"Калека с Инишмана", ЦИМ, Федотов
Для меня «Золотая маска» завершилась той же мажорной нотой, с которой и началась, а последний спектакль - «Калека с Инишмана» пермского театра «У Моста» - стал первой увиденной постановкой по Мартину МакДонаху. В Санкт-Петербурге посмотрела «Сиротливый Запад» в театре им. Комиссаржевской, теперь на очереди московские «Человек-подушка» и «Сиротливый Запад». Познакомившись с популярным ирландским драматургом именно через эту труппу (театр «У Моста» - первооткрыватель МакДонаха в России), невозможно не захотеть смотреть его спектакли ещё и ещё.
Сама пьеса стоит неумолкающих аплодисментов и криков «Браво!». Позвольте пересказать в этом абзаце фабулу, она заслуживает того (те, кто присутствовал в ЦИМе в тот же час, можете пропустить эту часть: ничего не потеряете). Действие происходит в далёкой, туманной Ирландии, так мало знакомой русскому человеку, но, оказывается, очень мало отличающейся от нашей глубинки. Там, в селе Инишман, у двух тётушек живёт сирота и калека Билли. Он не знает тайну смерти родителей, но ходят слухи, что они покончили с собой, увидев его искалеченное детское тельце. В начале спектакля Билли уже кошмарно надоели эти россказни, ему надоели те немногие книги, которые были у тётушек и которые он прочитал уже по несколько раз, надоела навязчивая забота опекунш и насмешки единственных друзей, но в нём ещё есть надежда. Надежду привозит на хвосте сорока-пустозвон Джоннипатинмайк: на соседнем острове американцы снимают фильм и ищут людей, чтобы забрать с собой в Голливуд. Билли тайно сбегает из дома, уговорив перевозчика - огромного малыша Бобби - тем, что у него обнаружен туберкулёз, от которого калеке суждено скончаться через 4 месяца, от которого у самого Бобби всего за год умерла любимая жена. Когда малыш Бобби привозит с острова друзей Билли, а его самого - нет, к одной из тётушек возвращается былое безумие: она говорит с камнями. Нет предела страданиям старушек, так как весь смысл жизни одиноких женщин был в заботе о калеке Билли - неблагодарном, как оказалось, эгоисте. Всё идёт своим чередом: жизнь в Инишмане обрастает ещё большим количеством сплетен и страданиями, а Билли, вроде бы, совсем погибает в Америке от туберкулёза… И в самый трагический момент, когда, кажется, всё предрешено, тётушки, захлёбываясь слезами, узнали о скрываемой болезни Билли …. он вдруг появляется в городке собственной персоной - здоровый и в новом белоснежном костюме. И тут фабула в первый раз переворачивается с ног на голову. Выясняется, что калека соврал малышу Бобби, чтобы сбежать от реальности. Он говорит, что вернулся в родной городок, потому что раскаялся. Что бросил роль, потому что скучал по тёткам. Но в исповедальной речи малышу Бобби Билли всё-таки сознаётся, что и тут врал, что его просто не взяли за отсутствие таланта (полный пафоса монолог умирающего от туберкулёза в Америке Билли был ролью). Бобби чуть не убивает калеку за ложь, ломает ему кости, но Билли жив: в своей старой лачужке, с теми же простившими всё тётками, старыми книгами, насмешками друзей, родительской тайной, но уже без надежды. Ближе к концу действие достигает бешеной концентрации, фабула несколько раз делает сальто-мортале, так как перед калекой всё острее и острее стоит вечный вопрос: жить или не жить. Доктор, по иронии судьбы, обнаруживает у Билли туберкулёз. Пустозвон открывает тайну, что родители Билли покончили с собой, чтобы на деньги, причитающиеся сироте, ему сделали операцию, спасшую жизнь. Но как только Билли выходит из комнаты, он слышит, как Джоннипатинмайк рассказывает, что к шее утопившихся родителей был привязан мешок не с камнями, а с младенцем, и только благодаря Пустозвону Билли остался жив. Билли уже приготовил всё для самоубийства, когда вдруг решает сделать ещё одну попытку найти в оставшихся месяцах жизни хоть какой-то смысл: признаётся Хелен, дикой нравом и видом подруге, в любви. Но она в ответ хохочет и сбегает от него, хлопнув дверью. Билли уже набрал в привязанный к шее мешок тяжёлых банок с горохом, чтобы идти на реку, когда Хелен с такой же быстротой врывается обратно и говорит, что готова прогуляться с калекой. Репетируя прогулку, они целуются, и бедному Билли ничего не остаётся, как доставать горох из тяжёлого мешка, сдерживая болезненный кашель.
Пермяки играют МакДонаха с гордостью и вдохновением, которое редко можно встретить на московских театральных подмостках. Пожалуй, актёрское мастерство в «Калеке…» затмевает даже содержание пьесы. Это не просто игра, а какое-то волшебство, полное перевоплощение в персонажей пьесы. Позвольте дать несколько характеристик. Кейт и Эйлин (Ирина Ушакова и Ирина Молянова) - приёмные тётки - женщины с удивительно простонародными, неактёрскими лицами. Грузная пластика, отрывистая косноязычная речь, мужской бас и туповатая мимика уживаются в них со сложным психологизмом персонажей, которые переживают, любят, ненавидят, сходят с ума и прощают обиды. Пустозвона играет Иван Маленьких, обладатель действительно ирландского лица, с большими светлыми глазами навыкате и пятидневной щетиной. Друг Билли - Бартли (Сергей Мельников) - типичный деревенский дурак, который стал бы главной мишенью злых насмешек, если бы не было Билли. Его игра: в прищуре, сутулости, прыгающей походке, даже в проплешинах на голове - сливается в нечто цельное, абсолютное по своей правдивости. В том составе труппы, что мне довелось видеть, вообще нет слабых актёров, как и в пьесе нет второстепенных персонажей. Все они - настолько правдивы, своеобразны, живы, что не сочувствовать каждому невозможно. И даже Билли - кажется, самый отрицательный из всех жителей городка - не может не вызвать понимания и сочувствия, потому что он искренний романтик, заключённый в уродливое тело в глухой провинции. Есть мнение (не будем тыкать пальцем в saya_nastya), что Василий Скиданов не доигрывает зло и двуличие, таящееся в калеке. Мне же кажется, что в этом и состоит жизнеподобие актёрской игры. Разве мы хотим выдать себя, когда произносим главную в своей жизни ложь, от которой зависит всё наше счастье? Разве задумываемся о том, что делаем кому-то больно, когда на горизонте появляется реальная возможность найти в своей жизни хоть какой-то смысл, хоть секунду насладиться её полнотой? Нет и нет - всё зло именно так, от сердца, у нас и совершается.
МакДонах - очень литературный драматург. Его пьесы - хотя и о частных судьбах, но, на мой взгляд, обладают поистине шекспировским размахом страстей. Тот же «Калека…» может быть поставлен совершенно по-разному. Можно сделать спектакль таким, чтобы показать эгоизм Билли на фоне человечности остального городка (то, что увидела в пьесе saya_nastya). А можно таким, чтобы зритель задыхался в царстве этих же горожан: тупых, сумасшедших, жестоких, тщеславных, пьяных, самовлюблённых… (список можно продолжать), пусть, и со своими положительными чертами - а Билли, пусть и поправший нормы морали, казался зрителю Дон-Кихотом, рефлектирующим и умеющим мечтать о том, чтобы вырваться из заколдованного круга пошлости. Я не могу с однозначностью сказать, что пермяки увидели в пьесе какую-то одну сторону. Нет, они поставили «Калеку…» именно что литературно - без явных оценок, но очень правдоподобно и искренне. Литературность чувствовалась не только в актёрской манере, но как-то передавалась и эмоционально заряженным светом, и организацией пространства. Свет: то по-домашнему предельно тёплый (в доме тёток), то таинственно голубой, просвечивающий сквозь туман озера (перед отправкой к американцам), то резкий, дневной, вырезающий в пространстве каждую капельку пота на лбу актёра-туберкулёзника Билли (в США). Действие пьесы разворачивается то на всей поверхности сцены (массовые сцены), то на маленьких пяточках (частный разговор Билли с Бобби, Пустозвона с матерью, тётушек), то вырывается в зал (персонажи смотрят фильм якобы поверх зрительских голов), то уходит за задние кулисы. Такой калейдоскоп световых и композиционных приёмов заставляет чувствовать зрителя, будто спектакль вырастает не на его глазах, с помощью живых пермских актёров, а словно всё это - только в голове, только его собственные мысли, образы, сами собой всплывающие при чтении. И поэтому мне даже как-то жутковато стало, когда актёры вышли на поклон - такие реальные, как я сама, совершенно утратившие сходство с теми, кого всего пару минут назад разыгрывали на той же сцене.