Как это было...
На планерке заведующий отделением с усмешкой сказал, обращаясь к ней:
- Вот, Светлана Андреевна, вам еще один подарочек. Помните, вы вели Кузьмичева с его психопатией? Возьмите себе Шапиро, я смотрел его на утреннем обходе, у больного явно выраженные проблемы неврастенического плана и отсюда все беды кардиологического характера, так что это, я думаю, Кузьмичев намбер ту плюс сложности, связанные с высоким интеллектом, а это как раз ваша специфика!
- Спасибо, шеф, вы явно заботитесь о моей мифической диссертации, подбрасывая сложный материал. Вера Николаевна меня уже поставила в известность, что это крепкий орешек.
Закрытый, взъерошенный, он не подпускал вовнутрь, не давая понять первопричину нервных срывов, а без этого трудно будет определить стратегию лечебного процесса. То, что сердечные приступы были следствием глубинной внутренней борьбы, ей стало очевидно после первого же врачебного обхода, но чтобы понять причины этой борьбы, надо разговорить больного, заставить раскрыться, а в дальнейшем постараться нейтрализовать их влияние и таким образом вывести его из зоны опасных стереотипов.
Если это получится, человек возвратится к здоровой жизни, если же не удастся - точно допрыгается до инфаркта со всеми вытекающими... Что творится! Люди гробят себя то работой, то семейными делами, а потом удивляемся, чего они мрут, как мухи!
Нет, надо кончать так упахиваться с этими дежурствами, сдохнешь ведь во цвете лет, Светка! Кстати, а он, действительно, ничего себе паренек, глазки хороши и интеллигент высшей пробы, держит себя в руках, хотя видно, что внутри - вулкан. Присмотреться бы надо, Вера права, хороший мальчик, хотя она таких терпеть не может, но у нас с ней, слава богу, разные вкусы!
Вечерами медсестры, работавшие на втором посту, находившемуся рядом с ординаторской, к ужину готовили таблетки и микстуры для больных, и возникающие при этом вопросы решались врачом, дежурившим по отделению.
- Светланочка Андреевна, подойдите ко мне, пожалуйста,- попросила медсестра Оля,- по-моему, здесь что-то напутано...
- Точно, Оленька, Веселову я уже отменила кокарбоксилазу, убери ее и отметь у себя, чтобы девочки больше не путали!
- Это чего там вы Веселову отменяете? А меня спросили, согласен я или нет?
Веселов уже стоял у поста.
- Вот как добавить что-нибудь, так кому другому, а как отнять, так конечно, сразу Веселов! Вот выпишусь, вернусь к себе в село, наловлю окуньков и не пришлю вам, Светлана Андреевна, чтобы меня не забижали, болезного!
- Ну, нет уж, уговор дороже денег, Веселов, сказано: окуни, значит, - окуни!
Веселый мужик, этот Веселов! Ходит по отделению по пояс голый в любое время суток: жарко ему, говорит! Но больные не знают, как тяжко он страдает.
Светлана вдруг увидела Давида, который приближался к беседующим, пристально глядя на нее. Ох, отметила про себя, поправляется, видать, сероглазенький, вон как играет кровь, сейчас меня съест!
Веселов был Давидовым соседом по палате, они делили передачи, как это принято больничными добрыми, но главное, временными, соседями. - Вот выпишусь из больницы, сразу возьму лодку и закачусь на пару недель на озеро, у нас большое озеро и рыбы там - хоть на голый крючок лови! Хошь со мной? Соглашайся, пока я добрый!
- А мне что, тоже уменьшаете дозу, Светлана Андреевна? Скоро на выписку?
- Да нет, Шапиро, вам не скоро еще...
- Светлана Андреевна, - тихо спросил Давид, видя, что Веселов отошел от поста,- а что это он все время голый ходит, жарко, говорит, что у него за болячка, сосед мой, все-таки!? Ему тоже на выписку скоро?
Помолчала. И тихо:
- Да нет... Ему отсюда не выйти...
- Как так? А что у него?- изумился Давид не столько смертному приговору живому человеку, сколько степени откровенности, которой его удостоила доктор, такая заманчивая, красивая и желанная.
- У него то, что в просторечии называется бычьим сердцем, а по-научному: миокардит с тотальной сердечной недостаточностью!
- Что ж это такое?
- Он простыл, простая была простуда, грипп. Но в селе фельдшерица, врачей там сто лет не видели, лечила его только аспирином по темноте своей, а когда привезли к нам, выяснилось, что уже поздно чем-то помочь. Скоро он умрет.
- Как же так? И ничего нельзя сделать?
- Ничего.
Она увидела, как потускнело его лицо, стало амимичным, отрешенным.
- Впечатлительный какой парень! Надо же, тонкий, чувствительный. Ну, Верка, дура ж ты, дура... Ни черта в мужиках не понимаешь!
Утром после планерки Вера с загадочным видом отозвала Светлану в сторону.
- Видела вчера на приеме передач твоего...
- Какого моего? - удивилась та.
- Да Шапиро твоего. Я же вижу, что ты к нему неровно задышала. Подруга, это видно невооруженным глазом!.. И не спорь! Бесполезно!.. Так вот, сижу я внизу в приемном покое и пишу себе тихо, никого не трогаю, вдруг рядом разговор слышу, на повышенных... Смотрю в приоткрытую дверь, а там он и его гостья, жена. Зажала его в уголок на лестнице и талдычит, долбит его, а он аж синий стоит, глазки опустил. А она: - Мишка не слушает меня, не учится, хулиганит... и пошло, и поехало... Вместо того чтобы понять, что мужик больной, в кардиологию попал, вместо того, чтобы успокоить, помочь ему, она навешивает на него проблемы здесь, в больнице! Вот халда! Потом смотрю, передачу ее он держит: котлеты с картошкой в баночке стеклянной. Ясно - морит она мужика, зараза!
Но одета шикарно. Знаешь, сапожки такие, остроносые цвета морской волны, пальто длинное в рубчик, новенькое, с иголочки. Наверняка, веселится, подалась куда-нибудь развлекаться, пока мужик здесь, бедный да бледный.
Но - красивая, видная такая, голубые глаза, темные волосы, личико правильное. Но злая, тварь, сразу видно! Теперь мне понятно, отчего он такой затурканный! Так что, подружка, займись-ка им вплотную, я дурного не посоветую, мужичонка совсем бесхозный на дороге валяется, как не подобрать! А то, смотри, я своего оглоеда точно кину ради такого вот симпатяги толкового да интеллигентного!
Жалеть потом будешь, мать!
Вечером следующего дня Светлана снова дежурила. Ближе к десяти часам вечера отделение, как правило, успокаивается. Лекарства назначены и розданы, часть больных уже спит, часть смотрит телевизор и, если нет экстренных больных, и если нет вызовов в другие отделения для консультаций, и если в блоке все тихо и приборы, выведенные оттуда в ординаторскую, не выдают чего-нибудь экстраординарного, и если дежурная медсестра каждые пять минут не пристает с вопросами о назначениях, и если... нет других если, то можно немного расслабиться и даже включить на малой громкости любимую классическую музыку.
Тихий стук в дверь прервал беспокойный ход мыслей о последнем разговоре с Верой.
- Разрешите, доктор?
В дверях стоял Давид. Пышные кудри приглажены, лицо чисто выбрито, и если бы не мешковатая больничная пижама и не бесформенные пижамные штаны с позорными больничными тапочками с начертанными на них номерами, то, судя по смущенно-торжественному выражению лица, можно было принять его за припоздавшего на свидание любовника, забывшего купить букет цветов.
- Вы извините, пожалуйста, доктор, если вы не очень заняты, у меня есть пара вопросов... просто во время обходов у вас нет времени, я понимаю, больных много...
- Проходите, Давид Михайлович, не мнитесь там, у двери, я как раз не очень занята и могу ответить вам. Проходите сюда, садитесь, я вас слушаю.
Из всех ламп дневного света только одна, над столом Светланы, была включена. Тихо жужжал вентилятор-подхалим, услужливо поворачивая голову, и в унисон ему ненавязчиво жужжали холодильник и какие-то приборы, закрепленные под потолком на стене. В большом окне на фоне черноты ночи тускло светились огоньки на реке и обоих берегах. Обстановка, казалось, сама подталкивала к спокойному, неспешному задушевному разговору, тем более что он уже давно внутренне назрел.
- Вначале я хочу извиниться за свою резкость при вашем первом обходе, я был, конечно, неправ, но...
- А давайте без китайских церемоний, ладно? Все нормально. Но вы хотели о чем-то поговорить, не так ли?
- Да, да, конечно... Вот вы говорили про Веселова, что он умрет. Неужели медицина бессильна при простой простуде? Как-то не верится... даже...
Светлана смотрела на него и не могла понять, нравится он ей или это просто свежий, чужой человек, так не похожий на ее грубого, не понимающего ее внутренний мир, мужа.
- Слушайте, бросьте вы про Веселова, ну несчастный он колхозник, который вообще не понимает, в каком мире он живет, и существует ли в принципе другой мир. Расскажите лучше о себе. У вас ведь тоже не все в порядке в жизни, вы молоды и надо думать, как выкарабкиваться из ситуации, в которую вы сами себя загнали!
- Светлана Андреевна, вы считаете, что я сам себя загнал? Как вы это смогли вычислить, ведь я вам еще ничего не рассказывал, неужели это видно, нежели внутренний мир человека по каким-то признакам виден снаружи?
- Давайте-ка расслабьтесь, вы скованы, и разговор начистоту у нас не получится; я не смогу вам помочь, если вы не пойдете мне навстречу и не расскажете подробней о том, что вас мучает, от чего вы страдаете, что там такое секретное вы держите внутри.
- Скажите, Светлана Андреевна, а современная медицина использует как-то достижения бионики? Я вот смотрю, у вас здесь масса приборов, техника за гранью фантастики, а я ведь авиационный инженер, мне это все интересно!
- Что за бионика? Впервые слышу...
- Это техника, использующая патенты природы. Ведь то, чего добилась техника за все время цивилизации - мелочи по сравнению с природой, вы это знаете. Вот парочка примеров, если у нас есть время?...
Он посмотрел на доктора, потом на часы, затем снова на нее. Она откинулась на спинку стула, сложив руки на груди и глядя изучающе ему в глаза. Свет падал ей в лицо, отчего ее большие карие глаза, чуть подведенные тушью, блестели ярче обычного.
- У нас есть еще время,- сказала с расстановкой.
- Так вот, первый пример. Есть такая рыбка - угорь, я, правда, не пробовал. Если вылить в Ладожское озеро, представьте себе, всего один стакан специальной сильно пахнущей жидкости, то эта рыбка учует это дело. А разница между этой водой и обычной - в ничтожных долях ангстрема! Теперь хотят изобрести прибор с такой же точностью! Представляете?
Или вот, что уже сделано. Однажды над аэродромом, по-моему, Мюнхена, в одной точке столкнулись шесть самолетов! Когда подсчитали математическую вероятность этого события, то оказалось, что она равна одной стомиллионной, то есть абсолютно невероятной! Но факт - самолеты столкнулись! Разработали прибор, который назвали « глаз лягушки». Дело в том, что глаз лягушки или жабы имеет фасетчатое строение; вы, как медик, наверняка знаете это. В нем зрительная информация передается линейно, от фасета к фасету, а затем вся информация идет в мозг. Вот и разработали прибор, в который со всех самолетов, одновременно идущих на аэродром, сбрасывается информация о высоте полета, скорости, углах пикирования и кабрирования и так далее, а он, обрабатывая ее, дает разрешение на последовательную посадку самолетов. Я вас не путаю, я понятно изъясняюсь?
- Да, да, очень интересно и... продолжайте, пожалуйста. А у вас, наверно, тоже есть какие-то интересные разработки, вы же работаете в отделе новой техники на авиазаводе конструктором? Я так поняла из нашего первого знакомства?
- Да, я работаю там уже много лет. Надоело уже. А изобретения у меня, действительно, есть, целых восемь штук. Мы занимаемся автоматизацией производственных технологических процессов, это скучно...
- Нет, отчего же? Когда кто-то где-то что-то изобретает, это интересно, а когда вот так сидишь напротив живого изобретателя, это - здорово! Что же вы изобрели?
- Правда, вам интересно? А жена моя даже ни разу не поинтересовалась, что я там делаю, на заводе... Зарплату ношу - и ладно. Только все время мало ношу, не хватает, говорит... А что изобрели? Вы слыхали, что такое гальваническое производство? Это когда железки покрываются цинком, хромом и другими покрытиями. Вот, все ваши медицинские инструменты, например, покрыты хромом или никелем. Так вот, это самое покрытие - жутко вредный для здоровья процесс: в больших ваннах - химикаты с растворами всякой вонючей дряни, и рабочий всю смену все это дело нюхает! А потом к вам сюда попадает. И мы автоматизировали этот процесс, придумали всякие машины, которые полностью заменяют человека! В цехе нет людей, только эти машины, которые управляются электроникой из пультовой! Класс!
Светлана впервые за время знакомства увидела Давида таким бодрым, увлеченным, азартным! Человек преобразился на ее глазах, заиграли глаза, окреп голос, в котором она не уловила и нотки нытья, обычно сопровождающего все его рассказы о здоровье, семье и самочувствии на данный момент.
Резкий, оглушительный звонок тревоги пронзил идиллию.
- Светлана Андреевна! - в ординаторскую влетела взволнованная дежурная сестра, - в третьей палате… Веселов...
- Дефибриллятор, живо! Бегом! - повалив стул, доктор выскочила из-за стола и исчезла вместе с сестрой.
Давид заторможенно сидел на стуле, а по коридору к оглушительному трезвону добавился гулкий топот ног. Это по тревоге в третью палату бежали, кроме Светланы и медсестры второго поста, дежурный врач блока с сестрой первого поста.
Давид побежал, придя в себя через несколько секунд шока. Дверь в палату была раскрыта. На койке, лежа на спине и раскинув руки, лежал Веселов, на груди которого Светлана прилаживала дефибриллятор. Удар! Тело Веселова подпрыгнуло, прогнувшись в груди. Еще удар тока! Еще скачок безвольного тела! Давид успел заметить округлившиеся от ужаса глаза своих соседей по палате, сам он завороженно смотрел на происходящее, понимая, что видит смерть.
- Вон отсюда! Все вон в коридор! - закричала Светлана, - Люся, выведи всех и закрой двери!
Но больные сами, потрясенные, гуськом выскочили в коридор. Молча, потянулись к курилке в туалете.
Рядовой вечер в кардиологии ушел, растворяясь в ночи.