Заметки переводчика-востоковеда...
"[Термин] Брахман безусловно не соответствует [термину] Бог. Вместе с тем, между ними существует определённая однородность, которой нет между любым из этих терминов и, например, словом банан" (проф. Раймон Паниккар).
В рамках подготовки к конференции вновь перелистываю введение проф. Паниккара к его The Vedic Experience, Santa Barbara, 1977 и обнаруживаю ценнейшие и очень созвучные моему собственному переводческому опыту наблюдения. То, что перевести ведийские и средневековые тексты на иностранный язык невозможно просто потому, что семантическая нагрузка используемой ими терминологии и современное понимание любого из слов, выбранных переводчиком всегда будет серьёзно отличаться - уже установленный всеми нами факт. Вероятно, единственная возможность действительно погрузить читателя в атмосферу священного текста - попытаться отразить его, настроение: "Не существует зафиксированных или неизменных переводов: слова более живы, чем мы думаем, и у каждого из них есть собственный "лик". Таким образом, трудность заключается не в том, чтобы найти наилучший перевод, скажем, понятия Атман, а в том, чтобы встретиться лицом к лицу с той же проблемой, с которой встречался человек ведийской эпохи" (Р.П.). Вероятно, переводы и комментарии проф. Паниккара на Ригведу потому и стали более занимательными и вдохновляющими, чем переводы жёстких академистов, что он применяет этот принцип. Не передаёт ли такой подход дух текста гимнов более точно, чем сухой текстологический перевод?
"Любой перевод носит временный характер в том смысле, то он используется лишь до того момента, пока не придёт озарение, и тогда, забыв перевод, читатель обращается, то есть, убеждается..." (Р.П.). Таким образом, искренний переводчик-востоковед обречён быть хотя бы до некоторой степени инсайдером традиции, источники которой изучает, ведь чисто лингво-исторический подход не даст обсуждаемого "озарения", а значит и смысл текста, являющегося ретрансляцией опыта, останется за кадром. "Звукам аутентичной молитвы резонирует вся вселенная... Точно также, как хорошей песни не получится, если исполнитель не чувствует рагу, эмоцию её стихов, невозможно понять подлинный смысл молитвенного текста, если в его чтение не вовлечено всё тело и весь ум" (Р.П.).
Чем больше я занимаюсь переводом средневековой поэзии с североиндийских языков на русский, тем в больше степени осознаю, что перевод мистико-философской литературы не может быть чисто научным процессом. На практике - это деятельность на стыке лингвистики, культурологии, философии, психологии и... созерцания, причём "Амбивалентность слов и концепций - доказательство того, что мы имеем дело с предметом до сих пор живым... Красота живого языка в том, что вы можете позволить себе сделать ошибку. Эти ошибки не только дадут возможность кому-то на них указать, но и сами будут включены в сокровищницу опыта, ретранслируемого оригинальным текстом... Разумеется, эти размышления не следует рассматривать как оправдание для неточных или приблизительных переводов. Напротив, они должны заставить нас осознать ответственность поиска правильных слов для создания правильной атмосферы в каждом конкретном случае" (Р.П.).
В рамках подготовки к конференции вновь перелистываю введение проф. Паниккара к его The Vedic Experience, Santa Barbara, 1977 и обнаруживаю ценнейшие и очень созвучные моему собственному переводческому опыту наблюдения. То, что перевести ведийские и средневековые тексты на иностранный язык невозможно просто потому, что семантическая нагрузка используемой ими терминологии и современное понимание любого из слов, выбранных переводчиком всегда будет серьёзно отличаться - уже установленный всеми нами факт. Вероятно, единственная возможность действительно погрузить читателя в атмосферу священного текста - попытаться отразить его, настроение: "Не существует зафиксированных или неизменных переводов: слова более живы, чем мы думаем, и у каждого из них есть собственный "лик". Таким образом, трудность заключается не в том, чтобы найти наилучший перевод, скажем, понятия Атман, а в том, чтобы встретиться лицом к лицу с той же проблемой, с которой встречался человек ведийской эпохи" (Р.П.). Вероятно, переводы и комментарии проф. Паниккара на Ригведу потому и стали более занимательными и вдохновляющими, чем переводы жёстких академистов, что он применяет этот принцип. Не передаёт ли такой подход дух текста гимнов более точно, чем сухой текстологический перевод?
"Любой перевод носит временный характер в том смысле, то он используется лишь до того момента, пока не придёт озарение, и тогда, забыв перевод, читатель обращается, то есть, убеждается..." (Р.П.). Таким образом, искренний переводчик-востоковед обречён быть хотя бы до некоторой степени инсайдером традиции, источники которой изучает, ведь чисто лингво-исторический подход не даст обсуждаемого "озарения", а значит и смысл текста, являющегося ретрансляцией опыта, останется за кадром. "Звукам аутентичной молитвы резонирует вся вселенная... Точно также, как хорошей песни не получится, если исполнитель не чувствует рагу, эмоцию её стихов, невозможно понять подлинный смысл молитвенного текста, если в его чтение не вовлечено всё тело и весь ум" (Р.П.).
Чем больше я занимаюсь переводом средневековой поэзии с североиндийских языков на русский, тем в больше степени осознаю, что перевод мистико-философской литературы не может быть чисто научным процессом. На практике - это деятельность на стыке лингвистики, культурологии, философии, психологии и... созерцания, причём "Амбивалентность слов и концепций - доказательство того, что мы имеем дело с предметом до сих пор живым... Красота живого языка в том, что вы можете позволить себе сделать ошибку. Эти ошибки не только дадут возможность кому-то на них указать, но и сами будут включены в сокровищницу опыта, ретранслируемого оригинальным текстом... Разумеется, эти размышления не следует рассматривать как оправдание для неточных или приблизительных переводов. Напротив, они должны заставить нас осознать ответственность поиска правильных слов для создания правильной атмосферы в каждом конкретном случае" (Р.П.).