Coma white
На выходных приезжала Вика, отфоткали то до боли белое, которое давно хотели. Вот, что получилось.
В нашем новом стерильном мире она казалась воплощением какого-то извращенного символа богини плодородия. Или, вернее будет сказать - антиплодородия?
Конечно же, на самом деле она была одной из тысяч безумных молодых женщин, живших в нашем городе-госпитале. Тем не менее, каждый день она напоминала нам о том, чего мы лишены: срывала чёрные яблоки, впитавшие в себя всевозможные яды, и приносила их нам; всегда ходила босой и, если бы не мягкое покрытие абсолютно всех полов на территории города-госпитале, точно бы резала нежные ступни, не привычные к твёрдой земле.
Да когда мы в последний раз видели настоящую землю без мягкого безопасного покрытия? Когда ели свежие фрукты, или видели живого зверя? Давно ушли те дни. Нам был дан прекрасный новый мир, лишённый опасностей, голода и страха нищеты; мир, в котором всё можно было синтезировать практически из ничего.
Мир с городами-госпиталями, полными безумцев.
А она… собирает ядовитые яблоки, ходит босой и чего-то ждёт. Чтобы воспоминания причиняли другим больным меньше боли, мы, врачи, даём ей таблетки. Тогда она долго-долго спит, а, проснувшись, не может вспомнить минувший день. После этого до поры до времени всё спокойно, пока она опять не разбивает окно нашего чистого, уютного мирка, и не уходит гулять по мёртвой выжженной земле. Возвратившись, она приносит свои «трофеи»: сухие цветы, кости животных, горсти пепла…
И жалко и жутко. Но мы её любим за что-то - нашу молчаливую, полоумную богиню иссякшего плодородия.
В нашем новом стерильном мире она казалась воплощением какого-то извращенного символа богини плодородия. Или, вернее будет сказать - антиплодородия?
Конечно же, на самом деле она была одной из тысяч безумных молодых женщин, живших в нашем городе-госпитале. Тем не менее, каждый день она напоминала нам о том, чего мы лишены: срывала чёрные яблоки, впитавшие в себя всевозможные яды, и приносила их нам; всегда ходила босой и, если бы не мягкое покрытие абсолютно всех полов на территории города-госпитале, точно бы резала нежные ступни, не привычные к твёрдой земле.
Да когда мы в последний раз видели настоящую землю без мягкого безопасного покрытия? Когда ели свежие фрукты, или видели живого зверя? Давно ушли те дни. Нам был дан прекрасный новый мир, лишённый опасностей, голода и страха нищеты; мир, в котором всё можно было синтезировать практически из ничего.
Мир с городами-госпиталями, полными безумцев.
А она… собирает ядовитые яблоки, ходит босой и чего-то ждёт. Чтобы воспоминания причиняли другим больным меньше боли, мы, врачи, даём ей таблетки. Тогда она долго-долго спит, а, проснувшись, не может вспомнить минувший день. После этого до поры до времени всё спокойно, пока она опять не разбивает окно нашего чистого, уютного мирка, и не уходит гулять по мёртвой выжженной земле. Возвратившись, она приносит свои «трофеи»: сухие цветы, кости животных, горсти пепла…
И жалко и жутко. Но мы её любим за что-то - нашу молчаливую, полоумную богиню иссякшего плодородия.