С днём переводчика!
Английская антология сдана в печать, а потому пришла пора отвести душеньку чем-нибудь германским. Пусть это будут немецкие баллады. Герой праздничного дня - Отто Реннефельд, ослепший в юности и всю жизнь вещавший из внутренней темноты, подобно Гомеру. Это из его ранней книжки 1912 года.
Otto Rennefeld
(1887-1957)
Смертный путь Сигурда
Три тени слетели за дикий плетень
И канули в рейнский плёс,
Настигли в лесу молодеющий день,
И пир весенний окутала сень
Мрака, смерти и слёз.
Когда положили тело на щит,
Под ним задрожала ладья,
Багровый поток устремился в зенит,
Из тучи, разодранной громом, разлит
Зарёю во все края.
В безмолвии ночь распахнула покров
И краем коснулась ран.
Три тени на страже его даров:
Одна у кормила, чей смех суров,
Другая как истукан,
А третью окутал белёсый наряд
И мчится её смычок:
И образы, чу! - над землёй парят,
И факелы пламенной бурей горят,
Свиваясь в слепящий поток.
И близится, гребням послушна, ладья,
К берегу подкатив.
И полнится жалобой трель соловья,
Лишь совам известную тайну тая,
Лишь филину внятный мотив.
Из лунного света свивает туман
Савана блёклый плат,
Поверх святых пламенеющих ран,
Призрачных стражей и рейнских стран
Заклятием он подъят.
Одинокое Солнце
Из бурь и гроз в глубины Бытия
Ворвалось Солнце, пламена струя,
И в покрывалах огненных корон
Величественно заняло свой трон,
Себя смирив, от жара тяжело,
Истоком света, жизни ожило.
Вокруг не кружит ни одной звезды,
И не родятся спутники-плоды,
Столь недостижна горю и чуме
Царица Одиночества во тьме.
И лишь однажды с этих царских риз
Призыв ко мне сошёл волною вниз,
И в напоённой пламенем ночи
Я целовал одежд её лучи.
Душа была ослеплена потоком:
Кто ты, Вершина, в блеске одиноком?
Ты искрою божественного взора
Из вечного произросла Простора.
Но если ты Богиня, где планеты,
Тобой порождены, тобой согреты?
Исторгни жизнь, создай же снова землю,
И я, как жрец, твой идол восприемлю.
Я звал и звал, а луч всё рос и рос,
Он тьму мою свечением обнёс,
И всякий звук в сиянье жарких струй
Тонул, как раскалённый поцелуй,
И приближала в ризе заревой
Царица молчаливый образ свой.
Игрушка
Как игрушечка мала,
Деревенька прилегла
В ларчике на дне зелёном.
Заливается над ней
Майской трелью соловей,
Перепел кричит под клёном.
Загорается над ней
Шарик солнца всё красней,
В кровле облаков лучится:
В каждом сердце задрожит,
По окошкам пробежит,
В ручейке возвеселится.
Молодость моя спала,
В сумерках не зная зла,
В ларчике на дивном луге.
Но взяла меня тоска.
Я стыдился тайничка.
Я забыл о прежнем друге.
Башмаки сносил дотла,
Ни покоя, ни угла,
Дни, недели, вечный гомон.
После стольких бурь и мук
Я вернулся, сделав круг.
Только домик был разломан.
Sigurds Totenfahrt
Drei Schatten huschen im wilden Hag
Und schleichen zum Rheine fort,
Sie schlugen im Walde den jungen Tag
Und haben des Frühlings sonnig Gelag
Umdunkelt mit Tränen und Mord.
Und wie sie ihn betten auf breitem Schild,
Bebt leise das starke Boot,
Ein Blutstrom im steigenden Nebel schwillt,
Aus sturmzerrissener Wolke quillt
Das tiefe Abendrot.
Und schweigend breitet den Mantel die Nacht
Und deckt die Wunde zu.
Drei Schatten halten die Totenwacht,
Der Erste sitzt am Steuer und lacht.
Der Zweite in dumpfer Ruh,
Den Dritten umflattert das bleiche Gewand,
Der Fiedelbogen saust:
Gestalten wogen im Nebelland
Von Flammensturm und Fackelbrand
Umlodert und umbraust.
Die Fluten erschäumen, und schneller flieht
Ans Ufer der ächzende Kahn,
Leis klagt einer Nachtigall fernes Lied,
Es weiß eine Eule, wer es riet,
Ein Uhu, wer es getan.
Und Nebel spinnen im Mondenschein
Das fahle Leichentuch,
Sie hüllen den heiligen Toten hinein
Und breiten es über Schatten und Rhein
Und über den dunklen Fluch.
Einsame Sonne
Im tiefen All aus Sturm und Feuerschoß
Rang sich im Wirbel eine Sonne los.
Und als der Flammenschleier Sprühn zerstob,
Sich majestätisch ihre Kraft erhob.
In sich gestillt, gewaltig, glutenschwer,
Abgrund des Lichtes, Quelle, Flut und Meer.
Kein Stern in ihrer stillen Sphäre kreist.
Kein Mond empfängt von ihrem Glutengeist,
Unnahbar friedet über Wahn und Leid
Die stolze Königin der Einsamkeit.
Nur einmal floß von ihres Mantels Pracht
Ein Wellenglanz in meiner Sehnsucht Nacht,
Und einmal nur im feuertrunknen Traum
Küßt ich des Strahlenkleides goldnen Saum.
Und meine Seele strömte glanzgeblendet:
Wer bist du, Hohe, die sich stolz verschwendet?
Du bist wie eines Götterauges Funken,
Der ewig wachsend in das All gefunken.
Und bist du selber Göttin, zeug Planeten,
Die durch dich werden, um dich anzubeten,
Sprüh Leben aus, schaff eine neue Erde,
Daß ich ein Priester deiner Allmacht werde.
Ich rang und rief, das Leuchten wuchs und schwoll,
Umfloß mein Dunkel mild und ruhevoll.
Und aller Worte Hall und heißes Mühn
Erstarb in eines Flammenkusses Glühn,
Und über mir im weiten Lichtgewand
Barg sich die Königin und schwieg und schwand.
Das Spielzeug
Wie ein Spielzeug kraus und bunt
Liegt ein Dörfchen tief im Grund
In der großen grünen Schachtel.
Hier und dort wie überall
Singt im Mai die Nachtigall,
Lerchenvolk und junge Wachtel.
Hier und dort wie überall
Brennt der rote Sonnenball
Abends auf dem Wolkendache,
Fällt in jedes Herz hinein.
Springt in tausend Fensterlein,
Rollt sogar im kleinen Bache.
Meine Jugend lag und schlief
In der Dämmerung Träumen tief
Drunten in den Blumenwiegen.
Trieb ein Sehnen mich hinaus.
Ließ das Spielzeug bunt und kraus
Lachend in der Schachtel liegen.
Zwei zerrissene Wanderschuh,
Keine Heimat, keine Ruh,
Tolle Tage, wilde Wochen,
Kehrt ich heim nach Kampf und Qual,
Lag das Spielzeug noch im Tal,
Nur ein Häuschen war zerbrochen.
Otto Rennefeld
(1887-1957)
Смертный путь Сигурда
Три тени слетели за дикий плетень
И канули в рейнский плёс,
Настигли в лесу молодеющий день,
И пир весенний окутала сень
Мрака, смерти и слёз.
Когда положили тело на щит,
Под ним задрожала ладья,
Багровый поток устремился в зенит,
Из тучи, разодранной громом, разлит
Зарёю во все края.
В безмолвии ночь распахнула покров
И краем коснулась ран.
Три тени на страже его даров:
Одна у кормила, чей смех суров,
Другая как истукан,
А третью окутал белёсый наряд
И мчится её смычок:
И образы, чу! - над землёй парят,
И факелы пламенной бурей горят,
Свиваясь в слепящий поток.
И близится, гребням послушна, ладья,
К берегу подкатив.
И полнится жалобой трель соловья,
Лишь совам известную тайну тая,
Лишь филину внятный мотив.
Из лунного света свивает туман
Савана блёклый плат,
Поверх святых пламенеющих ран,
Призрачных стражей и рейнских стран
Заклятием он подъят.
Click to viewОдинокое Солнце
Из бурь и гроз в глубины Бытия
Ворвалось Солнце, пламена струя,
И в покрывалах огненных корон
Величественно заняло свой трон,
Себя смирив, от жара тяжело,
Истоком света, жизни ожило.
Вокруг не кружит ни одной звезды,
И не родятся спутники-плоды,
Столь недостижна горю и чуме
Царица Одиночества во тьме.
И лишь однажды с этих царских риз
Призыв ко мне сошёл волною вниз,
И в напоённой пламенем ночи
Я целовал одежд её лучи.
Душа была ослеплена потоком:
Кто ты, Вершина, в блеске одиноком?
Ты искрою божественного взора
Из вечного произросла Простора.
Но если ты Богиня, где планеты,
Тобой порождены, тобой согреты?
Исторгни жизнь, создай же снова землю,
И я, как жрец, твой идол восприемлю.
Я звал и звал, а луч всё рос и рос,
Он тьму мою свечением обнёс,
И всякий звук в сиянье жарких струй
Тонул, как раскалённый поцелуй,
И приближала в ризе заревой
Царица молчаливый образ свой.
Игрушка
Как игрушечка мала,
Деревенька прилегла
В ларчике на дне зелёном.
Заливается над ней
Майской трелью соловей,
Перепел кричит под клёном.
Загорается над ней
Шарик солнца всё красней,
В кровле облаков лучится:
В каждом сердце задрожит,
По окошкам пробежит,
В ручейке возвеселится.
Молодость моя спала,
В сумерках не зная зла,
В ларчике на дивном луге.
Но взяла меня тоска.
Я стыдился тайничка.
Я забыл о прежнем друге.
Башмаки сносил дотла,
Ни покоя, ни угла,
Дни, недели, вечный гомон.
После стольких бурь и мук
Я вернулся, сделав круг.
Только домик был разломан.
Sigurds Totenfahrt
Drei Schatten huschen im wilden Hag
Und schleichen zum Rheine fort,
Sie schlugen im Walde den jungen Tag
Und haben des Frühlings sonnig Gelag
Umdunkelt mit Tränen und Mord.
Und wie sie ihn betten auf breitem Schild,
Bebt leise das starke Boot,
Ein Blutstrom im steigenden Nebel schwillt,
Aus sturmzerrissener Wolke quillt
Das tiefe Abendrot.
Und schweigend breitet den Mantel die Nacht
Und deckt die Wunde zu.
Drei Schatten halten die Totenwacht,
Der Erste sitzt am Steuer und lacht.
Der Zweite in dumpfer Ruh,
Den Dritten umflattert das bleiche Gewand,
Der Fiedelbogen saust:
Gestalten wogen im Nebelland
Von Flammensturm und Fackelbrand
Umlodert und umbraust.
Die Fluten erschäumen, und schneller flieht
Ans Ufer der ächzende Kahn,
Leis klagt einer Nachtigall fernes Lied,
Es weiß eine Eule, wer es riet,
Ein Uhu, wer es getan.
Und Nebel spinnen im Mondenschein
Das fahle Leichentuch,
Sie hüllen den heiligen Toten hinein
Und breiten es über Schatten und Rhein
Und über den dunklen Fluch.
Einsame Sonne
Im tiefen All aus Sturm und Feuerschoß
Rang sich im Wirbel eine Sonne los.
Und als der Flammenschleier Sprühn zerstob,
Sich majestätisch ihre Kraft erhob.
In sich gestillt, gewaltig, glutenschwer,
Abgrund des Lichtes, Quelle, Flut und Meer.
Kein Stern in ihrer stillen Sphäre kreist.
Kein Mond empfängt von ihrem Glutengeist,
Unnahbar friedet über Wahn und Leid
Die stolze Königin der Einsamkeit.
Nur einmal floß von ihres Mantels Pracht
Ein Wellenglanz in meiner Sehnsucht Nacht,
Und einmal nur im feuertrunknen Traum
Küßt ich des Strahlenkleides goldnen Saum.
Und meine Seele strömte glanzgeblendet:
Wer bist du, Hohe, die sich stolz verschwendet?
Du bist wie eines Götterauges Funken,
Der ewig wachsend in das All gefunken.
Und bist du selber Göttin, zeug Planeten,
Die durch dich werden, um dich anzubeten,
Sprüh Leben aus, schaff eine neue Erde,
Daß ich ein Priester deiner Allmacht werde.
Ich rang und rief, das Leuchten wuchs und schwoll,
Umfloß mein Dunkel mild und ruhevoll.
Und aller Worte Hall und heißes Mühn
Erstarb in eines Flammenkusses Glühn,
Und über mir im weiten Lichtgewand
Barg sich die Königin und schwieg und schwand.
Das Spielzeug
Wie ein Spielzeug kraus und bunt
Liegt ein Dörfchen tief im Grund
In der großen grünen Schachtel.
Hier und dort wie überall
Singt im Mai die Nachtigall,
Lerchenvolk und junge Wachtel.
Hier und dort wie überall
Brennt der rote Sonnenball
Abends auf dem Wolkendache,
Fällt in jedes Herz hinein.
Springt in tausend Fensterlein,
Rollt sogar im kleinen Bache.
Meine Jugend lag und schlief
In der Dämmerung Träumen tief
Drunten in den Blumenwiegen.
Trieb ein Sehnen mich hinaus.
Ließ das Spielzeug bunt und kraus
Lachend in der Schachtel liegen.
Zwei zerrissene Wanderschuh,
Keine Heimat, keine Ruh,
Tolle Tage, wilde Wochen,
Kehrt ich heim nach Kampf und Qual,
Lag das Spielzeug noch im Tal,
Nur ein Häuschen war zerbrochen.