Научиться играть с медведицей (7)
Окончание. Начало - вот здесь.
**********************************
7. Солнечная медведица, лунное дерево
Муррова супруга Адда, старшая сестра Ледды, супруги Моррока - эти братья женились на сёстрах, точнее говоря, эти сёстры взяли себе в мужья братьев, сия семейная история весьма интересна, однако ныне, увы, неуместна - так вот, Муррова жена Адда в минуту душевного волнения любила вспоминать, что её имя содержит зашифрованную аббревиатуру, которая должна читаться как "золотая медведица, белое дерево". Этот образ Адда истолковывала так: в обычные дни женщина должна быть неприступной невестой, словно дерево в белом цвету, а в минуты опасности или страсти должна превращаться в ревущее грозное пламя, как золотая медведица. На основании этих идей Адда время от времени начинала уговаривать Мурра, что лучше бы им было жить холодным браком, чтобы их свидания-в-особых-обстоятельствах полыхали жарче - однако Мурра такие предложения не вдохновляли, тем более что под особыми обстоятельствами Адда упорно подразумевала убийство, жертву. В отличие от сестры связанная происхождением с Розарием, бедная Адда была в Розарии предана, и с тех пор в её головушке любовь, страсть и смерть накрепко сплелись воедино. Мурр неустанно боролся с её желанием предать дочерей; помимо трёх девочек от Адды у него был добрачный сын, которого, как уже было сказано, ему удалось избавить от предания посредством розыгрыша - он устроил в разных местах два застолья, для своих сверстников и для друзей отца, и каждой из компаний смущённо объявил, что его вынудили предавать сына в другом месте. Ни на одном из этих застолий не присутствовало никого, кто хотя бы в каком-то приближении мог сойти за залога; нет ни малейшего сомнения, что это было важнее и шикарного угощения, и нежелания гостей оказаться в дураках: если бы кто-нибудь был назначен залогом хотя бы для виду, его жизнь повисла бы на волоске - заработала бы воронка. Однако Мурр был невозмутимо дерзновенен, он был уверен, что если его застукают на обмане, то он просто упрётся, что не желает предавать сына и не станет, вот и всё тут! - и обстоятельства покорились его смешливой стойкости, упрямому веселью. Насчёт дочерей было легче, ибо в нормальных правоколенных семьях девочек не предают, поэтому, пережив опасный возраст, Мурр расслабился - увы, расслабился напрасно: вместе с любимой дочерью, Оттúлией, Адда угодила в интригу, в результате которой Оттилия оказалась женщиной на одном из самых страшных клановых преданий своего столетия, породив династию Оттилий, профессионально служивших в означенном амплуа фактически до конца Клана. К этим событиям имел непосредственное отношение Таммуз-Аттис, за что, собственно, его Мурр в своё время чуть и не убил; однако история сия сама по себе слишком эпохальна, так что углубляться в неё сейчас мы не будем. Коснулись всего этого мы только для того, чтобы проиллюстрировать умонаправленность несчастной Адды и, стало быть, специфику трактовки её любимого образа. Если же отринуть безумие, отринуть болезненное тяготение к смерти, то в символике золотой медведицы и белого дерева имеется глубокий смысл.
Созвездие, известное в Северном полушарии под именем Великой Медведицы, в Южном полушарии именуется созвездием Великой Рыбы; и моряки Юга, и сухопутные обитатели Севера воспринимают это созвездие как один из видимых Ликов Небесной Матери. Одаряющая плодовитостью, благословляющая потомством, защищающая и карающая своих чад - весёлая и неукротимая, ласковая и грозная, расточающая лобзания огнедышащей прόпастью-пастью - Мать Громоподобная, Мать Животворящая, Мать Играющая. Медведица - это Жизнь. Жизнь со всеми её радостями и со всей её болью, жизнь дневная, жизнь явленная, жизнь солнечная. Формула "золотая медведица, белое дерево" несомненно должна читаться как "солнечная медведица, лунное дерево" и охватывать совокупность Ликов Бытия - Лик Явленный и Лик Тайный. Лунный Лик Небесной Матери означает покров молчания, непознаваемость изначальных глубин; молчание запечатленной памяти за чертой смерти и молчание зачинаемой новой реальности перед чертой жизни. Тот самый вечный покой, вечность которого не во временной протяжённости - а в бездонности глубины: только такой покой, дна которого не достичь никаким нырком, никаким броском, способен порождать жизнь, предела которой не положить никаким потолком, никакой стеной. Бездна Молчания порождает неотменимое Слово Творения. Кладезь нетронутости порождает фонтан многочадности. Белое дерево, неприступная невеста в полыхающем цветении - предвестие громокипящей песни плодоношения, приближающейся раскатами медвежьего рыка. Лунный Лик и Солнечный Лик Матери - едины.
В шаманском пантеоне Великой Семёрки тема Явленного и Тайного Ликов Бытия повторяется как минимум дважды: это пары Эл - Ол и Хозяин Костров - Шим. Великие Духи Эл и Ол, близнецы, в качестве видимых образов имеющие Солнце и Луну - главные среди братьев Семёрки; Эл господствует над всем явленным, просвещает разумом, животворит теплом, попаляет неистовым огнём - казалось бы, он владычествует безраздельно, но это не так: Ол сильнее его, Ол сильнее всего сущего и несущего - ибо его область владычества это всё тайное, всё скрытое, всё глубинное, всё исходное. Несущие - они же сущие - опорные части конструкции мироздания принадлежат Олу; Глубокая Чёрная - Ớлова Река, служение погребения, таинство жизни, проходящей сквозь глубины смерти - Ớлово служение.
Немного иначе ложится расклад во второй упомянутой паре. Хозяин Костров, чьё подлинное имя обычно не произносится, ибо является верным способом его призвать, владычествует неудержимыми силами пламени - это пламя ярости и страсти, пламя истребления неправды и очищения от скверны. Брат его Шим, напротив, является Хозяином Покоя: Молчаливый или Тишайший зовут его, Хозяин Звёзд и Хозяин Снегов; нетронутость и белизна, тишина мироздания-до-творения, полнота, не выплеснутая ещё в слове - вот его образы. Казалось бы, не найдёшь более непохожих братьев среди Великой Семёрки, однако именно они столь тесно связаны между собой, что служат им одни и те же люди. Шим призывает к себе девствующих юношей, погруженных в созерцание, хранящих себя от мира любых страстей; когда же получается, что эти юноши уже не в силах избегнуть страстей - Шим отсылает их служить своему брату, Хозяину Костров. Хозяин Костров не налагает запретов, не приемлет обетов - требует лишь одного: чтобы его люди без промедления откликались на зов. Именно шаманы Костров продолжали жить и действовать на территории Востока, когда прочие шаманы ушли; именно шаманы Костров, да ещё Ớхрины - шаманы Ớхры - могли быть поставлены на служение помимо обычаев и правил, силою духа. Без законов и ограничений странствовали эти грозные воины по всему материку - невзрачные с виду, неброско одетые, вооружённые в лучшем случае ножом, а то и просто орудием обыденного труда: землекопы с лопатами, дворники с мётлами, сантехники с прокачками - и наносили сокрушительные удары силам зла в самые неожиданные моменты. Не боясь огня и не чураясь крови, шаманы Костров несли служение до той поры, покуда их сердцами не овладевала тяга к тишине и созерцанию; тогда Шим неслышными шагами приступал к ним, брал за руку и уводил обратно к себе. Эти люди становились отшельниками, порою даже молчальниками; радость и печаль обитали на их лицах одновременно. "Шим - свет мира, мир - боль Шима": такая надпись встречается на так называемых шимовых крестах, косых крестах, изображающих начальный кристалл мироздания. Не породив мира, не испытаешь скорбей - однако не испытаешь и радостей; и для людей, и для Великих Духов эта истина равно верна.
Рассуждая о бескрайних снегах и кристаллах вечного льда, как не вспомнить опять про Мальдеуса и про Веро! - ведь Веро с его пламенным сердцем похож на шамана Костров, Злыдень Малик же, заигрываясь, изображает собою нечто вроде пародии на Шима. По счастью, мнительность и страхи препятствовали Мальдеусу излишне увлекаться подделками в шаманских сферах - однако те же самые страхи препятствовали ему отдаться жизни всерьёз, делали его одиноким, как Генерал Аттис, и чересчур серьёзным по отношению к самому себе, как Моррок-старший. Бедный Малик так же точно не умел играть с медведицей, и с годами всё больше боялся начинать учиться; Генералу было не менее трудно, чем самому Малику - ну а Морроку-старшему повезло. Если это, конечно, можно назвать везением. "Теперь мои руки и ноги в цепях, но сердце идёт налегке…" Играть с медведицей Моррок в плену действительно научился.
И солнечная медведица, и лунное дерево сделались для него равно близкими - он научился и смеяться, и жалеть; будучи шутом, дураком, паяцем сперва поневоле, Моррок со временем пришёл к выводу, что такое положение даёт больше всего свободы. Можно было вести себя как угодно, не заботясь ни о репутации, ни даже о последовательности; можно было сказать: "да вы негодяй, сударь, я вас убью! - хаха! - мухобойкой!" - и после этого свободно продолжать общение; можно было завести разговор о чём угодно и прервать его в любой скользкий момент. Да и вообще, лучше быть шутом, чем палачом! - на определённом этапе Моррок сформулировал это для себя очень чётко. Научившись жалеть Генерала, он полностью избавился от всепоглощающего страха перед ним, который ещё долго испытывал после первого этапа общения; сострадание и нежность временами захлёстывали его до такой степени, что Аттис, видя это, начинал гневаться, топать ногой: "Не моги меня жалеть!.." - особенно когда ему требовалось чувствовать себя великим и грозным. Но Моррок уже не мог себя пересилить, и Генералу оставалось или терпеть, или раздражаться - он вёл себя то так, то эдак, по обстоятельствам. Пока Моррок был совсем больной, Аттис делился с ним очень многими горестными думами, воспоминаниями о клановой жизни, рассказами о детских и юношеских обидах; потом, конечно, уже старался придерживать язык, но сказано всё равно уже было слишком много. Однажды Моррок в очередной раз пожаловался, что убил своего сына, и Аттис возразил: "Ну и что! Я пятерых своих сыновей убил!" - Моррок так растерялся, что смог только спросить: "И что же сказала их мать?" - "А ничего! - воинственно и вместе с тем легкомысленно заявил Генерал. - Развелась со мною, вот и всё". Конечно, Аттис малость привирал, хотя на круг в смерти пятерых своих детей он точно был повинен; правда, не то чтобы своей рукой, и не то чтобы всякий раз нарочно, и уж совсем не то что они были от одной и той же матери… Морроку трудно было во всём этом разобраться, хотя временами он испытывал к семейным делам Генерала большой интерес. У Аттиса было много наворотов; скажем, он утверждал, что у настоящего мужчины, сильного и мудрого, не родятся дочки, а когда Моррок уличил его, вспомнив, что в клановом браке Таммуза дочка была, не нашёл ничего лучшего как ответить: "А это потому, что я тогда был маленький и глупый!" - хотя вообще-то он лелеял мысль, что сия дочка рождена не от него, а кое от кого безумно родовитого. Имелись у Генерала дочери и во втором браке, в котором он состоял до женитьбы на Стелле; однако этих дочерей он у жены забрал, растил их в Инкубаторе, под рукой Иштáра, после чего и вовсе отослал с глаз долой. Как-то раз, когда Генерал гостил у Евагриев на псарне, произошёл следующий разговор. Любуясь на породистых щенков, Аттис покровительственно посоветовал хозяину: "Девок всех утопи!" - "Своих утопи!" - невозмутимо отозвался старый Евагрий, а Генерал страшно развеселился: "А я так и сделал!.." Видно, представил себе, как утопил двух принцесс в Инкубаторе, и эта картина ужасно его насмешила. Эпизод сей, правда, произошёл не при Морроке, а при другом приближённом Генерала, Рустаме; но это неважно.
Моррок очень любил общаться с патером Иштáром - мудрейшим и влиятельнейшим волхвом, бывшим до Генерала тайным вершителем дел в контрразведке. Собственно, Иштáр-то и сделал в своё время на Таммуза-Аттиса ставку, он-то и превратил молодого неотёсанного Иса в хорошо обученного офицера внутренней безопасности, он-то и вымуштровал его, обучая политесу, магии, прочим волхвитским хитростям; когда Аттис и в самом деле забрал всю власть, Иштар посмеивался - он долго ещё посмеивался, полагая, что обставит своего чёрного ученика в любой игре. Во времена Моррока Иштар вёл тихую с виду жизнь, изображая старого мудреца на покое, на самом же деле по-прежнему повелевая судьбами. Иштар охотно принимал Моррока у себя, поил травами, рассказывал о древности Волхвитской Державы, которая простиралась до снегов, ибо перед снегами волхвы испытывают ужас; приговаривал - тебе, мол, можно доверить любые тайны, ведь твоя бедная голова всё равно ничего не удержит! - а Моррок думал про себя: "не забуду ни за что!" - но потом всё равно забывал. Иштар повествовал об изгнанниках, бредущих прочь за границы Державы, вдаль по простирающимся белым полям, где нет уже ни жизни ни смерти, есть только бескрайние поля с клюквой… - так Моррок узнал сокровенную тайну о том, что волхвы, которых ничто не берёт, которые не страшатся пыток и смеются любому телесному разрушению, которые знают все виды земных удовольствий, не ловясь на крючки - что эти непобедимые, невыносимые волхвы имеют слабость: они обожают клюкву! Волхвы с ума сходят даже от простецких конфет "клюква в сахарной пудре" - ибо внутренним взором прозревают равнины приполярной тундры и кровавые бусины ягод в белоснежных как пудра сияющих ложах…
Ещё Моррок очень любил Нόби Аса, именуемого Странником. Нόби Ас был Странником во всех смыслах слова: и много странствовал, и по устройству своему был человеком весьма странным. Ноби Ас был Исом, имел отношение к аргентинцам, вдобавок с юности был связан с Таммузом и даже скорее с первой женой Таммуза, Хнум - с той самой, к которой в наибольшей степени относились слова об убитых сыновьях разведшейся матери. Знаток и любитель древности, безумец, вынужденный время от времени лечиться то белыми, то чёрными способами, способный по-грифоновски непроизвольно превращаться, страдающий амнезиями - вот далеко не все особенности Ноби Аса. Странник не одобрял Таммуза за злодейства, однако питал к нему слабость, считал за родного и находил необходимым облагораживать, поэтому не так редко оказывался в его пределах. Странник был одним из тех, кто играл с Аттисом в виртуальные путешествия, что не добавляло отчётливости в его представления о реальности - он легко сбивался, происходило ли нечто, о чём он пытается вспомнить, в натуре или где-то в "нездесь". Он водил Генерала в театры, показывая ему наиболее важные, со своей точки зрения, пьесы, и потом не жалел времени, обсуждая их с Аттисом, споря и разыгрывая альтернативы. Одним из любимых мест их встреч был пригородный замок, где Моррок-старший с сыном провели последние четыре дня - и ружьё, то старинное охотничье ружьё, было ружьём Ноби Аса, которое он оставил в какой-то из своих приездов. Странник не был охотником, так что носил он его исключительно для романтического настроя; сблизившись с Морроком, он ужасно сокрушался, что его легкомыслие послужило причиной столь ужасной трагедии - ну а Моррок не знал, что и думать: во всём этом ощущалась глубочайшая неслучайность, тяжёлая десница судьбы. Своего сына он убил сам, и весьма сочувствовал Ноби Асу, что тот оказался причастен. Странник очень много сделал для Моррока: в самые тяжёлые дни, когда Моррок был в обиде на весь мир, что его так подставили, так обманули - Ноби Ас, бывало, проводил с ним часы, утешая и убеждая взглянуть, как печально и горько живётся всем вокруг, пожалеть других и тем отвлечься от собственного горя.
Странник был кузеном и ближайшим другом детства несчастной Хнум, и один из сыновей Таммуза и Хнум, Ас Мин, был назван в его честь; Ас Мин был во многом похож на Ноби Аса, Странник числил его под своим покровительством и очень любил. Ас Мин был одним из погубленных Аттисом сыновей - хотя сперва отец сгубил его не физически, а как личность; в свою очередь, один из родных сыновей Ноби Аса, Аввакỷм, волею судеб оказался воспитанником Генерала, и тоже немало терпел от той жизни, которую Таммуз-Аттис вокруг себя устроил. Получалось, что родичи-оппоненты трагическим образом "поменялись" детьми, притом оба "спорных" сына долгое время находились в распоряжении Генерала, однако любили не его, а Странника. Аттис дико ревновал и вдобавок опасался диверсий, но пресечь их контакты со Странником не пытался - несмотря ни на что, он по-своему любил Ноби Аса и стремился сберечь дружбу с ним.
По клановым понятиям Хнум была некрасивой: не фигуристая, в юности скорее округлая, но мелкая, как мышка, в поздние годы скорее сухая - очкастая, похожая на стрекозу. Таммуз говорил друзьям, что женился на ней из жалости, мол, кому ещё такая нужна! - а злые языки напоминали, что Хнум была наследницей иссякшего рода Марсовых потомков в Клане, да и с Аргентой связи имела. Хнум дала согласие, купившись на искренность хулигана, уверявшего, что ему, чтоб исправиться, нужна только моральная поддержка, и вообще, большой неуёмный второгодник и маленькая тихая отличница - загляденье что за пара!.. Потом была жизнь без любви, три сына и дочь, конфликты, предания Ас Мина и Птаха; старший, Мин Таммуз, по некоторым причинам остался непреданным, чему Хнум была страшно рада. Таммуз делал на Мина особую ставку, ценил его - хотя он всё равно был не то что Первенец, вот Первенец был бы ого-го, если бы не умер, едва родившись!.. Хнум не пыталась равнять себя с матерью Первенца и вообще вела себя смирно, но было тяжко. Когда один за другим погибли или пропали сыновья, Хнум не выдержала и ушла. Пыталась даже бежать на Запад, понимая, что добром не отпустит - не отпустил, границу пересечь не дал; конвоем доставленная пред светлые очи супруга, имеющего здесь другую, любимую жену, пыталась по-хорошему договориться, чтоб отстал. Не отставал. Втравил в свои затеи с Золотым Городом, отправил в Ớмбру - всё это был сплошной бред, Хнум не отличала уже вымысла от реальности; возможно, он хотел, чтобы она вошла в Аргенту, ведь она имела право - а он бы подсмотрел, как это делается?.. Блуждала в джунглях Омбры и по скалам, ушла из-под наблюдения, вернулась в города - и всё равно пришла к нему же, требовать за всё отчёта. Таммуз боялся, врал, но не убил; назначил ей лечение, пристроил на работу в контрразведке - не то как пленницу, не то как иждивенку. Жила так много лет, потом всё же ушла, странствовала, нашла дочь; последние годы была при ней.
Никто не знал, что ещё один человек сходил из-за неё с ума - Секунд Кириак из Розария, сын Валлора. Сновидец, странник по чужим душам, он долгое время изводился, не понимая, чьи же сны его так ранят? Он даже не был уверен, женщина или мужчина терзается этим выматывающим одиночеством над дебрями Омбры, тем более не мог вычислить страдающее существо средь знаемых по линии Морроков и их родни. Человек бродил по плато, не зная как спуститься, изнемогая от тоски по детям, взирая на скелет Золотого Города - металлоконструкции, по ночам наполнявшиеся призрачной жизнью, на скелет рощи - четыре искусственных золотых дерева с листьями из фольги… Вместе с узником Омбры Секунд переживал столь дикую заброшенность, что, едва пробуждаясь, припадал ко всем вокруг. Так они с женой зачали младшую дочь. После смерти Секунда вдова побывала замужем в Розарии и напоследок пережила страстную взаимную любовь с одним из розариевских залогов - за которого благополучно и вышла, когда их обоих оживили. Секунд не горевал: у него никогда не было той близости с женой, которая утолила бы его печали; он спокойно пребывал небрачным, покуда не оживили Хнум. Узнав о её биографии, Секунд заподозрил, что видел именно её сны, и захотел в этом разобраться. Два нежнокрылых книжных червяка, две трепетных ночных стрекозки!.. - эти неприспособленные к жизни существа наконец-то обрели друг друга. Ради одних только подобных встреч стόит заниматься разведдеятельностью, работой по оживлению: Секунд и Хнум по меньшей мере жили в одну эпоху, а сколько пар, которые разделены десятилетиями, если не веками… "Я отбил у Таммуза жену, - смущённо говорил Секунд в преддверии оживления Аттиса, - но это ничего, ведь его ждёт Стелла!.." Однако всё это было потом, а ныне возвратимся к Морроку.
В плену у Генерала Моррок-старший провёл тринадцать лет. Ему было то получше, то похуже, но в общем-то он мог бы ещё жить и жить, однако у Аттиса пошёл очередной период активного сотрудничества с той силой, которую он предпочитал именовать не "Хозяин", а "Союзник" - так что он то и дело втягивал своё окружение в смертельные вихри ворόнок. Независимо-шутовская позиция Моррока раздражала Аттиса, лишая "Союзника" дόлжного ореола в его собственных глазах; сомнения в победном шествии вредили делу. Генерал злился, грозил кулаком - разберёмся, мол, ещё с тобой!.. Долгое время этим и ограничивалось, однако всему приходит конец. Однажды Аттис позвонил Морроку: мол, приезжай ко мне на предание, а потом будем разговаривать серьёзно!.. Зная, что не способен ослушаться прямого приказа, Моррок стал лихорадочно искать способа отвлечь, удивить - и заявил: "А вот и ни фига, это ты приезжай ко мне на предание!" - "К тебе?!" - поразился Аттис. - "Ко мне, ко мне!.. Что же - ты что ли думаешь, что уже находишься тут у меня, у трубки?!.." Моррок сказал так, чтобы поддеть, и преуспел: Генерал и сам бывает не всегда уверен, где он находится, "там" или "здесь" - так что он разозлился, швырнул трубку и поехал к Морроку. Начало розыгрыша получалось удачное, но что делать дальше, Моррок не знал. Он начал судорожно переставлять предметы, желая изобразить дело так, как будто бы играет в предание, однако тут вступила в действие вещичка, которую он недавно выпросил кое у кого из клановых гостей. Это был ножичек с рукоятью, сделанной из части священного гребня - при помощи этих гребней давали клановым детям посвящение шаманы. Как известно, такие предметы обладают силой против действия воронки: клановые предки, святые лары, освобождают носителей гребней от сетей, втягивающих в жертву. Моррок выпросил себе этот амулет именно потому, что не хотел больше ходить на предания к Аттису, но пользоваться им ему ещё не доводилось. Ножичек начал усиленно мешать морроковым приготовлениям, зацепляясь шнурком то за одно, то за другое; видно, ларам игра в предание не нравилась - и то сказать, что может учинить в провоцирующей обстановке выведенный из равновесия Генерал?.. Держать бы Морроку вещицу при себе - но нет, не вынес, психанул, стал дёргать за шнурок, пока от амулета не освободился; тут услыхал, как подъезжает Генералова машина. Схватил аптечку, в рот закинул горсть таблеток - не разбирая всех какими втайне пользовался, которые настроение улучшают и всякое такое - впал в лёгкий бред, да и прибор сердечный заработал, начал телеграммы отбивать: белая простыня, мол, приближается к вашему дому!.. В другое время Моррок похохатывал, а тут так разозлился, что в глазах потемнело - схватил уже что попало: ножик, вилку?! - стал из себя приборчик выцарапывать, кровь хлынула, упал, накатил покой… Ворвался Аттис, сгрёб в охапку - "Ты чего, зачем ты это сделал?!.." Моррок не мог отказать себе в удовольствии пошутить: "Из любви к тебе, дорогой мой!.." - и успел даже сполна насладиться выражением обалдения на лице Генерала, громадного и встрёпанного, как разъярённая медведица.
Мы оживили Морроков в разное время, Мин Моррока на пару месяцев раньше, чем его отца, но состояние обоих оказалось очень даже ничего, намного лучше, чем мы ожидали по прогнозам. Оба они - сходу, сразу, с первых слов! - ответили действительности доверием. Мин Моррок, пережив шок, что отец даже не окликнул его, прежде чем выстрелить, вспомнил Гервасия и принял с миром, что Моррок-старший не злодей, а больной старик, на которого нельзя полагаться, но которому требуется помощь; Моррок-старший обрадовался, что не только умер свободным, но может ещё сверх того свободным и пожить - и перестал вгонять себя в безумие, даже таблетки бросил жрать, хотя успел к ним сильно пристраститься. Принял, что можно веселиться и не будучи царским шутом: вон Мурр всю жизнь сам по себе дурачится и доволен!.. В общем, смело можно сказать - путешествие в Золотой Город прошло не зря. "Ну, как слетал?" - с невинным видом вопросил при встрече язва Юлий Супостат, супруг Морроковой дочери, тот ещё розариевский фрукт, сам ужас общества почище Моррока, волею судеб оживлённый за полгода до него; как, как!.. - "Успешно, родич Юлий, даже более чем успешно! Действительность, как говорится, превзошла все наши ожидания..."
Что касается Ледды и Кассандры, то ситуация с обеими получилась заковыристая. Как выяснилось, Ледда отправилась в полёт, беременная двойней, так что душевного равновесия у неё с самого начала малость не хватало; когда в окно самолёта, желая предупредить об опасности, заглянул Бак - Аввакỷм, сын Странника, воспитанник Таммуза, в запредельном состоянии способный взлететь - Ледда закричала и лишилась рассудка окончательно. Предупреждения об опасности не получилось, да и всё равно было поздно: самолёт уже пошёл на посадку. Ледду пытались лечить, но вскоре она умерла; близнецы были извлечены и выращены в Инкубаторе. Они дожили до взрослости и принимали участие во всяких захватывающих событиях, но это уже совсем другая история. Куда более актуальным оказалось то, что Ледда, умерши беременной, беременной же, стало быть, и ожила - так что в положенный срок родила младенцев, являющихся однояйцевыми близнецами вышеозначенной двойни, пережившей мать. Моррок-старший сделался молодым отцом, и обретённые в странствии навыки веселья всему семейству очень пригодились. Кассандра тоже вскорости погибла - в соответствии с её предвúдением, у неё была любовь, и она тоже успела зачать дитя; дочь Сандры и офицера контрразведки Маргό Крéчета, мечта которого о том чтобы отдать жизнь за принцессу исполнилась, тоже выросла в Инкубаторе. Когда Сандру и Маргό Крéчета оживили, в два счёта стало ясно, что Мин Моррок всегда был для Сандры скорее нежным братом, чем кем бы то ни было иным - и сам он в полной мере согласился с этим, с лёгким сердцем уступил жену. Он всегда знал, что любил лишь одну женщину - Арону.
Арону оживили по линии контрразведки, потому что она погибла не в Клане, а вне его, в связи с делами Генерала. Узнав о том, что Аттис хочет отправить на Луну космолёт, чтоб раздобыть сокрытую там информацию, Арона присоединилась к своим друзьям, супругам из числа родственников Генерала, чтобы сей затее помешать: как посвящённая Лунной Рощи, Арона волновалась за неприкосновенность Луны, поскольку имела соответствующее видение. Втроём они чуть было не угнали космолёт, но, к сожалению, погибли при старте из-за попыток Аттиса их задержать. Арону оживили несколько позже, чем Мин Моррока; получив о ней весточку, Мин Моррок отправился в пределы Розыска Контрразведки навестить её. Поскольку Мин Моррок умер едва ли не на двадцать лет позже Ароны, они теперь оказались ровесниками - как бы и неважно, а как бы и важно: не мальчик, каким был тогда - клановый муж, жизнь за спиной… А вместе с тем - какая к чёрту жизнь, сплошной обморок, едва ко времени смерти успел очнуться!.. Арона встретила его ласково, но с холодком, как если бы он был просто зашедшим в гости родичем; Мин Моррок ощутил, как под ним зашатались опоры мироздания - о Плутония, любовь сердца, дыхание недр!.. - и пошёл в атаку, рванул напролом. "Арона! - сказал он, - Арона, я вижу, что меж нами - стена!" Арона вздрогнула и закаменела - в точности как в то утро, когда он приехал сказать ей о предании. "Я должен сказать тебе, что я знаю… Я знаю, что виноват в смерти двух наших детей. Двух. Я догадался об этом только теперь." Арона бесконечно долгий миг смотрела на него в упор, а потом заплакала, зарыдала - зарыдала во второй по оживлении раз: впервые она расплакалась, узнав о том, что жив Веро. Она вообще не позволяла себе плакать с тех пор как Веро погиб - раз навсегда запретила себе горевать, чтобы своим горем не добить оставшихся в живых. Мин Моррок тоже заплакал, и так они обнимали друг друга и плакали, говорили и плакали, а потом стали смеяться, смеялись и плакали - а потом Мин Моррок вспомнил, как недавно подкидывал Сандру, вскочил и стал подкидывать Арону. Они так смеялись, что уронили гардину, и тогда к ним заглянул Флор Аттисúд, старший сын Генерала и Стеллы, глава Розыска Контрразведки - и со всей отцовской прямотой намекнул им, что они могли бы сейчас же пойти в церковь, чтобы обручиться, благо ближайший домовый храм тут в двух шагах. Они малость смутились и для начала сходили в церковь просто так, а обручились уже потом, одновременно с Кречетом и Сандрой.
Ну а про то, как Веро подарил Морроку-старшему свою с Ундром книгу о грифонах, здесь уже было рассказано.
Секунду снились приморские кольца, он думал - вот каким я вижу наш Розарий; мы, встретившись с Кланом, соотносили жизнь его не с Приморьем, а с нашим западным житьём-бытьём: вечная война, прощание как основная форма встречи, наизнанку выворачивающая реальность честных казней… Про ужас неприятия, пережитый во дни этого осознания, достаточно подробно написано выше. Если бы нам не удалось тогда этот ужас преодолеть - мы не смогли бы впоследствии пройти путём, столь драгоценным для нас сейчас. Клан Стражей воистину оказался дорогой ко всему: на его мощную, монолитную, разветвлённую громаду нам удалось водрузить целую эпоху, бросив его вглубь веков как подвесной мост, раскинувшийся в прошлое едва ли не до времён Стелламарской войны. Клановые города и клановые колена - географическая и социальная пестрота, клановые сервы и клановые залоги - широта общения, пересечения с самыми разнообразными сообществами… До появления в нашей жизни Клана мы поневоле ковырялись в пределах последнего столетия: законы психики таковы, что для успешной адаптации новооживлённого требуется, чтобы у него был естественный, присущий для него контекст - а это означает, что горизонтальные связи, связи со сверстниками-современниками, при работе с обычными белыми людьми значат намного больше, чем вертикальные связи, связи с предками. Соответствующие разведчики занимаются воссозданием контекстов по преимуществу в горизонтальном аспекте - чтобы новооживлённые не боялись нынешнего мира, зная, что легко могут встретиться с современными им реалиями и людьми, если не прямо знакомыми - то такими, для которых имеют значение те же события, те же общественные деятели, те же произведения искусства, что и для них самих. У чёрных всё иначе: для них важнее всего связи с предками, они-то и являются контекстообразующими; однако обычные чёрные этносы пост-стелламарской эпохи малочисленны и слабо связаны с окружающим обществом, поэтому, хотя при работе с ними можно забраться довольно глубоко в прошлое - работать ни с какими другими их современниками невозможно: такие этносы не являются адекватным контекстом для посторонних. Только самые близкие к ним люди, заведомо отрекшиеся от прочего мира ради обособленной группки чёрных, могут быть оживляемы вместе с представителями таких этносов без серьёзных психотравм с отставленными последствиями. Поэтому до Клана заглубление в прошлое происходило очень медленно - с появлением же его всё изменилось. Стражи продемонстрировали чудеса прочности и горизонтальных, и вертикальных связей, притом оказались весьма многочисленным народом, вдобавок окружённым прилегающими к нему массивами потомственных сервов, всяческих вытекающих из Клана и впадающих обратно в Клан семейств, а также традиционно дружественных и традиционно враждебных малых чёрных этносов. В общем, Клан явился для разведчиков настоящим сокровищем, тем более что по своему психическому складу Стражи к разведдеятельности весьма склонны - взялись за дело, и работа закипела. Так вот, всю эту красоту, всю эту мощь и благодать мы смогли воспринять лишь вслед за тем, как приняли на себя тяготу переживания того тошнотного ужаса, о котором говорилось выше. Преодолев страх перед собственным прошлым, столь болезненно схожим с прошлым Клана, мы соединили свою жизнь с жизнью Стражей, и они ответили нам взаимностью. "Мы" - в данном случае это и арийский народ, и вся ойкумена; что же касается лично меня, то я не сомневаюсь, что если бы я тогда всё же дрогнул, устрашился, отвернулся, не осилил - спасение Клану пришло бы из другого дома, быть может, сколько-то времени погодя, но непременно пришло бы. А вот я остался бы ни с чем. Я даже вообразить тогда не мог, ни в каком сне не могло мне привидеться, чего бы я лишился; быть может, я и вовсе не был бы теперь собой. Читатель может для наглядности представить себе тех, о ком написано в сей малой повести - чтоб оценить, кого и чего не было бы у меня, коль я бы не узнал их: Кириаков и Морроков, Исов Замка и дармоглотов, пойменцев и Веро - и, конечно же, горячо, горячо, горячо любимого Генерала.
Огнедышащая матушка-Жизнь, спасибо Тебе.
Октябрь 08 по Черте Мира - июнь 2012
**********************************
Оглавление повествования "Научиться играть с медведицей":
1. Сберечь любовь как хрупкий первый снег
2. На поля родной страны вышли стражи-колдуны
3. Взгляд из Розария, взгляд на Розарий
4. Всё подлинно великое требует жертв
5. Фамильные кольца бессилья
6. Под небом голубым есть Город Золотой
7. Солнечная медведица, лунное дерево
**********************************
7. Солнечная медведица, лунное дерево
Муррова супруга Адда, старшая сестра Ледды, супруги Моррока - эти братья женились на сёстрах, точнее говоря, эти сёстры взяли себе в мужья братьев, сия семейная история весьма интересна, однако ныне, увы, неуместна - так вот, Муррова жена Адда в минуту душевного волнения любила вспоминать, что её имя содержит зашифрованную аббревиатуру, которая должна читаться как "золотая медведица, белое дерево". Этот образ Адда истолковывала так: в обычные дни женщина должна быть неприступной невестой, словно дерево в белом цвету, а в минуты опасности или страсти должна превращаться в ревущее грозное пламя, как золотая медведица. На основании этих идей Адда время от времени начинала уговаривать Мурра, что лучше бы им было жить холодным браком, чтобы их свидания-в-особых-обстоятельствах полыхали жарче - однако Мурра такие предложения не вдохновляли, тем более что под особыми обстоятельствами Адда упорно подразумевала убийство, жертву. В отличие от сестры связанная происхождением с Розарием, бедная Адда была в Розарии предана, и с тех пор в её головушке любовь, страсть и смерть накрепко сплелись воедино. Мурр неустанно боролся с её желанием предать дочерей; помимо трёх девочек от Адды у него был добрачный сын, которого, как уже было сказано, ему удалось избавить от предания посредством розыгрыша - он устроил в разных местах два застолья, для своих сверстников и для друзей отца, и каждой из компаний смущённо объявил, что его вынудили предавать сына в другом месте. Ни на одном из этих застолий не присутствовало никого, кто хотя бы в каком-то приближении мог сойти за залога; нет ни малейшего сомнения, что это было важнее и шикарного угощения, и нежелания гостей оказаться в дураках: если бы кто-нибудь был назначен залогом хотя бы для виду, его жизнь повисла бы на волоске - заработала бы воронка. Однако Мурр был невозмутимо дерзновенен, он был уверен, что если его застукают на обмане, то он просто упрётся, что не желает предавать сына и не станет, вот и всё тут! - и обстоятельства покорились его смешливой стойкости, упрямому веселью. Насчёт дочерей было легче, ибо в нормальных правоколенных семьях девочек не предают, поэтому, пережив опасный возраст, Мурр расслабился - увы, расслабился напрасно: вместе с любимой дочерью, Оттúлией, Адда угодила в интригу, в результате которой Оттилия оказалась женщиной на одном из самых страшных клановых преданий своего столетия, породив династию Оттилий, профессионально служивших в означенном амплуа фактически до конца Клана. К этим событиям имел непосредственное отношение Таммуз-Аттис, за что, собственно, его Мурр в своё время чуть и не убил; однако история сия сама по себе слишком эпохальна, так что углубляться в неё сейчас мы не будем. Коснулись всего этого мы только для того, чтобы проиллюстрировать умонаправленность несчастной Адды и, стало быть, специфику трактовки её любимого образа. Если же отринуть безумие, отринуть болезненное тяготение к смерти, то в символике золотой медведицы и белого дерева имеется глубокий смысл.
Созвездие, известное в Северном полушарии под именем Великой Медведицы, в Южном полушарии именуется созвездием Великой Рыбы; и моряки Юга, и сухопутные обитатели Севера воспринимают это созвездие как один из видимых Ликов Небесной Матери. Одаряющая плодовитостью, благословляющая потомством, защищающая и карающая своих чад - весёлая и неукротимая, ласковая и грозная, расточающая лобзания огнедышащей прόпастью-пастью - Мать Громоподобная, Мать Животворящая, Мать Играющая. Медведица - это Жизнь. Жизнь со всеми её радостями и со всей её болью, жизнь дневная, жизнь явленная, жизнь солнечная. Формула "золотая медведица, белое дерево" несомненно должна читаться как "солнечная медведица, лунное дерево" и охватывать совокупность Ликов Бытия - Лик Явленный и Лик Тайный. Лунный Лик Небесной Матери означает покров молчания, непознаваемость изначальных глубин; молчание запечатленной памяти за чертой смерти и молчание зачинаемой новой реальности перед чертой жизни. Тот самый вечный покой, вечность которого не во временной протяжённости - а в бездонности глубины: только такой покой, дна которого не достичь никаким нырком, никаким броском, способен порождать жизнь, предела которой не положить никаким потолком, никакой стеной. Бездна Молчания порождает неотменимое Слово Творения. Кладезь нетронутости порождает фонтан многочадности. Белое дерево, неприступная невеста в полыхающем цветении - предвестие громокипящей песни плодоношения, приближающейся раскатами медвежьего рыка. Лунный Лик и Солнечный Лик Матери - едины.
В шаманском пантеоне Великой Семёрки тема Явленного и Тайного Ликов Бытия повторяется как минимум дважды: это пары Эл - Ол и Хозяин Костров - Шим. Великие Духи Эл и Ол, близнецы, в качестве видимых образов имеющие Солнце и Луну - главные среди братьев Семёрки; Эл господствует над всем явленным, просвещает разумом, животворит теплом, попаляет неистовым огнём - казалось бы, он владычествует безраздельно, но это не так: Ол сильнее его, Ол сильнее всего сущего и несущего - ибо его область владычества это всё тайное, всё скрытое, всё глубинное, всё исходное. Несущие - они же сущие - опорные части конструкции мироздания принадлежат Олу; Глубокая Чёрная - Ớлова Река, служение погребения, таинство жизни, проходящей сквозь глубины смерти - Ớлово служение.
Немного иначе ложится расклад во второй упомянутой паре. Хозяин Костров, чьё подлинное имя обычно не произносится, ибо является верным способом его призвать, владычествует неудержимыми силами пламени - это пламя ярости и страсти, пламя истребления неправды и очищения от скверны. Брат его Шим, напротив, является Хозяином Покоя: Молчаливый или Тишайший зовут его, Хозяин Звёзд и Хозяин Снегов; нетронутость и белизна, тишина мироздания-до-творения, полнота, не выплеснутая ещё в слове - вот его образы. Казалось бы, не найдёшь более непохожих братьев среди Великой Семёрки, однако именно они столь тесно связаны между собой, что служат им одни и те же люди. Шим призывает к себе девствующих юношей, погруженных в созерцание, хранящих себя от мира любых страстей; когда же получается, что эти юноши уже не в силах избегнуть страстей - Шим отсылает их служить своему брату, Хозяину Костров. Хозяин Костров не налагает запретов, не приемлет обетов - требует лишь одного: чтобы его люди без промедления откликались на зов. Именно шаманы Костров продолжали жить и действовать на территории Востока, когда прочие шаманы ушли; именно шаманы Костров, да ещё Ớхрины - шаманы Ớхры - могли быть поставлены на служение помимо обычаев и правил, силою духа. Без законов и ограничений странствовали эти грозные воины по всему материку - невзрачные с виду, неброско одетые, вооружённые в лучшем случае ножом, а то и просто орудием обыденного труда: землекопы с лопатами, дворники с мётлами, сантехники с прокачками - и наносили сокрушительные удары силам зла в самые неожиданные моменты. Не боясь огня и не чураясь крови, шаманы Костров несли служение до той поры, покуда их сердцами не овладевала тяга к тишине и созерцанию; тогда Шим неслышными шагами приступал к ним, брал за руку и уводил обратно к себе. Эти люди становились отшельниками, порою даже молчальниками; радость и печаль обитали на их лицах одновременно. "Шим - свет мира, мир - боль Шима": такая надпись встречается на так называемых шимовых крестах, косых крестах, изображающих начальный кристалл мироздания. Не породив мира, не испытаешь скорбей - однако не испытаешь и радостей; и для людей, и для Великих Духов эта истина равно верна.
Рассуждая о бескрайних снегах и кристаллах вечного льда, как не вспомнить опять про Мальдеуса и про Веро! - ведь Веро с его пламенным сердцем похож на шамана Костров, Злыдень Малик же, заигрываясь, изображает собою нечто вроде пародии на Шима. По счастью, мнительность и страхи препятствовали Мальдеусу излишне увлекаться подделками в шаманских сферах - однако те же самые страхи препятствовали ему отдаться жизни всерьёз, делали его одиноким, как Генерал Аттис, и чересчур серьёзным по отношению к самому себе, как Моррок-старший. Бедный Малик так же точно не умел играть с медведицей, и с годами всё больше боялся начинать учиться; Генералу было не менее трудно, чем самому Малику - ну а Морроку-старшему повезло. Если это, конечно, можно назвать везением. "Теперь мои руки и ноги в цепях, но сердце идёт налегке…" Играть с медведицей Моррок в плену действительно научился.
И солнечная медведица, и лунное дерево сделались для него равно близкими - он научился и смеяться, и жалеть; будучи шутом, дураком, паяцем сперва поневоле, Моррок со временем пришёл к выводу, что такое положение даёт больше всего свободы. Можно было вести себя как угодно, не заботясь ни о репутации, ни даже о последовательности; можно было сказать: "да вы негодяй, сударь, я вас убью! - хаха! - мухобойкой!" - и после этого свободно продолжать общение; можно было завести разговор о чём угодно и прервать его в любой скользкий момент. Да и вообще, лучше быть шутом, чем палачом! - на определённом этапе Моррок сформулировал это для себя очень чётко. Научившись жалеть Генерала, он полностью избавился от всепоглощающего страха перед ним, который ещё долго испытывал после первого этапа общения; сострадание и нежность временами захлёстывали его до такой степени, что Аттис, видя это, начинал гневаться, топать ногой: "Не моги меня жалеть!.." - особенно когда ему требовалось чувствовать себя великим и грозным. Но Моррок уже не мог себя пересилить, и Генералу оставалось или терпеть, или раздражаться - он вёл себя то так, то эдак, по обстоятельствам. Пока Моррок был совсем больной, Аттис делился с ним очень многими горестными думами, воспоминаниями о клановой жизни, рассказами о детских и юношеских обидах; потом, конечно, уже старался придерживать язык, но сказано всё равно уже было слишком много. Однажды Моррок в очередной раз пожаловался, что убил своего сына, и Аттис возразил: "Ну и что! Я пятерых своих сыновей убил!" - Моррок так растерялся, что смог только спросить: "И что же сказала их мать?" - "А ничего! - воинственно и вместе с тем легкомысленно заявил Генерал. - Развелась со мною, вот и всё". Конечно, Аттис малость привирал, хотя на круг в смерти пятерых своих детей он точно был повинен; правда, не то чтобы своей рукой, и не то чтобы всякий раз нарочно, и уж совсем не то что они были от одной и той же матери… Морроку трудно было во всём этом разобраться, хотя временами он испытывал к семейным делам Генерала большой интерес. У Аттиса было много наворотов; скажем, он утверждал, что у настоящего мужчины, сильного и мудрого, не родятся дочки, а когда Моррок уличил его, вспомнив, что в клановом браке Таммуза дочка была, не нашёл ничего лучшего как ответить: "А это потому, что я тогда был маленький и глупый!" - хотя вообще-то он лелеял мысль, что сия дочка рождена не от него, а кое от кого безумно родовитого. Имелись у Генерала дочери и во втором браке, в котором он состоял до женитьбы на Стелле; однако этих дочерей он у жены забрал, растил их в Инкубаторе, под рукой Иштáра, после чего и вовсе отослал с глаз долой. Как-то раз, когда Генерал гостил у Евагриев на псарне, произошёл следующий разговор. Любуясь на породистых щенков, Аттис покровительственно посоветовал хозяину: "Девок всех утопи!" - "Своих утопи!" - невозмутимо отозвался старый Евагрий, а Генерал страшно развеселился: "А я так и сделал!.." Видно, представил себе, как утопил двух принцесс в Инкубаторе, и эта картина ужасно его насмешила. Эпизод сей, правда, произошёл не при Морроке, а при другом приближённом Генерала, Рустаме; но это неважно.
Моррок очень любил общаться с патером Иштáром - мудрейшим и влиятельнейшим волхвом, бывшим до Генерала тайным вершителем дел в контрразведке. Собственно, Иштáр-то и сделал в своё время на Таммуза-Аттиса ставку, он-то и превратил молодого неотёсанного Иса в хорошо обученного офицера внутренней безопасности, он-то и вымуштровал его, обучая политесу, магии, прочим волхвитским хитростям; когда Аттис и в самом деле забрал всю власть, Иштар посмеивался - он долго ещё посмеивался, полагая, что обставит своего чёрного ученика в любой игре. Во времена Моррока Иштар вёл тихую с виду жизнь, изображая старого мудреца на покое, на самом же деле по-прежнему повелевая судьбами. Иштар охотно принимал Моррока у себя, поил травами, рассказывал о древности Волхвитской Державы, которая простиралась до снегов, ибо перед снегами волхвы испытывают ужас; приговаривал - тебе, мол, можно доверить любые тайны, ведь твоя бедная голова всё равно ничего не удержит! - а Моррок думал про себя: "не забуду ни за что!" - но потом всё равно забывал. Иштар повествовал об изгнанниках, бредущих прочь за границы Державы, вдаль по простирающимся белым полям, где нет уже ни жизни ни смерти, есть только бескрайние поля с клюквой… - так Моррок узнал сокровенную тайну о том, что волхвы, которых ничто не берёт, которые не страшатся пыток и смеются любому телесному разрушению, которые знают все виды земных удовольствий, не ловясь на крючки - что эти непобедимые, невыносимые волхвы имеют слабость: они обожают клюкву! Волхвы с ума сходят даже от простецких конфет "клюква в сахарной пудре" - ибо внутренним взором прозревают равнины приполярной тундры и кровавые бусины ягод в белоснежных как пудра сияющих ложах…
Ещё Моррок очень любил Нόби Аса, именуемого Странником. Нόби Ас был Странником во всех смыслах слова: и много странствовал, и по устройству своему был человеком весьма странным. Ноби Ас был Исом, имел отношение к аргентинцам, вдобавок с юности был связан с Таммузом и даже скорее с первой женой Таммуза, Хнум - с той самой, к которой в наибольшей степени относились слова об убитых сыновьях разведшейся матери. Знаток и любитель древности, безумец, вынужденный время от времени лечиться то белыми, то чёрными способами, способный по-грифоновски непроизвольно превращаться, страдающий амнезиями - вот далеко не все особенности Ноби Аса. Странник не одобрял Таммуза за злодейства, однако питал к нему слабость, считал за родного и находил необходимым облагораживать, поэтому не так редко оказывался в его пределах. Странник был одним из тех, кто играл с Аттисом в виртуальные путешествия, что не добавляло отчётливости в его представления о реальности - он легко сбивался, происходило ли нечто, о чём он пытается вспомнить, в натуре или где-то в "нездесь". Он водил Генерала в театры, показывая ему наиболее важные, со своей точки зрения, пьесы, и потом не жалел времени, обсуждая их с Аттисом, споря и разыгрывая альтернативы. Одним из любимых мест их встреч был пригородный замок, где Моррок-старший с сыном провели последние четыре дня - и ружьё, то старинное охотничье ружьё, было ружьём Ноби Аса, которое он оставил в какой-то из своих приездов. Странник не был охотником, так что носил он его исключительно для романтического настроя; сблизившись с Морроком, он ужасно сокрушался, что его легкомыслие послужило причиной столь ужасной трагедии - ну а Моррок не знал, что и думать: во всём этом ощущалась глубочайшая неслучайность, тяжёлая десница судьбы. Своего сына он убил сам, и весьма сочувствовал Ноби Асу, что тот оказался причастен. Странник очень много сделал для Моррока: в самые тяжёлые дни, когда Моррок был в обиде на весь мир, что его так подставили, так обманули - Ноби Ас, бывало, проводил с ним часы, утешая и убеждая взглянуть, как печально и горько живётся всем вокруг, пожалеть других и тем отвлечься от собственного горя.
Странник был кузеном и ближайшим другом детства несчастной Хнум, и один из сыновей Таммуза и Хнум, Ас Мин, был назван в его честь; Ас Мин был во многом похож на Ноби Аса, Странник числил его под своим покровительством и очень любил. Ас Мин был одним из погубленных Аттисом сыновей - хотя сперва отец сгубил его не физически, а как личность; в свою очередь, один из родных сыновей Ноби Аса, Аввакỷм, волею судеб оказался воспитанником Генерала, и тоже немало терпел от той жизни, которую Таммуз-Аттис вокруг себя устроил. Получалось, что родичи-оппоненты трагическим образом "поменялись" детьми, притом оба "спорных" сына долгое время находились в распоряжении Генерала, однако любили не его, а Странника. Аттис дико ревновал и вдобавок опасался диверсий, но пресечь их контакты со Странником не пытался - несмотря ни на что, он по-своему любил Ноби Аса и стремился сберечь дружбу с ним.
По клановым понятиям Хнум была некрасивой: не фигуристая, в юности скорее округлая, но мелкая, как мышка, в поздние годы скорее сухая - очкастая, похожая на стрекозу. Таммуз говорил друзьям, что женился на ней из жалости, мол, кому ещё такая нужна! - а злые языки напоминали, что Хнум была наследницей иссякшего рода Марсовых потомков в Клане, да и с Аргентой связи имела. Хнум дала согласие, купившись на искренность хулигана, уверявшего, что ему, чтоб исправиться, нужна только моральная поддержка, и вообще, большой неуёмный второгодник и маленькая тихая отличница - загляденье что за пара!.. Потом была жизнь без любви, три сына и дочь, конфликты, предания Ас Мина и Птаха; старший, Мин Таммуз, по некоторым причинам остался непреданным, чему Хнум была страшно рада. Таммуз делал на Мина особую ставку, ценил его - хотя он всё равно был не то что Первенец, вот Первенец был бы ого-го, если бы не умер, едва родившись!.. Хнум не пыталась равнять себя с матерью Первенца и вообще вела себя смирно, но было тяжко. Когда один за другим погибли или пропали сыновья, Хнум не выдержала и ушла. Пыталась даже бежать на Запад, понимая, что добром не отпустит - не отпустил, границу пересечь не дал; конвоем доставленная пред светлые очи супруга, имеющего здесь другую, любимую жену, пыталась по-хорошему договориться, чтоб отстал. Не отставал. Втравил в свои затеи с Золотым Городом, отправил в Ớмбру - всё это был сплошной бред, Хнум не отличала уже вымысла от реальности; возможно, он хотел, чтобы она вошла в Аргенту, ведь она имела право - а он бы подсмотрел, как это делается?.. Блуждала в джунглях Омбры и по скалам, ушла из-под наблюдения, вернулась в города - и всё равно пришла к нему же, требовать за всё отчёта. Таммуз боялся, врал, но не убил; назначил ей лечение, пристроил на работу в контрразведке - не то как пленницу, не то как иждивенку. Жила так много лет, потом всё же ушла, странствовала, нашла дочь; последние годы была при ней.
Никто не знал, что ещё один человек сходил из-за неё с ума - Секунд Кириак из Розария, сын Валлора. Сновидец, странник по чужим душам, он долгое время изводился, не понимая, чьи же сны его так ранят? Он даже не был уверен, женщина или мужчина терзается этим выматывающим одиночеством над дебрями Омбры, тем более не мог вычислить страдающее существо средь знаемых по линии Морроков и их родни. Человек бродил по плато, не зная как спуститься, изнемогая от тоски по детям, взирая на скелет Золотого Города - металлоконструкции, по ночам наполнявшиеся призрачной жизнью, на скелет рощи - четыре искусственных золотых дерева с листьями из фольги… Вместе с узником Омбры Секунд переживал столь дикую заброшенность, что, едва пробуждаясь, припадал ко всем вокруг. Так они с женой зачали младшую дочь. После смерти Секунда вдова побывала замужем в Розарии и напоследок пережила страстную взаимную любовь с одним из розариевских залогов - за которого благополучно и вышла, когда их обоих оживили. Секунд не горевал: у него никогда не было той близости с женой, которая утолила бы его печали; он спокойно пребывал небрачным, покуда не оживили Хнум. Узнав о её биографии, Секунд заподозрил, что видел именно её сны, и захотел в этом разобраться. Два нежнокрылых книжных червяка, две трепетных ночных стрекозки!.. - эти неприспособленные к жизни существа наконец-то обрели друг друга. Ради одних только подобных встреч стόит заниматься разведдеятельностью, работой по оживлению: Секунд и Хнум по меньшей мере жили в одну эпоху, а сколько пар, которые разделены десятилетиями, если не веками… "Я отбил у Таммуза жену, - смущённо говорил Секунд в преддверии оживления Аттиса, - но это ничего, ведь его ждёт Стелла!.." Однако всё это было потом, а ныне возвратимся к Морроку.
В плену у Генерала Моррок-старший провёл тринадцать лет. Ему было то получше, то похуже, но в общем-то он мог бы ещё жить и жить, однако у Аттиса пошёл очередной период активного сотрудничества с той силой, которую он предпочитал именовать не "Хозяин", а "Союзник" - так что он то и дело втягивал своё окружение в смертельные вихри ворόнок. Независимо-шутовская позиция Моррока раздражала Аттиса, лишая "Союзника" дόлжного ореола в его собственных глазах; сомнения в победном шествии вредили делу. Генерал злился, грозил кулаком - разберёмся, мол, ещё с тобой!.. Долгое время этим и ограничивалось, однако всему приходит конец. Однажды Аттис позвонил Морроку: мол, приезжай ко мне на предание, а потом будем разговаривать серьёзно!.. Зная, что не способен ослушаться прямого приказа, Моррок стал лихорадочно искать способа отвлечь, удивить - и заявил: "А вот и ни фига, это ты приезжай ко мне на предание!" - "К тебе?!" - поразился Аттис. - "Ко мне, ко мне!.. Что же - ты что ли думаешь, что уже находишься тут у меня, у трубки?!.." Моррок сказал так, чтобы поддеть, и преуспел: Генерал и сам бывает не всегда уверен, где он находится, "там" или "здесь" - так что он разозлился, швырнул трубку и поехал к Морроку. Начало розыгрыша получалось удачное, но что делать дальше, Моррок не знал. Он начал судорожно переставлять предметы, желая изобразить дело так, как будто бы играет в предание, однако тут вступила в действие вещичка, которую он недавно выпросил кое у кого из клановых гостей. Это был ножичек с рукоятью, сделанной из части священного гребня - при помощи этих гребней давали клановым детям посвящение шаманы. Как известно, такие предметы обладают силой против действия воронки: клановые предки, святые лары, освобождают носителей гребней от сетей, втягивающих в жертву. Моррок выпросил себе этот амулет именно потому, что не хотел больше ходить на предания к Аттису, но пользоваться им ему ещё не доводилось. Ножичек начал усиленно мешать морроковым приготовлениям, зацепляясь шнурком то за одно, то за другое; видно, ларам игра в предание не нравилась - и то сказать, что может учинить в провоцирующей обстановке выведенный из равновесия Генерал?.. Держать бы Морроку вещицу при себе - но нет, не вынес, психанул, стал дёргать за шнурок, пока от амулета не освободился; тут услыхал, как подъезжает Генералова машина. Схватил аптечку, в рот закинул горсть таблеток - не разбирая всех какими втайне пользовался, которые настроение улучшают и всякое такое - впал в лёгкий бред, да и прибор сердечный заработал, начал телеграммы отбивать: белая простыня, мол, приближается к вашему дому!.. В другое время Моррок похохатывал, а тут так разозлился, что в глазах потемнело - схватил уже что попало: ножик, вилку?! - стал из себя приборчик выцарапывать, кровь хлынула, упал, накатил покой… Ворвался Аттис, сгрёб в охапку - "Ты чего, зачем ты это сделал?!.." Моррок не мог отказать себе в удовольствии пошутить: "Из любви к тебе, дорогой мой!.." - и успел даже сполна насладиться выражением обалдения на лице Генерала, громадного и встрёпанного, как разъярённая медведица.
Мы оживили Морроков в разное время, Мин Моррока на пару месяцев раньше, чем его отца, но состояние обоих оказалось очень даже ничего, намного лучше, чем мы ожидали по прогнозам. Оба они - сходу, сразу, с первых слов! - ответили действительности доверием. Мин Моррок, пережив шок, что отец даже не окликнул его, прежде чем выстрелить, вспомнил Гервасия и принял с миром, что Моррок-старший не злодей, а больной старик, на которого нельзя полагаться, но которому требуется помощь; Моррок-старший обрадовался, что не только умер свободным, но может ещё сверх того свободным и пожить - и перестал вгонять себя в безумие, даже таблетки бросил жрать, хотя успел к ним сильно пристраститься. Принял, что можно веселиться и не будучи царским шутом: вон Мурр всю жизнь сам по себе дурачится и доволен!.. В общем, смело можно сказать - путешествие в Золотой Город прошло не зря. "Ну, как слетал?" - с невинным видом вопросил при встрече язва Юлий Супостат, супруг Морроковой дочери, тот ещё розариевский фрукт, сам ужас общества почище Моррока, волею судеб оживлённый за полгода до него; как, как!.. - "Успешно, родич Юлий, даже более чем успешно! Действительность, как говорится, превзошла все наши ожидания..."
Что касается Ледды и Кассандры, то ситуация с обеими получилась заковыристая. Как выяснилось, Ледда отправилась в полёт, беременная двойней, так что душевного равновесия у неё с самого начала малость не хватало; когда в окно самолёта, желая предупредить об опасности, заглянул Бак - Аввакỷм, сын Странника, воспитанник Таммуза, в запредельном состоянии способный взлететь - Ледда закричала и лишилась рассудка окончательно. Предупреждения об опасности не получилось, да и всё равно было поздно: самолёт уже пошёл на посадку. Ледду пытались лечить, но вскоре она умерла; близнецы были извлечены и выращены в Инкубаторе. Они дожили до взрослости и принимали участие во всяких захватывающих событиях, но это уже совсем другая история. Куда более актуальным оказалось то, что Ледда, умерши беременной, беременной же, стало быть, и ожила - так что в положенный срок родила младенцев, являющихся однояйцевыми близнецами вышеозначенной двойни, пережившей мать. Моррок-старший сделался молодым отцом, и обретённые в странствии навыки веселья всему семейству очень пригодились. Кассандра тоже вскорости погибла - в соответствии с её предвúдением, у неё была любовь, и она тоже успела зачать дитя; дочь Сандры и офицера контрразведки Маргό Крéчета, мечта которого о том чтобы отдать жизнь за принцессу исполнилась, тоже выросла в Инкубаторе. Когда Сандру и Маргό Крéчета оживили, в два счёта стало ясно, что Мин Моррок всегда был для Сандры скорее нежным братом, чем кем бы то ни было иным - и сам он в полной мере согласился с этим, с лёгким сердцем уступил жену. Он всегда знал, что любил лишь одну женщину - Арону.
Арону оживили по линии контрразведки, потому что она погибла не в Клане, а вне его, в связи с делами Генерала. Узнав о том, что Аттис хочет отправить на Луну космолёт, чтоб раздобыть сокрытую там информацию, Арона присоединилась к своим друзьям, супругам из числа родственников Генерала, чтобы сей затее помешать: как посвящённая Лунной Рощи, Арона волновалась за неприкосновенность Луны, поскольку имела соответствующее видение. Втроём они чуть было не угнали космолёт, но, к сожалению, погибли при старте из-за попыток Аттиса их задержать. Арону оживили несколько позже, чем Мин Моррока; получив о ней весточку, Мин Моррок отправился в пределы Розыска Контрразведки навестить её. Поскольку Мин Моррок умер едва ли не на двадцать лет позже Ароны, они теперь оказались ровесниками - как бы и неважно, а как бы и важно: не мальчик, каким был тогда - клановый муж, жизнь за спиной… А вместе с тем - какая к чёрту жизнь, сплошной обморок, едва ко времени смерти успел очнуться!.. Арона встретила его ласково, но с холодком, как если бы он был просто зашедшим в гости родичем; Мин Моррок ощутил, как под ним зашатались опоры мироздания - о Плутония, любовь сердца, дыхание недр!.. - и пошёл в атаку, рванул напролом. "Арона! - сказал он, - Арона, я вижу, что меж нами - стена!" Арона вздрогнула и закаменела - в точности как в то утро, когда он приехал сказать ей о предании. "Я должен сказать тебе, что я знаю… Я знаю, что виноват в смерти двух наших детей. Двух. Я догадался об этом только теперь." Арона бесконечно долгий миг смотрела на него в упор, а потом заплакала, зарыдала - зарыдала во второй по оживлении раз: впервые она расплакалась, узнав о том, что жив Веро. Она вообще не позволяла себе плакать с тех пор как Веро погиб - раз навсегда запретила себе горевать, чтобы своим горем не добить оставшихся в живых. Мин Моррок тоже заплакал, и так они обнимали друг друга и плакали, говорили и плакали, а потом стали смеяться, смеялись и плакали - а потом Мин Моррок вспомнил, как недавно подкидывал Сандру, вскочил и стал подкидывать Арону. Они так смеялись, что уронили гардину, и тогда к ним заглянул Флор Аттисúд, старший сын Генерала и Стеллы, глава Розыска Контрразведки - и со всей отцовской прямотой намекнул им, что они могли бы сейчас же пойти в церковь, чтобы обручиться, благо ближайший домовый храм тут в двух шагах. Они малость смутились и для начала сходили в церковь просто так, а обручились уже потом, одновременно с Кречетом и Сандрой.
Ну а про то, как Веро подарил Морроку-старшему свою с Ундром книгу о грифонах, здесь уже было рассказано.
Секунду снились приморские кольца, он думал - вот каким я вижу наш Розарий; мы, встретившись с Кланом, соотносили жизнь его не с Приморьем, а с нашим западным житьём-бытьём: вечная война, прощание как основная форма встречи, наизнанку выворачивающая реальность честных казней… Про ужас неприятия, пережитый во дни этого осознания, достаточно подробно написано выше. Если бы нам не удалось тогда этот ужас преодолеть - мы не смогли бы впоследствии пройти путём, столь драгоценным для нас сейчас. Клан Стражей воистину оказался дорогой ко всему: на его мощную, монолитную, разветвлённую громаду нам удалось водрузить целую эпоху, бросив его вглубь веков как подвесной мост, раскинувшийся в прошлое едва ли не до времён Стелламарской войны. Клановые города и клановые колена - географическая и социальная пестрота, клановые сервы и клановые залоги - широта общения, пересечения с самыми разнообразными сообществами… До появления в нашей жизни Клана мы поневоле ковырялись в пределах последнего столетия: законы психики таковы, что для успешной адаптации новооживлённого требуется, чтобы у него был естественный, присущий для него контекст - а это означает, что горизонтальные связи, связи со сверстниками-современниками, при работе с обычными белыми людьми значат намного больше, чем вертикальные связи, связи с предками. Соответствующие разведчики занимаются воссозданием контекстов по преимуществу в горизонтальном аспекте - чтобы новооживлённые не боялись нынешнего мира, зная, что легко могут встретиться с современными им реалиями и людьми, если не прямо знакомыми - то такими, для которых имеют значение те же события, те же общественные деятели, те же произведения искусства, что и для них самих. У чёрных всё иначе: для них важнее всего связи с предками, они-то и являются контекстообразующими; однако обычные чёрные этносы пост-стелламарской эпохи малочисленны и слабо связаны с окружающим обществом, поэтому, хотя при работе с ними можно забраться довольно глубоко в прошлое - работать ни с какими другими их современниками невозможно: такие этносы не являются адекватным контекстом для посторонних. Только самые близкие к ним люди, заведомо отрекшиеся от прочего мира ради обособленной группки чёрных, могут быть оживляемы вместе с представителями таких этносов без серьёзных психотравм с отставленными последствиями. Поэтому до Клана заглубление в прошлое происходило очень медленно - с появлением же его всё изменилось. Стражи продемонстрировали чудеса прочности и горизонтальных, и вертикальных связей, притом оказались весьма многочисленным народом, вдобавок окружённым прилегающими к нему массивами потомственных сервов, всяческих вытекающих из Клана и впадающих обратно в Клан семейств, а также традиционно дружественных и традиционно враждебных малых чёрных этносов. В общем, Клан явился для разведчиков настоящим сокровищем, тем более что по своему психическому складу Стражи к разведдеятельности весьма склонны - взялись за дело, и работа закипела. Так вот, всю эту красоту, всю эту мощь и благодать мы смогли воспринять лишь вслед за тем, как приняли на себя тяготу переживания того тошнотного ужаса, о котором говорилось выше. Преодолев страх перед собственным прошлым, столь болезненно схожим с прошлым Клана, мы соединили свою жизнь с жизнью Стражей, и они ответили нам взаимностью. "Мы" - в данном случае это и арийский народ, и вся ойкумена; что же касается лично меня, то я не сомневаюсь, что если бы я тогда всё же дрогнул, устрашился, отвернулся, не осилил - спасение Клану пришло бы из другого дома, быть может, сколько-то времени погодя, но непременно пришло бы. А вот я остался бы ни с чем. Я даже вообразить тогда не мог, ни в каком сне не могло мне привидеться, чего бы я лишился; быть может, я и вовсе не был бы теперь собой. Читатель может для наглядности представить себе тех, о ком написано в сей малой повести - чтоб оценить, кого и чего не было бы у меня, коль я бы не узнал их: Кириаков и Морроков, Исов Замка и дармоглотов, пойменцев и Веро - и, конечно же, горячо, горячо, горячо любимого Генерала.
Огнедышащая матушка-Жизнь, спасибо Тебе.
Октябрь 08 по Черте Мира - июнь 2012
**********************************
Оглавление повествования "Научиться играть с медведицей":
1. Сберечь любовь как хрупкий первый снег
2. На поля родной страны вышли стражи-колдуны
3. Взгляд из Розария, взгляд на Розарий
4. Всё подлинно великое требует жертв
5. Фамильные кольца бессилья
6. Под небом голубым есть Город Золотой
7. Солнечная медведица, лунное дерево