшись, исполнили несколько попсовых северокорейских песен - про родину, природу и любовь. Вспомнились студенческие годы, проведенные в столице социалистической Кореи.
После обеда вышли подышать свежим воздухом на берег Ялуцзяна. Мимо проносились китайские трехколяски, велорикши, грузовики, на BMW в сопровождении кавалькады лимузинов проехала пара молодоженов, из соседних лавок зазывно махали бутылками со спиртным, сувенирами...
За рекой, неширокой и неглубокой, лежала Северная Корея. Ощущения границы не было. За рекой торчали точно такие же горы, разве что до вершин засеянные кукурузой. Ни пограничников, ни с той, ни с этой стороны, ни столбов с колючей проволокой видно не было. Вдали, на северокорейской стороне по колено в воде бродили люди. Мои попутчики стали спускаться к воде, трогать пальцами воды исконно корейской реки, представляя, как здесь будет замечательно после того, как две Кореи объединятся и отвоюют эти территории у Китая.
Примчались торговцы "дикими, горными женьщинями" (четыре корешка за десять тысяч вон)... Откуда-то появился попрошайка, улегся у входа в ресторан, стал трясти головой и рукой, в которой была зажата тысячевоновая бумажка, но на него никто не обращал внимания - таких, трясущих и трясущихся, и в Корее полным-полно.
После обеда поехали смотреть еще одно доказательство "корейскости" местных земель - курганы-гробницы когурёского типа, коих там более двух десятков. Проникли в одну из гробниц, номер пять, увидели довольно хорошо сохранившиеся фрески. В очередной раз посетовали на то, что местные когурёские памятники вошли в Список всемирного культурного наследия ООН по представлению Китая.
Пробежавшись по Цзианьскому краеведческому музею, глянули на остатки крепостной стены когурёской столицы и двинули обратно в Тунхуа.
Ехали в кромешной тьме два с половиной часа по узкой горной дороге. Деревни и селения, которые мы проезжали, были погружены во мрак - глухо и пустынно. Через два часа устрашающей езды водители, по требованию народа, остановили автобусы, и мы разбежались в разные стороны - мальчики налево, девочки направо. Куда подевались корейский снобизм и аристократичность? Где хваленый этикет, поклоны и манеры? Мужики справляли нужду, стоя в шеренгу, словно антилопы на водопое, прямо под окнами автобусов, женщины пищали чуть поодаль...
После ужина в том же "Миари" ловкие гиды, не покладая рук моловшие языками, сагитировали половину народа пойти делать "ножной" массаж ("есть одно место, делают очень хороший, надежный массаж всего за десять тысяч вон, а сколько у вас в Корее массаж стоит? тысяч пятьдесят поди..."). Я отказался ехать в подворотню. Действительно, что мне массаж ног! Вот если бы они еще массировали перед и зад...
Но торчать в скучной гостинице, когда другие будут наслаждаться "ножным" массажем, негоже, и я сговорился с тремя коллегами пойти пить хорошее, дешевое китайское пиво.
Взяв у девчонок на front desk название пивного района, рассовав по карманам визитные карточки гостиницы, мы вышли на улицу и махнули рукой - перед нами остановилась старая "Джетта", похоже, китайской сборки. Таксист, молодой парень, увидев бумажку, радостно осклабился: "Хао" и стал показывать рукой, мол, садитесь. Я, помня, что о цене нужно договариваться заранее, спросил: "Дуо сяо цянь?". Таксист сказал: "Сы куай". Я не поверил: "Ссы куай ма?" и показал четыре пальца. Тот замотал головой: "Сы куай" и перекрестил указательные пальцы - десятка! Мда, мне учить и учить китайские диалекты.
Мы погрузились в тесную тачку. Таксист, не глядя по сторонам, бросился под колеса своих собратьев, но счастливо избежал столкновения, круто развернулся и поехал по встречной полосе. Мы только ахнули.
По обеим сторонам улицы темнели хрущобы и панельные дома 157-й серии. В этот ранний час на улице никого не было, пустынна была улица.
Не обращая на нас внимания, таксист достал мобильник и начал с кем-то болтать. Поболтав, он недовольно что-то прокричал невидимому собеседнику, отключился, набрал другой номер и стал повторять одно и то же слово. Я понял, что он спрашивает у своих подельников, где находится то место, куда он нас вез. Не добившись ответа, он махнул рукой и помчался куда глаза глядят. Проехав расстояние на примерно десять тысяч корейских вон, он увидел стоявшее такси. Подъехав к нему, стал кричать через сидевшего рядом Кимского: "Слышь, друг, где такой-то бар? Вот, корейцев везу". Тот махнул назад, и таксист рванул с места, круто развернулся... Справа ехал грузовик, таксист, не раздумывая, крутанул руль влево, выехал на встречную полосу - прямо на нас ехало другое такси... Мы целились ей прямо в лоб.
Кимский, нарушая все законы, крутанул руль - мы проскочили тютелька в тютельку ("like a glove") между двумя машинами. Хором скомандовав: "Стой, гадина, а то убьем", мы сунули десятку водителю и выскочили из тесных объятий детища китайско-немецкого автопрома, оставив его стоять посреди дороги... Нам надо было срочно выпить.
Зашли в какую-то дверь - обрадованная девчонка, что-то лопоча по-китайски, потащила в комнату, отдаленно напоминавшую корейский рум-салон. Но сперва "Дуо сяо цянь?" - не хотелось попасть на деньги. Девчонка, коверкая названия, показывала на пальцах: "Бу-дэ-вай-зэ" ("Будвайзер") - кулак, десятка, "Ку-лэ-нэ" ("Корона") - снова кулак, "Ха-эр-бин" ("Харбин") - три пальца, три юаня... "Что, на самом деле, сань куай?". "Ши, ши". "Веди же нас скорее". Три юаня - около четырехсот корейских вон.
Обратно, захмелевшие, тоже взяли такси, но после того таксиста нам уже ничего не было страшно.