«Смерть жирафа», ШДИ, Крымов
Театр дарит мне состояние влюблённости. Вот, допустим, совсем недавно влюбилась в мифического МакДонаха, который в жизни, оказывается, гораздо более страшненький, чем на фото в пафосной программке «Сиротливого Запада» Крамера (ещё отпишусь). А до искромётного ирландца мне в душу запал модный нынче, со всех сторон премированный, Дмитрий Крымов. И опять: зацепил именно первым увиденным мной спектаклем, «Смертью Жирафа», гораздо больше, чем «Демоном. Вид сверху» или даже «Та-ра-ра-бум-би-ей». Попробую-ка Вам передать эту любовь с первого взгляда набором мало связанных фраз…
ШДИ показывает «Смерть жирафа» на уютной сцене здания с богатым театральным прошлым - дома 20 на Поварской. Понятно, что такое место сразу располагает к предвкушению театрального чуда и новаторства. Спектакль оправдывает ожидания. Он начинается с характерной, как выяснилось, для всех работ Крымова звуковой игры со зрителем. Вместо скучного третьего звонка отчаянно свистит закипевший чайник в центре сцены. Ещё до начала спектакля, по одной этой картинке, понимаешь: действие абсурдного по сути спектакля всё же привязано ко времени, когда не было электрических чайников. Ну, или, по крайней мере, к пространству, где ценится пронизывающий свист, домашняя атмосфера, приметы прошлого… Обо всём этом вдоволь можно надуматься, пока медленно заполняется зрительский зал, шёпотом ведутся околокультурные беседы, а вдоль рядов суетливо шныряет администратор.
(с) Наталия Чебан
Но вот, решительная рука актёра снимает кипяток с электрической плиты, и начинается волшебство. Первое, что бьёт в глаза, как яркий дневной свет из-за утренней шторы, - расчётливая, живая красота. Резкая эстетика начинает светиться во всём, а на сцене тем временем происходит самая обычная вещь: четверо пьют чай. Но это не просто бытовая сценка, это театр: горячий напиток дымится в фарфоровых чашках на столе из чёрного дерева, сами актёры одеты одинаково в минимально броские костюмы. Каждый из них чаёвничает по-своему: кто-то уплетает за две щеки печенюшки, изредка прикладывая губы к горячей чашке, кто-то тщательно дует в посуду, наливает чай в блюдечко, так и не решаясь его пригубить, кто-то громко хлюпает от наслаждения… Но вот раздаётся второй сигнал к началу представления, на этот раз циркового, и четверо начинают по истине захватывающий трюк: под барабанную дробь синхронно удлиняют с помощью цветных брусков ножки стола, лепят скотчем к нему хвост, приделывают воздушный шарик на манер головы и вот, из скучного, хотя и красивого, кухонного стола вырастает (та-да-да-дааам) НАСТОЯЩИЙ жираф! «Со-ве-тский циииирк!....» - вскоре будет доноситься из колонок, а пока на сцене появляется хищный тигр-марионетка и плюшевые медведи на велосипедах. Но вот смертельный номер. Напротив жирафа ставится балансирующая качель. Над качелью устрашающе возвышается на стуле гимнастка. Ещё секунда, и она прыгнет. И так хочется верить, что её прыжок поднимет вверх жирафа, что он полетит, полетит, сделает в воздухе тройное сальто вперёд и приземлится в том же первозданном виде, но… Жираф рассыпается на все свои маленькие брусочки. Он мёртв. Праздник кончился.
Но не цирк! Начинается основная часть спектакля, а именно - похороны жирафа, его смерть - на этот раз не физическая, а метафизическая. Родственники, друзья, коллеги и совсем незнакомые люди - каждый начинает рассказывать свою историю, маленький цирковой номер. Первой говорит мать жирафа - жирафиха на инвалидной коляске, с длиннющими ногами. Сложно воспроизвести её монолог, но можно припомнить несколько характерных деталей. Самое, кажется, органично связанное с покойником существо рассказывает невероятные вещи. Мать вспоминает о своём общении с яблоками. Об их общении между собой. О том, что рыба отдаёт энергию тем, кто ест её чем-то, похожим на орудие её убийства. Именно поэтому китайцы, которые едят её палочками (а-ля удочки) скоро всех нас захватят, ведь тем, кто ест рыбу вилкой, она совсем не хочет отдавать свою рыбью силу. В общем, звучит это всё дико смешно и трогательно, но, согласитесь - совсем не к месту! Один за другим звучат абсурдные, тонкие, лиричные монологи - маленькие и очень личные истории, которые придают церемонии похорон, каждая свою, откровенность. По очереди высказываются мать-жирафиха, сынок-жирафочеловек, жена жирафа - обычная женщина, мусульманка с соседних похорон, клоун - коллега и друг усопшего и, наконец, французская журналистка - совершенно гениальный ход! Эта девушка просто выходит в конце спектакля из траурной толпы и, обращаясь к залу, говорит примерно следующее: «Извините, что отвлекаю… Просто мне кажется, вы не очень поняли, кто я и что всё это время делала на сцене. Так я французская журналистка, приехавшая из Парижа на похороны жирафа, о котором писала в парижской газете. Но мне просто красиво показалось, что вот, совсем незнакомый человек приезжает на похороны в другую страну. Романтичная такая, очень французская история. А догадаться, что я журналистка, можно было. Даже пару раз. Первый раз, когда я вот в тот момент руку держала вот так. Помните, да? Это типичная реакция журналиста при опасности, мы всегда первым делом придерживаем рукой сзади фотоаппарат: техника же дорогая. А что я из Парижа можно было догадаться тогда, когда мусульманка выложила из сумки спутанные провода, а я отпрыгнула очень далеко - видели же, да? Это всё потому, что у парижан и мусульман очень нелёгкие отношения. Ну вот».
Таким образом, после многословных, насыщенных чужими жизнями, похорон жирафа, мы так и не узнаём о покойнике ничего большего, чем то, что поняли в первые минуты спектакля, когда он вырос из стола и стал выступать в цирке. Все гости на похоронах - от ближайших родственников до самых чужих людей - рассказывали свои истории, обнажали свою душу, а что там было внутри жирафа - в общем-то, всё равно. Ведь всё, что было живого в нём, улетело сквозь космос к неведомым звёздам. Улетело, как и душа похороненного фламинго, как душа мёртвой рыбы, что нам наглядно показали проектором на белом полотне, отделившем жизнь циркового артиста от его смерти. Нам никогда не побывать в духовном цирке жирафа, не услышать его откровений. А то, что осталось зрителям от циркача, кроме минут его последнего представления, - лишь кучка предметов, в которые он превратился после злополучного прыжка. И эта кучка с укоризной глядит на всё происходящее с середины сцены до самых последних минут спектакля. «Смерть жирафа», кстати сказать, заканчивается фактически немой сценой, когда все актёры замирают, исполненные, как и зрители, созерцательности и мыслей о быстротекущей жизни, а странная девочка в белом купальнике обходит их кругом, ковыляя четырьмя конечностями в позе «мостик», удаляясь за сцену по световой дорожке. Это, видимо, и есть та самая непознанная душа жирафа, топающая в своё прекрасное нечто.
(с) Наталия Чебан
Ну вот, опять получилась какая-то восторженная и наивная рецензия, одна из таких, что не любят в «Новой газете». Хорошо всё-таки что у меня есть блог, где можно кричать «Браво!» до потери пульса и анализировать существующие (и нет) смыслы, пока не кончатся анализаторские способности. Раз уж у меня тут такая демократия, напишу-ка ещё вот какие глупости. Во-первых, у Крымова очень классные программки к спектаклям, а уж к «Смерти жирафа» - так вообще! С разукрашенным фломастерами жирафом на обороте, автором пьесы «коллективное сочинение» и фразой: «Благодарность - Южно-Африканской республике за бережное отношение к животным и предоставленные материалы». А во-вторых, изюминка спектакля в том, что абсурд в нём оправдан, феерически ироничен и божественно красив, каким он и должен быть, а не такой, как в «Бреде вдвоём» Игоря Лысова на основной сцене ШДИ. (Не будем указывать пальцем, под чьим влиянием в моей голове могла родиться такая формулировка). На этом глубокий сравнительный анализ можно считать законченным. А вместе с ним - и торжество субъективизма, эту рецензию.