Клабунд (1890-1928)
Был такой немецкий поэт Клабунд. Этот псевдоним-ребус взял себе Альфред Хеншке, родившийся в Кросно-на-Одере. Судьба его сложилась непросто. В 16 лет во время путешествия по судетским горам он сильно простыл и заболел туберкулёзом. В те годы (ок. 1906) это был приговор. Значительную часть своей жизни Клабунд провёл в лёгочных санаториях, задыхаясь и сражаясь за свою жизнь. Там же он встретил обеих своих жён, из которых первая умерла в родах (вскоре и за ней и ребёнок), а со второй брак вышел бурным, полным скандалов и расставаний. Клабунду было всего 38 лет, когда его сражение с болезнью закончилось - закономерным поражением. Незадолго до этого он издал книгу "баллад и мифов" на разные исторические сюжеты, во многих из которых он, кажется, видел себя, словно в зеркале. То ли в шутку, то ли всерьёз он говорил, что неплохо бы написать "литературную историю чахотки". И нужно признать: его горестная жизнь чем-то напоминает такую историю.
Иов
Нет горестей, что он не перенёс,
Не счесть его настигнувших болезней.
И колос его сгнил, едва подрос,
И чёлн его разбился о торос,
И сладких слёз не видел он полезней.
И дом сгорел. И мать, что к чужаку
Попала в плен для пущего позора.
И сын, что удавился на суку.
И брат, что к лиходейскому кружку
Пристал, стада угнав в обличье вора.
И горечь подслащавшая - она,
Жена, дитя граната и эбена,
Своим же сыном в спину пронзена,
Молившая предателю сполна
Отмстить - угасла взором постепенно.
Но им не овладели злость и гнев.
Настолько боль его перепахала,
Что слёзный ток иссяк, окаменев,
И только благочестия напев
Он к жизни этой обращал устало.
О Господи, деяний отрешая,
Круши меня, как мраморный рельеф.
Да не прейдёт стезя Твоя прямая,
Моей ничтожной жалобе внимая.
Ты - Сеятель, а я лишь твой посев.
И молниями ослепи мне очи,
И плоть мою ослабь, и дух смути,
И пальцы отними; чем Ты жесточе,
Тебя тем больше славлю - что есть мочи,
И гневу не найти во мне пути.
Что свет весны познал я при восходе,
Что матери вкусил домашний хлеб,
Что юношей кружился в хороводе,
Что мыслью утешался на свободе -
Се счастие, которым я окреп.
За первое объятие подруги,
За первый луч, мне осветивший путь,
За милость, в коей нет моей заслуги,
За все мои дары и все недуги -
За всё, Господь, вовеки славен будь!
Hiob
Und war kein Elend, das ihn nicht befiel,
Und keine Seuchen, die ihn nicht bestürzten.
Es faulte sein Getreide schon am Stiel,
Ein Riff zerspellte seines Schiffes Kiel,
Und Tränen einzig seinen Abend würzten.
Sein Haus verbrannte. Seine Mutter ward
Von den Nomaden vor der Stadt geschändet.
Ein Sohn erhängte sich am ersten Bart.
Sein einziger Bruder hatte sich geschart
Der Räuberbande, die sein Vieh entwendet.
Und die die Bitternis versüsste: sie,
Die Frau aus. Ebenholz und aus Granaten:
Ihr zweiter Sohn in Brünsten spiesste sie.
Mit ihren letzten Blicken grüsste sie
Den Gatten - welche wild um Rache baten.
Er aber kannte Rache nicht noch Hass,
So sehr der Schmerz sein Ackerland verwildert,
So unerschöpflich tief sein Tränenfass.
Er sang mit seinem frommen Pilgerbass
Dem Leben zu, dass sich um ihn bebildert.
Und hast du, Herr, wie Marmor mich zerschlage
Und gönntest du mir nicht die kleinste Tat:
Wie darf ich gegen deine Einsicht wagen
Auch nur die jämmerlichste meiner Klagen?
Du bist der Mäher und ich bin die Mahd.
Und sendest du auch Blitze, mich zu blenden,
Und machst du lahm den Leib, die Seele taub,
Und reisst du mir die Finger von den Händen:
Ich preise dennoch meiner Mutter Lenden
Und werde nimmer eines Unmuts Raub.
Dass einen Frühling ich im Licht erlebte,
Dass mir die Mutter süsse Kuchen buk,
Dass ich als Jüngling schön in Tänzen schwebte,
Dass ich am Teppich der Gedanken webte,
War dies nicht Glück und goldnes Glück genug?
Dass ich nur einmal dürft mein Weib umarmen,
Dass ich nur einmal in die Sonne sah:
Dies ist soviel schon meines Gotts Erbarmen,
Dass ich der Reichste unter allen Armen -
Lob sei und Preis dem Herrn. Hallelujah!